Глава первая Между годом и двумя
Вечер 31 декабря 1963 года. Я держу Игоря на руках перед наряженной новогодней ёлкой. Он тянется ручонками то к сверкающему стеклянному шару, то к светящейся лампочке и кричит, захлёбываясь от восторга:
– Дидя, ву! Дидя, ву-у!
Он называет меня не деда или дедя, как обычно зовут своих дедушек другие ребята его возраста. Я у него почему-то «дидя». Я не возражаю против такого названия. Наоборот, оно мне даже нравится. Во всяком случае – оригинально.
Интересно то, что он не кричит просто «Ву!», или «Во!», или «Ва!», выражая радость по поводу увиденного предмета. Нет, ему хочется, чтоб и я порадовался вместе с ним.
А поделиться радостью с другим – разве это не проявление чувства дружбы, которое доступно ребёнку уже в тот период, когда он начинает произносить свои первые слова?
Первые его слова – это, конечно, «мама» и «папа», которыми он может выразить, однако ж, гораздо больше того, что они означают.
Увидел на диване мамины перчатки и сказал, улыбнувшись:
– Мама!
Нашёл на полу гвоздь и, протянув его мне, сказал с какой-то серьёзной значительностью:
– Папа!
(Папа в те дни оборудовал дома фотолабораторию и часто имел дело с молотком и гвоздями.)
Без сомнения, слово «мама» обозначало в данном случае не саму маму, а то, что увиденный предмет принадлежит маме, а слово «папа» могло означать, что найденный гвоздь нужен папе, пригодится папе, что его нужно отдать папе или что-нибудь в этом роде.
Петя и Лида уезжают с Игорем от нас домой. Таня даёт Игорю заранее припасённый для него большой апельсин. Игорь держит апельсин в руках и как зачарованный смотрит на него. Он явно наслаждается ярким, необычным оранжевым цветом этого нового для него предмета, его непривычным, новым, приятным запахом. Интерес у него к апельсину, видимо, исключительно эстетический. Он и не пытается его съесть. Показывает апельсин отцу и говорит голосом, в котором слышится какое-то глубокое чувство:
– Баба!
Показывает апельсин матери и говорит тем же тоном:
– Баба!
Вернувшись домой, Петя позвонил мне по телефону и рассказал, что Игорь всю дорогу не расставался с апельсином. И сейчас апельсин у него в руках. Игорь то и дело показывает его и твердит:
– Баба!
Он, конечно, хочет сказать, что это бабушка подарила ему такую изумительную вещь, как он доволен, что эта прекрасная вещь есть у него, как он благодарен бабушке и, может быть, ещё многое, уже доступное его чувствам, но ещё недоступное языку.
Игорь нашёл на полу какой-то крошечный чёрный кружок и протянул мне.
– Что это? – задумался я вслух. – Какой-то кружочек.
– Биби, – говорит Игорь.
– Как – биби? – говорю. – Автомобиль разве такой? Ты ведь знаешь, какой автомобиль.
– Биби, – настойчиво повторяет Игорь.
Тут только я понял, что это было колесо, отломавшееся от игрушечного автомобильчика. Именно это Игорь и хотел сказать словом «биби».
В другой раз вытащил из чулана завалившуюся за шкаф тарелку и сказал:
– Ням-ням.
Ясно!
Дома у него стоят у дверей миниатюрные валеночки с крошечными галошками. Думаю: знает ли он такое слово, как «валенки»? Спрашиваю:
– Что это?
Не задумываясь отвечает:
– Тпруа.
Тоже понятно, так как «тпруа» на языке почти всех малышей означает глагол «гулять».
Однажды увидел на улице брошенную кем-то изношенную женскую туфлю, нагнулся над ней, осмотрел деловито и определил:
– Баба.
Наверно, решил, что Таня как-нибудь проходила по улице и потеряла с ноги туфлю.
Петя и Лида приехали после работы с Игорем. Спустя некоторое время мы все вместе решили пойти с Игорем погулять. Увидев, что пальто надеваем и мы с Таней, а не только отец и мать, Игорь обрадованно стал твердить:
– Мама, папа, баба, дидя!.. Мама, папа, баба, дидя!..
