Суббота, 20 февраля
Валери позвонила в половине одиннадцатого, нарушив золотое правило нашей компании: «Никаких звонков до одиннадцати утра в субботу, если это не вопрос жизни и смерти».
– Андреа! Я так влипла, – проорала она. – Не знаю, что делать и к кому обратиться!
– Что-о-о? – протянула я. Кто-то в моей голове бил в литавры в ритм с сердцебиением.
– Ты меня слушаешь? – вопила Валери.
Я очень медленно села в кровати и прошептала:
– Извини, связь плохая, можешь повторить все с самого начала?
– Мне нужно присмотреть за маленькой племянницей, а я понятия не имею, как ухаживать за ребенком! Ты должна мне помочь! Ты же говорила, что у тебя есть младшая сестра?
Я не стала ей рассказывать, что Мелисса практически сама себя воспитала – такой умницей она была. Это я к ней бегала за советами, а не наоборот.
Валери поведала, что помощница ее брата Кэмерона в отпуске, а сам Кэмерон улетел в командировку в США, и Ци Мин, его жена, которая, кстати, работала агентом по недвижимости, должна сегодня показать клиентам несколько домов под аренду. Я согласилась пойти с ней, вытерпев целую минуту визгливых просьб. Валери примчалась ко мне уже минут через двадцать пять, а я к этому моменту успела осушить бутылку особого корейского энергетического напитка из женьшеня, банку кокосовой воды и два двойных эспрессо и хоть немного почувствовать себя человеком. И я совершенно не удивилась, когда обнаружила на заднем сиденье ее машины Линду, которая лежала с совершенно серым лицом, как у зомби.
– Привет, дорогая. Спасибо тебе огромное, что согласилась помочь, – сказала Валери. Она махнула рукой в сторону Линды. – Эта всю ночь проторчала у меня после того, как мы бурно потусили на набережной Кларка. Честно тебе скажу – не понимаю, как она вообще выжила.
Линда застонала и выдохнула: запахло алкоголем, чуть замаскированным мятными леденцами. Ей следовало отоспаться у Валери, но так как мы с Валери никогда не проводили время вдвоем, Линда, даже с жесточайшим похмельем, избавила нас от неловкой светской беседы.
– Вы можете говорить тише, а? – взмолилась она.
Я посмотрела на Валери, которая сидела в самых огромных в мире солнечных очках и кепке, и кожа ее сильно блестела на солнце.
– Как получилось так, что ты бодрячком, а она полумертвая? – спросила я.
– Все потому, что я не алкоголичка, – ответила Валери.
Мы приехали к многоквартирному дому в Тионг-Бару, где и жил брат Валери. Она умоляла нас поспешить, потому что они уже опоздали на девять минут, а ее невестка чрезвычайно пунктуальна.
– Она психанет, – в панике повторяла Валери.
Так и произошло.
– Ты опоздала, – гавкнула Ци Мин, скрестив руки на груди. Я с опаской посмотрела на нее, ведь яблоня от яблони недалеко падает, а нам, как-никак, придется сидеть с ее дочерью. Ци Мин была классической красавицей: высокая, с фарфоровой кожей, худая, но со вторым размером груди. Ее летящий белый шелковый топ с длинными рукавами и темно-синие джинсы сочетались с сумкой и балетками «Шанель» из денима. Никаких сомнений у меня не осталось: она типичная вредина.
– Прости, – робко сказала Валери, будто даже уменьшаясь в размере. Я сочувствовала ей: она не умеет постоять за себя.
Ци Мин дернула подбородком в нашу сторону:
– Так, а это кто?
– Это подруги, э-э-э, с работы. Они тут мне помогут присмотреть за Лили. У них много опыта, э-э-э, с детьми.
Жизнерадостно улыбнувшись, как свидетель Иеговы, я послушно закивала и дружески приобняла Линду (в основном для того, чтобы она не сползла на пол). Мы обрызгали ее освежителем воздуха, но на всякий случай стояли подальше.
У Ци Мин не было времени тщательно осматривать людей, которые будут сидеть с ее единственным ребенком, и она впустила нас без возражений. Она махнула рукой в сторону коридора.
