Пролог

24 сентября 1996 года

Сегодня утром узнал, что умер мой сосед по даче.

Я знал, что последние двадцать лет он жил практически один. Его дом напоминал мне знакомые по американским фильмам невысокие кряжистые строения с огромными стеклянными стенами, одной стороной выходившими на восток, чтобы встречать солнце на подъеме, а второй – на запад, чтобы провожать его уходящие лучи. Дед рассказывал, что этот дом сосед строил своими руками.

Сам старик никогда не выходил за ворота своего участка и никуда не уезжал. Более того, никто из моих родных никогда не вступал с ним в разговор. Это негласное табу с раннего детства распространялось и на меня, а потому, когда я уже немного подрос, то несколько лет тайно за ним наблюдал. Для этой цели на чердаке нашего дома у меня была оборудована точка обзора его участка с помощью маминого театрального бинокля. Правда, по мере моего взросления интерес к нему пропал сам по себе. Сосед мне, как будущему журналисту, был уже не интересен, потому как явная тяга к незнакомому затворнику с годами, очевидно, притупилась. Он стал обыденным и привычным для моего взгляда, как старая яблоня в саду, которая уже не плодоносит, но и срубить ее рука не поднимается. Или как дореволюционные часы-ходики, что висят на стенке в бабушкиной комнате. Они уже давно не ходят, но их все равно никто не снимает со стены потому, что они являются семейной реликвией.

Его дача для большинства советских трудящихся, горделиво довольствующихся своими участками в шесть соток, была настоящим заповедником. На его территории разместилась небольшая дубовая роща, приземистые гостевые домики, и даже был вырыт большой пруд, на дне которого били холодные ключевые источники.

На этот пруд я тайком ходил ловить сначала карасей, а когда подрос, то и карпов. Не думаю, что мой сосед этого не замечал. В любом случае он не мог не услышать моего победного вопля, когда я вываживал очередную пойманную мной увесистую рыбину. И даже когда мне уже было за двадцать, я все так же, как в детстве, приезжая на дачу, перелезал на его участок, чтобы пару часов посидеть на пруду с удочкой в руках.

Раз в год, на празднование Дня Победы, к нему приезжали такие же древние старики, как и он сам. Выправка у всех была отменной. Среди них были два генерала, полковники и подполковники. На груди почти у всех звезды Героев Советского Союза и отменные иконостасы из орденов и медалей.

Какое-то время назад я, только что поступивший на журфак московского универа, решился краешком уха послушать, о чем, собственно же, они говорят.

Поверите ли, но они все время молчали. Пили виски со льдом и сидели, погруженные в свои воспоминания. Конечно же можно было предположить, что одного брошенного взгляда или произнесенного слова было достаточно для построения каждым очередной сюжетной конструкции из воспоминаний, которые они затем мысленно же и тщательно пережевывали.

В такие минуты они мне напоминали прудовых зеркальных карпов-гигантов, обросших защитной медной панцирной чешуей со следами шрамов от зубов коварных щук и с мясистыми губами, увешанными оборванными ими рыболовными блеснами, как боевыми трофеями.

Причем каждый год этих бравых стариков становилось все меньше.

Накануне его смерти ко мне нагрянули друзья по институту, и мы, должен признаться, хорошо посидели.

Моя знакомая Елена впервые была у мена на даче и вскоре оказалась на втором этаже, где с любопытством разглядывая спальню, в которой сохранилось многое из моего детства. Она же первая обратила внимание на большой сад за моим участком, а более на усыпанные белыми цветами яблоневые деревья.

– А кто это там, в саду? – поинтересовалась она.

– Сосед… – ответил я в тот момент, когда в спальню ввалился еще и мой друг Евгений Розов.

Его сразу же заинтересовал мой новый и мощный бинокль, что стоял на подоконнике. Он взял его в руки, стал разглядывать соседний участок.

– Ничего себе сосед, – начал Женька. – И стол накрыт, и виски. Он кто?

