Иван Григорьевич приоткрыл глаза, глянул вокруг себя. Он по-прежнему сидел в старом кресле-качалке, доставшемся ему от родителей. В правой руке очки в тонкой оправе. Левая безвольно лежит на колене. Ноги накрыты плотным клетчатым пледом. Мама утверждала, что этот плед из настоящей исландской шерсти. И что ему сносу не будет. Иван Григорьевич не знал, где сделали это плед, но сносу ему действительно не было. Полвека назад его где-то кто-то купил, и с тех пор он служил сначала его маме, теперь ему. Был теплым, плотным, мягким. И Иван Григорьевич надеялся, что сносу этой вещи не будет до самой его смерти. Которая, он тоже надеялся, наступит не скоро.
Он перевел взгляд на дверной проем, за которым ворочался в кровати его сын. Грустно хмыкнул. Вот кому плевать на все семейные ценности. Выбросит на второй день все старье из квартиры. И его на кладбище оттащит через пару часов после остановки дыхания. Не станет ждать традиционные двое суток.
– Па, ты чего там вздыхаешь так тяжело? Опять себя жалеешь? – вдруг громко спросил Арсений.
– Я думал, ты спишь, – отозвался Иван Григорьевич.
– Поспишь тут! – фыркнул сын. – Ты вздыхаешь, как старая лошадь перед живодерней. Шучу…
Шутил он в последнее время очень грубо. Уже года два-три. И как-то так незаметно из воспитанного, образованного молодого человека, подающего большие надежды, превратился в откровенного хама. Так его называла двоюродная сестра – дочь Зины.
– Это потому, что надежды, которые ты подавал, так и не осуществились, да? – дергала ему нервы Эльза. – Вежливость утратил вместе с надеждами. Как печально!
Арсений тут же отвечал ей грубостью, открыто насмехаясь над ее одиночеством в сорок лет. Эльза взвивалась, Арсений не уступал. И их колючие перепалки иногда доходили до того, что они принимались размахивать руками очень близко от физиономий друг друга.
Хорошо, что Зоя ни разу не была свидетелем подобных сцен. Иначе Арсению не перепало бы от нее ни копейки.
– Скажи, что было в той коробке, которую нашла полиция? – первым делом спросил Иван Григорьевич, стоило Арсению выйти из спальни.
– В какой коробке? – вытаращился сын на отца.
– Ты знаешь – в какой. Нам ее показывали.
Иван Григорьевич даже очки нацепил, чтобы уловить тот момент, когда сын примется врать и изворачиваться. Тот не стал ничего такого делать. Хмыкнул и ушел в душ. Пробыл там минут двадцать. Возможно, с кем-то говорил по телефону, Иван Григорьевич слышал его голос. Но мог и сам с собой беседовать. Такое бывало. А вода все это время лилась. Все двадцать минут. О том, что это стоило денег, Арсений даже не задумывался. Создал себе звуковую завесу, считает себя умным.
Из ванной сын сразу прошел в кухню. Загремел сковородками. Через минуту загудела кофемашина. Ее им Зоя подарила на новоселье. Это когда они из старой хрущевки перебрались к ней поближе. Тоже не без ее помощи. Сестра провернула какие-то сложные обмены, произвела доплаты, и в результате они из двухкомнатной квартиры с маленькими проходными комнатками переехали в хорошую «трешку». Зоя не давала им денег на ремонт и мебель. Она все сделала сама.
– Вы все равно их потратите и станете жить, Ванечка, в голых неоштукатуренных стенах.
Она была права. Ни он, ни его сын к жизни были совершенно не приспособлены. В этом его и бывшая жена упрекала, но почему-то сына себе не забрала. Оставила с ним.
Пока шел ремонт, Зоя разрешила им пожить на своей даче. Вот где Иван Григорьевич по-настоящему был счастлив. Утро начинал с пешей прогулки. Потом даже пробовал потихоньку бегать. И на беговой дорожке познакомился с прекрасной женщиной. Не юной, нет. Всего лишь на пять лет его моложе. Но очень славным человечком она оказалась. Обо всех людях говорила либо хорошо, либо ничего. Ему это импонировало. И симпатичной была, ухоженной и, невзирая на мелкие морщинки, выглядела очень моложаво.
