Глава 9

Толком поспать Босху не удалось, и еще до рассвета он был на ногах. Последняя за вечер сигарета лишь чудом не стала последней во всей его жизни. Он уснул, так и держа ее в пальцах, и был разбужен резкой болью от ожога. Перевязав два пострадавших пальца, он попытался снова лечь спать, но у него ничего не получилось. Мешала пульсирующая боль и мысли о том, сколько раз ему приходилось расследовать смерти незадачливых алкоголиков, которые вот так же уснули с сигаретой в руке и в результате погибли в огне пожара. Интересно, что сказала бы об этом Кармен Инохос? Что это тоже симптом тяги к саморазрушению?

Когда сквозь плотные шторы начал просачиваться бледный свет, он наконец сдался и вылез из кровати. Пока в кухне варился кофе, он направился в ванную и заново перевязал обожженные пальцы. Накладывая свежую повязку, он бросил взгляд в зеркало и увидел, что под глазами у него залегли глубокие морщины.

– Черт! – выругался он себе под нос. – Что происходит?

Устроившись на террасе с тыльной стороны дома, он пил черный кофе и смотрел, как пробуждается сонный город. В утреннем прохладном воздухе терпко пахло эвкалиптами, которые росли чуть дальше в низине. За ночь с океана приполз туман, и в голубоватой дымке лишь смутно угадывались очертания холмов. Босх примерно час смотрел на то, как начинается утро, завороженный зрелищем, которое открывалось с террасы.

Лишь вернувшись в дом за второй чашкой кофе, он заметил, что на телефоне мигает красный огонек автоответчика. На нем оказалось два новых сообщения, которые, видимо, были оставлены накануне и которые он не заметил, приехав вчера домой поздно вечером. Он нажал кнопку воспроизведения.

«Босх, это лейтенант Паундз. Звоню вам во вторник, в пятнадцать тридцать пять. Должен уведомить вас о том, что на время вашего нахождения в административном отпуске и вплоть до прояснения вашего… э-э-э… статуса в управлении вы согласно пункту три дробь тринадцать правил внутреннего распорядка должны сдать служебную машину в гараж Голливудского отделения. У меня тут записано, что это четырехлетний «шевроле-каприс», номер один-а-а-три-четыре-ноль-два. Пожалуйста, немедленно свяжитесь с гаражом для возврата и проверки автомобиля. Неисполнение требования может привести к отстранению или увольнению. Повторяю, это приказ лейтенанта Паундза, время теперь пятнадцать тридцать шесть, вторник. Если какая-либо часть этого сообщения вам непонятна, обращайтесь за разъяснениями ко мне в бюро».

Судя по данным автоответчика, на самом деле сообщение было оставлено в четыре часа дня во вторник, видимо, прямо перед тем, как Паундз, закончив рабочий день, отправился домой. Да и черт с ним, подумал Босх. Все равно эта машина слова доброго не стоит. Пусть подавятся.

Второе сообщение было от Эдгара.

«Гарри, ты дома? Это Эдгар… Слушай, давай забудем про все, что сегодня было. Ладно? Я серьезно. Сойдемся на том, что я повел себя как мудак и ты повел себя как мудак, мы оба с тобой повели себя как мудаки, и на этом поставим точку. Ты мой напарник, и даже если окажется, что это уже в прошлом, я все равно многим тебе обязан. И если я когда-нибудь начну вести себя так, как будто я это позабыл, дай мне оплеуху, как сегодня. А теперь к плохим новостям. Я пробил этого Джонни Фокса по всем возможным базам. И везде по нулям. Национальный центр криминальной информации, Минюст, службу профилактики преступности, Управление по делам исправительных учреждений – все проверил. Он нигде не засветился. Похоже, он чист, если вообще жив. Ты говоришь, что на него даже не зарегистрирован ни один автомобиль, так что это либо не его настоящее имя, либо его уже нет в живых. Такие дела. Я не знаю, что ты затеял, но, если тебе понадобится что-нибудь еще, звони… И заезжай тоже, приятель. Я сейчас работаю с десяти до семи, так что ты сможешь застать меня дома, если…»

