– Папа! Ты меня совсем не слушаешь! – возмутился Алешка, сидя напротив за столом, накрытым к завтраку, и кинул в него комочком бумажной салфетки.
Это был проступок? Несомненно. За это следовало наказать. Но он не станет этого делать. Как, впрочем, и всегда. Он его не наказывает. Сын растет в условиях почти полной вседозволенности. Но…
Но от этого их отношения не становятся хуже. Как раз наоборот. С момента подлого бегства его жены и Алешкиной матери они стали настоящими друзьями. Алешка понимает отца. Отец понимает Алешку.
– Прости, задумался. – Он ему никогда не врал. – Не повторишь? Ведь не сложно?
– Нет. Не сложно. Только сейчас послушай внимательно.
Сын принялся рассказывать о каком-то важном мероприятии на грядущих выходных. За городом.
– Без взрослых? – нахмурился он сразу.
– Ну почему сразу без взрослых, пап? Нам по двенадцать лет. Кто нам позволит!
И сын принялся перечислять всех взрослых, которые должны были их контролировать. Старший брат какой-то девочки. Старшая сестра какого-то мальчика. Еще пара ребят из университета этих «старших». Выходило человек шесть девятнадцатилетних юношей и девушек, должных осуществлять надзор. И вроде бы нормально. По численности получалось на одного взрослого двое подростков. Но…
Конев Вадим Станиславович прекрасно понимал, что эти студенты никак не годятся на роль надзирателей и воспитателей. Троих из шести он знал отлично. Наводил справки о семьях друзей своего сына, там и всплыли их имена. Оболтусы и раздолбаи. К ним самим воспитателей бы приставить. Выпивали, курили, прогуливали пары. Они и за городом напьются и уснут. А подростки могут творить что им вздумается. А вот этого-то Конев Вадим Станиславович как раз и не мог позволить своему сыну. Как не мог и отказать в его просьбе.
– Пап! – Тонкая шея Алешки вытянулась из воротника пижамной кофты. – Не разрешишь, да? Вижу по глазам, что сейчас откажешь! Блин, пап, там все наши будут. Я не хочу быть белой вороной, пап!
– И не будешь. – Конев покатал по столу бумажный шарик салфетки, которым запулил в него сын. – Я разрешу тебе поехать.
– Урра! Папка, я тебя люблю!
Двенадцатилетний сын, еще вчера с гордостью рассматривавший пушок над своей верхней губой, кинулся отцу на шею и расцеловал в обе щеки.
– Но с одним условием, сынок, – проговорил Конев тем самым голосом, который не допускал возражений. – С тобой поедет старший брат. И это не обсуждается.
Алеша подумал и согласно кивнул.
– Но у меня нет никакого старшего брата, пап, – напомнил он с улыбкой. – Кто это будет?
– Один мой помощник. Он достаточно молодой. И вполне впишется в вашу тусовку. И мне спокойно. И тебе, в случае чего, будет к кому обратиться за помощью. И уверяю тебя: он не станет ходить за тобой тенью.
Алеша еще подумал и еще раз согласно кивнул. Умный мальчик. Не в мать.
– Я понял, пап, кто это. Дима?
– Дима… А теперь собирайся в школьный лагерь. Я тебя подвезу, – поторопил он сына и сам полез из-за стола. – Только никому не выболтай наш секрет, сынок.
– Ты что, пап! Наши тайны – это только наши тайны, – слово в слово повторил Алешка одно из его нравоучений.
Пока сын его не подвел ни разу. Не злоупотреблял его доверием, не предавал. Не то что его мать.
Вспомнив о Марине, Вадим поморщился от боли. Та всегда сопровождала его отвратительные воспоминания. Тонкая такая боль, ноющая под ребрами. Она поселилась там сразу после бегства жены. После ее сообщения, оставленного в соцсети. Видео записала, мерзавка.
