– Не спите, Карлевич? – Ройтер застал командира торпедной части за столом в офицерском кубрике. XXI лодка, конечно, была попросторнее «семерки».
– Да что-то предчувствие какое-то тревожное… – отозвался Карлевитц. – Как будто вся моя семья зовет меня. Не понимаю. Должно случиться что-то страшное… Может быть, отец? – предположил он.
Карлевитц вздохнул…
– А что, он разве так плох? – спросил Ройтер. – Вроде бы еще год назад он был практически здоров и не так стар…
– Так-то оно так, – пожал плечами Карлевитц. – Но если рассудить здраво – что еще может им всем угрожать? Город не бомбят, русские далеко… Что может быть такого, чтобы вызвало боль всей семьи?
– Вы просто насмотрелись на «Густлоффе». Вот и не можете прийти в себя до сих пор. Идите прилягте. Скоро вам заступать. Мне совершенно не нужно, чтобы на траверзе острова Тори вахтенный уснул на мостике.
– Я понимаю… Все равно не могу уснуть. В эту ночь должно случиться что-то страшное. Я чувствую, как в мой мозг стучится волна горя. Извините, что я говорю на такие темы на лодке, но, как мне представляется, это все касается лично меня, а не экипажа.
– Все равно мы для них (Ройтер неопределенно махнул рукой в сторону материка) уже не существуем.
Гауптштурмфюрер сбросил мокрый плащ и присел рядом.
– Мы для них – да… А они для нас? – Карлевитц пристально посмотрел на командира. Жестокий вопрос. Да, умереть «понарошку» оказалось едва ли не тяжелее, чем по-настоящему.
– Вы к ним очень привязаны… – резюмировал командир. – Что же тогда остались с нами, когда была возможность уйти?
– Да из-за них, собственно, и остался. Пока я здесь – они там… Я – погибший герой, отцу – почет и пенсия. Да, герр командир, я никогда не говорил вам… Я очень благодарен, что вы меня взяли в команду. Дело в том… Дело в том… (он подбирал слова) у меня не только отец еврей… но и мать… я полный еврей…
– Карлевич, вам что, заняться больше нечем? Идите спать, честное слово. Вам пожаловано почетное арийство. Я имел возможность убедиться в том, какой вы еврей. Меня это устраивает, – усмехнулся он.
Бортовые часы показывали 21:30 по берлинскому времени. Через 10 минут в Дрездене будет объявлена воздушная тревога.
Докладывать о провалах всегда неприятно. Но больше докладывать было некому. И Рёстлер шел к рейхсфюреру, будучи готовым к худшему. Кроме него, никто из тех, что на сей момент находился в Берлине, разумеется, не владел в таком объеме информацией по проекту «Ипсилон». На дне Данцигской бухты лежали 26 ящиков с ценнейшей аппаратурой, без которой транспортные функции «Ипсилона» не могут быть реализованы и на 10 %. Есть еще, конечно, генератор в Пенемюнде, и его можно попытаться переправить в Киль, но он все равно не даст нужной мощности. В Пилау-то система была рассчитана на нужды ВМФ, а здесь что? Ну так, самолетик какой-нибудь передвинуть… А это даже не смешно.
Рейхсфюрер еще не оправился от шока, вызванного сообщением Рёстлера, он очень быстро и отрывисто выкрикивал: «Что, что мы можем предпринять?», «Рёстлер! Вы мне обещали!», «Кто, кто ответственен за это персонально?».
– Ну могу сказать одно – только не Ройтер, вернее Нойман. Он буквально дрался за груз. Дрался как лев.
– Кто же тогда?
– Ну кто? Наши замечательные флотские бюрократы. Я уже не говорю о том, что вместе с «Густлоффом» утопили тысяч 5 людей… Головотяпство, возведенное в принцип. Как можно посылать судно без прикрытия? Все наш бардак немецкий.
– Черт знает что! – огрызнулся рейхсфюрер. – Просто черт знает что!
– Я отдал распоряжение относительно Пенемюнде…
– Вы же говорите, что тот «Ипсилон» не решает проблемы?
– Все – нет, но частично вполне возможно. Если начать эвакуацию уже сейчас…
– Сейчас??? Да вы с ума сошли! Эвакуироваться сейчас, чтобы создать панику?
Гиммлер стоял у окна, спиной к Рёстлеру, он за чем-то внимательно наблюдал на улице.
– Скажите, – вдруг перебил собственные мысли он. – А где сейчас, ну, этот… Ройтер… Нойман…
– Ну, оперативно он подчинен Фридебургу. Насколько я понимаю, он занимается снабжением островов Джерси…
– Черт знает что… Такую лодку и посылать на снабжение…
Рёстлер развел руками.
– Видимо, снабжение – это официальная версия, а истина – транспорты союзников в Ла-Манше… Он вам сейчас нужен?
– Да нет, не особо… Я так понимаю, теперь в проекте участвует Люфтваффе?