На улице он то и дело останавливался посреди тротуара и торжественно, с чувством произносил:
– Мама, папа, баба, дидя!!!
Обычно он гуляет с папой или с мамой, в каких-то случаях с ними двоими. И тут вдруг в его жизни впервые такое происшествие: все четверо пошли с ним гулять. Для него это целое событие, отношение к которому он и выразил имевшимися в его запасе словами:
– Мама, папа, баба, дидя!
Ему ещё не было и года, но он уже узнавал на рисунке кошку или собаку и говорил: «Киса» или «Ав-ав». При этом рисунок мог быть крайне условным и даже силуэтным.
Уже давно отвечает на вопросы:
– Как кошечка говорит?
– Мяу!
– А собачка?
– Ав! Ав!
– А как воронка?
– Кррр!
– Как зовут уточку?
– Вутя-вутя!
Хлеб, как белый, так и чёрный, любое печенье, плюшки, слойки, баранки, пироги, ватрушки, пирожное объединяются у него под названием «бум-бум». Вода, чай, какао, ситро, фруктовые соки – вообще всё, что пьётся, а также сам глагол «пить» – носят обобщающее название «теа-теа». Мясо, котлеты, колбаса, сосиски – вообще всё мясное – обозначаются симпатичным словечком «типти». Конфеты, шоколад, мармелад, пастила и т. п. называются «ака». А вот еда вообще, в широком смысле, в том числе сам глагол «есть», и даже тарелки, миски, кастрюли как предметы, относящиеся к еде, ещё более широко обобщаются под словом «ням-ням».
Последнее время много пишут о том, что детей в школе теперь будут учить обобщать и абстрактно мыслить. А зачем, хотелось бы знать, когда это они и без того умеют.
Множество слов ребёнок знает, не умея, однако, произнести их. Игорь может показать, где у него глазки, носик, ротик, ушки, ножки, хотя произнести этих слов не умеет. Может показать, где дверь, где окно, стол, стул, кровать. Может показать, где часы, причём покажет и ручные, и будильник, и стенные. На рисунке или фотографии правильно покажет, где дядя (то есть мужчина), где тётя (женщина). Если сказать ему: «Принеси молоток», он принесёт именно молоток, а не клещи или же ложку.
Нетрудно заметить, что знание предметов (их назначение, свойства) и потребность наименовать их появляются у ребёнка раньше, чем он научится произносить нужное название. Любопытно, что ребёнок самостоятельно ищет способы выразить свою мысль, изыскивая для этого какие-то свои средства, которым, кстати, его никто и не учит.
Увидев однажды на кухне кусок мыла, Игорь показал на него пальцем и стал страдальчески морщить лицо, жмурить глаза, тереть их руками, трясти головой, словно желая показать этим, что ему уже знаком этот зловредный предмет, от которого так мучительно щиплет глаза. Совершенно очевидной была потребность что-то сказать, но так как слов не было, он обозначил знакомый ему предмет жестами, мимикой, движениями своего тела.
– Это мыло, – говорю я. – Скажи: «Мы-ло».
Но он только показывал пальцем на мыло, на глаза, жмурился и тряс головой, как котёнок, на которого случайно брызнули водой.
Сколько я ни старался, он так и не смог произнести слово «мыло».
На другой день мы были с ним в комнате. Вдруг на кухне что-то глухо стукнуло, ударившись о пол. Игорь тут же стал морщиться, жмуриться, показывать на глаза пальцем.
– Что с тобой? – забеспокоилась Таня.
– Мы…
– Что «мы»?
– Мы…
Придя на кухню и убедившись, что с полки свалился на пол кусок мыла, мы догадались, что Игорь хотел сказать «мыло», но сумел произнести только первый слог этого трудного для него нового слова.
Удивительно, однако, что он догадался, что упало именно мыло, а не какой-нибудь другой предмет.