– Прости, Вадик, но я так больше не могу. Я рядом с тобой распадаюсь на атомы. – В этом месте его сбежавшая жена закатила глаза и шмыгнула носом. – Сына ты воспитаешь настоящим мужиком, сомнений нет. Если я останусь с ним рядом, только все испорчу… Я люблю другого, понимаешь…
Этой фразой, прозвучавшей в финале видеопослания, Марина его добила. Он три дня не мог разговаривать, все пытался вспомнить их совместную жизнь.
Как он просмотрел тот момент, когда у нее появился любовник? Она была столь изворотливой, лживой? Или она как-то намекала, а он хотел быть слепым?
На четвертый день он обо всем рассказал Алешке.
– Пап, я догадывался, что она тебе изменяет, – глянул на него сын широко распахнутыми, испуганными детскими глазами. – Точно не знал, но догадывался. И знаешь… Даже хорошо, что она сбежала. Плакать не будем, так ведь?
И разревелся. Кинулся отцу на шею, обнял крепко и заплакал. Конев гладил его по худеньким плечам, спине и молчал. Он не знал ни единого слова утешения для подобных случаев.
– Я никогда ее не прощу, – пообещал сын себе и ему, немного упокоившись. – Ты, папа, ее муж. Чужой ей человек. Но я же, я же ее сын! Как она могла?!
После того случая они больше никогда не говорили о ней. Марина пыталась звонить Алешке. Искала с ним встречи. И Конев даже был не против. Но Алешка все ее попытки отвергал. И повторял снова и снова:
– У меня больше нет матери. Она исчезла!..
Высадив сына у школы и понаблюдав за тем, как он входит в ворота и здоровается со встречающим учеников преподавателем, Конев поехал на работу. Сын под контролем, можно не беспокоиться до самого вечера. Школьный лагерь подразумевал присутствие ребят до восемнадцати ноль-ноль. Потом его заберет помощник Конева. Тот самый парень, которому в выходные надлежало выдавать себя за старшего брата Алешки.
Парня звали Дима. Фамилия Новиков. Было ему тридцать лет, но выглядел он на восемнадцать. Щупленький, невысокий, белокурый Дима имел внешность довольно незапоминающуюся. Что помогало ему и в службе, и в частной жизни, когда Конев его к ней привлекал.
Дима заберет Алешку, отвезет его домой и побудет с ним до приезда Конева. За это подполковник Конев Вадим Станиславович будет Диме очень благодарен. При случае выпишет премию или отпустит по личным делам. Правда, личных дел у Димы вот уже полтора года никаких не возникало. И от премий он отказывался.
– Мне не тяжело присматривать за Алешей, – уверял он Конева. – Он хороший парень. Мне с ним даже интересно.
Близкой дружбы между сыном и подчиненным Новиковым Коневу, конечно же, не хотелось. Ни к чему все это, считал он. Сближение будет только мешать. Но…
Другого выхода пока не было. Доверить сына какой-нибудь приходящей няне он тоже не мог. На что они годны, эти курицы? Суп сварить и кашу? А Дима мог много чего: и уловить перемену в настроении Алешки, и подсмотреть, куда тот лазает в интернете, и телефонный разговор Алешки с друзьями подслушать.
Для Конева Дима Новиков был идеален.
– Доброе утро, товарищ подполковник.
Новиков привычно поднялся со стула, когда Конев вошел в кабинет.
– Что у нас нового?
Вадим аккуратно поставил свой портфель у стола, сел, включил компьютер. Привычные утренние телодвижения.
– Святову пригласили для беседы.
– Ага… И как она отреагировала? Возмущалась?
– Так точно.
– Ну, они все и всегда возмущаются, а потом… Мелихов что? Как себя ведет?
– Тихо, товарищ подполковник. Отношения с Якушевой не афиширует. И кое-что свидетельствует, что они начали свое собственное расследование причин убийства Антонины Ишутиной.