– Лили только что вернулась с балета, у нее сейчас по расписанию урок шахмат, но преподаватель отменил занятие. – Ци Мин нахмурилась. – Проследите, чтобы она не смотрела телевизор. Ей нужно доделать домашнее задание, потом поиграть гаммы два часа перед сегодняшним занятием. В качестве награды ей разрешены четыре судоку продвинутого уровня, прежде чем вы отвезете ее на урок игры на пианино к пяти часам.
– В качестве награды, – повторила потрясенная Линда, вынырнув из похмельного ступора.
– ДА, – подтвердила Ци Мин. – Но только четыре. На кухне стоит обед, я заказала несколько салатов с киноа, но если этого вам не хватит, в холодильнике еще осталась каша из киноа и овсянки. Лили не ест глютен, она от него толстеет. Ладно, мне уже пора бежать. Я постараюсь вернуться к половине пятого, чтобы отправить ее на урок игры на пианино. Иногда она канючит, и приходится шлепать ее по заднице.
– Где она сейчас? – спросила Валери, а я смотрела на Линду, лицо которой от тошноты и возмущения принимало великолепный оттенок.
– В своей комнате, изучает шахматные дебюты. Пожалуйста, глаз с нее не спускайте! – Ци Мин почему-то сбросила балетки и сунула ноги в туфли «Шарлотт Олимпия» на высоченных каблуках и платформе. Возможно, она собирается угрозами заставить клиентов подписать договор аренды.
– Ладно, пока. Развлекайтесь.
Ци Мин ушла, хлопнув дверью. Мы слышали, как ее каблуки быстро цокали по коридору. Вслед за руганью наконец наступила благословенная тишина. Мы все вздохнули с облегчением. Практически в ту же секунду одна из дверей скрипнула, приоткрылась, и в щелке показалась голова девочки.
– Она ушла? – прошептала Лили.
– Да, дорогая, – ответила Валери, улыбаясь так широко, как только позволял ботокс.
– Ох, слава богу! – Лили выбежала из комнаты, хлопнув дверью, и бросилась на диван. – Я ее ненавижу.
– Ну перестань, – сказала Валери, неуклюже гладя девочку по голове. – Она же твоя мама.
– Я знаю, тетушка Вэл, – ответила Лили. – Но она такая злая и строгая. Мне никогда нельзя делать то, что я хочу, и ты тоже следуешь всем ее правилам, – она покрутила головой и надула губки, глядя на меня:
– Ты же разрешишь мне посмотреть телевизор? Пожалуйста!
– Ну… – я глянула на Валери. – Я тут не главная, дорогая. Спроси свою тетю Вэл.
– Погоди-ка, – промямлила Валери. Она подвинулась к консоли, на которой стоял телевизор, и поставила сумку прямо перед зубастым плюшевым зайчиком – он выглядел подозрительно. Эта игрушка была единственным предметом, который не вписывался в интерьер комнаты, очевидно, созданный скандинавским монахом с любовью к дорогим вещам.
– Теперь можно, – ухмыльнулась она.
Валери включила телевизор, и мы втроем уселись на диван рядом с Лили, которая сжала в руках пульт, уставившись в экран телевизора. Там пятеро сексуальных кореянок крутились под техно и по очереди то читали рэп, то завывали. У Лили был глуповатый вид загипнотизированного суслика. Бедный ребенок. Валери объяснила, что каждый день этой девочки расписан по секундам: игра на пианино, литературное творчество, программирование, психодрама, шахматы, а также балет и детский гольф, потому что Ци Мин не оставляла надежды, что ее дочь преуспеет и в спорте тоже. Конечно, все это было исключительно в свободное от школы время, чтобы обогатить резюме Лили – не дай бог она захочет стать балериной, профессиональной спортсменкой или преподавателем игры на скрипке. Каждый китайский родитель понимает, что это дополнение к основной деятельности.
Должна признать, даже мое детство было менее сложным. Родители Лили перешли на следующий уровень строгости. Брат Вэл, Кэмерон, – успешный инвестиционный банкир, а Ци Мин – старший управляющий большого агентства недвижимости. У них были большие планы на единственного отпрыска, так что бедный ребенок, по сути, навсегда оказался в плену родительских амбиций.
