Мы с Кузьминичной вместе шли по осенней, заваленной разноцветными листьями больничной аллее в сторону главного корпуса. Иногда навстречу нам попадались немногочисленные посетители клиники, медперсонал, да и сами больные, решившие прогуляться погожим осенним деньком.
Никто из них нас не замечал, проходил буквально в нескольких сантиметрах от нашей странной парочки.
Один пожилой господин в длинном однобортном пальто, вертя в руках деревянную трость со стальным набалдашником, так вообще бесцеремонно прошел сквозь меня. Я даже не успела отскочить или отодвинуться. Это весьма неприятно, могу я вам сказать, когда через тебя проходят различные субъекты.
Хотя погода особенно не располагала к длительным прогулкам, мы с моей коллегой по несчастью молча брели по продуваемой ветром дорожке, думая каждая о своем.
Конечно, мы могли мгновенно переместиться в любую точку клиники, да и в любой уголок земного шара. Но к чему это и зачем?
Главный вопрос существования у меня сейчас был не «Кто виноват?», а «Что делать?».
Кузьминична с поистине королевским ледяным спокойствием рядом со мной курила тонкую сигару в изящном перламутровом мундштуке.
– Хотя никотин я не чувствую, мне просто приятно держать сигару в руках, ощущать себя хоть немного живой, – пояснила она мне.
Постояв немного на широких ступенях клиники, задрав голову вверх в осеннее небо, я долго думала и пыталась найти смысл в том, в чем смысла я не видела.
Я не знала свое предназначение и просила небо подарить мне хоть одну-единственную малюсенькую подсказку.
– Так нечестно, так несправедливо, это все не так должно было быть, – вопрошала я небеса.
Но те были глухи к заблудшей душе Алисы Владимировны Вороновой, недавно усопшей.
Наконец-то успокоившись, я взяла себя в руки и взялась за ручку двери, но вспомнила, что теперь мне это действо без надобности – я ведь могу проходить сквозь любые стены и любые препятствия.
Оглянувшись вокруг, я нигде не увидела моей новоприобретенной подружки Кузьминичны. Я даже не заметила, как и в какой момент она телепортировалась.
Даже не попрощалась.
Видимо, загробная этика далека от совершенства.
Сквозь кирпичную стену я просочилась в холл первого этажа и там застыла на месте от увиденного.
За раскидистым фикусом с большими вечнозелеными листьями на диванчике из белой кожи сидела моя подруга Юлька. Точнее, даже не сидела, а полулежала, вплотную прижавшись к моему бывшему парню Олегу, ее плечи вздрагивали, она рыдала во весь голос, даже не скрывая этого. Олег сидел, нахохлившись, идеально прямо, как деревянная кукла. Вся его напряженная поза свидетельствовала о том, насколько сильно он пытается скрыть свои эмоции.
Представившаяся моему взору картина абсолютно выбила меня из колеи – не нужно гадать, почему или все-таки по кому так усиленно рыдает моя Юлька. Значит, ей уже сообщили о моей смерти.
Я подошла поближе к дивану, присела на корточки возле Юлиных ног.
Моя милая дорогая Юленька Зинина, моя самая преданная и любимая подруга, через сколько всего мы с ней прошли, сколько зимних вечеров я отпаивала ее чаем на своей крохотной кухне, размером всего пять квадратных метров, очередной раз выслушивая ее стенания о подлинной сущности нынешних особ мужского пола. Именно такими же слезами, какие она сейчас проливала по мне, Юля каждый раз плакала и проклинала в сердцах симпатичного предателя, разбившего ее девичьи грезы.
Я до сих пор не могу понять, почему на пути красавицы, хрупкой блондинки Юленьки с наивными голубыми детскими глазами все время попадались безжалостные стервецы, которые, покрутив с моей подружкой месяц-другой по одинаковому сценарию, испарялись в дали туманной. Юля страдала после каждого предателя больше трех месяцев, постоянно терзая свой мобильный телефон, ожидая от красавца звонка или эсэмэски. Но ни один из кавалеров ни разу не объяснил девушке причину своего столь постыдного бегства.