Итак, изобретён очень хороший способ употреблять новые слова, произнося лишь один первый слог. «Мыло», таким образом, у Игоря – это «мы», «молоко» – «мо», «камешек» – «ка», «клюшка» – «клю», «пуговица» – просто «пу» и т. д.
Однажды приходит ко мне:
– Баба, пу.
Никак не додумаюсь, что бы это могло означать. А он всё своё:
– Баба, пу.
Пришли к Тане.
– Что он тут всё твердит: «Баба, пу»? – спрашиваю.
– А это он нашёл где-то пуговицу и отдал мне, чтоб я спрятала.
Тут только я вспомнил, как недели две назад он нашёл на полу пуговицу, а я, боясь, как бы он не проглотил её, велел отнести бабушке. Он со всей серьёзностью выполнил это ответственное поручение. А поскольку Таня похвалила его, погладила по головке, сказала спасибо и аккуратно спрятала пуговицу в шкатулку, он, видимо, пришёл к выводу, что пуговицы для неё являются большой ценностью. На этот раз, найдя на полу пуговицу, он уже самостоятельно решил отдать пуговицу ей, о чём и доложил мне:
– Баба, пу.
«Баба, пу» в данном случае означало, конечно: «Я нашёл пуговицу и отдал бабушке, как в тот раз, когда ты велел мне».
Забавляя Игоря, я подбрасывал кверху плюшевого медвежонка и ловил его. Неожиданная способность мишки летать по воздуху ужасно понравилась Игорю. Один раз медвежонок подлетел на такую высоту, что стукнулся о потолок. Это так обрадовало Игоря, что он принялся хохотать, и каждый раз, когда я подбрасывал медвежонка, просил:
– Тук! Дидя, тук!
Петя рассказывал, что, когда едут к нам на Киевскую улицу по Кутузовскому проспекту и поворачивают у светофора в Пятый Можайский переулок, Игорь всегда говорит:
– Дидя.
Что означает: «К дедушке».
Однажды проезд в Пятый Можайский был закрыт, пришлось ехать по Кутузовскому проспекту дальше, чтоб повернуть потом. Когда проехали привычный поворот, Игорь встревожился, заволновался, стал кричать:
– Дидя! Дидя!
И не успокоился до тех пор, пока кружным путём не подъехали к нашему дому, но уже с другой стороны. Тут только на его лице появилась улыбка.
Очень любит бегать босиком. Когда его переобувают, обычно брыкается, пытаясь вырваться, чтоб побегать по полу без ботинок, и нетерпеливо кричит:
– Бононо!
Когда ему наконец удаётся вырваться из рук ошалевших родителей, он бегает по всей комнате, стуча с видимым удовольствием голыми пятками по полу и издавая торжествующий клич:
– Бононо! Бононо-о-о!!!
«Бононо» на его языке означает «босиком».
Я зажал в кулаке одну из крошечных пластмассовых автомашинок, которыми он часто играет, и говорю:
– Угадай, что у меня в руке?
– Шар.
Это он вспомнил, очевидно, что до этого мы прятали друг от друга и искали металлический шарик от детского бильярда.
– Нет, не угадал, – говорю.
– Кла-кла, – говорит он.
«Кла-кла» – значит конный оловянный солдатик-кавалерист.
– Нет, – говорю.
– Дядя?
«Дядя» на его языке – это пеший солдатик – пехотинец.
– Нет! – торжествую я.
Долго думает… Я уже хочу раскрыть секрет, а он говорит вдруг:
– Биби.
Додумался всё-таки, какой мелкий предмет, имеющийся в его обиходе, может скрываться в руке. Значит, мысль его уже работает, рыщет среди знакомых образов и названий, помнит их, перебирает в памяти, сопоставляет и пр.
Однажды утром проснулся в своей кроватке, поднял одеяло, увидел, что простынка под ним промокла, и с какой-то серьёзной озабоченностью тихо сказал, как бы самому себе:
– Всё!
Играем с пластилином.
– Сделаем колбасу, – говорю.
