«Мало найдется людей, для которых правда не звучала бы как обида».
«Зачем нам такой мир, если там не будет России?»
Год 1917, январь 19, вечер,
здание Министерства внутренних дел, Петроград.
Разумным станет на некоторое время (совсем ненадолго, разумеется) оставить Александра Дмитриевича Протопопова с его неотложными делами один на один. Потому как важно привести тот разговор, который состоялся между делегациями союзников и русским Императором в отсутствие министра внутренних дел. Во многом дальнейшие события в министерском кабинете, где проходила конференция союзников, дали понять, что мир никогда не будет прежним.
И это дал понять никто иной, как лично русский Император.
Прямо.
Жестко.
И без обиняков.
Прошла пора заискиваний, увиливаний и недоговорок. Николай не стал тянуть за яйца и сходу взял быка за рога, подхватив поднятое Протопоповым знамя категоричности. Мужества у Николая хватило, стоит сразу оговорится, что русский царь не дал слабину. И отступать тоже не стал – не куда теперь, как оказалось. Да и незачем. К январю 1917 года Отечество оказалось загнано в угол и Император лично убедился, что свою страну он за малым не просрал. Поэтому и не тянул Государь за яйца, за оные он прихватил союзников. И стиснул могучей рукой российского самодержавия.
Когда Николаю все намерения горе-союзников, как на блюдечке предстали, у русского Императора раз – и спали розовые очки. Ну а вместе с ними растворились прежние запретные блоки, кричавшие, что союзники никогда Россию не предадут и не обманут и вообще в Великобритании и Франции сплошь да рядом классные порядочные мужики, желающие нашей стране только одного – добра и скорейшей победы. Не предал же их Николай, не отвернулась от них Россия матушка, так и они ведь не предадут… да?
Пока все эти Милнеры и иже с ним англичане, французы и итальянцы на сухую «переваривали» жёсткий выпад в конец распоясавшегося (по их разумению, понятно) министра внутренних дел Протопопова, русский Государь щедро ливанул бензина в разгорающееся пламя – так, чтобы наверняка. Дабы потом потушить не вышло.
Николай резко поднялся из-за стола, оперся кулаками о столешницу и тихо заговорил, испепеляя иностранцев грозным взглядом исподлобья.
– Значит так, милостивые государи иностранцы. За последние часы я узнал столько о Великобритании, Франции и всех тех, кто называл Россию своим верным и преданным союзником и сообщником, глядя в глаза мне, а значит в моем лице глядя в глаза всему русскому народу, что мне стало тошно и отвратительно. Тошно от всего того, что вы называете по английски care и по французски se soucier. Отвратительно же мне от того, что я верил вам до конца. Зато теперь мне определённо понятно и известно, что мы в России называем все ваши care и se soucier гнусной ложью, отвратительным лицемерием и жутким предательством.
Слова Императора, его практически едва различимый шёпот, расползался в гробовой тишине, установившейся в кабинете министра внутренних дел. Огибал стол, отражался эхом от стен и доходил куда следует – в уши слушателей. Было видно, как на глазах бледнели члены иностранных делегаций. Русский Государь, всегда как правило известный своей неукоснительной обходительностью с собеседниками, дипломатичностью и тактом, теперь вдруг говорит «такое». С чего бы вдруг такие разительные перемены и почему Ники так взбеленился?
Понять бы…
Но судя по лицам англичанина лорда Милнера и француза Думерга, как главных тутошних заводил, подстрекателей и распорядителей, они совершенно не понимали что присходит с царем Николаем. Ну конечно, ещё вчера Государь Император если и не представлялся этим господам, как мягонький охотно мнущийся «пластилин», безвольный к самостоятельным политическим решениям, то уж точно виделся Великобритании и Франции загнанным в угол глупцом. Этаким зажравшимся от собственной безграничной власти и готовым на все, чтобы ее сохранить. А значит глупцом податливым к любым решениям, которые бы устроили Антанту.
Любым решениям, если быть чуточку конкретнее, даже не выгодным большой русской стране и ее народу.
Что происходило с русским царем теперь – вот так с ходу и не понять, но из «ручного», Николай вдруг разом предстал ощетинившимся самодержцем, стоящим на страже интересов своего Отечества. Ни английского казначейства, ни американского доллара, ни французов с их земельными притязаниями, а своего – русского рубля. И своего же народа.
