Я думаю, что все дело в хороших соседях. Если у вас нет хороших соседей, то вы можете забыть обо всем остальном.
Моя семья верит в принцип «живи и дай жить другим». Вы о нем слышали?
События, происходящие в отдаленном уголке мира, могут прояснить основные вопросы организации общественной жизни. Первая половина этой книги посвящена рассказу о том, как жители сельского округа Шаста, Калифорния, решают разнообразные споры, создаваемые сбившимся с пути скотом. Основной вывод заключается в том, что соседи в округе Шаста применяют скорее неформальные нормы, чем юридические правила, для решения большинства проблем, которые возникают между ними. Данный вывод используется в качестве трамплина для развития (во второй половине книги) элементов теории того, как людям удается взаимодействовать к взаимной выгоде без помощи государства или иного иерархического координатора. Эта теория стремится предсказать содержание неформальных норм, чтобы выявить процессы, посредством которых создаются нормы, а также разграничить те области человеческой деятельности, которые подпадают под действие закона, и те, которые остаются за его пределами.
Если сформулировать цель этой работы наиболее амбициозно, то она заключается в том, чтобы интегрировать три наиболее ценных, но слишком узких взгляда на общественные реалии, которые приняты в исследовательском направлении «право и экономика», а также в социологии и в теории игр. Формулируя более скромно, задача состоит в том, чтобы добавить несколько больше реализма и ясности в дискуссии об отношениях между соседями и между членами других тесно связанных групп.
Исследование права, действующего в конкретных обстоятельствах, может повысить общее понимание человеческих дел. Округ Шаста предлагает эпопею, в которой участвуют ковбои, злодеи, ограждения из колючей проволоки, петиции граждан, а также другие детали, связанные с почтенными традициями Соединенных Штатов. Эта история информативна (и красочна) сама по себе, а особый интерес ей придает тот факт, что ее правовая основа в ничтожно малой степени была исследована с применением антропологических методов[6].
Описанные здесь события заслуживают особого интереса и по другой причине. Один из районов округа Шаста представляет собой микрокосм, который, возможно, уникально подходит для отображения в реальном мире гипотетического конфликта, широко обсуждаемого в литературе о сотрудничестве людей. В основополагающей работе, статье «Проблема социальных издержек», самой цитируемой у юристов, экономист Рональд Коуз ссылается в качестве фундаментального примера на конфликт между скотоводом, пасущим стадо, и его соседом фермером, выращивающим зерно[7]. Коуз использовал аллегорию скотовода и фермера, чтобы проиллюстрировать принцип, ставший известным под названием «теорема Коуза»[8]. Этот парадоксальный принцип утверждает, в своей самой сильной форме, что при равенстве трансакционных издержек нулю изменение распределения ответственности не будет оказывать никакого влияния на распределение ресурсов. Например, при условии выполнения своих, надо это признать, мало реалистичных допущений подобная теорема «предсказывает», что возложение на скотовода ответственности за ущерб, нанесенный скотом, вторгшимся в чужие владения, не заставит скотовода уменьшить размер своего стада, соорудить больше ограждений или тщательнее следить за своим поголовьем. Скотовод, несущий ответственность за потравленные посевы, имеет правовые стимулы реализовать все экономически оправданные меры по контролю за своим скотом. Но даже если закон не делает скотовода ответственным, рассуждает Коуз, потенциальные жертвы потравы оплатят скотоводу принятие тех же самых мер по контролю за скотом. Короче говоря, рыночные силы способствуют интернализации всех издержек, вне зависимости от распределения ответственности. Эта теорема, несомненно, стала наиболее плодотворным и наиболее дискуссионным предположением из возникших в рамках движения «право и экономика»[9].
Сам Коуз в полной мере осознавал, что получение информации, ведение переговоров, заключение соглашений, а также судебные споры потенциально сопровождаются издержками, а значит, его аллегория о фермере и скотоводе не может точно отобразить, как сельские землевладельцы отреагируют на изменение законодательства в области нарушения чужих владений[10]. Некоторые исследователи «экономики и права», однако, кажется, действительно убеждены, что трансакционные издержки часто незначительны, когда в конфликт вовлечены всего две стороны[11]. Тем самым такие исследователи могут предположить (хотя сам Коуз, вероятно, не стал бы этого делать), что эта аллегория верно изображает то, как сельские землевладельцы решают споры о нарушении скотом границ чужих владений.