Но сейчас маленькое чудовище просто отдыхало, положив ноги на стеклянный кофейный столик, и жевало пожелтевшие мятные леденцы, которые откопало на дне моей сумки.
– Мне никогда не разрешают есть конфеты, – поведала Лили. – Вы, тетушки, лучше всех. Вот бы вы были моими мамами.
Я глянула на Валери, которая сияла от счастья, хоть ее только что и назвали тетушкой.
Мы четыре часа смотрели телевизор, и я, Линда и Валери по очереди ложились подремать, пока Лили поглощала один музыкальный клип за другим и лопала наши мятные леденцы. Проголодавшись, она стала просить еду из «Макдоналдса», и я с радостью согласилась. Надо было видеть глаза этого ребенка, когда курьер принес заказ, – кажется, я еще ни разу в жизни не видела, чтобы кто-то настолько радовался глютену. Бигмак с колой оживил и Линду, так что она вытащила колоду карт и стала учить Лили играть в покер. Нам всем было так грустно, когда пришло время везти Лили в музыкальную школу, а глаза девочки от шести часов непрерывного просмотра клипов уже стали косить. Ци Мин звонила в три часа, сказала, что ей срочно нужно решить еще один вопрос, так что она опоздает, но напомнила, что мы должны «любым способом притащить Лили на занятие».
Отпуск Лили от суровой реальности подошел к концу.
С десятиминутным опозданием я затормозила у музыкальной школы и сделала типично малайзийский трюк, припарковавшись вторым рядом на аварийке. Лили отказалась выходить из машины. Девочка закатила грандиозный скандал, верещала, пиналась и успокоилась только после того, как Валери пригрозила позвонить Ци Мин и сказать ей, что малышка не хочет идти на занятие. Лили тут же перестала капризничать, а в ее глазах виднелся страх. Когда мы с Валери наконец-то загнали Лили в класс, она была вся в слезах. Честно говоря, я сама чуть не расплакалась – кто бы мог подумать, что дети так больно кусаются?
Потом, когда я везла всех обратно, Валери прошептала:
– Я тоже хочу ребенка.
Линда, которая однажды говорила, что вся прелесть Хеллоуина заключается в возможности травить конфетами тех детей, которые тебе не нравятся, повернулась к Вэл и сказала:
– Думаю, ты будешь прекрасной мамой, Вэл.
А я, едва выжив после сегодняшнего, сразу же отправилась в соседнюю аптеку и со скидкой купила суперпрочные презервативы в упаковке из пластика, не опасного для дельфинов.
21:45. Вэл позвонила мне по видеосвязи, чтобы поблагодарить за помощь.
– Ты отличная девчонка, и я хочу сделать кое-что особенное для тебя, – сказала она. – Линда сообщила мне о твоей, э-э, задаче, и я, кажется, знаю, как именно тебе помочь.
– Не поняла?
Поди догадайся, о чем Линда там болтала вчера, учитывая ее состояние. А у меня много задач одновременно: например, я всегда мечтала узнать, сколько на самом деле лет Бейонсе.
– Я впущу тебя в свой социальный круг. Мы пойдем тусить, охотиться по старинке! На мужчин, – добавила Валери, но это и так было понятно.
Я испытала смесь страха и любопытства.
– Что? Как? Где?
– Скоро будет одна тусовка. Я безумно хотела на нее попасть, и, ура, меня включили в список гостей. Не могу открыть тебе никаких деталей, потому что мне сначала нужно спросить разрешения у хозяйки, но я возьму тебя с собой. На таких мероприятиях я знакомлюсь с обеспеченными холостяками нашего возраста, – в ее голосе зазвучали стальные нотки. – Но если тебя примут в этот клуб, ты обязана мне пообещать никого больше туда не приводить, особенно Линду. Это моя кормушка. Моя.
И потом, несмотря на весь свой ботокс, Вэл сурово зыркнула на меня.
Дорогой дневничок, мне страшно.
