– А тут не так уж плохо!
Кайя с удовольствием огляделась и потянулась, разминая ноющие от долгой гребли руки и спину. Она стояла на крутом яру, куда только что с трудом взобралась, хватаясь за сосновые корни и оскальзываясь на влажных от вечерней росы камнях. Лодка, вытащенная на травянистый берег, осталась внизу. Вечерняя тень уже окутала низину, а здесь, на взгорке, лучи заходящего солнца пронизывали светлый, звонкий бор. Рыжие сосновые стволы тянулись к небу, будто струны. Их верхушки золотились, облитые небесным огнем. Землю ровным ковром покрывал хрустящий белый мох. Вдалеке виднелись еще такие же плавные холмы, поросшие борами.
«В таком месте не может быть зла», – подумалось Кайе.
Но мысли мыслями, а убедиться все же надо.
Протянув перед собой руку, она призвала оляпку.
– Лети! Будь моими глазами!
Призрачный серый комочек на миг соткался над ее ладонью и тут же растаял среди сосен.
«И комаров тут почти нет… Если оляпка не заметит ничего подозрительного, то здесь и заночую!»
После встречи с чакли Кайя всегда призывала сайво-разведчика, прежде чем расположиться на ночлег. Никогда она больше не допустит такой беспечности! И теперь, прикрыв глаза, осматривала сверху глазами духа высокий берег. С каждым разом у нее получалось смотреть глазами оляпки все лучше, все выше и дальше. Однако в то же время Кайя с тревогой осознавала, сколь малы силы ее сайво-воробышка. Он в самом деле был, по сути, лишь игрушкой. Вдобавок он не был призван самой Кайей, а подарен ей отцом.
«Мне непременно нужны свои собственные помощники, – думала она, скользя взглядом бесплотных глаз оляпки по моховым склонам. – Сильные, зоркие! Да где их берут? Кэрр рассказывала, что сильных сайво надо прикармливать кровью родичей… Брр!»
«Зимняя Буря вообще тебя ничему толком не учила, – шепнул внутренний голос. – Ты была у нее лишь служанкой…»
– Все не так! – рассердилась Кайя. – Я – наследница Кэрр! Великая корона признала меня!.. Так, что это там?
Бесплотный взгляд выхватил внизу нечто чуждое этому месту. Оляпка в тревоге забил крыльями и зашелся писком, предупреждая хозяйку.
Несколько мгновений Кайя стояла, моргая, медленно возвращаясь в тело. Затем осторожно направилась туда, где в распадке между двух холмов на мху виднелось нечто черное.
Чувствуя холодок между лопаток, Кайя медленно спустилась с холма, подошла к указанному духом месту… и фыркнула, остановившись.
– Всего лишь перо, – усмехнулась она. – Воробышек испугался ворона?
Однако потом снова склонилась над пером и нахмурилась. Длинное, жесткое, иссиня-черное перо было слишком большим и для глухаря, и для ворона…
Кайе стало тревожно. Что за огромная птица побывала тут совсем недавно?
Она окинула взглядом небо, но не увидела ничего, кроме сосновых крон и облаков.
Солнце почти зашло, и золотистый бор угас вместе с ним. Пусть летние ночи светлы, но кромка берега у реки, куда Кайя вытащила лодку, уже почти скрылась в густой тени.
«Лучше остаться тут, чем плыть куда-то под луной», – решила Кайя.
На воде после захода быть не годится. Скверное, опасное дело. Ей ли не знать…
«Придется заночевать здесь, – решила девушка. – А та черная птица? Да она, возможно, давно улетела! И все же… почему испугался оляпка?»
– Останусь, – твердо сказала она сама себе. – Но сперва надо хорошенько оглядеться. Чтобы не устроить ненароком ночлег прямо под гнездом той птицы!
Призывать оляпку Кайя не стала. Отправилась на разведку сама.
Вековые сосны вставали справа и слева, словно башни неведомого святилища. Мох и сухие ветки похрустывали под ногами. Потом путь пошел вниз, в неглубокий овраг. Там, в густом брусничнике, Кайя обнаружила еще перья. Их валялось тут во мху немало. Длинные черные перья – маховые, жесткие. Некоторые были изломаны, изодраны… На некоторых Кайе почудилась засохшая кровь.
«Что тут творилось? – задумалась девушка, оглядывая овраг. – Птицы подрались?»
Ей представилось, как два крылатых чудища, растопырив когти и распахнув острые клювы, бросаются друг на друга…
Кайя поежилась и пошла дальше, выбираясь из распадка между лесистыми холмами.
За пазухой беспокойно шевелился оляпка. Приказа ему не было, но он что-то чуял. Кайе сейчас и не требовалась его помощь. Она взбиралась все выше по склону, и вечерний воздух казался ей таким густым, что трудно вздохнуть…
«Здесь чары! – поняла она. – Тут все аж звенит от чар!»