Округ Шаста, Калифорния, – идеальное место для изучения реализма предпосылок, которые лежат в основе как аллегории фермера-скотовода в частности, так и «права и экономики» в целом. Большая часть сельских земель округа Шаста представляет собой «открытое пастбище». На открытом пастбище владелец крупного рогатого скота обычно не несет юридической ответственности за ущерб, возникший в результате случайного нарушения чужих владений на неогороженной земле. Однако с 1945 года особый законодательный акт Калифорнии уполномочил окружной совет Шасты, избираемый руководящий орган этого округа, «закрывать пастбища» в отдельных районах округа. Предписание о закрытии пастбища наделяет скотовода строгой ответственностью (то есть ответственностью даже в случае отсутствия небрежности) за любой ущерб, который его скот может нанести при нарушении чужих владений на территории, определенный предписанием. Окружной совет Шасты применил свою власть для закрытия пастбищ в десятках случаев после 1945 года, тем самым изменив для некоторых территорий то самое распределение ответственности, которое Коуз использовал в своем знаменитом примере. Первая часть этой книги описывает, как (если это происходило) правовое различение между открытыми и закрытыми пастбищами повлияло на поведение в сельской местности. Оказалось, что соседи в округе Шаста не стали вести себя так, как Коуз изображает это в аллегории фермера и скотовода[12]. Соседи на самом деле обладают сильной склонностью к сотрудничеству, но они достигают совместных результатов не путем переговоров, исходя из законно установленных прав, как это предполагается аллегорией, а, скорее, путем разработки и применения адаптивных норм добрососедства, которые получают преимущество перед формальными юридическими правами. Хотя выбранный путь не соответствует тому пути, который предполагается аллегорией, достигнутый результат в точности соответствует предсказанному Коузом: координация для взаимной выгоды без участия государства.
Результаты исследования в округе Шаста увеличивают архив свидетельств того, что обширные сегменты социальной жизни располагаются и формируются вне сферы действия права. Но несмотря на то, что свидетельств становится все больше, пределы права все еще слишком мало принимаются во внимание. В повседневной речи, например, часто можно услышать фразу «Закон и порядок», которая подразумевает, что государство монополизирует контроль неправомерных действий. Это понятие ложно – настолько ложно, что оно стало поводом для косвенной критики, которую отражает название этой книги.
Порядок часто возникает спонтанно. Хотя это утверждение поддерживается многими другими авторами[13], оно все еще воспринимается как противоречащее здравому смыслу, и его невозможно повторять слишком часто. Вовсе не удивительно, что государственники, выступающие за расширение роли правительства, в недостаточной степени принимают во внимание неиерархические системы социального контроля. Удивляет то, что наиболее активные сторонники децентрализации часто совершают подобную ошибку. Пример Коуза в этом отношении показателен. Хотя его работа, несомненно, направлена против государственного вмешательства, в «Проблеме социальных издержек» он занимает позицию «правового централизма», согласно которой государство выступает в качестве единственного создателя действующих правил, наделяющих правами индивидов. Делая это, Коуз повторяет просчет, который восходит, по крайней мере, к Томасу Гоббсу. Согласно Гоббсу, в отсутствие Левиафана (правительства), который отдает команды и обеспечивает их исполнение, мир был бы погружен в непрекращающуюся гражданскую войну. Свидетельство округа Шаста показывает, что Гоббс явно поспешил приравнять анархию к хаосу. Многие, в особенности повседневные, правомочия могут возникать спонтанно. Люди могут дополнять, а на самом деле и заменять государственные правила своими собственными[14].