После пробежки он готовил им с сыном завтрак из продуктов, которые покупал на местном рынке. Потом занимался запущенным Зоиным садом, начитавшись нужной литературы. И это ему нравилось. Обедал в одиночестве. Арсений к этому времени уже уезжал в город. После трапезы отдыхал. А вечером выходил на прогулку и снова встречался с той же женщиной. Они подолгу стояли у озера, думая однажды устроить тут пикник. А еще мечтали о собаке, которую выгуливали бы сообща.
Иван Григорьевич очень волновался в такие минуты. Приятная женщина с милым именем Тая говорила об одной собаке. Что она подразумевала? Что они станут ее делить на два дома? Или… Или станут жить вместе?
Эти мысли заставляли его мечтать подолгу перед сном. И засыпал он почти счастливым. Почти, потому что Арсения к тому часу все еще не было дома. Возвращался он за полночь. И это не могло не тревожить заботливого отца.
Мечты его оборвались в тот самый момент, когда Зоя приехала и забрала их в город, сообщив, что квартира к проживанию готова. И что все получилось даже лучше, чем она думала.
– Кое-где снесли перегородки. Расширили кухню, коридор. Минимум мебели, – рассказывала она, ловко управляя машиной в городских пробках. – Вам понравится.
Им и понравилось, даже очень. Но первые недели Ивану Григорьевичу пришлось нелегко. Он страшно скучал по сложившемуся распорядку дня, по Тае, по своим несбывшимся мечтам. Он даже подумывал попросить Зою пожить там снова, но тут Арсений начал выкидывать один фортель за другим.
То обанкротится, то задолжает, то заболеет какой-то немыслимой лихорадкой, завалившись на больничную койку на полтора месяца. Вот как он мог его оставить в такой момент?
И все же разговор с Зоей у него состоялся. Совсем недавно. Удивительно, но она с пониманием к этому отнеслась. И даже Таю одобрила. И добавила:
– А она скучает по тебе, Ванечка. Звонит мне, все время о тебе спрашивает.
– А почему же ты мне ничего?.. – Он так разволновался, что мгновенно подскочило давление.
– Я думала, что она для тебя ничего не значит. Решила, что она навязывается. Ты же никогда ни словом, Ваня.
Зоя смотрела мягко, нежно. Она его очень любила. Они с детства были дружны. Не то что с Зиной. Та вечно вредничала и подставляла их перед родителями.
– Я стеснялся, сестренка. Да и Арсений… То одно, то другое. Как бы я его оставил?
Тут Зоя начала его ругать и без конца вспоминать, что Арсению уже тридцать лет, и он вполне себе самостоятельный. И пора бы уже папочке отпустить сыночка.
– Ты сама его не отпускаешь, – посмеялся он тогда в ответ.
– Что да, то да, – не стала возражать сестра. – Он наш с тобой любимчик. Вот и избаловали…
Они договорились, что как только дела у Арсения пойдут на лад, Иван Григорьевич переселится на дачу. И Зоя сразу уволит сторожа.
– Я лучше тебе стану эти деньги переводить. Родная душа, не чужой человек…
Это она правильно подметила. Они всегда были и оставались родными душами. Зоя брата поддерживала, помогала. Он любил ее просто за то, что она его сестра, и никогда ни о чем не просил. И теперь страшно тосковал по ней. И очень переживал, что виновника ее гибели не найдут. И тайно боялся, что виновником может оказаться кто-то из близких.
У всех ведь, у всех был корыстный интерес. У всех, кроме него.
– Па, иди завтракать, – громко позвал из кухни Арсений. – Я уже накрыл.
На столе стояли две тарелки. В каждой по три сырника. Арсений ловко умел их готовить. Творог ни разу не расползся. К сырникам поставил повидло, которое Иван Григорьевич успел наварить, проживая на даче. И, конечно, традиционный утренний кофе.
– Спасибо, сын. Аппетитно выглядит.
