Позже Елизавета Петровна характеризовала этот период загробной жизни Фролова как начало его возврата почти к человеческому существованию. Он не шарахался от стен, нормально владел собой, хорошо понимал, кто он и что ему нужно. И это понимание не тяготило его. Он узнавал людей вокруг себя, потому что знал их при жизни и понимал, какая опасность ему грозит и какой страх внушает он сам, осознавал свою огромную физическую силу, свои возможности, но было ясно, что его в какой-то момент поймают, если он будет действовать в открытую. Он научился не оставлять после себя следов и мог контролировать себя. В конце концов, можно делать это аккуратно, а не впиваться в шею, есть ведь жилочки на руках, на ногах, и ранка тогда не очень сильно отличается от расчесанного укуса комара, и если приходить к нескольким людям за ночь, то им от этого большого вреда нет. И так можно спокойно жить. Если люди тебя не боятся, то можно питаться ими сколько хочешь. Лучше даже приучить их к тому, что ты есть, но ты никого не трогаешь. Так им кажется. Ну мало ли, как ты питаешься! Есть коровы, лошади, собаки – полно также диких животных, но главное – людей ты вроде бы не трогаешь, и они к этому начинают привыкать. Ну, в конце концов, вампир и вампир. Люди вообще разные бывают. Одного в тюрьме пидаром сделали, другой – псих, по ночам ходит по крыше, третьему нравится кошек вешать. Об алкоголиках я вообще не говорю. А этот – вампир! Ну вампир и вампир, и что?
Мне Елизавета Петровна рассказывала, что он очень хотел, чтоб это все так и осталось. Тем более, он никому особенно не мешал. Днем его вообще не было видно, а в темное время суток на глаза он особенно не попадался, в общественных местах не появлялся. Пугать народ совсем перестал. По вечерам иногда его видели, но он вел себя тихо. Мужики кричали:
– Эй, как дела вампирские?
– Да нормально, – отвечал он.
– Кровь-то пьешь?
– Да нет, не пью.
– Да врешь небось.
– Да нет, не вру.
– Ну, на нет и суда нет. Хрен с тобой, ходи, кровь, смотри, не пей!
Елизавета Петровна молча выслушивала его рассказы, она понимала, что это затишье долго не продлится, но говорить ему об этом не хотела – пусть продлится сколько может.