Полное собрание стихотворений - читать онлайн

Дай мне минувших годов увлечения,

Дай мне надежд зоревые огни,

Дай моей юности светлого гения,

Дай мне былые мятежные дни.

Дай мне опять ошибаться дорогами,

Видеть их страхи вдали пред собой,

Дай мне надежд невозможных чертогами

Скрашивать жизни обыденный строй;

Дай мне восторгов любви с их обманами,

Дай мне безумья желаний живых,

Дай мне погаснувших снов с их туманами,

Дум животворных и грез золотых;

Дай – и возьми всю уверенность знания,

Всю эту ношу убитых страстей,

Эту обдуманность слов и деяния

В мерном теченьи и в знаньи людей.

Все ты возьми, в чем не знаю сомнения,

В правде моей – разуверь, обмани, —

Дай мне минувших годов увлечения,

Дай мне былые, мятежные дни!..

На Украйне жил когда-то,

Телом бодр и сердцем чист,

Жил старик, слепец маститый,

Седовласый бандурист.

В черной шапке, в серой свитке

И с бандурой на ремне,

Много лет ходил он в людях

По родимой стороне.

Жемчуг – слово, чудо – песни

Сыпал вещий с языка.

Ныли струны на бандуре

Под рукою старика.

Много он улыбок ясных,

Много вызвать слез умел

И, что птица божья, песни

Где приселось – там и пел.

Он на песню душу отдал,

Песней тело -прокормил;

Родился он безымянным,

Безымянным опочил...

Мертв казак! Но песни живы;

Все их знают, все поют!

Их знакомые созвучья

Сами так вот к сердцу льнут!

К темной ночке, засыпая,

Дети, будущий народ,

Слышат, как он издалека

В песне матери поет...

Так далеко от колыбели

И от родимых берегов

Лежит она, как на постели,

В скалах, пугая рыбаков.

Чужие вихри обвевают,

Чужие волны песнь поют,

В морскую зелень одевают

И в грудь надломленную льют.

И на корме ее размытой,

Как глаз открытый, неживой,

Глядит с доски полуразбитой

Каких-то букв неполный строй...

Да, если ты, людей творенье,

Подобно людям прожила, —

Тебя на жертву, на крушенье,

На злую смерть любовь вела.

Твой кормчий сам, своей рукою

Тебя на гибель вел вперед:

Один, безмолвный, над кормою

Всю ночь сидел он напролет...

Забыв о румбах и компасе,

Руля не слыша под рукой,

Он о далеком думал часе,

Когда судьба вернет домой!

Вперив глаза на звезды ночи,

За шумом дум не слыша струй,

Он на любовь держал, на очи,

На милый лик, на поцелуй...

Наш ум порой, что поле после боя,

Когда раздастся ясный звук отбоя:

Уходят сомкнутые убылью ряды,

Повсюду видятся кровавые следы,

В траве помятой лезвия мелькают,

Здесь груды мертвых, эти умирают,

Идет, прислушиваясь к звукам, санитар,

Дает священник людям отпущенья —

Слоится дым последнего кажденья...

А птичка божия, являя ценный дар,

Чудесный дар живого песнопенья,

Присев на острый штык, омоченный в крови,

Поет, счастливая, о мире и любви...

В немолчном говоре природы,

Среди лугов, полей, лесов,

Есть звуки рабства и свободы

В великом хоре голосов...

Коронки всех иван-да-марий,

Вероник, кашек и гвоздик

Идут в стога, в большой гербарий, —

Утратив каждая свой лик!

Нередко видны на покосах,

Вблизи усталых косарей —

Сидят на граблях и на косах

Певцы воздушные полей.

Поют о чудных грезах мая,

О счастье, о любви живой,

Поют, совсем не замечая

Орудий смерти под собой!

Между окон высокого дома,

С выраженьем тоски и обиды,

Стерегут парчевые хоромы

Ожерельем кругом карьятиды.

Напряглись их могучие руки,

К ним на плечи оперлись колонны;

В лицах их – выражение муки,

В грудях их – поглощенные стоны.

Но не гнутся те крепкие груди,

Карьятиды позор свой выносят;

И – людьми сотворенные люди —

Никого ни о чем не попросят...

Идут годы – тяжелые годы,

Та же тяжесть им давит на плечи;

Но не шлют они дерзкие речи

И не вторят речам непогоды.

Пропечет ли жар солнца их кости,

Проберет ли их осень ветрами,

Иль мороз назовется к ним в гости

И посыплет их плечи снегами,

Одинаково твердо и смело

Карьятиды позор свой выносят

И – вступиться за правое дело

Никого никогда не попросят...

О ночь! Закрой меня, когда – совсем усталый —

Кончаю я свой день. Кругом совсем темно;

И этой темнотой как будто сняты стены:

Тюрьма и мир сливаются в одно.