Внимательный наблюдатель может найти в повседневной жизни обильные свидетельства работы неиерархических процессов координации. Рассмотрим развитие языка. Миллионы людей постепенно помогли сформировать английский язык в чрезвычайно богатую и ценную институцию[15]. Те, кто участвовал в этом, действовали без помощи государства или любого иного иерархического координатора. Изобретатели, придумавшие используемые в этом предложении слова, анонимны. Журнал Time, издание, обязанное своей жизненной силой английскому языку, не может признать (даже задним числом) «человеком года» никого из архитекторов своего языка.
Рассмотрим рост городов. В XIX веке несколько миллионов человек на Среднем Западе объединили усилия, чтобы построить город Чикаго. Никто не руководил этой деятельностью, а каждый единичный актор внес в нее только свой небольшой вклад. На самом деле, именно тот факт, что рост Чикаго был неуправляемым, способствовал столь быстрому развитию этого города.
Рассмотрим работу рынков. Каждый день сотни тысяч людей участвуют в снабжении продовольствием, которое необходимо для жизнеобеспечения 7 миллионов жителей Нью-Йорка. Ни один индивид не знает, как совершается этот общий подвиг, и никто не идет на работу, думая об этой общей цели. Тем не менее ньюйоркцы неизменно находят еду на полках магазинов. Это происходит потому, что множество людей сознательно выполняют мелкие задачи, которые требуют от них знания только того, как их конкретная задача сочетается с задачами их ближайших соседей по системе поставок продовольствия. Например, фермер, возделывающий пшеницу в Канзасе, должен знать, как выращенное им зерно доставляется на местный элеватор, но ему не нужно знать, как хлеб, испеченный из его пшеницы, доставляется из нью-йоркских пекарен в нью-йоркские супермаркеты. Разумно ли поступит мэр Нью-Йорка, если назначит «царя» для контроля за жизненно важной деятельностью по снабжению продовольствием? Каждый, кто ответит на этот вопрос отрицательно, внутренне понимает, что нерегулируемые рыночные процессы могут снабжать продовольствием более эффективно, чем это сделала бы специально созданная иерархия.
Наконец, рассмотрим наиболее уместный пример действия неформального контроля над поведением на примере полемики, которая возникла в 1989 году по поводу сожжения флага. В июне этого года решением Верховного суда было установлено, что I поправка Конституции защищает от уголовного преследования тех лиц, которые сжигают флаг, чтобы совершить символическое заявление[16]. Это решение стало причиной политической схватки. Противники сожжения флага утверждали, что «должен быть закон» против таких действий. Президент и многие другие, менее значимые, политические фигуры стали добиваться принятия законов, в том числе поправки к Конституции, чтобы снова криминализировать эту деятельность. Сторонники рекриминализации, несомненно, понимали, что дело касается преимущественно символической битвы. Однако они, по-видимому, также считали, что принятие закона будет выполнять инструментальную функцию предотвращения сожжения флага. В этой связи они, казалось, во многом не обращали внимания на силу неформальных средств социального контроля. К худу ли, к добру, неформальные социальные силы на практике оказались мощным ограничителем осквернения национальных символов в общественных местах. Демонстрант, собирающийся сжечь национальный флаг посередине оживленного парка, может ожидать возмущенную реакцию наблюдателей, независимо от того, что об этом говорит закон. Действительно 4 июля 1989 года, когда горстка экстремистов, разбросанных по всей стране, попыталась осуществить свое право на сожжение флага, гарантированное I поправкой и явно подтвержденное Верховным судом за две недели до этого, свидетели (преимущественно ветераны) решительно напомнили им, что неформальный запрет на сожжение флага по-прежнему непоколебим[17].