Он как с ума сошёл и было это весьма и весьма неожиданно для собравшихся господ, у которых по такому случаю похоже не имелось должных инструкций.
– Это определённо недоразумение, – попытался заговорить лорд Милнер, когда Государь сделал паузу. И закрякал дальше. – Давайте же не будем столь категоричны и поспешны в своих выводах. Это уводит нас от конструктива и меняет угол риторики, а мы ведь с вами почти договорились по всем озвученным пунктам.
– Поддерживаю лорда Милнера, – присоединился смущенный Думерг и огляделся, поднимая руку и непонятно к кому обращаясь, щёлкая в воздухе пальцами. – Господа, может быть попросим принести нам вина? Ей богу, нам следует самую чуточку расслабиться и остыть, а я обожаю Русское вино. Тем более, времена ныне напряженные, очень легко сделать поспешные выводы и проявить необоснованную неосторожность, которая станет иметь далеко идущие последствия для Антанты в ближайшей перспективе…
За неимением кого-либо, кто мог принести к столу вино (за столом в кабинете сплошь делегаты, понятно, что прислуги нема) с места начал подниматься русский министр финансов, похоже по старой, сформированной привычке решивший немного выслужиться перед представителями иностранного капитала. И дело тут не в знаменитом русском гостеприимстве. Барк от всей души переживал, что сейчас у него из-под носа уйдут обещанные внушительные кредиты на миллионы и миллионы фунтов стерлингов, без которых, как искренне полагал министр финансов, российская экономика загнётся и Империи будет объявлен дефолт. И почему Николай относится к этому даже не со спокойствием, а с дерзостью, Пётр Львович очевидно не понимал. Ведь если не на Западе, то где ещё можно взять такие крупные суммы денег взаймы под достаточно приемлемый процент? Поэтому куда проще быстро бегать и низко приседать, потакая хотелкам западным визитёров, чем потом также бегать, но уже с горящей задницей из-за надобности латать бюджетные дыры.
– Раздобыть вина, Государь? Может и вправду выпить, давайте я схожу, – натужно шептал он. – Всяко на пользу делу пойдёт. Бюджет-с у нас, проседает…
Николаю хватило одного искрометного взгляда, чтобы усадить расчувствовавшегося министра обратно на своё место за столом. Ну и привести в чувства заодно.
– Понял… – выдавил Пётр Львович, опускаясь на стул. – Без винца сегодня обойдёмся…
Иностранные делегаты напряглись ещё больше, заерзали на стульях, как будто в жопу у них вставлены колья.
Государь продолжал, набрав полную грудь спертого воздуха:
– Вы, господа союзники, всерьёз возомнили и укоренились во мнении, что честь следует принимать за слабость? И свесили ножки, сев вверенной мне Отчизне на шею? – задался вопросом он. – Так стало быть настало время вернуть все на круги своя и разговаривать с вами в ответ на том языке, который станет понятен вашим правительствам. Потому что сегодня я намерен всех нахлебников с шеи России сбросить. И хорошенечко дать таким пинка под зад, вот этим вот кулаком, – прошипел русский Император, сжал кулак и вмазал им по столу.
Бух!
Делегаты аж поёжились от неожиданности.
Никто никогда не видел Николая столь агрессивным.
– Что вы имеете в виду? – уточнил лорд Милнер, приподняв бровь и первым взяв себя в руки. – Смею напомнить, что у стран Антанты есть зафиксированные документально договорённости и обязательства, которые Великобритания неукоснительно выполняет пункт за пунктом, и которым столь же неукоснительно следует.
– И Франция, господа, и Франция тоже, – вставили свои пять копеек с французской стороны, дабы о другой великой державе между делом не забыли.