Они уселись за стол. Приступили к завтраку. Арсений казался беззаботным, но Иван Григорьевич уловил его беспокойство. По складке на переносице. Когда сын переживал, она там залегала – глубокая, тревожная.
– Ты же понимаешь, что они снимут отпечатки с этой коробки, – проговорил Иван Григорьевич, когда с сырниками было покончено и они перешли к кофе.
– И что! Там по всей квартире мои отпечатки. Я часто бывал у тети. – Взгляд сына тут же нырнул под стол.
Врет! И неумело, глупо.
– Понимаешь, Арсюша, мне-то ты можешь врать. Понятно, что я сделаю вид, что тебе поверил. Но под протокол такие твои штучки не пройдут.
Он на сына не смотрел. Знал, что увидит надутые от обиды губы и полные упрека глаза. Сын всегда этим манипулировал. Знал, что отцу эти губы и эти глаза резали ножом по сердцу.
– Они тебя раскрутят, как щенка. На раз, как они говорят. Вот так. – Он пощелкал пальцами, которые подрагивали от переживаний. – Поэтому…
– Поэтому – что?
Губы сына задрожали, как в детстве, когда он собирался плакать.
– Поэтому ты все расскажешь мне. И мы с тобой выстроим стратегию защиты.
– Па, какого хрена! – взорвался Арсений, стукнув по столу снизу так, что его пустая тарелка и кофейная чашка подпрыгнули.
– Не выражайся, – остался бесстрастным Иван Григорьевич. – Мы за столом, дома. Не в кабаке портовом.
– Извини, – буркнул сын после паузы. – Но ты, па, говоришь со мной так, будто считаешь меня убийцей!
– Убийцей – нет. Вором – да.
Иван Григорьевич мелкими глотками допил свой кофе. Медленно встал и принялся переставлять посуду со стола в раковину. Арсений молчал. И отец знал, чувствовал, что сын сверлит его спину злыми глазами.
– И я еще раз прошу тебя: расскажи мне все как есть, чтобы мы с тобой вместе, сообща придумали, как выкрутиться из этого дерьма. Извини, – добавил он, поняв, что только что тоже выругался. – Нервы…
– Па, я не убивал ее, – проговорил Арсений тем самым жалобным честным голосом, которому отец всегда верил. – Мне тоже Зою жалко. Я любил ее. И не только потому, что она деньги мне давала. А потому…
Голос дрогнул. Отец обернулся и глянул на сына. Тот сидел, сгорбив спину, прижимая ладонь к глазам.
– А почему еще? – решил он уточнить.
– Потому что она меня тоже любила. Как ты, как никто больше на этой земле. Зоя… Она мне была как мать. Даже больше. Она баловала меня. Она верила в меня. Даже ты не верил, а она – да. И последний мой проект, на который она обещала дать мне денег, он пошел, пап. Я запустил его! И уже есть прибыль.
– Она обещала дать тебе денег… – проговорил Иван Григорьевич, когда сын умолк. – Но не дала же. Тогда как? Как ты запустил проект? Занять где-то еще ты не мог. Тебе уже не дают в долг крупные суммы. И я повторяю вопрос: что было в той коробке?
– Да блин! Я рассовал все это по карманам. С перепугу! Наличности было немного. А колье изящное. Все уместилось с легкостью. Ничего не было заметно. О том, что меня могли обыскать, я как-то не подумал…
Арсений вскочил со стула, выбежал из кухни, вернулся с телефоном. Поерзал пальцем по экрану. Поднес телефон к лицу отца.
– Вот, что там было, пап. И еще немного наличных.
– Колье! – ахнул Иван Григорьевич, поводя вокруг глазами как безумный. – А я все думаю, куда же оно подевалось? В сейфе не было. В шкатулках Зоиных тоже. А оно у нее… Просто валялось в коробке?! Под комодом в спальне?! Этого… Этого не может быть, Арсений! Ну-ка увеличь фотографию, хочу посмотреть детально.
– Может, на компе посмотришь? – сделался вдруг чрезвычайно услужливым сын.
– Давай на компьютере.
Они прошли в комнату Арсения. Отец приятно удивился. Сын уже и кровать застелил. И вообще в комнате был порядок. Ни пыли, ни разбросанных носков с футболками.
