Глава 7

Вернувшись в машину, Босх вытащил блокнот и пробежал взглядом свой списочек:

Конклин

Маккитрик и Эноу

Мередит Роман

Джонни Фокс

Он вычеркнул имя Мередит Роман и некоторое время внимательно смотрел на оставшиеся. Порядок, в котором они шли в списке, не совпадал с тем, в каком порядке он хотел с ними поговорить. Прежде чем пытаться подступиться к Конклину или даже Маккитрику с Эноу, нужно было раздобыть побольше информации.

Он вытащил из кармана куртки записную книжку и, достав из портфеля мобильный телефон, набрал номер Управления автомобильным транспортом в Сакраменто и представился лейтенантом Харви Паундзом. Назвав табельный номер Паундза, он попросил пробить Джонни Фокса. Дата рождения была записана у него в блокноте. В ожидании ответа он произвел в уме нехитрые подсчеты и получил, что Фоксу сейчас исполнился шестьдесят один год.

Ожидание между тем затягивалось, и он улыбнулся, представляя себе, как Паундз потом будет объясняться с начальством. В управлении не так давно ввели практику аудита обращений в службу предоставления информации. После того как в «Дейли ньюс» вышла статья о том, что полицейские повсеместно пользуются своими связями, чтобы по дружбе пробивать через Управление автомобильным транспортом нужных людей для дружественных репортеров и частных детективов, чьи наниматели не скупились на оплату издержек, новое начальство закрутило гайки и потребовало, чтобы все звонки и компьютерные запросы в службу информации управления регистрировались в специально введенной форме, в которой необходимо было указать для каждого такого обращения номер связанного с ним дела либо конкретную причину. Затем эти формы отправлялись в Паркер-центр и сверялись со списком выданных Управлением автомобильным транспортом за месяц сведений. Когда в процессе следующей такой сверки в списке появится имя лейтенанта Паундза, а соответствующей формы не окажется, ему придется объясняться с аудиторами.

Табельный номер лейтенанта Босх узнал из его служебного удостоверения, когда Паундз как-то раз опрометчиво оставил его приколотым к куртке, которую повесил на вешалку перед входом в кабинет. Он тогда на всякий случай занес номер к себе в записную книжку, решив, что когда-нибудь это может ему пригодиться.

Наконец вернулась служащая Управления автомобильным транспортом и сообщила, что в настоящее время на имя Джонни Фокса с датой рождения, которую сообщил Босх, никаких автомобилей не зарегистрировано.

– И частичных совпадений тоже никаких?

– Никаких, дорогуша.

– Лейтенант, мисс, – строгим тоном поправил ее Босх. – Лейтенант Паундз.

– Миз, лейтенант. Миз Шарп.

– Да уж, вам палец в рот не клади. Скажите мне, миз Шарп, сведения за какой срок хранятся в вашем компьютере?

– За семь лет. Еще вопросы?

– А как проверить записи за более ранний период?

– Никак. Если хотите заказать ручную проверку записей, пишите официальный запрос, лей-те-нант. Срок исполнения до четырнадцати дней. В вашем случае можете рассчитывать на максимум. Еще вопросы?

– Больше вопросов нет, но мне не нравится ваше отношение.

– Это взаимно. Всего наилучшего.

Босх захлопнул крышку телефона и расхохотался. Теперь информация о его обращении в транспортное управление точно никуда не денется. Уж миз Шарп за этим проследит. Скорее всего, фамилия Паундза будет первой в списке, поданном в Паркер-центр. Он набрал служебный номер Эдгара и застал бывшего напарника практически на выходе из участка.

– Гарри, что случилось?

– Ты чем-то занят?

– Нет. Ничего нового.

– Можешь пробить для меня одно имя? Я уже звонил транспортникам, но мне нужно, чтобы кто-нибудь порылся в компьютере.

– Э-э-э…

– Послушай, ты можешь или не можешь? Если ты беспокоишься из-за Паундза, то…

– Эй, Гарри, полегче. Что за муха тебя укусила? Я не сказал, что не могу. Назови имя.

Босх сам не понимал, почему отношение Эдгара так его взбесило. Он сделал глубокий вдох и попытался успокоиться.

– Джон Фокс. Джонни.

– Черт, да этих Джонов Фоксов как собак нерезаных. У тебя есть дата рождения?

– Да, есть.

Босх снова заглянул в блокнот и продиктовал Эдгару дату.

– Чем он тебе насолил? Как твои дела, кстати?

– По-всякому. Потом расскажу. Ты пробьешь его?