– Это тайна за семью печатями. Сколько я себя помню, мои родичи с ним не общались. Сначала говорили, что он враг народа, потом вроде бы реабилитировали…

– Кого же он ждет? – произнесла Елена.

– Скорее всего, ему уже некого ждать… – как бы подвел черту Евгений.

В это время друзья позвали нас к столу, и мы спустились вниз.

Рано утром я попытался разбудить Евгения, который хотел пойти со мной на рыбалку. Он что-то пробурчал и перевернулся на другой бок.

Когда я перебрался по подставленной лестнице через забор, чтобы пойти на соседский пруд, то увидел, что старик сосед все так же сидит в своем плетеном кресле-качалке…

Не доходя нескольких метров, я его окликнул, а когда он не отозвался, то понял, что старик, скорее всего, не спит, а умер.

Рыбалка, естественно, отменялась. Единственное, что я себе позволил, прежде чем позвонить по номеру «03», так это поднять выпавший из его рук небольшой, но увесистый блокнот, предназначенный для записей. Кожаный переплет блокнота, пролежав всю ночь на земле, немного отсырел. Я уже собрался было положить его на стол, чтобы позвонить в скорую помощь, как услышал звук подъехавшего к воротам автомобиля.

«Рановато сегодня обслуга пожаловала», – подумал я, а потому более машинально, чем осознанно мгновенно засунул сей блокнот себе за пазуху, а затем, добежав до забора, начал быстро карабкаться по лестнице.

Как только я оказался у себя на участке и занес в гараж лестницу, то поднялся на второй этаж, где из окна своего кабинета увидел на участке соседа трех молодых людей. Они были в черных и строгих костюмах и, словно муравьи, внимательно и дотошно исследовали все пространство вокруг старика соседа, а затем и сам дом, что было хорошо видно через стекла его дома-аквариума.

Вскоре один из них подошел к калитке нашего участка и, пройдя к дому, позвонил в мою дверь. Почему он позвонил именно в нашу дверь? Просто его участок с западной стороны соприкасался лишь с нашим, а все остальные стороны его заповедника были обрамлены березняком. Мы, таким образом, были его единственными соседями.

Я спустился вниз и, взяв в руки удочку, словно собрался на рыбалку, открыл ему дверь.

Незнакомец цепким профессиональным взглядом мгновенно окинул наш двор, увидел открытые дверцы машин моих гостей, шезлонг, в котором кто-то из них спал, и оставленные на столе и под столом бутылки в большом количестве, что явно свидетельствовало о том, что в этом доме хорошо вчера погуляли.

– Извините за столь ранний визит, – начал он. – Не могли бы ответить на вопрос: когда вы в последний раз видели своего соседа?

– Вчера вечером из окна своей комнаты, он сидел в саду, – ответил я и спросил: – А что? Что-то случилось?

– Он умер…

– Печально, – ответил я, изобразив на лице скорбную мину. – И хотя мы даже не знали, кто он и как его зовут, он был хорошим соседом…

– То есть… – поинтересовался молодой человек.

– В том плане, что хлопот с ним не было, – уточнил я. – Жил, как отшельник… Теперь неизвестно, кто приедет сюда, а мы привыкли к тишине.

– Спасибо и удачной вам рыбалки, – сказал незнакомец в черном и внимательно, даже с неким прищуром, посмотрел мне прямо в глаза, а я увидел, как чуть вздрогнули уголки его губ, но не придал тогда этому значения.

– Какая уж теперь рыбалка, я же на его пруду рыбу ловил.

И он ушел…

Когда гости разъехались, я вновь поднялся в свою спальню и раскрыл свою, мягко говоря, уворованную находку. Прости, Господи!

Это действительно был дневник. И то, что я сумел прочитать, показалось мне важным и интересным. Более того, теперь я знал, кем имено был мой сосед по даче. Через несколько лет, вернувшись в Москву после работы по распределению, я, приехав на дачу, увидел, что в доме соседа живут уже другие люди. Отдавать дневник оказалось некому, именно поэтому я и решился придать этим дневниковым записям литературный абрис, в результате чего получилась эта книга.

Загрузка...