Скатал ему из пластилина длинную колбаску. Игорь взял её, раскрыл широко рот, делая вид, будто хочет откусить кусочек, а сам искоса, лукаво поглядывает на меня. Заметив, что моя рука невольно тянется, чтоб отнять у него эту «колбасу», расплывается в улыбке.
А вот любимая его шутка. Берёт со стола тарелку, поднимает над головой и делает вид, что хочет с размаху бросить на пол. Увидев у окружающих выражение ужаса на лице, громко смеётся и, довольный своей шуткой, ставит тарелку на стол.
Самое длинное слово у него – это «апельсин». Но и его он произносит на свой лад.
Гуляли с ним во дворе. Он увидел на снегу брошенный кем-то кусочек апельсиновой кожуры, наклонился над ним, внимательно осмотрел и объявил во всеуслышание:
– Нипелин!
Родители научили его говорить, прощаясь, «пока». Это для него, конечно, несравненно легче, чем длинное «до свидания». Теперь этим своим «пока» он смешит всех родных и знакомых и даже незнакомых: лифтёрш в подъезде, продавщиц в магазинах, шофёров такси. Однажды насмешил даже милиционера, который хотел оштрафовать его отца за нарушение правил езды на автомашине.
Удивительна та изобретательность, с которой только начинающий говорить ребёнок использует каждое новое слово для выражения своих мыслей. Обычно, бывая у нас, он старается втянуть в игру весь имеющийся в наличии людской состав, то есть не только меня, но и Таню с Тамарой. Иногда, однако ж, у него появляется желание играть с кем-нибудь одним, уединяясь в комнате и даже закрывая дверь, чтоб никто не мешал. В таких случаях, если появляется кто-нибудь непрошеный, он бесцеремонно выталкивает его из комнаты, упираясь руками в живот.
Однажды мы с ним играли, катая по полу мячик. Он очень увлёкся этой новой для него игрой. Вдруг открывается дверь, и в комнату заглядывает Тамара. Остановившись посреди игры и нетерпеливо махнув рукой, Игорь бросает вдруг совершенно неожиданную фразу:
– Тётя, пока!
– Что «пока»? – недоумевает Тамара. – Ах, «пока»! Ну, пока так пока. Ха-ха!
Стараясь показать себя человеком необидчивым, покладистым, она закрывает дверь и удаляется, оставляя нас вдвоём.
И действительно, зачем вскакивать, оставлять игру, грубо толкать кого-то в живот, стараясь выставить за дверь, когда достаточно сказать «пока», и умный человек поймёт, что от него требуется.
Помимо специфических детских слов вроде «ава», «типти», «бай-бай», «ням-ням» и слов, обозначаемых лишь первым слогом, у него есть и обычные, общеупотребляемые слова, которые он произносит, однако, на свой младенческий лад, упрощая трудные для него окончания. Банка у него – «баня», щётка – «щоня», а себя он называет почему-то «маня».
Занимаемся с ним рисованием. Рисую ему автомобиль. Он берёт карандаш, пририсовывает в переднем окне автомобиля вертикальную чёрточку. Говорит: «Папа». Во втором окне рисует чёрточку поменьше. Говорит: «Мама». Рядом с папой рисует маленькую закорючку. Говорит: «Маня».
Это значит – он с мамой и папой в автомобиле.
Если его спросить, показав на отца:
– Это кто?
Скажет:
– Папа.
– А это?
– Мама.
– А это?
– Баба.
– А ты кто?
– Маня.
Как узнать, что это слово у него значит? У него нет в языке средств объяснить это. Он знает, что он – «маня», и это всё. Я думаю, что «маня» – это мальчик, или, может быть, маленький, или малютка, как обычно зовёт его Таня.
Играя, Игорь бросал в ванну с водой солдатиков. Один раз промахнулся. Увидев, что солдатик упал на пол, Игорь сказал:
– Мимо!
И засмеялся.
Вечером, когда уходил домой, на него надевали пальто. Он не попал рукой в рукав и опять сказал:
– Мимо…
Но на этот раз не смеялся, может быть, потому, что устал и хотел уже спать.