– Да. Я же сказал, что пробью.

– Ладно, у тебя есть мой мобильный номер. Если не дозвонишься, оставь сообщение на автоответчике на домашнем телефоне.

– Когда руки дойдут, Гарри.

– Погоди, ты же сказал, что ничем не занят.

– Ну да, но я все-таки работаю. Я не могу тратить все свое время на твои хотелки.

Босх на мгновение даже дар речи потерял.

– Знаешь что, Джерри, иди ты к черту. Я сам.

– Послушай, Гарри, я же не говорю, что я не…

– А я говорю. Ладно, все, проехали. Я не хочу подставлять тебя с твоим новым напарником или вашего бесстрашного начальника. Тебя ведь это смущает, да? Так что не надо мне этой лажи про работу. Ты ничем не занят. Ты собирался домой и сам прекрасно это знаешь. А, стой, или, может, не домой, а снова в бар с Бамси.

– Гарри…

– Все, давай, пока.

Босх захлопнул крышку телефона и некоторое время сидел неподвижно, дожидаясь, когда утихнет гнев, волнами исходивший от него, точно жар от решетки радиатора. Потом зазвонил телефон, который он все еще держал в руке, и Босху немедленно полегчало.

– Послушай, я был не прав, – произнес он в трубку, открыв крышку. – Все, проехали.

Последовало долгое молчание.

– Алло?

Голос был женский, и Босх немедленно смутился:

– Да?

– Детектив Босх?

– Да, прошу прощения, я думал, это другой человек.

– И кто же?

– А кто это?

– Это доктор Инохос.

– О! – Босх закрыл глаза и почувствовал, как гнев возвращается. – Чем могу вам помочь?

– Я звонила напомнить вам, что у нас завтра очередная сессия. В три тридцать. Вы приедете?

– У меня нет выбора, вы не забыли? И вам совершенно не обязательно каждый раз мне звонить, чтобы напомнить о сессии. Вы не поверите, но у меня есть ежедневник, часы и будильник. Я большой мальчик.

Едва успев договорить, Босх понял, что перегнул с сарказмом.

– Кажется, я позвонила в неудачный момент. Не буду…

– Да, именно так.

– …вам мешать. До завтра, детектив Босх.

– Всего доброго.

Он снова захлопнул крышку телефона и бросил его на сиденье машины. Потом завел двигатель и, выехав на бульвар Оушен-Парк, свернул оттуда на Банди-драйв и поехал в направлении шоссе номер 10. Уже подъезжая к виадуку, ведущему на шоссе, он увидел, что автомобили, движущиеся в восточном направлении, не едут, а едва ползут, а сам виадук забит машинами, ждущими своей очереди влиться в эту мертвую пробку.

– Твою ж мать, – выругался он в сердцах.

Он проехал по виадуку прямо, не выруливая с него на шоссе, потом свернул под эстакаду и по Банди-драйв доехал до бульвара Уилшир, после чего двинулся на запад, в направлении центра Санта-Моники. На то, чтобы найти место для парковки в окрестностях Третьей улицы Променад, у него ушло пятнадцать минут. После землетрясения он избегал пользоваться крытыми многоуровневыми паркингами и не хотел делать это сейчас.

«Ты не человек, а какое-то ходячее противоречие, – твердил Босх себе, наматывая круги по улицам в поисках свободного местечка для парковки. – Ты живешь в доме, который жилищная инспекция объявила готовым в любой момент сползти по склону холма, но при этом не желаешь пользоваться паркингом». Наконец ему удалось приткнуть машину у обочины напротив порно-театра примерно в квартале от Променада.

Самые горячие вечерние часы он провел, прочесывая три примыкающие друг к другу квартала, набитые уличными ресторанчиками, кинотеатрами и магазинами. Он зашел в «Кинг Джордж» на бульваре Санта-Моника, где, как он знал, любили бывать некоторые детективы из подразделения Западного Лос-Анджелеса, но никого из его знакомых там не оказалось. После этого он перекусил пиццей, купленной в уличном киоске, и стал наблюдать за людьми. На глаза ему попался уличный акробат, жонглировавший пятью мясницкими ножами. Босху подумалось, что он представляет, какие чувства жонглер при этом испытывает.

Он сидел на скамейке, глядя на текущие мимо потоки людей. Единственными, кто обращал на него внимание и останавливался перекинуться с ним словечком, были бездомные бродяги, и вскоре у него уже не осталось мелочи, которую можно было им дать. Босх чувствовал себя одиноким. Ему вспомнилась Кэтрин Регистер и ее слова о прошлом. Она сказала, что прошлое сделало ее сильной, но он знал, что источником спокойствия и силы может быть и печаль. Это был ее случай.