На этом сообщение обрывалось. Эдгар превысил разрешенный лимит времени. Босх перемотал пленку и налил себе кофе. После этого он вернулся на террасу и стал размышлять о том, где сейчас может находиться Джонни Фокс. Когда на него не нашлось никаких данных в Управлении автомобильным транспортом, Босх предположил, что Фокс может отбывать срок в тюрьме, где водительские права без надобности. Но Эдгар не обнаружил упоминаний о нем ни в базе Управления по делам исправительных учреждений, ни в любых других базах страны, куда заносились данные правонарушителей. Возможно, конечно, он исправился – ну или, как предположил Эдгар, был мертв. Босх, пожалуй, поставил бы на последний вариант. Таких, как Джонни Фокс, исправить могла только могила.

Альтернативой было идти в городской архив Лос-Анджелеса и искать там свидетельство о смерти, но без точной даты это было все равно что пытаться найти иголку в стоге сена. На это могли уйти недели. Босх решил, что сначала попробует прибегнуть к более легкому способу – отыскать его через «Лос-Анджелес таймс».

Он вернулся в дом и набрал номер журналистки по имени Киша Рассел. В отделе криминальной хроники та была новенькой и пока что пыталась пробиться. Несколько месяцев назад она сделала тонкую попытку завербовать Босха в качестве источника. Обычным среди репортеров способом сделать это было написать несколько статей о каком-нибудь пустяковом преступлении, которое совершенно не заслуживало столь пристального внимания. Однако в процессе они постоянно контактировали с детективами, что давало возможность постепенно заручиться их расположением и, если удастся, заполучить в качестве источников информации на будущее.

Рассел за неделю накропала пять статей об одном деле, которое расследовал Босх. Речь шла о домашнем насилии: муж, проигнорировав временный запрет приближаться к жене, которая от него ушла, заявился в ее новую квартиру на Франклин-авеню. Он притащил ее на балкон шестого этажа и скинул вниз, а затем сам сиганул следом. Во время работы над циклом она регулярно разговаривала с Босхом. Статьи получились глубокие и подробные. Это была хорошая работа, и Босх зауважал Рассел. Однако он понимал: она рассчитывает на то, что эти статьи и ее внимание станут тем фундаментом, на котором она сможет построить их дальнейшее сотрудничество. С тех пор не проходило и недели, чтобы она раз или два не позвонила Босху – поболтать, поделиться каким-нибудь слухом из жизни управления, полученным из других источников, и задать тот единственный вопрос, вокруг которого вертелась жизнь всех репортеров: «Есть что-нибудь интересненькое?»

Она сняла трубку с первого же гудка. Босх был удивлен, что застал ее в редакции в такую рань. Он-то собирался оставить ей сообщение на автоответчике.

– Киша, это Босх.

– Привет, Босх, как делишки?

– Да помаленьку. Думаю, ты обо мне уже слышала.

– Не во всех подробностях, однако знаю, что тебя временно отправили в отпуск. Но никто не рассказывает мне почему. Не хочешь поговорить об этом?

– Не очень. В смысле, сейчас не до того. Я хочу попросить тебя об одолжении. Если все получится, будет тебе материал для статьи. Я раньше работал с другими репортерами на таких условиях.

– Что нужно будет сделать?

– Прогуляться до морга.

Она простонала.

– Я имею в виду газетный морг. У вас в «Таймс».

– А, это уже лучше. Что тебе нужно?

– У меня есть одно имя. Оно давнишнее. Мне известно, что этот малый промышлял грязными делишками в пятидесятых и как минимум в начале шестидесятых. Но потом он исчез с радаров. Моя чуйка подсказывает мне, что он мертв.

– Тебе нужен некролог?

– Ну, я не уверен, что он из тех людей, чей некролог стали бы публиковать в «Таймс». Насколько я понимаю, он был довольно мелкой сошкой. Я скорее о том, что могла быть какая-то заметка, ну, если он умер не своей смертью.

– Ты имеешь в виду, если его замочили.

– Угу.

– Ладно. Я посмотрю.

Она явно была настроена рыть носом землю. Босх понимал: она рассчитывает, что, оказав ему эту услугу, тем самым укрепит их отношения и это окупится в будущем. Он не стал ее разубеждать.