Несколько дней спустя гуляли с ним в парке. Развлекались тем, что пускали бумажные лодочки в ручье. Берег был высокий, поэтому лодочки приходилось просто бросать сверху. Одна из лодочек упала в воду вверх дном.
Увидев такую неудачу, Игорь и тут сказал:
– Мимо!
Не совсем точно, правда, но что сделаешь, когда маловато в запасе слов! Более подходящего не нашлось.
В его словаре почти одни существительные да междометия. Хуже всего обстоит с глаголами. Если ему надо сказать кому-нибудь: «Иди сюда», – он просто берёт за руку и тащит. Если надо сказать: «Уходи», – просто выталкивает без церемоний. Один глагол он всё же хорошо знает. Очень любит прятаться в шкаф, так, чтоб его закрыли дверцей снаружи. Залезет в шкаф и кричит:
– Закири! Закири!
Очень любит нашего кота Мурзика, которого называет «киса». Приседает на корточки и, склонив голову набок, заглядывает коту в глаза. Или ложится на пол, обнимает кота за шею и пытается поцеловать. Очень сердится, когда Мурзик не желает общаться и удирает. Чтобы умилостивить своего любимца, угощает его киселём, яблоком, апельсином. Видя, что кот не прельщается этими лакомствами, выстраивает перед ним своих оловянных солдатиков, ставит перед ним свои игрушечные автомобильчики, воображая, что кот станет играть с ним в солдатики или катать автомобильчики. Исчерпав все возможности, приносит хоккейную клюшку и с размаху хочет треснуть ею беднягу Мурзика.
Однажды родители оставили Игоря у нас, но к вечеру запоздали. Ему пора было спать. Он закапризился. А когда родители наконец прибыли, он не захотел одеваться, расплакался. Ничем нельзя было его унять. Таня принесла его любимца Мурзика, но на этот раз Игорь даже смотреть на него не хотел.
Тогда Таня щёлкнула пальцами и скомандовала:
– Мурзик, гоп!
По этому сигналу Мурзик всегда прыгал ей на плечи.
Увидев такой цирковой номер, Игорь моментально умолк. Расплывшись в улыбке, он с удивлением смотрел, как Мурзик, распушив поднятый кверху хвост, ходит по плечам Тани. Ещё глаза его были полны слёз, а он уже громко смеялся. Насмеявшись, сказал:
– Баба, киса.
Все огорчения были забыты. Он безропотно позволил надеть на себя пальто, шапку, обвязать шею шарфом. На прощание я поцеловал его, а он потянулся к Тане и сказал:
– Баба.
Таня нагнулась к нему, и он, обняв её за шею, крепко поцеловал.
А вообще-то он не большой любитель всяких телячьих нежностей, в том числе и поцелуев.
Удивительно, до чего много можно сказать при помощи всего двух слов «да» и «нет», даже если произносить их, как это делает Игорь, на один лад:
– Ам!
«Да» – это «ам» спокойное, протяжное, «нет» – «ам» резкое, короткое.
– Хочешь колбаски?
– А-а-ам.
– А кисель будешь есть?
– Ам!
– Ты с кем ездил к бабушке Мане? С мамой?
– А-а-м.
– А папа ездил с вами?
– Ам!
С помощью этого «ам» с ним можно разговаривать на любые темы, нужно только умело ставить вопросы.
Вскорости, однако, уже вместо «ам» он вполне членораздельно произносит и «да» и «нет». Даже строит с их помощью свои первые фразы.
Однажды, отправляясь гулять, оказывал упорное сопротивление, когда я хотел надеть на него пальто.
– Дидя, нет! Дидя, нет! – настойчиво твердил он, отбиваясь от ненавистного ему пальто.
Увидел раз, что Таня наливает ему чаю, и сказал:
– Баба, чай нет.
Это, конечно, значило, что он не хочет чаю.
В другой раз подставил стул и полез на письменный стол за каким-то заинтересовавшим его предметом.
– Упадёшь, – говорю ему. – Бух!
– Я бух нет, – отвечает.