– Да ладно! – округлил глаза Конев. – И в чем свидетельство?
– Якушева два дня проработала в городском архиве. Запрашивала документы, датируемые концом девяностых. Точнее, ее интересовал тысяча девятьсот девяносто восьмой год – год, когда Ишутина начала скупать земли вокруг села Затопье.
– Ух ты! Думают, что след ведет туда? И срок давности их не смущает?
– Не могу знать, товарищ подполковник. – Капитан Новиков все еще стоял навытяжку. – Возможно, пытаются найти того, кто не сильно стремился продать свои паи земли, но был вынужден это сделать.
– Такие есть?
– Да.
– Выяснил кто?
Конев внимательно рассматривал своего помощника и думал о том, что, если бы Новиков не помогал ему с Алешкой, он все равно бы регулярно выписывал ему премии. Новиков был незаменимым сотрудником. Его не надо было пинать, подгонять, учить. Он все схватывал на лету и если проявлял инициативу, то с пользой для дела.
А дело об убийстве Антонины Ишутиной в ее собственном доме обещало быть значимым. Если Коневу с помощником удастся доказать, что все произошло не без вмешательства действующих сотрудников, то Вадиму будет светить досрочное звание и повышение по службе. А он уже год ждет отдельного кабинета. Год!
– Трое жителей села Затопье категорически отказывались продавать свои паи Антонине Ишутиной.
Новиков порылся на столе в бумагах. Достал несколько фотографий и прошел с ними к магнитной доске возле окна.
Уже и снимки готовы! Не сотрудник – золото. Дышал в затылок Якушевой? Или опередил ее?
– Этих фото у Якушевой нет, потому что они отсутствуют в архиве. И у нее с Мелиховым нет допуска к этим архивным данным, – порадовал Дима, вешая снимки под магнитные пятачки.
– И кто эти люди?
– Первые – это теперешние соседи Ишутиной – Кулаковы. Михаил Кулаков – дед убиенного три с лишним недели назад Станислава – категорически не хотел продавать свою землю в девяносто восьмом году. А Ишутиной она была нужна позарез. Там ею планировалось строительство фермы, примыкающей к пастбищу. А весь этот надел был совхозом выделен семье Кулаковых. И, по информации из села Затопье, битва у них за этот надел земли шла долгая. Пока однажды, вовремя не уплатив налоги на землю, Кулаков этих наделов не лишился.
– Не без помощи Ишутиной, я правильно понимаю? – Конев делал пометки в любимом блокноте – пригодятся.
– Говорили, будто это она постаралась, чтобы судебные иски по недоимке стали для Кулаковых неподъемными.
– Так, отлично, капитан. Но Кулаковы на настоящий момент сами оказались в пострадавших. Один из них убит. Дом сгорел. Кто следующий?
– Семья Мокровых. Это старший – Иван Иванович, – ткнул Дима пальцем в фото угрюмого черноволосого мужика. – Они уехали из села в нулевых, продав пай за бесценок Ишутиной. Земля будто была бросовой, заболоченной, но они все равно за нее цеплялись. По какой причине потом уступили – никто не знает. Но Ишутина превратила эту землю в настоящий Клондайк. Осушила болота и начала добывать торф, продавая его повсеместно. Прибыли баснословные, товарищ подполковник. Себестоимость низкая, а доходы зашкаливают. Бывшие соседи Мокровых говорят, что Иван как-то, приехав в поселок, устроил Ишутиной грандиозный скандал и требовал поделиться доходами.
– Считаешь это мотивом? – поморщился Вадим Станиславович. – За пьяной публичной руганью редко когда следуют действия. Кто следующий?
– Остаповы – муж и жена, бездетные. Злобные, неуживчивые. Со слов соседей, переругались со всеми в селе. Причину могли высосать из пальца. Лишь бы поорать. К Ишутиной цеплялись при каждом удобном случае. Она даже заявление на них писала в полицию за оскорбление и угрозы. И что характерно, свои паи они ей буквально навязывали. Земля была бросовой, таковой и осталась.
