В «подростковой» комнате темнее, чем на остальном корабле.
Здесь стоит три ряда по шесть стазисных капсул, и выглядит они точно, как яйца в картонной упаковке. Все капсулы, кроме семи, уже заняты. В мерцающей жидкости плавают тёмные формы. Я вспоминаю зеленоватую воду мангровых каналов возле дома Литы в Тулуме, где она выросла, самом спокойном месте на Земле. Но мне всегда казалось, что неясные тени, скользящие под поверхностью, того и гляди, оттяпают пару пальцев. Хавьер хватает меня за талию.
Бен наклоняется к Хавьеру.
– Я понимаю, что тебе немножко страшно, но, пока я здесь, буду заботиться о вас обоих.
Бен отодвигает защёлку на пустой капсуле. Крышка с чавкающим звуком открывается.
– Видите, как сканер МРТ в кабинете врача.
– А кто поместит в них вас? – спрашивает Хавьер Бена, показывая на капсулу.
Мама обнимает его за голову, закрывая ладонью рот.
– Извините, – говорит она. – Он не понимает.
Бен склоняется над Хавьером.
– У нас самая крутая работа в мире. Мы проживём всю жизнь на корабле, путешествуя в космосе.
Бен машет рукой.
– Ты же видел, какой у меня замечательный новый дом?
Хавьер кивает.
Он прав. По-моему, это лучше, чем умереть на Земле. Но в парке Бена не почувствуешь запаха цветов пустыни после дождя. Огромный экран над головой может показать дневное и ночное небо, но на нём не увидишь вспышки молнии, не услышишь раскатов грома. Вид тёмной пустоты космоса не сравнится с оранжевыми и красными всполохами при восходе и закате солнца у гор Сангре-де-Кристо там, дома.
Бен продолжает:
– Я даже помогал людям на первом корабле заснуть перед взлётом. Там были строители, фермеры… много детей. А когда ваш корабль совершит посадку на Сагане, они будут готовы к… – он постукивает по лбу Хавьера, – науке, которую несёт наш корабль.
Я вспоминаю ещё об одном корабле, который мы видели по пути сюда, и думаю, сколько на нём путешествует детей с родителями.
Бен подаёт маме пластиковый пакет и достаёт ширму для переодевания. Пока мама помогает Хавьеру переодеться, Бен приглашает папу подойти поближе к капсуле. Он понижает голос и меняет тон, словно уже сотню раз сегодня говорит одно и то же:
– En Сognito немедленно погружает органы и мозг в сон. Гель постоянно сохраняет ткани, удаляя стареющие клетки и отходы. Он не только обеспечивает питание и кислород, необходимые организму для длительного пребывания в стазисе, анестетик в его составе подавляет чувствительность нервных окончаний, доводит температуру до комфортной после пробуждения.
Папа делает глубокий вдох.
– Понимаю. Благодарю вас.
Бен быстро меняет тему, и его голос приобретает обычное звучание.
– И, – он смотрит на планшет, – у меня уже есть программы En Cognito и для Хавьера, и для Петры. Стандартный набор с упором на ботанику и геологию.
– Круто, – говорит папа и поднимает большие пальцы.
Я закатываю глаза. Мне, по крайней мере, не придётся на самом деле слушать лекции, ведь прибор En Cognito, что погружает нас в сон, также запрограммирован внедрить эти темы прямо в мозг. Когда прибудем на Саган, я стану таким же специалистом, как мама в ботанике и, как папа в геологии. Хотя очевидно, что самое интересное – не это.
Изучив фольклор и мифологию, и с историями Литы в запасе, у меня будет возможность убедить маму с папой, что мне суждено стать сказочницей. Но, как сказала Лита, истории должны стать моими собственными.
Хавьер выходит в чёрных плавках, словно собирается на пляж. Когда мама отдаёт Бену пластиковый пакет с одеждой Хавьера и его любимой книгой, папа берёт его на руки и обнимает.
Мама гладит Хавьера по спине, а он смотрит на открытую капсулу.
– Я хочу домой, – хнычет он. – Пожалуйста, поедем домой.
Мама освобождает Хавьера из объятий отца.
– Ты всего лишь ляжешь спать.
У Хавьера перехватывает дыхание. Он с трудом сдерживает слёзы. Мама сажает его в капсулу, все ещё не размыкая объятий.