– Как его звали?

– Джон Фокс. В обиходе Джонни. Последний раз он засветился в шестьдесят первом году. Он был сутенером. Человеческий мусор.

– Белый, черный, желтый или коричневый?

– Белый мусор, если можно так сказать.

– У тебя есть дата рождения? Это поможет сузить поиск, если в архивах обнаружится несколько Джонни Фоксов.

Он продиктовал ей дату рождения.

– Ладно, где тебя искать?

Босх дал ей номер своего мобильного телефона. Он знал, что она заглотит наживку. Номер отправится прямиком в список источников, который она хранила у себя на компьютере, точно золотые сережки в шкатулке. Ради того чтобы заполучить номер, по которому можно было связаться с ним практически в любое время дня и ночи, стоило покопаться в морге.

– Ладно, у меня сейчас встреча с редактором – я, собственно, только поэтому так рано и пришла. Но потом я займусь поиском. Я позвоню тебе, как только что-нибудь найду.

– Если вообще что-нибудь найдется.

– Ну да.

Повесив трубку, Босх закинул в рот горсть кукурузных хлопьев в сахарной глазури из коробки, которую достал из холодильника, и включил новости по радио. Газету он после землетрясения на всякий случай выписывать перестал: если бы Гауди, жилищный инспектор, вдруг без предупреждения явился бы рано утром и увидел торчащую из почтового ящика перед домом газету, он понял бы, что в доме, который он признал непригодным для проживания, кто-то живет. В новостях не оказалось ничего интересного. Во всяком случае, в Голливуде никого не убили. Он ничего не пропускал.

Его внимание привлек один репортаж, который передали сразу же после сообщения о дорожной обстановке. Осьминог из городского океанариума в Сан-Педро погиб после того, как, обвив щупальцем трубу, по которой в его аквариум поступала вода, выдернул ее из гнезда. Вся вода вытекла, и осьминог умер. Зоозащитники называли это суицидом, отчаянным протестом осьминога против жизни в неволе. Да уж, такое возможно только в Лос-Анджелесе, подумал Босх и выключил радио. Тут даже морские гады кончают с собой от безнадеги.

Он не спеша принял душ, постоял с закрытыми глазами под струями теплой воды. Уже после, бреясь перед зеркалом, не удержался от искушения и снова принялся разглядывать темные круги под глазами. Они казались еще более заметными и как нельзя лучше гармонировали с красными от вчерашних возлияний белками.

Босх положил бритву на край раковины и наклонился ближе к зеркалу. Кожа казалась бледной, как одноразовая тарелка из переработанного картона. Рассматривая себя оценивающим взглядом, он подумал, что когда-то ведь считался красивым мужчиной. Теперь это в прошлом. Он выглядел потрепанным жизнью. Возраст брал над ним верх, накладывая на внешность свой отпечаток. Он подумал, что напоминает одного из тех стариков, взглянуть на которых он приезжал после того, как их находили мертвыми в собственных постелях. В дешевых меблированных комнатах. В коробках из-под холодильников. Он куда больше напоминал себе мертвеца, чем живого человека.

Он открыл дверцу аптечного шкафчика, чтобы не смотреть на отражение, и, пошарив на стеклянных полочках, нашел пластиковый флакончик с глазными каплями. От души закапав в глаза, он полотенцем вытер с лица излишки и вышел из ванной. Шкафчик он оставил открытым, чтобы не смотреть снова на свое отражение.

Он надел свой лучший костюм, серый комплект-двойку и белую рубашку. Потом завязал малиновый галстук с узором из гладиаторских шлемов. Его любимый. И самый старый. Материал по краям уже расползался, но Босх упрямо надевал его два или три раза в неделю. Этот галстук он купил десять лет назад, когда ему впервые поручили расследовать убийство. Он закрепил галстук золотой булавкой с выгравированным на ней числом 187 – это был номер статьи Уголовного кодекса Калифорнии, в котором речь шла об убийствах. После этого он ощутил, как к нему возвращается собранность. Он снова почувствовал себя нормальным человеком, и к нему вернулась злость. Он готов был выйти в мир, и не важно, готов был мир принять его или нет.

Загрузка...