И я могу уйти! Но не хочу свободы:

Я знаю цену ей, я счастья не хочу!

Боюсь пугать себя знакомым звуком цепи, —

Припав в углу, я, как и цепь, молчу...

Возьми меня, о ночь! Чтоб ничего не видеть,

Ни чувствовать, ни знать, ни слышать я не мог,

Чтоб зарожденья чувств и проблеска сознанья

Я как-нибудь в себе не подстерег...

И летит, и клубится холодный туман,

Проскользая меж сосен и скал;

И встревоженный лес, как великий орган,

На скрипящих корнях заиграл...

Отвечает гора голосам облаков,

Каждый камень становится жив...

Неподвижен один только – старец веков —

В той горе схоронившийся Миф.

Он в кольчуге сидит, волосами оброс,

Он от солнца в ту гору бежал —

И желает, и ждет, чтобы прежний хаос

На земле, как бывало, настал...

Как сочится вода сквозь прогнивший постав,

У плотины бока размывает,

Так из сердца людей, тишины не сыскав,

Убывает душа, убывает...

Надвигается вкруг от сырых берегов

Поросль вязкая моха и тины!

Не певать соловьям, где тут ждать соловьев

На туманах плывучей трясины!

Бор погнил... Он не будет себя отражать,

Жить вдвойне... А зима наступает!

И промерзнет вода, не успев убежать,

Вся, насквозь... и уже замерзает!..

Не в праздничные дни в честь славного былого,

Не в честь творца небес или кого другого

Сияет роскошью, вконец разубрана,

В великом торжестве прибрежная страна.

От раннего утра, проснувшись с петухами,

Весь город на ногах. Он всеми алтарями,

Зажженными с зарей, клубится и дымит,

И в переливах струн, и в трелях флейт звучит.

От храмов, с их колонн, обвешанных цветами,

Струится свежестью; над всеми площадями,

В венках, блистающих лавровою листвой,

Ряд бронзовых фигур темнеет над толпой.

По главному пути, где высятся гробницы,

Одни вослед другим грохочут колесницы;

С них шкуры львиные блистают желтизной

И поднимают пыль, влачась по мостовой.

Цвет жизни, молодость собою воплощая,

Проходят девушки, листами пальм махая;

Все в пурпуре, ряды старейшин вдоль трибун

Сидят в дыму огней и в рокотаньи струн;

В безмолвной гавани товаров не таскают;

Нет свадьб по городу; суды не заседают;

Не жгут покойников... Все, все молчат дела,

Вся жизнь на торжество великое пошла...

Честь победителю! Исполнено призванье!

Ему весь этот блеск и жизни замиранье,

И пламя алтарей, и мягкий звук струны,

Терпенье мертвого, венчанье старины

И ликования всех бедных и богатых...

Ему триумфы дня, ему разврат ночной,

Где яркий пурпур тог, смешавшись с белизной

Одежд девических, разорванных, помятых,

Спадет с широких лож на мягкие ковры...

Ему струя вина, ему азарт игры...

И только два лица в народе том молчали,

Во имя истинной и сознанной печали:

И были эти два – философ и поэт...

Они одни из всех молчали! Сотни лет

Прошли с тех давних пор. И нынче там в огромных

Развалинах – шакал гнездится в щелях темных

И правдою веков, великой степи в тон,

Наложен царственно несокрушимый сон...

На сторону тех двух, которые молчали,

Все перешло молчать! И из безмолвной дали

Степей явилась смерть с пескамн заодно —

Случилось то, что им казалось – быть должно!

Ночи зарождается здесь, на земле, между нами...

В щелях и темных углах, чуя солнце, таится;

Глянуть не смеет враждебными свету очами!

Только что время наступит, чтоб ей пробудиться, —

Быстро ползут, проявляясь везде, ее тени,

Ищут друг дружку, бесшумно своих нагоняют,

Слившись в великую тьму, на небесные сени

Молча стремятся и их широко наводняют...

Только не гасят они ярких звезд, их сияний!

Звезды – следы световые минувшего дня,

Искрятся памятью прежних, хороших деяний,

День загорится от их мирового огня.

_______

День опускается с неба. Глубокою тьмою

В сырость и холод чуть видными входит лучами;

Первым из них погибать! – Им не спорить с судьбою...

Но чем светлее, тем больше их бьется с тенями;

Шествует день, он на дальнем востоке зажегся!

Солнца лучи полны жизни, стремленья и красок,

Каждый на смерть за великое дело обрекся!

Воины неба, малютки без броней и касок,

Мчатся и гонят ленивые тени повсюду,

И воцаряется день и его красота...

И озаряет погибшего за ночь Иуду

И, по дороге к селу Эммаусу, – Христа!

В душе шел светлый пир. В одеждах золотых

Виднелись на пиру: желанья, грезы, ласки;

Струился разговор, слагался звучный стих,

И пенился бокал, и сочинялись сказки.