Исследователь неформальных норм может найти много ценного в работах тех ученых, которые работают в рамках движения «право и общество», одного из наиболее значительных направлений исследований права. Среди приверженцев правовых научных школ сторонники подхода «право и общество», особенно те, кто следуют традиции Уилларда Херста, обычно наиболее ревностно привержены полевым исследованиям[18]. Корни работ большинства исследователей права и общества находятся не в экономической теории, а в большей степени в гуманитарных общественных науках, таких как история, социология и антропология. Возможно, в результате этого некоторые из таких ученых считают, что паттерны человеческого поведения в значительной степени подвержены изменениям и зависят от исторических обстоятельств. Как правило, исследователь с подобным мировоззрением сопротивляется разработке полевых исследований для проверки заранее сформулированной гипотезы. Более того, если такой исследователь находится под влиянием Клиффорда Гирца, то он, скорее, будет нацелен только на подготовку подробных повествований, отражающих «местное знание» исследуемой культуры[19]. Напротив, исследователи в области «права и экономики» редко уклоняются от того, чтобы применить в любом контексте модель рационального, нацеленного на преследование собственных интересов человеческого поведения, которую они заимствуют из экономической теории.
Можно подумать, что сторонники обоих лагерей не могут не заметить неоспоримые преимущества объединения теории «права и экономики» с данными полевых исследований, полученных в рамках подхода «право и общество». Но на самом деле, эти две группы исследователей разделяет пропасть[20]. Они публикуются в различных журналах[21]. Они проводят отдельные конференции. Кажется, они очень редко читают, а еще меньше цитируют статьи представителей другого лагеря. Хотя причиной этого отсутствия взаимного обогащения может быть незнание рабочего языка чужой дисциплины, оно также частично вызвано отсутствием взаимного уважения и даже презрением к тому виду работы, которую осуществляет другая группа. Лишь немного преувеличив, можно сказать, что исследователи «права и экономики» считают, что группе «право и общество» не хватает научной сложности и точности, а исследователи «права и общества» убеждены, что теоретикам «права и экономики» недостает не только связи с реальностью, но и чело-вечности.
Я написал эту книгу, крепко стоя каждой ногой в каждом из противоположных лагерей. «Право и экономика», направление, в котором я преимущественно работал до начала этого исследования, предоставило аллегорию, которая вдохновила его проведение. Более того, теоретический анализ неформального порядка основан на модели рационального актора, то есть той модели человеческого поведения, которая используется в экономической теории и теории игр. Однако в полевой работе в округе Шаста использовались исследовательские методы верных приверженцев права и общества, таких как Стюарт Маколей и Г. Лауренс Росс[22]. После достаточно обширного знакомства с литературой в обеих областях, я должен признаться в своем подозрении о том, что исследователи «права и общества» в настоящее время лучше, чем исследователи «экономики и права», способны дать предварительную оценку сути того, что было обнаружено в округе Шаста, поскольку они лучше понимают значение неформального социального контроля[23]. Однако, чтобы представители лагеря «право и общество» не начали злорадствовать, я должен их предупредить, что последняя часть этой работы, в которой осуществлена попытка развить теорию норм, оказывается перчаткой, брошенной в их сторону.
Большинство жителей сельской местности в округе Шаста осознанно стремятся быть хорошими соседями. Для них кооперация является нормой, а конфликт исключением. Больше, чем кому-либо, мы обязаны Роберту Аксельроду тем, что эволюция кооперации теперь волнует ученых из самого широкого спектра дисциплин[24]. В частности, биологи и экономисты, теории которых подразумевают, что в случае кризиса организм будет максимизировать свое собственное благосостояние за счет других, пытаются согласовать широко распространенное явление кооперации с их аксиомами индивидуального эгоизма.
Теория игр в настоящее время оказывается основным средством исследования кооперации. Аксельрод показал, что два эгоистичных индивида, находящихся в схематично обрисованных условиях, обеспечивающих продолжающиеся встречи, часто смогут прийти к кооперации, используя простую стратегию Tit-for-Tat («око за око»). Вкратце, лицо, использующее эту стратегию, действует кооперативно до наступления противоречий, в случае которых решает проблемы по принципу «око за око»[25]. Развиваемая здесь теория заимствует некоторые простые идеи из теории игр. В главе 12 я даже захожу так далеко, что намечаю особую стратегию «выравнивания», которая, как представляется, лучше, чем Tit-for-Tat, соответствует несхематичным условиям реального мира, таким как наблюдаемые в округе Шаста. Хотя стратегия выравнивания вовсе не получила строгой формулировки, она может подтолкнуть теорию игр к несколько большему реализму[26].