И тут девушке послышался где-то рядом мучительный стон…
– Кто здесь? – Кайя резко остановилась.
Оглядевшись вокруг, она никого не обнаружила. Под ногами мшистая вершина очередного холма. Угасающий закат вдалеке… Воздух, застывший и напряженный, будто перед грозой.
А это что?!
Взгляд Кайи упал на плоский серый камень, наполовину утонувший во мху. На нем что-то отчетливо белело. Девушка подошла поближе, склонилась и вздрогнула. Глаза ее распахнулись от изумления.
– Мать-чайка, это еще что такое?
На камне, явно положенный туда нарочно, лежал череп. Был он совершенно белым – то ли очень старым, то ли его отчистили добела. Черные пустые глазницы пристально глядели на Кайю.
– Кто ты? – прошептала она, опускаясь на корточки. – Кем ты был?
Череп был и не человеческим, и не звериным. Мог бы принадлежать человеку, если бы не искаженные очертания и не острые белые зубы, каких у людей не бывает.
Ученица гейды медленно протянула руку и коснулась костяной макушки…
И в тот же миг прямо за спиной вновь раздался тяжкий стон.
Кайя подскочила, а затем медленно обернулась.
Как она ухитрилась не заметить?! Видно, не просто так воздух здесь, вокруг камня, дрожал от чар…
Прямо над ее головой, на толстой ветке раскидистой сосны, висел серый клочковатый сверток. В первый миг Кайе показалось, что это огромный кокон. Но, приглядевшись, она поняла, что это сеть. Плотная мелкая сеть опутывала нечто черное… Что – догадаться несложно. Вся земля вокруг сосны была усыпала черными перьями.
Кайя подошла к свертку, протянула руку – и отдернула ее, едва ощутив укол ледяного, пробирающего насквозь яда.
«Ох, будто ужалили! А этому, пернатому, там внутри каково?»
Сеть не была отравлена, дело в другом: от нее так и разило темными чарами. Даже стоять с ней рядом не хотелось, чтобы не заразиться скверной. «Чьи же это чары? – задумалась Кайя. – Охотника, хозяина сети – или того, кто внутри?»
А вопрос был важный…
– Ты, чернокрылый, – тихо произнесла Кайя, обращаясь к свертку. – Тебя, похоже, поймали в колдовскую ловушку…
Она колебалась. Как поступить? Последнее дело – красть чужую добычу! Охотники жестоко карают тех, кто обчищает чужие силки. И она ничего не знает о существе там, внутри. Может, оно хищное… Может, оно ест людей… Может, оно сразу накинется на нее, как только освободится!
Охота ловушками – жестокая охота. Добыча может промучиться и день, и три, и десять, медленно умирая от жажды, пока охотник проверит прочие ловушки и вернется…
В этот миг из сетки снова донесся долгий, почти человеческий стон.
Отбросив раздумья, Кайя достала нож и начала резать сеть.
Сеть с трудом поддавалась костяному клинку. Кайя достала железный нож против нечисти, и дело сразу пошло быстрее. Ячейки лопались одна за другой, наружу рвались тугие черные перья. Голову Кайя очищала от сети особенно осторожно, всякий миг ожидая удара клювом… И была потрясена, когда наружу свесились длинные черные волосы.
Отложив нож, дрожащими руками Кайя принялась освобождать от пут голову существа. И вскоре, увидев ее, сразу поняла, чей череп лежал на сером камне.
– Боги, это же тун! – прошептала она.
О нелюдях-птицах Кайя в детстве слышала в сказках, но не более того. Кэрр никогда не упоминала их в своих описаниях духов и чудищ трех миров. Едва ли она не знала о них – скорее, считала бесполезными для себя. Сказки утверждали, что племя тунов живет на дальнем западе, в туманной стране Похъеле, на заоблачных скалистых горах, куда нет ходу ни одному из смертных.
– Настоящий тун… – дрогнувшим голосом пробормотала Кайя и вновь принялась орудовать ножом, разрезая сеть-паутину.
По ее рукам пробегали волны ледяной дрожи, и она не могла понять – то ли от волнения, то ли это рвутся, разрушаясь, чары паутины.
Черноволосый нелюдь был без сознания. Должно быть, долго провисел вниз головой в своем коконе! Глубокие темные глаза закатились; узкий, почти безгубый рот приоткрылся, обнажая острые хищные зубы. Мертвенно-бледная кожа казалась холодной и совершенно иссохшей. Будь он человеком, Кайя, пожалуй, приняла бы его за мертвеца. Однако тун дышал.
«Экий страшный, – думала Кайя. – Может, и хорошо, что он без памяти…»
Она понятия не имела, враждебны туны к людям или дружелюбны. И не примет ли ее пленник за хозяйку этой сети, когда очнется?
Наконец надрезанная сеть затрещала и лопнула, выпуская свою добычу. Нелюдь большой неопрятной кучей перьев тяжко свалился наземь.