Понедельник, 22 февраля
10:07. Орсон только что прислал мне странную гифку, на которой его лицо было наложено на гигантский мандарин, и поздравил меня с Чап Го Мей. Чап Го Мей – это на диалекте хок-кьень название пятнадцатой ночи, которая отмечает завершение празднования Нового года по лунному календарю. В Малайзии и Сингапуре его также отмечают как китайскую версию Дня святого Валентина (как будто одного дня страданий недостаточно). В этой части света на Чап Го Мей есть «веселая» традиция – одинокие китаянки бросают свежие мандарины в воду, написав на них свои имена и номера телефонов, а мужчины вылавливают урожай – кто ради витамина С, кто по другим причинам. Происхождение этого обычая неизвестно, по крайней мере, если вы глупый убежденный романтик. Я ни секунды не сомневаюсь, что какие-то хитрые торгаши из Юго-Восточной Азии придумали это, чтобы избавляться от неликвидных мандаринов после празднования Нового года вместо того, чтобы отправлять их на свалку. Это, конечно, сильно облегчает им жизнь еще и в том случае, если они хотят найти себе одиноких женщин для брака. Коварные мерзавцы-капита- листы.
Так о чем я там говорила? Ах да. Орсон и гигантская гифка. Я поблагодарила его, а он сразу ответил, что сейчас в командировке во Вьетнаме и не сможет в среду пообедать со мной, но надеется, что мы перенесем встречу на следующий четверг, и добавил еще, что соску- чился.
Жаль, что мы не увидимся на этой неделе, но все же мне приятно. Кроме моего онлайн-супермаркета, по мне уже давно никто не скучал. Кто сказал, что в «Спонке» не бывает хороших парней?
Четверг, 25 февраля
20:20. Уф. Я наконец закрыла эту сделку.
Отправив все документы клиенту, пошатываясь, я встала из-за стола, за которым просидела четыре часа, не поднимая головы. Я оценила ущерб: перед зудящими глазами все плыло; один зуб, кажется, уронила в кофе; в кабинете откуда-то навязчиво пахло кимчи, и вроде как раз от меня (может, именно поэтому Суреш сегодня решил поработать в библиотеке?). Ребра болели от тугого спортивного лифчика, который я надела вместо обычного, потому что чистые закончились. Я питалась салатами (ладно, признаюсь, это был не совсем салат, а жареные спринг-роллы, но в них ведь был редис, так что это засчитывается как полезный овощ) – три чертовых дня подряд брала их навынос и на обед, и на ужин во вьетнамской забегаловке неподалеку. А проспала я в общей сложности за четыре дня аж шестнадцать часов, и те в офисе.
В такие дни я не могу отвязаться от мыслей об увольнении, которые доводят меня до сердечных колик. Как и Суреш, я пошла на юридический не для того, чтобы стать потом корпоративным юристом. У меня ведь когда-то были идеалы. Я всей душой болела за права человека. После университета я отдала должное профессии и некоторое время работала в «Слаутер и Мэй», но как только я перешла на позицию юридического консультанта в маленькую некоммерческую организацию, занимающуюся правами женщин – жертв торговли людьми в Великобритании, отец серьезно заболел, и для покрытия расходов родителей мне пришлось найти работу, которую мама называет «настоящей» – в противовес «бессмысленной трате моего дорогого юридического образования». Так что я была вынуждена пойти в «Слаутер и Мэй» и умолять взять меня обратно. Некоторая часть заработанного пошла на оплату учебы Мелиссы, так как она была уже на полпути к получению дорогого британского диплома архитектора и должна была сосредоточиться на отличных оценках, а не совмещать университет с работой. Во втором случае она бы получила обычный диплом, а не с отличием, чего мы не могли допустить.