Мои реанимационные мероприятия по восстановлению разрушенной психики подруги каждый раз заканчивались одинаково: пока на горизонте снова не появлялся принц Юлиной мечты.
И выглядели все ее кавалеры примерно одинаково, тут явно не поспоришь с женскими журналами о подсознательном выборе избранника. Высоченные брутальные качки с интеллектом в зачаточном состоянии, чаще всего приехавшие с просторов нашей необъятной Родины. Они с радостью клевали на молодую красивую москвичку Зинину, та с головой погружалась в омут чувств, полностью растворяясь в своих Сашах, Петях, Васях, Генах, был даже один, насколько я помню, по имени Захар. Она порхала по квартире, готовила кучу всевозможных вкусностей, весь дом ее сверкал чистотой и уютом, Юлька штудировала женские книжки из серии «Как доставить мужчине несравненное удовольствие», тратила немыслимые деньги на кружевное белье и шелковые простыни, но… в одно далеко не прекрасное утро после незабываемой ночи любви, после которой нужно сразу же отправляться за подвенечным платьем, находила возле кровати скомканную записку с жуткими орфографическими ошибками практически в каждом слове, смысл которой сводился к общему: «Прости, прощай».
Юля никак не могла понять, что ее ухажеры предпочитают лишь футбол (хоккей, баскетбол, волейбол) и пиво (водка, тоник, портвейн), а ее робкие попытки сходить в консерваторию, или на новую выставку авангардистов, или на премьеру модного арт-хаусного режиссера, а быть может, вечером почитать Бродского, вызывали у них лишь взрыв нездорового хохота. Она же терпеть не могла пиво, лишь красное вино и шампанское по значимому поводу, ненавидела шумные дискотеки в прокуренном тесном зале, не понимала, как можно культурно отдыхать на лавочке возле подъезда с бутылочкой светлого нефильтрованного.
Они были пришельцами с разных планет, совсем разные, которые пересеклись лишь на короткое время, и поделать с этим было ничего не возможно.
Сейчас же Зинина рыдала, используя уже не меня в качестве жилетки, а моего экс-бойфренда.
Интересно, кто же теперь будет приводить ее в чувства?
– Нет, Лисаааааа, нет, она не могла умереть, – выводила на высокой ноте Юля, сморкаясь в рукав черного свитера Олега. Кстати, этот свитер я купила ему при нашей совместной поездке на рождественские каникулы в Чехию.
Он гладил ее по голове, что-то ободряющее шептал на ухо. У меня в сердце кольнула иголка ревности.
Ну, мои дорогие, меня еще похоронить не успели, а вы тут уже воркуете, голуби?
– Не реви, Юля, все будет хорошо, ну же, не надо. Алисе сейчас там хорошо, – успокаивал мою подругу Олег.
Да уж, хорошо, смотреть, как быстро они спелись.
Что же это я злорадствую, у них близкая подруга умерла. Конечно же, они ищут поддержки друг у друга. Интересно, чем эта поддержка может закончится?
Юльке никогда не нравился Олег, и, по правде говоря, она частенько нашептывала мне про него гадости, которые в конечном итоге оказались истинной правдой.
Даже сейчас больно вспоминать, какие «концерты» устраивал мне мой благоверный, а я, дурочка, его слушала, а он, вымолив на коленях прощение, через пару дней принимался за старое.
Но когда нужно, он умел прикидываться паинькой и пускать пыль в глаза.
Высокий, стройный, стильно одевающийся, с блестящим образованием, он казался мне сбывшейся женской мечтой, я всерьез собиралась за него замуж.
Но мы с ним оказались абсолютно разными людьми, он меня никогда не понимал, и что еще хуже – даже и не хотел понимать.
Я сидела на корточках у Юлиных ног и с грустью смотрела на двух самих близких мне людей. Непрошеные слезы катились по моим щекам, но я даже не стыдилась этого. Их не нужно было вытирать, все равно меня никто не видел.