– Вот смотри.
Арсений уступил ему место за столом. Иван Григорьевич надел очки, приблизил лицо к монитору. Принялся двигать курсор по фотографии украшения.
– Это не оно, – выдохнул он с облегчением. – Это копия. Очень удачная.
– А ты в этом разбираешься? – удивился сын, присев на край кровати.
– Неплохо. – Иван Григорьевич с легким высокомерием глянул. – Зоя и ее муж часто привлекали меня в роли эксперта. Не очень хотели светить украшения чужим людям. Как бы ни были хороши ювелиры со стороны, хранить чужие тайны они не обязаны.
– А ты хранил?
– Конечно! – возмущенно воскликнул Иван Григорьевич. – Даже ты не знал об этом колье. И о других Зоиных украшениях. А там приличная коллекция.
– Расскажи мне о нем – о колье, – с доброй улыбкой попросил Арсений. – И почему копия валялась в картонной коробке среди денежных купюр? Знаешь, во сколько мне оценили эту подделку? Четыре тысячи долларов. Это смогло…
– Ты сдал копию в ломбард?! – ахнул отец, хватаясь за сердце. – Пока идет следствие по факту убийства твоей тети?! Ты!.. Ты обнаружил тело, сынок! Как ты… как ты мог?! Это же сразу приведет к тебе! Ты станешь единственным подозреваемым! Ты… Ох, господи!
Он почувствовал, как сползает по спинке высокого кресла на колесиках, потому что откуда-то вдруг налетели огромные темные мухи, бьющиеся о его лоб с диким стуком.
Он слышал, как Арсений громко кричит ему что-то на ухо. Потом звонит куда-то. Но не мог его остановить. И даже рукой пошевелить не смог, чтобы погрозить ему пальцем.
Потом была «Cкорая», несколько уколов. И таблетка под язык.
– До инсульта, слава богу, не дошло. Но отца надо беречь, молодой человек, – угрюмо оглядел Арсения пожилой фельдшер. – И если он забыл, то сами измеряйте ему давление. И таблетки… Не забывайте о них.
– Пап, прости меня!
Арсений сел на диван, где Иван Григорьевич лежал в ожидании отъезда «Скорой».
– Прости меня, ради бога! Я и не думал ничего такого… Просто когда вошел в ее квартиру и увидел ее… Меня словно кипятком облили. Так я перепугался. – Арсений захныкал, как в детстве. – Не смей меня бросать! Живи, пожалуйста! Зоя ушла. Ты вдруг заболел. Не надо, пап!
– Где?.. – Иван Григорьевич нашарил его ладонь, сжал и легонько дернул, разворачивая сына к себе. – Где была коробка с копией?
– Там, где была всегда – под комодом в спальне. Там, где ее нашли менты.
– Откуда ты знаешь, что она там была всегда?
– Зоя там хранила мелочовку. И не пряталась от меня, когда давала деньги. Она мне доверяла. И некоторые украшения туда из сейфа перекладывала, когда я должен был к ней прийти. Я потому и взял это, что понял: приготовлено для меня. И деньги и украшение. Мы же с ней договаривались о встрече.
– Почему такое странное место? – еле поднял удивленно брови Иван Григорьевич.
– Это у нее надо было спрашивать. Сам знаешь, что некоторые вещи она не могла объяснить даже самой себе.
– Уже не спросим…
Его тело словно онемело. И мышцы не слушались. И мимика лица не подчинялась его командам.
– Это лекарства, пап, – понял его испуг Арсений. – Ты поспи. Потом поговорим.
– Хорошо, но прежде скажи мне, куда ты отнес копию? Кто оценивал подделку?
– Тот, кто ее и изготовил. По Зоиной просьбе.
– Кто, сын?
– Она всегда общалась только с одним ювелиром, папа. Разве ты забыл?
– А-а-а, понял… – Он попытался досадливо поморщиться, не вышло. Но ненавистное имя все же слетело с губ. – Гоша Ляпов, старый засранец. Как же без него! Вот что, сынок… Тебе надо забрать колье у Ляпова. Немедленно. А деньги ему вернуть.