Думаю, именно благодаря мне Мелисса познакомилась с Камарулом на третьем курсе. Из-за этого я всегда чувствовала некую вину перед мамой, и не потому, что я поощряю ее бытовой расизм («Можешь с ними дружить, но не встречаться же!»), а потому, что я, несшая все расходы семьи (рак – дело дорогое, когда нет хорошей страховки), пожалела Мелиссу и не рассказала ей, как тяжело мама переносила смерть папы. Я ошибочно решила, что Мелисса не должна зря страдать, и она так и не узнала, насколько все было плохо. Мама оправилась от нервного срыва и думала, что Мелисса просто не сочла нужным приехать домой после того, как спустя несколько месяцев после смерти папы закончила учебу. Вместо этого она на год отправилась в академический отпуск с Камарулом, и с тех пор они неразлучны.
Как бы то ни было, наша семья прошла этот эмоционально и финансово сложный период, и я могла бы уволиться, чтобы перейти в другую сферу, как и хотела когда-то. Но я не могу. Я уже не знаю как. Нигде я не смогу зарабатывать больше, чем тут, и у меня на счету почти нет сбережений из-за того, что все ушло на оплату медицинских счетов отца. Я едва могу себе позволить выплаты по ипотеке (я оптимистично выбрала очень престижное место жительства), которые, конечно, под контролем, покуда у меня есть работа. К тому же я не могу сейчас сойти с дистанции – я подпортила себе зрение, читая сотни страниц документов, лебезила перед огромным количеством людей, отринула слишком большую часть своей идентичности, потратила юность, выслушала слишком много лекций от матери о том, как страшно оказаться посредственностью. Это уже не мой выбор. Слишком много стоит на кону. Я должна стать партнером.
Понедельник, 29 февраля (високосный день!)
6:25. Вот черт, снова понедельник.
7:20. Зачем люди шлют мне мемы о високосном дне? Черт возьми, это же лишний рабочий день.
7:45. В поезде. Меня пихнули локтем, облапали и пару раз наступили на ноги.
8:10. Ох, Суреш только что прислал письмо – сообщил, что принесет шоколадные круассаны в офис.
8:12. Я не должна есть круассаны врага. Показать ему свою любовь к углеводам и сладкому – это слабость.
8:20. Вообще-то он и так видит, что я постоянно ем сладкое. Я даже держу на столе сахарницу, из которой он обычно кладет сахар в чай. Суреш уже слышал мои стоны, когда я наслаждаюсь кусочком торта, хоть это бывает и нечасто.
8:22. Я просто съем один круассан.
8:25. Или два. Когда он выйдет из кухни.
9:40. Бедняга Суреш сегодня получил по заслугам. Мы пили на кухне чай с круассанами, и он рассказал, что в выходные пойдет на свадьбу своей школьной приятельницы и подарит ей деньги в красном конверте, поскольку недостаточно хорошо ее знает, чтобы выбрать подарок.
– И сколько ты положишь в конверт? – полюбопытствовала я.
Сурешу явно стало неловко это обсуждать. Может, потому, что я нависала над ним, как озабоченная старуха.
– Ну. Не знаю. Пятьдесят?
– Что за прием: обед или ужин? В какой гостинице? Четыре или пять звезд?
– Ужин. А название не помню, какое-то модное. Свадьба точно будет роскошной, потому что жених – старший партнер аудиторской компании «Большой четверки». Да какая разница? – Он пожал плечами. – Мы с ней едва знакомы. Я иду туда только потому, что они с Анушей дальние родственницы, и меня пригласили из вежливости. Что бы я ни подарил, им все равно.
– Ты что, сбрендил? Это же массовое самоубийство. – Я высунулась из кухни и прокричала: – Кай, поди-ка сюда!
В кухню вошла Кай в белоснежном льняном платье и замшевых туфлях-лодочках.
– Что случилось? – спросила она взволнованно.
Я объяснила ситуацию, и она захохотала во весь голос.
– Ох, тебе это будут припоминать всю жизнь. Проще собрать вещи и сбежать из Сингапура, – сказала она.
Суреш поднял бровь:
– Я не понимаю, из-за чего весь сыр-бор. – Он помотал головой. – Это же просто масштабная свадьба с кучей гостей. Все будут дарить подарки или деньги, так какая разница, сколько я положу в красный конверт? Всем плевать.