Мне хочется, чтобы последние воспоминания брата перед погружением во многовековой сон были приятными. Я становлюсь перед ним на колени и прижимаюсь лицом к его щеке. Закрыв глаза, представляю, что моя рука у Литы, а в небо Нью-Мексико поднимается сосновый дым. Держу руку брата, как Лита держала мою, глажу созвездие из родинок на левом большом пальце. На его лице появляется улыбка. Я решаю рассказать ему ту историю, что услышала от Литы в последнюю ночь, проведённую у неё, ту, которая меня успокоила. Тихо и терпеливо начинаю.
– Знаешь, звёзды – это молитвы бабушек, мам и сестёр… – Хавьер сопит мне в ухо, и я продолжаю: – За детей, которых они любят. Каждая звезда полна надежды.
Я сажусь и показываю на небо:
– Y cuántas estrellas hay en el cielo?[10]
– Сколько на небе звёзд? – повторяет он, открыв глаз, чтобы посмотреть на потолок, словно представляет ночное небо. – Не знаю, – подумав, отвечает он.
Я наклоняюсь поближе и шепчу ему на ухо:
– Cincuenta[11].
Он улыбается, вероятно, воображая бечисленное количество звёзд.
– Sin… cuenta? – переспрашивает он.
Я улыбаюсь и глажу его по голове, как Лита.
– Без… числа, – шепчет Хавьер, понимая, где кроется загадка Литы.
Я задумываюсь, так ли хорошо я рассказала, как она, успокаивает ли его моя рука, как меня, когда я держу руку Литы. Остального не помню. Она закончила историю, и я успокоилась. Что она говорила?
– Все эти звёзды, что будут окружать нас, это наши умершие предки. Они будут шептать нам на ухо послания.
Хавьер садится, с испугом выпучив глаза.
– Звёзды – умершие родственники?
– Нет, я хотела сказать, как…
– Как духи? В космосе?
Хавьер хватается за край капсулы и пытается встать.
– Мама, пожалуйста, я не хочу лететь.
Не на такой результат я надеялась.
– Я не это хотела сказать, – пытаюсь исправить положение я, но слишком поздно.
Хавьер сейчас расплачется.
Вмешивается Бен.
– Доктор Пенья, нам надо идти дальше.
Мама гладит Хавьера по голове, чтобы успокоить, как после кошмара.
– Да-да, знаю.
Она укладывает сына и поворачивается ко мне.
В уголках глаз у неё собираются морщинки.
– Петра, сейчас не время для историй.
Слова кувалдой обрушиваются на мой живот.
У Хавьера дрожит подбородок.
– Хочу домой.
Может, родители правы, мне лучше изучать растения и камни, как они. Может, желание рассказывать истории – из разряда «жить в мире грёз» или «витать в облаках».
– Хавьер, мы летим домой, – пытаюсь оправдаться я, хватаясь за соломинку, за правду. – На Сагане мы будем бегать и играть, как обычно.
Хавьер кивает и безуспешно пытается улыбнуться. Папа гладит меня по спине. Я в ответ тоже улыбаюсь, но думаю, что от меня одни неприятности. В чём же секрет Литы? Мне никогда не стать такой, как она.
– Готовы? – шепчет маме Бен.
Мама неохотно кивает, но на глаза у неё наворачиваются слёзы.
Бен нажимает на кнопку и появляются ремни, которые держат Хавьера на месте.
Я чувствую на плече папину руку. Он слегка сжимает плечо, давая мне знать, что всё будет хорошо.
– Мама, пожалуйста, – просит Хавьер.
Он дёргается, но с ограничителями не может сдвинуться больше, чем на несколько сантиметров.
Бен надевает пластиковые перчатки. Он открывает металлическую коробку, на боку которой большими буквами написано: «En Cognito загружаемые знания – детский набор». Внутри – блестящие серебряные шарики. Бен поднимает один «ког» и устанавливает в какую-то штуку, похожую на миниатюрную ложку для мороженого, нажимает кнопку на ручке, и ког светится фиолетовым.
По маминой щеке катится слеза, и её голос звучит непривычно тонко, выше, чем голосок Хавьера.
– Всё в порядке, малыш. Обещаю, всё будет хорошо. Не бойся.
Хавьер дрожит всем телом, и по его щекам тоже льются слёзы.
Я крепче сжимаю его руку, глажу большим пальцем его родинки.
– Почти всё, – спокойно говорит Бен.
Ложкой для мороженого он перекатывает фиолетовый ког в ямку на шее Хавьера и удерживает.
– Ещё несколько секунд.
Хавьер закрывает глаза.