– Понятно. Алиби всех фигурантов, я так понимаю, еще предстоит выяснять?
– Так точно.
– А что у нас по Софии Святовой? С мотивом мне все понятно: огромное наследство свалилось на голову. Возможности? Алиби? Что с этим, капитан?
– Алиби нет как такового. Была дома одна. Ни подтвердить, ни опровергнуть ее заявление некому. На подъезде нет видеокамеры, хотя дом элитный. Собираются устанавливать лишь в следующем месяце, так решило собрание жильцов. И София вполне могла выйти из дома, доехать до Затопья – дорога не дальняя. Убить свою сестру, поджечь ее дом и… остаться богатой наследницей. Но… – Тут Дима недоверчиво покрутил головой, выпятив нижнюю губу. – Чтобы такое сотворить, надо было быть психически не вполне уравновешенным человеком. Таково заключение экспертов.
– Или умело разыграть психопата. Мы же знаем с тобой, что самый первый удар ножом был смертельным, все остальные наносились хаотично и уже не имели никакого значения. А вот самый первый – да, был нанесен мастерски, со знанием дела. И я делаю вывод, капитан, что убийца просто решил повести следствие по ложному пути. То есть знал отлично, какая сразу у полиции возникнет версия.
Конев Вадим Станиславович поднялся с места и заходил по кабинету, который, конечно же, не отвечал его запросам – был длинным и узким и при этом имел всего одно окно. И выходило то на стену соседнего здания – серого, бетонного.
– Мысль могла возникнуть в ее голове не сразу, – рассуждал он в процессе движения, – а лишь после того, как по соседству убили Кулакова-младшего и дом подожгли. Святова могла подумать: а почему нет? Полиция решит, что в селе действует какой-то маньяк-поджигатель. На нее никто и никогда не подумает. Тем более что отношения у нее с сестрой были замечательные. На первый взгляд…
Дима Новиков удивленно вскинул белесые брови.
– А ты не знал, что Ишутина ненавидела Мелихова? И всячески исподтишка старалась вредить отношениям Софии и ее избранника? О, капитан, рано я порадовался твоей сноровке. – Конев удовлетворенно кивнул, заметив стыдливый румянец на щеках капитана. – Ишутина, оказывается, заплатила капитану Уткину – сотруднику районного отдела, который выезжал на убийство в доме Кулаковых.
– За что? – вырвалось у Димы.
– За то, чтобы тот сообщил Софии о щекотливых подробностях с рыбалки, куда они буквально заманили Мелихова. И да, забыл тебе сообщить… Мелихов не приглашал Якушеву. Ее пригласил Уткин. По просьбе Ишутиной. И за это тоже она ему заплатила.
– Ого! Товарищ подполковник, вот это информация! – восхищенно таращился на Конева Дима.
– И это еще не все, капитан. – Конев остановился у единственного окна в кабинете, провел пальцем по подоконнику. Пыли не было. – София Святова после гибели родителей в автокатастрофе какое-то время наблюдалась у психиатра. Не у психолога, замечу. А у психиатра. И, опережая твой вопрос, скажу: никто не установил при приеме ее на работу в полицию, что она имела проблемы с психикой. Сказать почему?
– Так точно, товарищ подполковник! – Дима судорожно сглотнул.
– Потому что дом того самого психиатра, практиковавшего в частном порядке, у которого наблюдалась в детстве София Святова, сгорел при невыясненных обстоятельствах. Вместе со всеми историями болезни. Десять лет назад сгорел.
– А доктор? Доктор остался жив?
– А у кого, по-твоему, я разжился информацией? Доктор жив и говорил весьма неохотно. Ему пришлось разоткровенничаться, – холодно улыбнулся Конев. – Святова наблюдалась у него. Но доказать это будет практически невозможно.