Он привалился к стене платформы, испытывая чувство признательности за то, что плитки, с которыми соприкасалась спина, оказались такими прохладными. Прохлада проникала сквозь тонкую ткань его рубашки с короткими рукавами и несла облегчение посреди удушливой жары. Он снова воспользовался приемами медитации, чтобы успокоиться и держать клаустрофобию в узде.
Каждый поезд, вырываясь из тоннеля на станцию, нес с собой порыв сквозняка, почти такой же прохладный, как плиточное покрытие стен. Однако он все еще не был готов войти в вагон – и пока что использовал свободное время, чтобы оценить свои достижения.
Прошло менее суток с того момента, как он прервал нити жизней Стефана Думитру и Дариуса Чебана. В трех метрах от того места, где он сейчас стоял, он поверг великана уколом тоненькой иглы. Никто из тех, кто сейчас торчал на платформе в ожидании поезда, не знал об этом. Все были заняты своими делами, и единственным напоминанием о случившемся был распечатанный на копире лист с призывом к свидетелям обратиться в полицию. Да и он висел наверху, на доске объявлений возле турникетов.
У него не было времени полностью осмыслить смерть Думитру, потому что позже в тот же вечер последовало второе убийство. Два убийства в течение двух часов, в двух абсолютно разных местах и двумя совершенно разными способами… Он решил, что это большое достижение, особенно для новичка. Жалел лишь о том, что ни с кем не может поделиться этим триумфом.
Он ничуть не сомневался в том, что оба убитых получили по заслугам. И хотя прошло меньше суток, крошечная часть рассудка все еще не могла поверить в то, что убийства сошли ему с рук.
Ни Думитру, ни его кузен и сосед по квартире, Чебан, даже понятия не имели, что он почти год выслеживал их. Они не замечали, как он преследует их – пешком, на поезде подземки, на машине или на автобусе. Они не знали, что он перехватывает их почту, подает запросы на кредиты от их имени или подстраивает свой образ жизни под них. Когда он постучался к ним в дверь с планшеткой в руках, назвался представителем их квартирохозяина и сказал, что пришел проверить счетчики, Чебан даже не усомнился ни в чем.
Оба этих человека жили заемным временем – и именно он одолжил им это время. А вчера забрал обратно.
Они отчасти были в ответе за его состояние. Мысли его обратились в прошлое, к тому времени, когда он едва мог встать с больничной койки; к тому времени, когда даже простейшие задачи, такие как умывание или переодевание в свежевыстиранную одежду, требовали от него неимоверных усилий. Считается, что время лечит, и те, кто занимался его реабилитацией, уверяли, что все это не навсегда. Он хотел верить им и цеплялся за эту надежду зубами и ногтями, пока постепенно не нашел другой способ выжить. Единственный способ заполнить болезненную пустоту, которую он носил в себе, – это причинить зло всем, кто причинил зло ему.
Изначально у него были сомнения. Он действительно не знал, уйдет ли его боль, если он обагрит руки их кровью. Но терять ему было нечего – а значит, стоило проверить. Та жизнь, которую он знал, уже закончилась – он ничем не рисковал, а обрести мог все.
Взгляд его обратился на очередной поезд, который вырвался из тоннеля и остановился у платформы. Стекло кабины было слишком темным, чтобы можно было разглядеть лицо машиниста, сидящего внутри, и он задумался: не тот ли это самый машинист, который убил Думитру? Скорее всего, нет, решил он. Того машиниста, скорее всего, перевели на другую ветку, дали ему отпуск или отправили на психотерапию. Он не сомневался в том, что машинист снова и снова переживает момент столкновения – потому что сам переживал этот момент. Он подумал о том, как это забавно: они оба убили одного и того же человека, но только один из них смеялся при этом.
Он закрыл глаза и попытался вспомнить, издало ли тело Думитру какой-либо звук при ударе. Все случилось так быстро, что, если какой-либо звук и был, он его не заметил. Помнил лишь неистовое биение собственного сердца – до того момента, пока вокруг не поднялся шум и гам. Он сомневался в том, что Думитру хотя бы вскрикнул при ударе. Конечно, был риск того, что румын переживет столкновение с поездом, но если б оно даже не убило его, то убила бы огромная доза сукцинилхолина, впрыснутая ему. После того как вещество парализовало его мышцы, до смерти оставалось менее минуты.
Смерть Чебана была иной. Не было той тревоги, которую он ощущал, убивая Думитру буквально на глазах у целой толпы, где столь многое могло пойти не так. Второе убийство было методичным, бесстрастным и неспешным. Участь Чебана была полностью под его контролем, и он дал себе время полностью насладиться тем, как приговоренный умирает.
Чтобы Чебан впустил его в дом, он представился полицейским, и с того момента как вонзил иглу шприца глубоко в шею Чебана, никуда не спешил, позволив себе упиваться процессом от начала и до конца. Он смаковал этот полный контроль над жизнью другого, отмеряя, сколько мучений Чебан может выдержать, находясь под воздействием успокоительного средства, сколько может продлиться эта пытка. Затем, спустя тридцать пять великолепных минут, когда Чебан лежал навзничь, медленно задыхаясь, он ощутил такое ликование, что пришлось прерваться, дабы утереть слезы, струящиеся по щекам. Может быть, и не их действия положили начало всему, однако он сделал правильно, что избрал этих двоих в качестве первой цели. Они были разминкой перед началом большой игры.
Он сказал себе, что достаточно скоро его работа будет завершена. Два из шести имен в его списке уже зачеркнуты, а тщательное планирование и его навыки организатора означают, что остальные вскоре последуют за этими двумя – одно изысканное убийство за другим.
Взглянув на часы, он осознал, что стоит на платформе почти целый час и вскоре нужно вернуться в офис. Маргарет не будет бесконечно закрывать глаза на его «гибкий график». Зайдя в вагон, он приложил руку к груди и нащупал контур серебряного кольца, висящего на тонкой цепочке под рубашкой. Он думал о том, насколько лучше это кольцо смотрелось бы на пальце, для которого было предназначено, нежели у него на шее. Еще одно напоминание о том, почему он делает то, что делает…
Он склонил голову набок, заметив женщину, выходящую из другого вагона. Та остановилась на платформе, окидывая взглядом станцию. Если б он верил в судьбу, счел бы совпадением, что их пути пересеклись. Но он не верил в то, чего не мог увидеть или потрогать, – не считая любви. В его мире не существовало совпадений – только тщательно выстроенные им сценарии. Она оказалась здесь из-за него.