Я наклоняюсь, и его веки трепещут, открываясь на мгновение. Я приближаюсь к нему.
– До встречи, когда проснёшься, – шепчу я Хавьеру на ухо.
Хавьер всхлипывает, потом пищит:
– Когда мы проснёмся…
Через мгновение его тело обмякает, и он перестаёт дышать.
Я отпускаю его безжизненную руку и встаю, падая папе на грудь. Мама обнимает нас обоих. Я вытираю глаза папиной рубашкой, надеясь, что никто, кроме него, не заметит.
Ровным женским голосом компьютер сообщает:
«Стазисная капсула номер семь заполняется».
Я не смотрю. Знаю, что другие дети уже спокойно отдыхают в капсулах, но они мне не родня. А с братом я разговаривала несколько секунд назад. Я прячу голову в папину рубашку, пока щелчки запираемой капсулы Хавьера эхом разносятся по комнате.
– Извините, что поторапливаю, но… – говорит Бен.
Отец подталкивает меня к пустой капсуле.
– Мы понимаем.
Я вытираю глаза о папину рубашку и поднимаю голову. Бен медленно движется ко мне. Он смущённо наклоняет голову. Мама откашливается. Она таращит на меня глаза. Что? Что не так? Я опускаю глаза, стараясь не показывать растерянности.
Бен держит такой же пакет, какой дал Хавьеру. Я его не заметила.
– Твоя одежда, – говорит он.
Трясущейся рукой я беру пакет.
– Спасибо.
Он смотрит на родителей. Неужели заметил? Никто не говорит ни слова.
– Петра? – Бен смотрит мне в глаза. – Ты меня не видела?
Я кусаю губу и опускаю голову. Смотрю на отца, он слегка улыбается, но потом отводит взгляд. Я совсем запуталась.
Ну вот, я всё испортила. Я опускаю пакет и в отчаянии смотрю на Бена.
Чувствую, как мама протягивает руку, чтобы защитить, но тут Бен поднимает пакет и отдаёт мне.
– Давайте оденем Петру, – говорит он, кивая родителям.
Мама всхлипывает:
– Спасибо.
Я замечаю, что Бен смотрит из окна на лес.
– Нам просто необходимо поторопиться.
Я захожу за ширму и открываю пакет.
Кроме одежды в пакете белеет резиновая шапочка, как у пловцов.
Представляю, как прячу под неё непослушные волосы, и знаю, что буду похожа на коричневую ватную палочку. Я стараюсь об этом не думать. Разве сейчас это важно? Я роняю одежду на пол и надеваю шорты. В бёдрах они тесноваты. С последним рывком я думаю, что проснусь, как надувной жираф, перекрученный в нескольких местах. В спешке натягиваю через голову топ, пока на помощь не бросается мама.
Я достаю из кармана кулон, подаренный Литой, и стискиваю в руке. Серебряные солнечные лучи колют мне ладонь. Металлическая плитка холодит ноги. Дрожащей рукой я передаю обсидиановый кулон Бену.
– Боюсь потерять.
Моё тело словно держится на струнах, которые внутри лопаются и рвутся.
Бен делает шаг вперёд, берёт у меня кулон и осторожно кладёт мою волшебную связь с Литой в пластиковый карман.
– Когда проснёшься, он будет здесь, – улыбаясь, говорит он.
Не могу глубоко вдохнуть. Мама обвивает меня руками, её дыхание согревает мне ухо. Она целует меня в щёку.
– Я так тебя люблю.
Я глажу её по спине, но к горлу подкатывает комок, и не могу ей ответить, что люблю её ещё больше.
Мы подходим к капсуле, где нас ждут папа с Беном.
– Я обещаю, – говорит родителям Бен, снова выглядывая в окно, – сделать всё возможное, чтобы они благополучно добрались до Сагана.
Мне хочется его поблагодарить, но я только привлеку лишнее внимание к тому странному факту, что он посвятит жизнь уходу за мной.
Папа, поцеловав меня в лоб, помогает мне устроиться в капсуле. Я откидываю назад голову, вытягиваюсь, чтобы кожа не сжималась и не растягивалась. Меня трясёт, как и Хавьера, и я ничего не могу с этим поделать.
Мама накрывает мне ладонью лоб, а папа держит за руку.
Бен натягивает новые перчатки и достаёт из коробки ког. Поместив его в инсталлятор, он нажимает кнопку. Ког светится фиолетовым.