– Проект в любом случае (Рёстлер подчеркнул слово «в любом») курирует СС и конкретно «Наследие предков»…
Англичане в эту ночь вели себя очень странно. Уже полчаса как была объявлена тревога, а на город еще не упала ни одна бомба. Хотя кто его знает, как оно должно быть? Полгода назад несколько американских «летающих крепостей» отбомбились по заводам «Зейдель-Науман» и «Хартвиг-Фогель», выбранным ими в качестве запасной цели во время налета на завод в Руланде. Тоже все засели в подвалах, но жилым кварталам тогда ничего не угрожало. Казалось, сам Бог бережет Саксонскую Флоренцию. Люди, как положено спустившиеся в бомбоубежища, не слышали ни одного разрыва. Из этих укрытий не было видно десятков осветительных бомб, висящих на парашютах и заливающих улицы города жутковатым желто-зеленым светом. В 22:10 бомбардировка началась. Колонна из пяти сотен бомбардировщиков «Ланкастер» шла, растянувшись на 200 км. Им нечего было противопоставить. Вся авиация Дрезденского и Берлинского округов атаковала плацдармы на Одере. С десяток истребителей местного ПВО были заправлены последними каплями горючего и подняты по тревоге, но все, что они могли, – это погибнуть первыми. Дальше начался ад, который продолжался трое суток. Осветительные бомбы сделали свое дело и больше были не нужны. Горящие здания и так были достаточно ярким ориентиром. Британцы сбрасывали свой груз, ориентируясь по ним. Жар был такой, что ощущался в кабинах самолетов. Кипшдорферштрассе оказалась в центре огненного смерча. Те, кто прятался в подвалах, оказывались блокированными в собственных укрытиях. Огонь пожирал дом за домом. Выгорание кислорода создавало локальные вихри скоростью 250 км/ч. Тяга создавалась такая, что потоком раскаленного воздуха поднимало в воздух трамваи. Кое-кому посчастливилось вырваться из огненной ловушки – они нашли укрытие в Гроссен Гартене – большом городском парке, который был поначалу вполне надежной защитой, но и этот пробел британцы вскоре выправили. С воздуха парк казался огромным темным пятном в море огня. Следующие волны «Ланкастеров» уже работали по этому темному пятну прицельно, где среди изуродованных деревьев метались обезумевшие люди вперемешку с животными, сбежавшими из разрушенных вольеров зоосада. Истребители сопровождения, расправившись с противодействовавшими им Ме-110, безнаказанно летали над городом, расстреливая улицы из пулеметов.
С 12 по 14 февраля 1945 года уничтожено: 24 банка, 26 зданий страховых компаний, 31 торговая лавка, 6470 магазинов, 640 складов, 256 торговых залов, 31 гостиница, 26 публичных домов, 63 административных здания, 3 театра, 18 кинотеатров, 11 церквей, 60 часовен, 50 культурно-исторических зданий, 19 госпиталей (включая вспомогательные и частные клиники), 39 школ, 5 консульств, 1 зоологический сад, 1 водопроводная станция, 1 железнодорожное депо, 19 почтамтов, 4 трамвайных депо, 19 судов и барж Получили ущерб почти 200 заводов, из них 136 понесли серьезный ущерб (включая несколько предприятий Zeiss по производству оптики), 28 – средний ущерб и 35 – небольшой.
Капитан-лейтенант Иоганн Мор – командир гарнизона острова Джерси тоже, как и Карлевитц, был родом из Саксонии, правда, не из самого Дрездена, а из городка Мейссен, что в 20 километрах к северо-западу. Сообщение берлинского радио, в котором сообщалось о 25 тысячах погибших, он воспринял весьма скептически. Сеанс связи со штабом лишь добавил сомнений. Никто ничего толком не знал. Ему сообщили, что сам Мейссен не пострадал и его семья жива, но также усомнились в правильности цифры 25 000. Трупы не на чем вывозить, и их складывают в штабеля прямо на городских площадях. Вероятно, официальная пропаганда занизила потери как минимум в 3–4 раза.
– Можно что-то узнать о семье Карлевитц? – Мор понимал чувства его земляка. Если невозможно запросить данные напрямую – может, получится по его каналам? – Аптека на Кипшдорферштрассе.
– Дом 8, – добавил Карлевитц. После сообщения о бомбардировке он стал как привидение – бледным, во взгляде появилась отрешенность, которой не было раньше.
– Кипшдорфер, 8.
– Постараюсь сделать для вас все, что возможно, – был ответ.
Прошло уже достаточно времени, чтобы не ссылаться на неразбериху, которая обычно возникает сразу же после таких событий. Две недели вполне достаточно для того, чтобы подсчитать потери. Уж во всяком случае, если кто-то остался в живых, должны объявиться – в госпиталях, среди беженцев, но как-то должны.
– Бесит меня наше бессилие! – негодовал Ройтер. – Где все эти асы Люфтваффе? Нас методично сравнивают с землей, а у нас нет даже нормального ПВО! Мейер хренов![20]
Да, Мейер свое слово не сдержал. Очередная глумливая ухмылка судьбы. Харизматический герой крайне редко бывает хорошим администратором.
– У англичан значительное превосходство в технических средствах… – повторил Мор где-то вычитанную фразу, хотя и сам толком в нее не верил.
– Знаете что… Был у меня зенитчик, так вот, пока все уходили от авиации срочным погружением – он атаковал самолеты. Мы погружались только в крайних случаях. Однажды он сбил «Либерейтор».
– Из штатной зенитки?
– Ну не совсем штатной, но у него не было пары «Мессершмиттов» в тайном ангаре под прочным корпусом. Он просто уничтожал самолеты противника. Это была его работа.