Повесть о приключениях английского милорда Георга - читать онлайн

В. Г. Белинский. «Повесть о приключении английского милорда Георга» Матвея Комарова

«О милорд английской, о великий Георг! ощущаешь ли ты, с каким грустным, тоскливым и вместе отрадным чувством беру я в руки тебя, книга почтенная, хотя и безмысленная! В то время, когда я уже бойко читал по толкам, хотя еще и не умел писать, в то время, когда еще только начиналось мое литературное образование, когда я прочел и „Бову“, и „Еруслана“ гражданскою печатью, и „Повести и романы господина Волтера“, и „Зеркало добродетели“ с раскрашенными картинами[2], – скажи, не тебя ли жадно искал я, не к тебе ли тоскливо порывалась душа моя, пламенная ко всему благому и прекрасному?.. Помню тот день незабвенный, когда, достав тебя, уединился я далеко, кажется, в огороде, между грядками бобов и гороха, под открытым небом, в лесу пышных подсолнечников – этого роскошного украшения огородной природы, и там, в этом невозмущаемом уединении, быстро переворачивал твои толстые и жесткие страницы, всею душою удивляясь дивным приключениям, такою широкою кистию, так могуче и красно изложенным… Задумался я, погрузившись сердцем в какое-то сладостное мечтание. Передо мною носился образ твоей прекрасной, о Георг, маркграфини, которая наполнила меня таким нежным, трепетным чувством удивления к своей дивной красоте и женственному достоинству, что, мне кажется, не посмел бы дотронуться и до рукава ее богатого платья!.. А ты, неистовый Георг, ты не только решился остаться ночевать с нею в одной комнате, но даже и напечатлеть на ее устах преступный поцелуй, за что она, пришед в великую свирепость, не то надавала тебе пощечин, не то велела отодрать тебя плетьми на конюшне – не помню, право, а справляться некогда. И как любили тебя женщины, как навязывались они сами на тебя, о стократно счастливый милорд английской! И Елизабета, твоя обрученная, и маркграфиня, твоя возлюбленная, и королевна арагеская, и королевна гишпанская – сколько их, и все королевны!.. А ты, несчастный визирь турецкий, злополучный Марцимирис, помнишь ли ты, как сострадал я тебе, когда лукавый черт отбивал у тебя твою прекрасную жену, королевну сардинскую, Терезию? О, если бы попался тогда мне в руки этот дьяволенок, я бы показал ему, что ад-то не в аду, а у меня в руках!.. О, как я рад был, когда наконец наградилась ваша примерная верность, образцовые любовники, каких нет более в наш ветреный и, как уверяет какой-то журналист, в наш положительный, индустриальный, антипоэтический век[3], в который поэтому уже невозможны ни „Милорды английские“, ни „Аббаддонны“… О милорд! что ты со мною сделал? Ты так живо напомнил мне золотые годы моего детства, что я вижу их перед собою; железная современность исчезает из моего сознания; я снова становлюсь ребенком и вот уже с биющимся сердцем бегу по пыльным улицам моего родного городка, вот вхожу на двор родимого дома с тесовою кровлею, окруженный бревенчатым забором… Вот от ворот до крыльца трехугольный палисадник, с акациями, черемуховым деревом и купою розанов. Вот и огород, которому со двора служат оградою погреб и другие службы, с небольшими промежутками частокола, а с остальных трех сторон – плетень. Вот и маленькая баня при входе в огород, даже и среди белого дня пугавшая мое детское воображение своею таинственною пустотою… а вот, возле нее, и стог сена, на котором я часто воображал себя то Александром Македонским, то Ерусланом Лазаревичем… вот он и весь огород, со своими грядами, со своими подсолнечниками, которые через его плетень дружелюбно наклонили свои густые ветви. А в доме – там нет ни комнаты, ни места на чердаке, где бы я не читал или не мечтал, или позднее не сочинял. Постойте, я поведу вас. Но, милорд, что ты со мною сделал?.. Какая кому нужда до моего детства?.. Я мечтаю, а надо мною смеются – и всему этому виноват ты.» – и пр. и пр.

Вот и извольте всегда быть беспристрастным! Нет, нельзя быть беспристрастным: беспристрастие – добродетель сухая, мертвая, чиновническая! Вам смешон, нелеп, глуп «Милорд английской», а нашему доброму приятелю, из записок или рукописных «мемуаров» которого мы выписали вышеприведенное место (и решились на выписку, потому что эти мемуары, вероятно, никогда не будут изданы)[4], этому приятелю нашему он мил, любезен, дорог – он напоминает ему такое время, о котором этот не может вспомнить без слез умиления и сердечной тоски. Да и сколько наслаждения доставлял милорд, вероятно, многим и многим во время оно! И одно ли наслаждение? – Нет, и пользу: через него многие впервые узнали, какая была прежде вера у английских милордов… Мы не скроем от вас этого и охотно поделимся с вами знаниями, которые мы приобрели из этой книжицы: у английских милордов вера была сперва языческая или баснословная, что можно узнать, во-первых, по следующему вступлению в повесть: «В прошедшие времена, когда еще европейские народы не все приняли христианский закон, но некоторые находились в баснословном языческом идолослужении, случилось в Англии с одним милордом следующее странное приключение». Потом это видно из приложенного при конце повести реестра древних языческих богов и богинь, из которых, например, Сатурн описывается так: «Старший из всех богов у язычников почитался Время, названное Сатурном, которого изображают с крыльями на плечах, держащего в руке косу, на голове песочные часы, и будто он поедал всех своих детей, кроме оставшихся Юпитера, Нептуна и Плутона»[5]. Реестр богов и богинь заключен следующим глубоко премудрым замечанием: «Вот какими нелепостями наполнена была древность, и всего еще удивительнее, что в тогдашние времена, как у греков, так у римлян, были великие разумники, но всему (в издании прошлого года сказано: „всему оному суеверию“) суеверию слепо и безрассудно верили».