– Полежи-ка тут, – прошептала Кайя, – подожди меня немного!
Она вернулась к берегу, туда, где оставила лодку, и вскоре поспешила обратно с туеском, полным воды. «А если его уже нет под сосной? – думала она, задыхаясь от быстрого подъема. – Вдруг улетел? И к лучшему…»
Но тун лежал на месте. Приподняв голову нелюдя, Кайя принялась осторожно вливать воду ему в рот. Не сразу, но тун сделал глоток: сперва с трудом, потом с нарастающей жадностью. Выпив половину, он поднял кожистые веки и взглянул в глаза девушки. Неожиданно взметнулась костистая рука и перехватила туесок.
– Я сама, – попыталась возразить Кайя. – Дай, прольешь…
По ее коже пробежал холодок при виде черных кривых когтей, глубоко впившихся в берестяные бока посудины.
Но тот отобрал туесок и допил, запрокинув голову, всю воду – до самых последних капель.
– Хочешь еще? – спросила Кайя.
Тун не ответил. Рука его разжалась, уронив туесок, будто это отняло у него последние силы. Он лежал на спине, немигающим взглядом уставясь в небо. Потом заметил остатки сети на дереве и по-звериному оскалился.
– Это не моя, – поспешно сказала Кайя.
Ей становилось все страшнее. «Что же я наделала? – горестно подумала она. – Зачем я вечно лезу, куда не зовут? Как встанет да как растерзает меня! Или выпьет кровь…»
Как назло, только сейчас смутно вспомнились страшилки о тунах-людоедах.
А нелюдь, видно, понемногу приходил в себя. Кожистые веки снова приоткрылись. Птичьи черно-сизые глаза почти без белков оглядели ее – холодно и без малейшего признака благодарности. Кайя заметила, что в лицо ей тун едва взглянул, но скользнул быстрым взглядом по рубахе. «Хочет понять, какого я племени», – догадалась она.
Тун приподнял голову, оглянулся… Пошевелил и встряхнул крыльями.
И тут увидел череп на камне.
Его лицо исказилось, глаза совсем почернели. Он резко повернулся к девушке и прошипел длинную фразу. Теперь было совершенно ясно, что тун не просто разгневан! Его и так жутковатое лицо уродливо исказилось от ярости и боли.
Кайя сжалась в испуге.
«Ох, боги, с какой ненавистью он смотрит! Чей это череп? Ведь он же не думает в самом деле, что это я?! Как объяснить ему, что я не враг?»
– Это не моя ловушка! – пролепетала она. – Я не охочусь…
Но ее возглас так и повис в воздухе. Тун вдруг поднялся, неестественно легко, как призрак. Косматой тучей склонился над камнем, взял в руку череп и что-то зашипел, будто требуя от мертвой головы ответов…
«Не так уж он и ослаб! Пока он меня не убил… что делать?!»
Кайя открыла рот – и прикусила язык. Все равно тун не понимает ее.
«Языка сихиртя он не знает… А как насчет саами?»
Кайя неплохо знала этот язык, родственный языку сихиртя. Акка Кэрр была урожденной саами, хоть и давно бросившей свою родню. В детстве Кайя быстро научилась понимать ее. Впрочем, сама говорить толком не могла…
Внезапно Кайя вспомнила песенку, что порой мурлыкала под нос Кэрр, глотнув сурянского зелья.
Девушка вздохнула, взглянула в потемневшее от гнева лицо туна и дрожащим голосом запела:
Яйцо, что было снесено ночью,
Станет птицей шумным летом;
Ребенок, сладко спящий в шкурах,
Однажды станет мужчиной…
Тун резко вскинул голову. Посмотрел на нее в упор. Кайе было показалось, что судорога гнева оставила его, и тут нелюдь снова оскалился.
Кайя струхнула, решив, что тут ей и конец пришел. Но потом сообразила, что он улыбается.
«А он красивый, – подумалось вдруг Кайе. – Жуткий… но красивый!»
Она неуверенно улыбнулась в ответ.
Тун встряхнулся, несколько раз раскрыл и сложил крылья. Кайя наконец толком разглядела его. Поначалу он показался ей просто человеком, вроде как даже одетым. На шее, на поясе и на челе нелюдя блестело серебро… Но тут в глазах зарябило, словно в глаз попала соринка. Кайя моргнула и увидела острую птичью грудину, когтистые лапы и тело, до самого горла покрытое перьями.
«Он превращается!» – только и успела сообразить она.
В следующий миг тун ударил крыльями с такой силой, что Кайя пошатнулась от удара ветра, и взмыл в небо.
Черепа на камне не осталось – нелюдь забрал его с собой.
Кайя долго смотрела, как черная птица, понемногу превращаясь в черную точку, исчезает вдалеке над лесистыми горами.
– Хоть бы спасибо сказал, – проворчала она и направилась к берегу.