Часть I имеет преимущественно описательный характер. В главе 1 дается общее знакомство с округом Шаста, живущими там скотоводами и их методами животноводства. В главе 2 описываются горячие политические баталии, которые были спровоцированы в этом округе скотом, нарушавшим чужие владения. В этом контексте главы 3–5 посвящены соответственно трем видам споров между сельскими жителями, по отношению к которым потенциальное значение имеет правовое различие между открытым и закрытым пастбищем. Во-первых, споры могут возникнуть, когда скот сбивается с пути и наносит ущерб прилегающим владениям. Во-вторых, соседи в сельской местности могут препираться по поводу того, как они должны разделить затраты на строительство и поддержание пограничных ограждений, которые являются основным способом предотвратить блуждание скота. В-третьих, автомобилисты иногда сталкиваются с крупным рогатым скотом, бегущим по сельским дорогам, часто с трагическими последствиями. В главах 3–5 описываются как правовые нормы, формально применяемые к этим спорам в округе Шаста, так и способы, которыми сельские соседи в действительности решают конфликты по этим вопросам. В главе 6 рассматривается парадокс, почему возникает столько политического шума по поводу правовых норм, не имеющих почти никакого практического значения в урегулировании споров, к которым они формально применяются.
В части II осуществляется переход от частного к общему и разрабатывается теория норм. В главе 7 этот амбициозный проект начинается с обзора систем социального контроля. В ней данная таксономия применяется для выявления недостатков как движения «право и экономика», так и движения «право и общество». Большинство преподавателей права, включая большинство исследователей «права и экономики», имплицитно пропагандируют гоббсианское понятие о том, что правовая система является истоком общественного порядка (возможно, в связи с тем, что подобное представление придает значение тому, чему они учат). В главе 8 показано, что мнение Гоббса ошибочно, и не только в округе Шаста. В ней обсуждается также прямо противоположная традиция, которая справедливо подчеркивает возможность возникновения социального порядка в основном без содействия права, вместе с тем в главе критикуется слабость теории, лежащей в основе этой точки зрения.
Далее часть II выходит за рамки критики. Основываясь на теоретико-игровом подходе, который вводится в главе 9, в главе 10 предлагается гипотеза о том, что члены тесно сплоченной группы развивают неформальные нормы для управления своими повседневными взаимодействиями. Эти нормы утилитарны, то есть максимизируют объективное благосостояние членов группы. В данном анализе также определяются социальные несовершенства, существование которых может привести к подрыву системы неформального социального контроля. Эта часть книги считается ключевой, хотя хотелось бы предупредить теоретиков, склонных к формальному анализу, о том, что анализ здесь основан на индукции предположений из наблюдений, а не на дедукции доказательств из аксиом.
Правовая система включает различные типы права: материальное, процессуальное, уголовно-исполнительное, юрисдикционное и т. д. Каждый из этих типов права имеет аналог в системе неформальных норм. Подобно доктрине исковой давности, запрещающей предъявление просроченных исков, неформальная норма говорит людям «что было, то прошло». В главах 11–14 обсуждаются функции и содержание основных типов норм, которые должны быть выработаны неиерархической группой для построения системы неформального порядка. Неформальные нормы служат, среди прочих своих функций, созданию прав собственности, управлению принуждением к исправлению, а также наказанию тех лиц, которые неуместно обращаются к правовой системе. Кроме того, в этих главах приводятся примеры из округа Шаста, китобойных промыслов, университетских копировальных центров и других мест, чтобы проиллюстрировать каждую из основных разновидностей норм и тем самым наметить исходные черты на чистой (в основном) карте неформальной доктрины.
В главах 15 и 16, которые составляют часть III, исследуются дефекты и последствия, связанные с ранее разработанными положениями, в частности общей гипотезы о том, что различные нити в паутине неформального контроля, как правило, утилитарны по содержанию. Погружение в жизнь сельской местности округа Шаста, с которого начинается эта книга, служит основой для теоретических дискуссий в ее конце.