– Так вот ваша речь наталкивает меня на мысль и в принципе вселяет всяческое всеобъемлющее беспокойство, что опасения некоторых членов нашего правительства перед визитом в Петроград, являлись отнюдь небезосновательными, – продолжил английский лорд. – И Россия, прости господи, в лице своего монарха, ходит вокруг да около и ищет способы, как избежать исполнения взятых на себя обязательств перед международным сообществом… – Милнер поднялся со своего места, распыляясь и видимо пытаясь «укротить» Николая. – Смею вам напомнить, что выше я, как глава делегации Великобритании, оставил и вменил вам, Николай, заверения, что все пожелания России будут донесены до британского правительства и далее будут надлежащим способом исполнены, следуя интересам моей великой страны и воли ее граждан.
– Единственные интересы которые меня волнуют – это интересы России, – ответил Николай. – И я совершенно забыл, к своему глубочайшему стыду, что интересы есть не только у ваших граждан, но и у граждан моей страны! И они также определены, но не имеют ничего общего с происходящим.
– М-да! – всплеснул руками Милнер, похоже потеряв дар речи.
– И те обязательства, о которых вы говорите и к которым так настойчиво призываете мою страну, исполнены Россией сверх меры и укреплены пролитой кровью наших солдат, которые миллионами умирали на линии фронта, – заводился Император, подымая голос и меняя тональность. – Ради чего? Для того, чтобы попасть в кабалу и доказывать с пеной у рта свою пользу во благо ваших граждан? Ради того, чтобы спрашивать разрешение отправить на убой ещё миллион русских солдат и следом интересоваться сколько за такой убой Россия должна вам заплатить?! Хватит! Я слишком долго слушал то, что Россия должна и обязана. Настало время Антанте вернуть моей стране свой долг. А кровь смывается только кровью!
Милнер так и остался стоять с открытым ртом, совершенно сбитый с толку зубодробительной речью.
– Николай, послушайте меня, будьте так добры….
– Довольно! – грубо перебил Император. – Мы требуем, не просим, а требуем предоставить беспроцентные займы в тех размерах, которые станут достаточными для удовлетворения всех наших военных нужд. Мы требуем немедленно списать все долги, которые возникли у России за время войны перед казначействами ваших стран. Мы требуем сделать первоочерёдными военные заказы именно России, а не других стран. А главное, – Николай подался вперёд, нависая над членами иностранных делегаций. – Мы требуем зафиксировать уже сейчас, прописать кровью в международном праве признание Константинополя русским городом, а проливов неотъемлемой частью территорий Российской Империи… Завтра же это заявление должно попасть в прессу за подписью председателей ваших правительств.
Делегаты заохали, заахали – как же так, что такое говорит русский царь. Совершенно немыслимые вещи, не имеющие ничего общего с реальностью.
Слово взял Беляев. Михаилу Алексеевичу с самого начала не нравилось то, как ведут себя иностранные делегаты и теперь то он не собирался больше молчать.
– С этой минуты и впредь каждый иностранный гражданин, кто будет заподозрен в сношениях с лицами, неугодными политическому режиму, кто будет заподозрен в срывании проводимого Государем курса, независимо от своего статуса и положения, будет предан военному полевому суду и расстрелян на месте!
Николай тяжело дышал, взмок.
– Отныне и теперь это позиция России и наше участие в войне будет продолжено лишь в том случае, если все до одного требования будут неукоснительно соблюдены… объявляю петроградскую союзническую конференцию закрытой.
Повисла томная тишина. Никто из членов иностранных делегаций, включая их глав, не мог и слова выдавить после услышанного.
Зато все было понятно, куда уж ясней.
Участники делегаций прикурили, а потом молча поднялись со своих мест, чтобы спешно покинуть Петроград и донести до своих правительств то, что раньше податливый русский царь, вдруг сошёл с ума. И совершает совершенно безумные вещи, неприемлемые для Антанты. Единственная рекомендация, которая отныне имелась у глав иностранных делегаций – рекомендация немедленно и всеми доступными способами устранить сошедшего с ума русского правителя. Который по их разумению отчего-то всерьёз возомнил, что варварская отсталая Россия может указывать что и как делать цивилизованному капиталистическому западу. Антанте теперь следовало срочно реагировать на происходящее, если они хотели сохранить стабильным Восточный фронт, на самом деле – главный фронт Первой Мировой войны. Потому как без участия в нем России ситуация могла сложиться в крайне неблагоприятном свете для иностранных господ.
Собственно, так ситуация и складывалась, полностью выйдя из-под контроля иностранцев.