– Всем плевать?! – воскликнула я. – Ты что, с луны свалился? Ах да, я забыла, ты же и правда здесь недавно. Дружок, позволь тебе кое-что объяснить, никому не пле…
– Что тут за сборище? – послышался зловещий голос. Женевьева Бэй, мой главный враг, с любопытством без предупреждения вплыла на кухню в облаке своего парфюма из дохлых мышей.
Я закатила глаза, мгновенно заслезившиеся от этого мерзкого запаха, но придержала язык. Сейчас никто, кроме нее, не мог лучше донести до Суреша всю серьезность ситуации в случае, если он будет действовать по своему плану. Женевьева была воплощением помешанной на деньгах, бездушной и расчетливой женщины, которую я хотела представить Сурешу. Я быстро пересказала ей основные факты.
– Суреш, ты что, вчера родился? Нельзя просто дарить любую сумму, которая взбрела тебе в голову, – есть рыночные ставки! – воскликнула Женевьева с таким возмущением, будто Суреш сказал, что прыгнет с парашютом в одних трусах. – Неужели ты не знаешь о моей авторской методике расчета суммы в красном конверте?
– Хмм, нет. Прошу, просвети меня.
Голос Женевьевы дрожал от накала эмоций – такое нечасто случается.
– Я посвятила долгие годы скрупулезным исследованиям и обработке данных в «Экселе», чтобы установить оптимальную сумму, которую следует дарить на праздники в Сингапуре в зависимости от места проведения, обстановки, статуса хозяина мероприятия, гостей. Также важно, один ли ты идешь туда или с партнером. В прошлом году я отправляла ссылку на это исследование, чтобы просветить весь офис! Чтобы никто больше не попадал впросак! Формула безупречна!
– Она действительно учла все: китайский Новый год, свадьбы, похороны, особые случаи. А еще она каждый год обновляет формулу, – добавила Кай.
Суреш перевел на нее пустой взгляд.
– Так ты не слышал о моей методике? – спросила Женевьева с недоверием.
– Хмм, нет, – повторил Суреш. Мне было ясно, что всех нас он считает психами, но так как он приличный британский мальчик из хорошей школы, он задал единственный вопрос, который мог возникнуть у того, кто услышал эту информацию: – А что за особые случаи?
– Китайская бар-мицва, второй брак, визит зубной феи. Что угодно. – Женевьева аж лоснилась от самодовольства.
– Понятно, – сказал Суреш. – И что будет, если, э-э-э, отклониться от рыночных ставок?
Женевьева похлопала его по руке.
– Друг мой, позволь я расскажу тебе страшилку из собственного опыта. Три года назад у моей первой дочери, Гвендолин, выпал первый молочный зуб. Она тогда еще верила в зубную фею, так что мы с мужем положили ей под подушку пять долларов.
– Ого, щедро, – сказал Суреш. – Я от гадкой английской зубной феи получил всего пятьдесят пенсов.
Женевьева мрачно хихикнула.
– Ах, Суреш, Суреш. Мы с мужем тоже сочли, что это достаточная компенсация за гнилой кусок кальция, но как же мы ошибались! На следующий день, когда Гвенни пошла в школу и там рассказала друзьям, что оставила зубная фея, ее высмеяла Аспен, внучка какого-то Тан Сри[17] из Малайзии. Оказывается, нынешняя ставка зубной феи в частной школе Гвенни – двадцать сингапурских долларов! А эта маленькая паршивка Аспен получила в копилку аж триста американских долларов! Отвратительно так портить рынок[18]. Гвенни была так расстроена. Ей пришлось несколько недель разбирать это с психотерапевтом, чтобы перестать стыдиться звания самого бедного ребенка в школе. – Она вздрогнула. – Короче, Суреш, попомни мои слова: уважай рыночные ставки, если хочешь, чтобы уважали тебя.
Позже, в безопасной обстановке нашего кабинета, Суреш повернулся ко мне и сказал:
– Никогда бы не подумал, что услышу слово «ставка» применительно к зубной фее.
– То ли еще будет. Когда увидишь расценки, которые она указывает для первого дня рождения ребенка и вечеринки для будущей матери, ты поймешь, почему в Сингапуре никто не торопится рожать детей, – поморщилась я.