– Ботаника. Геология. Стандартный набор. Кажется, всё.
– А курс, который выбрала я?
Бен поднимает брови.
– Курс на выбор?
Я холодею.
– Мама?
Мама поворачивается к Бену.
– Мы договорились, что Петра, поскольку ей почти тринадцать, прослушает ещё курс мифологии.
Бен смотрит на планшет и качает головой.
– Мне очень жаль, но такого курса здесь нет. План курсов окончательно утверждает главная дежурная.
Я вспоминаю сердитую женщину с тугим пучком на голове. Почему она выбросила курс? По спине ползут мурашки. Мне нужны эти сказания. Как я без них стану великой сказочницей?
Я выдавливаю только одно слово.
– Пожалуйста…
Бен смущённо улыбается.
– Я тоже люблю истории.
Он кивает на письменный стол в углу.
– Самое бесценное на этом корабле. Мне плохо видно, но, кажется, у него там целое собрание либрексов.
В каждом – тысячи голоскриптов.
– Я поговорю со старшей дежурной, может, смогу что-нибудь…
– Бен! – перебивает его папа, подбегая к окну.
Бен откладывает инсталлятор. Его глаза заметно округляются, и он медленно подходит к отцу.
– Мы думали, у нас больше времени.
Папа глубоко вздыхает и наклоняется к окну.
– Что происходит? – спрашивает мама, отходя от меня.
Я сажусь в капсуле, но не вижу того, что видят они. Тогда встаю и иду к окну. Папа старается загородить обзор, но я уже вижу рой тёмных силуэтов, бегущих к кораблю из леса. Многие что-то несут. Хочется думать, что это всего лишь садовый инвентарь, который они нашли в сарае смотрителей парка.
Громкий стук эхом отдаётся около нашего окна. Мама встаёт рядом со мной и снова берёт меня за руку. В громкоговорителях раздаётся механический голос:
«Главные двери закрываются».
– Что? – мамина рука становится липкой от пота. – Уже?
– Дальше откладывать нельзя.
Бен кивает на мягкий стул, прикреплённый к стене.
– В этом секторе только одно откидное кресло в каждой комнате.
Папа возвращает меня к капсуле. Родители спешат устроить меня в ней, их взгляды полны отчаяния. Бен бросается снова активировать ког, который опять ярко светится. Так же, как и у Хавьера, у моих головы, пояса, ног появляются верёвки, плотно удерживающие меня на месте.
– Готовы? – спрашивает Бен.
Я делаю глубокий вдох, но не отвечаю, пытаясь скрыть трясущиеся губы. И прикусываю изнутри щёку. Если бы мне загрузили курс мифологии, у меня бы появились новые истории. Но увы. Я буду с тем же набором, что обычно. По моей щеке течёт слеза.
Бен проводит шариком по моей шее у позвоночника, пока не нащупывает впадину у основания черепа. Я сосредоточиваюсь на дыхании и думаю о приятном. О молитвах матерей и бабушек.
Estrellas sin cuenta[12].
– Коги En Cognito биосовместимы, – говорит Бен. – Она ничего не почувствует.
Но я чувствую. Он вдавливается в кожу, словно острый камень. Нужно не шевелиться, чтобы всё прошло быстро. Я сглатываю и жду, когда он внедрится и погрузит меня в сон. Бен убирает руку. Плотный ког устраивается под кожей. Я вдруг не могу ни шевельнуться, ни говорить, ни моргнуть. Ког частично работает. Но что-то не так. Я должна уснуть. Глаза у меня открыты, и я всё ещё вижу. И слышу.
Пытаюсь закричать. Ничего не выходит.
Бен смотрит на экран капсулы. Система отвечает: «Стазисная капсула номер двенадцать заполняется».
Холодный гель заливает тело, попадает в уши, словно по коже, обжигая и покусывая, бегут муравьи, покрывает язык и горло, и через несколько секунд я ничего не чувствую там, куда он проник. Он попадает в уголки глаз, и зрение заволакивается зелёным сиянием.
Речь Бена искажается, но я всё равно его слышу. Такого быть не должно.
Лучше бы я была снаружи, с напавшими на корабль, чем в ловушке. Держусь только благодаря молитвам Литы.
«Estrellas sin cuenta…»
– Почему она на меня смотрит?
Мамин голос дрожит.
«Estrellas sin cuenta…»
– Это нормальная реакция. Она уже спит.
«Estrellas sin cuenta…»
Бен наклоняется и рукой в перчатке опускает мне веки.