Самый трагизм ситуации заключался в том, что я сидела всего в паре сантиметров от друзей, меня оплакивающих, но они не чувствовали этого. Я же не могла даже прикоснуться, обнять их, сообщить, что не нужно плакать, что я тут рядом, совсем близко.
Но нашу «плачевную» идиллию совсем скоро потревожил неожиданный посетитель.
– Госпожа Зинина? – вежливое покашливание раздалось за моей спиной.
Обернувшись, я увидела мужчину лет тридцати – тридцати пяти в дешевой кожаной куртке и грязных стоптанных башмаках.
Я просто феноменально бешусь, когда вижу у мужчины грязную обувь.
Тут вспоминается шедевр советского кинематографа «Москва слезам не верит» и героя Алексея Баталова – «слесаря-интеллигента» Гошу с его нечищенными ботинками. Так тот хотя бы понимал, что лицо мужчины – это его обувь. К сожалению, в наше время многие представители сильного пола пренебрегают элементарными правилами гигиены.
Рыжая кожаная куртка тоже была в каких-то странных засаленных пятнах, на локтях была местами вытерта, и в общем весь облик незнакомца свидетельствовал о его довольно скромном финансовом положении. Вещи были явно куплены на дешевом китайском рынке, и какие бы яркие лейблы ни умудрялись трудолюбивые жители Поднебесной приштопывать к своим изделиям – далеко была видна их реальная стоимость.
Мужчину можно даже было бы назвать довольно симпатичным, если бы не уставший и какой-то ожесточенный взгляд светло-карих, орехового цвета, глаз. Это были глаза человека, много пережившего и знающего истинную ценность жизни.
– Следователь Еремин Иван Андреевич, – представился он Юле и Олегу. – Я могу с вами поговорить, госпожа Зинина? – поинтересовался он у Юльки.
«Госпожа», – фыркнула я.
Надо же, недавно всех именовали не иначе, как «товарищи», теперь всех принято величать «господами».
Это старосветское обращение абсолютно не сочеталось с дешевым обликом следователя Еремина, его нечищенными ботинками и удручающе тоскливым взглядом.
«А говорят, что в системе МВД заоблачные зарплаты у следователей, но «господин» Еремин явно не похож на преуспевающего сотрудника. Быть может, он складывает деньги в кубышку, хранит всю зарплату под матрасом и копит деньги на черный день?» – принялась фантазировать я.
Юля подскочила с дивана, принялась судорожно размазывать слезы по зареванному лицу.
Весь макияж у нее поплыл, глаза превратились в две щелочки, и голос у нее дрожал, когда она спросила:
– Поговорить со мной? Но о чем? У нас тут горе…
– Да, – вскочил Олег и присоединился к разговору, – вы разве не понимаете, у нас умерла близкая подруга. Мне кажется, сейчас не подходящее время для разговоров.
– Время вполне подходящее, а о вашей подруге как раз и пойдет речь. Алиса Владимировна Воронова, вы ведь о ней говорите?
Опаньки!
А ему-то что понадобилось от моей скромной персоны?
– Юлия Александровна, выпейте воды, умойтесь, я вас подожду здесь, и мы сможем побеседовать о вашей покойной подруге, – официальным казарменным тоном произнес Еремин.
– Да, конечно, я сейчас. – Юлия уныло поплелась в женскую комнату.
– А вы, если я не ошибаюсь, Олег Завьялов? Бывший… ммм… друг Алисы Вороновой, – даже не спрашивая, утвердительно уточнил Еремин.
Такое фамильярное обращение «ммм… друг» даже меня выбило из колеи, что же говорить про Олега, который всегда отличался вспыльчивым и невыносимым характером.
– Да, это я. И да, у нас с Алисой были отношения, – с плохо скрываемым недовольством сквозь зубы процедил Олег.
Еремин будто бы и не заметил вспыхнувших в глазах Олега сатанинских огоньков.