Он стал думать о том, что она сделала пять лет назад. У нее умер муж, она принялась подводить итоги собственной жизни и обнаружила прореху в воспоминаниях. Боль. Тогда она отправила ему открытку в надежде, что он, возможно, что-нибудь сделает. И этот план почти сработал. Он взял из архива дело, но у него не хватило силы, а может, слабости, чтобы открыть его.

Когда стемнело, он прошелся по Бродвею до «Мистера Би», нашел свободный табурет у барной стойки и заказал себе «глубинную бомбу»[3] из пива с «Джеком Дэниелсом». На маленькой сцене в глубине бара играл квинтет. Солист вяло мусолил тенор-саксофон. Звучали последние аккорды «Do Nothing Till You Hear from Me», и Босх понял, что, видимо, пришел под самый конец представления. Саксофонист уже явно устал и не вытягивал. Звук получался смазанный.

Разочарованный, Босх отвел взгляд от музыкантов и сделал большой глоток пива. Потом посмотрел на часы и подумал, что если уйдет прямо сейчас, сможет добраться до дому без пробок, но остался сидеть. Он взял рюмку с виски и, опустив ее в бокал, от души отхлебнул ядерной смеси. Музыканты заиграли «What a Wonderful World». Петь ни один из них не вышел, но, разумеется, конкурировать с Луи Армстронгом не смог бы никто. Босха, впрочем, это не огорчило. Он знал слова наизусть.

I see trees of green,

Red roses, too.

I see them bloom,

For me and you.

And I think to myself,

What a wonderful world[4].

От этих слов Босху стало еще более грустно и одиноко, но в этом не было ничего плохого. Одиночество было как тлеющий в мусорном бачке огонь, который сопровождал его большую часть жизни. Он жил так до Сильвии и сможет жить и дальше. Просто нужно время – и чтобы прошла боль потери.

За три месяца с тех пор, как она ушла, он получил от нее одну открытку – ту самую, из Венеции, – и ничего больше. Ее уход расколол его жизнь пополам. До нее работа всегда была для него устойчивыми рельсами, такими же незыблемыми, как закат над Тихим океаном. С ее появлением он сделал попытку уйти на другой путь – самый, пожалуй, отважный рывок за всю его жизнь. Но у него ничего не вышло. А теперь у него было ощущение, что он вообще окончательно сошел с рельсов. Внутри он чувствовал себя таким же рассыпавшимся на кусочки, как этот город. Разрушенным, казалось ему временами, на всех уровнях.

Он услышал женский голос, негромко напевавший слова песни, и, повернувшись, увидел в нескольких шагах от себя молодую женщину. Сидя на высоком барном табурете с закрытыми глазами, она пела – тихонько, практически про себя, но Босх все равно ее слышал.

I see skies of blue,

And clouds of white,

The bright blessed day,

The dark sacred night.

And I think to myself,

What a wonderful world[5].

Она была в короткой белой юбке с футболкой и в яркой жилетке, не старше двадцати пяти лет, и Босх был приятно удивлен, что она вообще знает эту песню. Она сидела очень прямо, закинув ногу на ногу и покачиваясь в такт саксофону. Запрокинутое лицо обрамляли темные волосы, а полуоткрытые губы делали его почти что ангельским. Босх подумал, что, совершенно растворившаяся в музыке, она просто прекрасна. Пусть, может и не самая чисто исполняемая, мелодия завладела ею, и он восхищался тем, что она позволила себе полностью отдаться моменту. У нее было лицо того типа, которое другие полицейские называли «непридельным». Такое прекрасное, что просто обречено было всегда служить защитой. Что бы она ни сделала и что бы ни сделали с ней, лицо будет ее счастливым билетом. Оно будет открывать перед ней все двери и закрывать их за ней. Оно позволит ей при любых обстоятельствах остаться не при делах.

Песня закончилась, и она открыла глаза и захлопала. До этого никто не аплодировал. А потом все в баре, включая и Босха, тоже начали хлопать – такой силой обладало «непридельное» лицо. Босх повернулся и сделал бармену знак повторить его заказ. Когда тот поставил перед ним бокал с пивом и рюмку с виски, он бросил взгляд в ту сторону, где сидела женщина, но ее уже не было. Он обернулся к входной двери ровно в тот момент, когда она захлопнулась. Упустил.

Загрузка...