На странице, второй после заглавного листка, красуется таковый эпиграф:

Знаете ли, кто автор этих бесподобных стихов? – Все он же, все «Матвей же Комаров, житель города Москвы». «А кто таков сей Матвей Комаров?» – спрашиваете вы. Лицо столь же великое и столь же таинственное в нашей литературе, как и Гомер в греческой: имя его и место жительства известны, но где он родился, обстоятельства его жизни совсем неизвестны. Знают некоторые по именам и его сочинения, но никто не знает цены его сочинениям и немногие читали их, а между тем они разошлись едва ли не в числе десятков тысяч экземпляров и нашли для себя публику немногочисленнее, нежели «Выжигины» гг. Булгарина и Орлова. Сочинения эти следующие: «Повесть о приключениях английского милорда Георга», «История французского мошенника Картуша» и «Обстоятельное и верное описание жизни славного российского мошенника Ваньки Каина»[6]. Когда жил Матвей Комаров, житель города Москвы? – Вот интересный вопрос, которого, к сожалению, не решает собственноручное к «Английскому милорду» предуведомление самого автора, обращенное к «благоразумным читателям и любезным согражданам», потому что под этим предисловием не выставлено года и месяца. Когда-нибудь мы, позапасшись фактами, познакомим публику с Матвеем Комаровым и его сочинениями поподробнее, а теперь о нем самом скажем только, что это предостолюбезнейший в мире человек. Не угодно ли вам узнать, для чего сочинил он «Английского милорда»? Он вот что говорит об этом в своем предисловии:

«Я труды моего пера не с тем выпускаю в публику, чтоб чрез то заслужить себе авторское имя; ибо я не хочу уподобиться безрассудному афинейскому Герострату, который для того только сжег славной в числе семи древних чудес почитающийся Дианин храм (в самую ту ночь, как родился Александр Великий), чтоб тем сделать имени своему бессмертную память; но мое намерение единственно состоит в том, чтобы показать обществу хотя малейшую какую ни есть услугу и не проводить бы время моей жизни в праздности, последуя в том словам одного знатного нашего стихотворца, который говорит:

А вот вам доказательство примерной скромности почтенного «жителя города Москвы»:

«Что же принадлежит до критики, то хотя я и знаю, что иногда и самые искусные писатели нередко оной подвержены бывают, а мне уже, как человеку ничему не ученому, избежать от того очень будет трудно; и потому воображается мне, что, может быть, некоторые скажут: «Не за свое де он принялся дело!» Однако ж я все сие предаю на рассуждение благоразумных читателей, потому что всякую вещь кто как понимает, тот так об оной и заключение делает, а многие иногда и для того чужие дела критикуют, что авторовы мысли им непонятны. Но я как к тем, так и к другим пребуду навсегда с должнейшим, да и ко всякому читателю с моим почтением, всепокорнейшим слугою,

Матвей Комаров,

житель города Москвы».

Судьба книг так же странна и таинственна, как судьба людей. Не только много было умнее «Английского милорда», но были на Руси еще и глупее его книги: за что же они забыты, а он до сих пор печатается и читается? Кто решит этот вопрос! Ведь есть же люди, которым везет бог знает за что: потому что ни очень умны, ни очень глупы. Счастие слепо! Сколько поколений в России начало свое чтение, свое занятие литературою с «Английского милорда». Одни из сих людей пошли дальше и – неблагодарные – смеются над ним, а другие и теперь еще читают его себе да почитывают! Вот уже, кажется, это третье издание, третье с 1837 года, на котором, на обороте заглавного листка, под цензурным одобрением, стоит уведомление: «Печатано с издания 1834 года без исправления». И издание 1839 года – девятое! Когда же было первое издание? – В каталоге Логинова[7] «История Картуша» означена 1794 годом, следовательно, сорок четыре года назад; к тому же времени должен относиться и «Английский милорд». Жив ли его автор? Он ли беспрестанно издает вновь свое великое творение, или им пользуются книжные промышленники? «Все это вопросы важные», – сказал бы человек с «высшими взглядами»[8].

Книжица украшена портретом английского милорда Георга: какая-то рожа в парике и костюме времен Петра Великого. Сверх того, к ней приложены четыре картинки: это уж даже и не рожи, а бог знает что такое. Вот, например, на первой изображен под чем-то похожим на дерево какой-то болван с поднятыми кверху руками и растопыренными пальцами; подле него нарисована деревянная лошадка, а у ног две фигуры, столько же похожие на собак, сколько и на лягушек, а под картинкою подписано: «Милорд от страшной грозы кроется под дерево и простер руки, просит о утолении бури». Сличите эти картинки всех изданий – и вы ни в одной черточке не увидите разницы: они оттискиваются на тех же досках, которые были вырезаны еще для первого издания. Вот что называется бессмертием!..

1839 г.