В туннелях под поместьем Хоторнов было меньше входов, чем в потайных коридорах Дома. Несколько лет назад Тобиас Хоторн показал их молодой Ребекке Лафлин. Старик видел, как девочка жила в тени своей болеющей старшей сестры. Он сказал Ребекке, что она заслуживала того, чтобы у нее было свое убежище.
Я нашла ее в туннеле под теннисным кортом. Освещая путь фонариком телефона, я направилась к ней. Туннель упирался в бетонную стену. Ребекка стояла и рассматривала ее, ее рыжие волосы были растрепаны, гибкое тело напряжено.
– Уходи, Ксандр, – сказала она.
Я остановилась в нескольких футах от нее.
– Это я.
Я услышала, как Ребекка прерывисто вздохнула.
– Уходи, Эйвери.
– Нет.
Ребекка отлично умела использовать тишину как оружие – или как щит. После смерти Эмили она изолировала себя с помощью молчания.
– Я никуда не тороплюсь, – сказала я.
Ребекка наконец обернулась и посмотрела на меня. Рыдания искажали ее красивое лицо.
– Я встретила Иви. Мы рассказали ей правду об усыновлении Тоби, – она всхлипнула. – Она хочет встретиться с моей мамой. Конечно, она хотела. Мама Ребекки была бабушкой Иви.
– Твоя мама сможет выдержать это? – спросила я.
Я встречала Мэллори Лафлин всего несколько раз, но я бы никак не назвала ее сильной. Будучи подростком, она отдала малыша Тоби на усыновление, не подозревая о том, что его взяли Хоторны. Ее ребенок был так близко от нее в течение многих лет, а она не знала. Два десятилетия спустя у нее наконец родился еще один ребенок – это была Эмили, и у нее от рождения было больное сердце.
А теперь Эмили мертва. И насколько Мэллори знала, Тоби тоже.
– Я не выдержу этого, – призналась Ребекка. – Она так похожа на нее, Эйвери. – Голос Ребекки звучал не просто сердито или опустошенно, он представлял собой мозаику из эмоций, которых было слишком много для одного человека. – Она даже говорит как Эмили.
Вся жизнь Ребекки, пока она росла, была посвящена ее сестре. Ее воспитали так, что она считала себя незначимой.
– Мне нужно сказать тебе, что Иви не Эмили? – спросила я.
Ребекка сглотнула.
– Что ж, кажется, она не ненавидит меня, поэтому…
– Ненавидит тебя? – переспросила я.
Ребекка села и прижала колени к груди.
– Мы с Эм поссорились перед ее смертью. Ты знаешь, как усердно она заставила бы меня зарабатывать это прощение? За то, что я оказалась права? – Они поссорились из-за планов Эмили на ту ночь – планов, которые привели ее к гибели. – Черт, – произнесла Ребекка, накручивая на палец локон коротких рыжих волос, – она бы ненавидела меня и за это.
Я села рядом с ней.
– За твои волосы?
Напряжение в мышцах Ребекки немного ослабло, и все ее тело содрогнулось.
– Эмили нравились наши длинные волосы.
Наши волосы. Тот факт, что Ребекка могла сказать это, даже сейчас не осознавая, насколько это было глупо, заставил меня захотеть ударить кое-кого от ее имени.
– Ты другой человек, Ребекка, – сказала я, желая, чтобы она поверила в это. – Ты всегда им была.
– Что, если у меня плохо получается быть другим человеком?
– Ребекка изменилась за последние три месяца. Она выглядела иначе, по-другому стала одеваться, добивалась того, чего хотела. Она позволила Тее вернуться.
– Что, если вселенная говорит мне, что я не смогу двигаться дальше? Никогда. – Челюсть Ребекки задрожала. – Может быть, я ужасный человек, раз хочу этого.
Я понимала, что встреча с Иви ранит ее. Я понимала, что это всколыхнет прошлое, так же как это было с Джеймсоном, с Грэйсоном. Но Ребекку словно ударили ножом в сердце.
– Ты не ужасный человек, – произнесла я, неуверенная в том, что смогу заставить ее поверить в это. – Ты рассказала Тее об Иви?
Ребекка встала и вонзила сбитый носок своего армейского вида ботинка в землю.
– Зачем?
– Бекс.
– Не смотри на меня так, Эйвери.
Ей было больно. И эта боль не прекратится в ближайшее время.
– Что я могу для тебя сделать? – спросила я.
– Ничего, – ответила Ребекка, и я услышала надлом в ее голосе. – Потому что сейчас мне нужно уйти и понять, как рассказать маме, что у нее есть внучка, которая выглядит точь-в-точь как ее дочь, которую она бы оставила в живых, если бы вселенная дала ей выбор между мной и Эмили.
Ребекка была здесь. Она была жива. Она была хорошей дочерью. Но ее мать все еще могла смотреть прямо на нее и, всхлипывая, говорить, что все ее дети умерли.
– Ты хочешь, чтобы я была рядом с тобой во время разговора с твоей мамой? – спросила я.
Ребекка покачала головой, непослушные кончики ее волос разлетались от сквозняка.
– Теперь я лучше понимаю, чего хочу, Эйвери. – Она выпрямилась, словно невидимая стальная линия вытянулась вдоль ее позвоночника. – Но не могу просить тебя о таком.