Как-то уходя от нас с отцом домой, он твердил по установленному им же самим обычаю, прощаясь с каждым в отдельности:
– Баба, пока! Дидя, пока! Тётя, пока!
Петя с усмешкой спросил:
– Может быть, ты ещё скажешь и «Папа, пока»?
– Папа пока нет, – быстро, не задумавшись ни на секунду, ответил Игорь.
Удивляет то, что он не только сумел построить фразу, вполне выражавшую его мысль, использовав имевшиеся в наличии крайне скудные языковые средства, но и правильно понял вопрос, заданный в условной, даже иронической форме.
Ещё и двух лет не исполнилось, а уже научился хитрить! Очень понравился ему витамин С с глюкозой. Съел две таблетки и ещё просит.
– Больше нельзя, – говорю.
– Бабе, – просит он, протягивая руку.
– Ну ладно, – соглашаюсь, – отнеси бабушке.
Дал ему штучку. Он понёс её Тане, показал, не выпуская из рук, и сказал:
– Маме.
Понёс маме, но, не дойдя до неё, сунул таблетку в рот. Потом вернулся ко мне и говорит:
– Папе.
– Нельзя, – говорю, – ты уже много съел.
– Папе.
«Ну, – думаю, – посмотрю, что будет». Дал ещё таблетку. Он понёс её папе, но не пройдя и половины пути, положил таблетку в рот.
Вот и верь после этого людям!
Начал почему-то отца звать «Петя», а мать – «Лида». Может быть, потому, что слышит, что они сами так называют друг друга. Я уже у него не просто «дидя», а «дидя Ко» или «дидя Коля», в отличие от другого дедушки Тимы. Таня теперь не просто «баба», а «баба Таня», в отличие от другой бабушки Мани. Тётя Тамара в отличие от других всяческих тёть – «тётя То» или «тётя Тома». Возможно, для единообразия в наименованиях начал и отца звать «папа Петя», а мать – «мама Лида».
Однажды разглядывал фотоснимки и называл, кто снят: «Папа Петя, мама Лида, дидя Коля, баба Таня». Потом по ошибке, показав на мою фотографию, сказал:
– Баба Коля.
Тут же взглянул на меня растерянно и громко расхохотался.
В другой раз чем-то сильно увлёкся, играя, и, обращаясь ко мне, сказал:
– Дидя баба.
И опять засмеялся над своей ошибкой.
Если судить по Игорю, то мы начинаем понимать юмор уже в возрасте до двух лет. Причём юмор в высшем его проявлении, когда человек способен смеяться над самим собой.
Как-то утром Петя привёз к нам Игоря, а сам быстро уехал: спешил куда-то. Не успев раздеться, Игорь начал твердить, как-то горячась и волнуясь:
– Папа, дядя, бензин дай! Дядя, папа, бензин нет!
Видя, что мы не очень-то его понимаем, он повторял эти две фразы, иногда лишь меняя порядок слов.
Мы, конечно, поняли, что по дороге у Петра кончился в машине бензин, и он попросил у встречного шофёра немного бензина, но тот не дал. Когда Пётр приехал, он подтвердил, что именно так и было.
Разговор Игоря теперь напоминает разговор индейца, знающего несколько слов из языка белых. Однако у индейца – ум взрослого человека, большой жизненный опыт, а также знание своего собственного языка, у Игоря ничего этого нет. Но с задачей всё же справляется.
Однажды Игорь увидел у нас на кухне кусок свежего туалетного мыла очень красивого синего цвета. Весь день не расставался с этим мылом, то и дело повторяя:
– Мыло си.
Или:
– Мыло сине.
Пришлось Тане подарить ему этот кусок мыла.
Когда приехал отец, Игорь показал ему подарок и сказал:
– Мыло дом.
То есть возьмём мыло домой, оно моё, мне его подарили.
– А ты сказал бабушке спасибо? – спросил отец.
Игорь подошёл к Тане и, прижав мыло к груди, сказал:
– Баба, мыло, спасибо!
Услыхав, что все его хвалят за вежливость, он ещё раз подошёл к Тане и сказал:
– Баба, спасибо, мыло.