«…если бы история, к которой нас влечет эта ощущаемая почти всеми прелесть, оправдывалась только ею, если бы она была в целом лишь приятным времяпрепровождением, вроде бриджа или рыбной ловли, стоила ли бы она того труда, который мы затрачиваем, чтобы ее писать?»
Оноре де Бальзак как-то сказал: «Существуют две истории: история официальная, которую преподают в школе, и история секретная, в которой скрыты истинные причины событий»1. Продолжая мысль французского писателя, можно сказать, что существуют два источника для исторических событий: предшествующие события и представления о них. В свою очередь, представления о событиях со временем обычно оформляются в два, противостоящих друг другу, варианта интерпретаций. Один из вариантов, становясь господствующим, различными методами подавляет и почти сводит на нет второй, но последний всегда вновь возрождается, иногда в новых формах, продолжая главную свою роль: противостоять господствующему взгляду, окончательная победа которого может оказаться гораздо худшим вариантом для человечества, чем жизнь в сомнениях.
Соприкасаясь с каким-либо историческим документом, мы вступаем в область борьбы двух различных течений – попытками точно отразить в записях факты, как они происходили, и субъективным элементом их осмысления и оценок, вольно или невольно всегда примешивающимся. Чем дальше отстоят события от времени их описания, тем сильнее и обильнее факты замещаются представлениями о них, интерпретациями их содержания. При этом часто само содержание рождается только вослед за осмыслением и утверждением значения происшедших событий. Это особенно касается фактов, связанных с религиозной жизнью общества, где мифотворчество всегда было той сырой почвой, из которой всходили ростки религиозных чувств, замешанных на страхах и надеждах.
Со временем интенсивность представлений может настолько превысить в содержательности сами события, что история, как процесс, перестает отталкиваться от того, что и как происходило в конкретных обстоятельствах места и времени, и становится заложницей исключительно только преобладающих воззрений. В результате такая история сосредотачивается в борьбе уже только одних взглядов.
Скрытые представления всегда в большей степени, чем общепринятые, привлекали внимание людей сильных духом и с пытливым умом. Так внутренняя жизнь исторического лица и ее тайны притягивает гораздо сильнее, чем официальная летопись его общественной роли. Но наталкиваясь в своих изысканиях на следы таких скрываемых воззрений, следует отдавать себе отчет, что в них может отражаться историческая реальность только людей, придерживающихся этих взглядов, и полностью отсутствовать истинность в освещении исторических фактов, которых эти представления непосредственно касаются. Значит ли это, что они не составляют исторической ценности? Конечно, нет. Кроме того, что разнообразие взглядов и оценок событий отражает разнообразие складов человеческого характера и путей в истории, они – бесценные свидетельства развития человеческого духа, его частичной независимости от исторических фактов, а в определенном смысле и преобладания над ними.