Когда спускалась ночь, на пир являлся сон,

Туманились огни, виденья налетали,

И сладкий шепот шел, и несся тихий звон

Из очень светлых стран и из далекой дали...

Теперь совсем не то. Под складками одежд,

Не двигая ничуть своих погасших ликов,

Виднеются в душе лишь остовы надежд!

Нет песен, смеха нет и нет заздравных кликов.

А дремлющий чертог по всем частям сквозит,

И только кое-где, под тяжким слоем пыли,

Светильник тлеющий дымится и коптит,

Прося, чтоб и его скорее погасили...

И что ж?! давно ль мы в жизнь вступали

И безупречны, и честны;

Трудились, ждали, создавали,

А повстречали – только сны.

Мы отошли – и вслед за нами

Вы тоже рветесь в жизнь вступить,

Чтоб нами брошенными снами

Свой жар и чувства утолить.

И эти сны, в часы мечтанья,

Дадут, пока в вас кровь тепла,

На ваши ранние лобзанья

Свои покорные тела...

Обманут вас! Мы их простили

И верим повести волхвов:

Волхвы; давно оповестили,

Что мир составился из снов!

Шли путем неведомым...

Шли тропинкой скрытою,

Бог весть кем проложенной

И почти забытою!..

В, сердце человеческом

Есть обетованные

Тропочки закрытые,

Вовсе безымянные!

Под ветвями темными

Издавна проложены,

Без пути протоптаны,

Без толку размножены...

И по ним-то крадутся,

По глубокой темени,

Чувства непонятные

Без роду, без племени...

Чувства безымянные,

Сироты бездомные,

Робкие, пугливые,

Иногда нескромные...

По небу быстро поднимаясь,

Навстречу мчась одна к другой,

Две тучи, медленно свиваясь,

Готовы ринуться на бой!

Темны, как участь близкой брани,

Небесных ратников полки,

Подъяты по ветру их длани

И режут воздух шишаки!

Сквозят их мрачные забрала

От блеска пламенных очей...

Как будто в небе места мало

И разойтись в нем нет путей?

Свевая пыль с цветов раскрытых,

Семья полуночных ветров

Несет, в пылинках, тьмой повитых,

Рассаду будущих цветов!

В работе робкой и безмолвной,

Людскому глазу не видна,

Жизнь сыплет всюду горстью полной

Свои живые семена!

Теряясь в каменных наростах

Гробниц, дряхлеющих в гербах,

Они плодятся на погостах

И у крестов, и на крестах.

Кругом цветы!.. Цветам нет счета!

И, мнится, сквозь движенья их

Стремятся к свету из-под гнета

Былые силы душ людских.

Они идут свои печали

На вешнем солнце осветить,

Мечтать, о чем не домечтали,

Любить, как думали любить...

Из домов умалишенных, из больниц

Выходили души опочивших лиц;

Были веселы, покончивши страдать,

Шли, как будто бы готовились плясать.

«Ручку в ручку дай, а плечико к плечу...

Не вернуться ли нам жить?» – «Ой, не хочу!

Из покойничков в живые нам не лезть, —

Знаем, видим – лучше смерть как ни на есть!»

Ax! Одно же сердце у людей, одно!

Истомилося, измаялось оно;

Столько горя, нужды, столько лжи кругом,

Что гуляет зло по свету ходенем.

Дай копеечку, кто может, беднякам,

Дай копеечку и нищим духом нам!

Торопитесь! Будет поздно торопить.

Сами станете копеечки просить...

Из домов умалишенных, из больниц

Выходили души опочивших лиц;

Были веселы, покончивши страдать,

Шли, как будто бы готовились плясать...

Пой о ней, голубушка певунья,

Пойте, струны, ей в ответ звеня!

Улетай, родившаяся песня,

Вслед за светом гаснущего дня.

Ты лети созданьем темной ночи,

В полутьме, предшествующей ей,

За последним проблеском заката,

Впереди стремящихся теней...

Может быть, что между днем и ночью, .

Не во сне, но у пределов сна,

По путям молитв, идущих к богу,

Скорбь земли за далью не слышна!

Может быть, что там, далеко, где-то,

В мирный час, когда бессонный спит,

Гаснет память, не влекут желанья,

Спит любовь и ненависть молчит, —

Ты найдешь покой неизъяснимый,

Жизни, смерти и себе чужда!..

И земля к своей поблекшей груди

Не сманит беглянки никогда!..

Не смейся над песнею старой

С напевом ее немудреным,

Служившей заветною чарой

Отцам нашим, нежно влюбленным!

Не смейся стихам мадригалов,

Топорщенью фижм и манжетов, —

Вихрам боевых генералов,

Качавшимся в лад менуэтов!

Над смыслом альбомов старинных,

С пучками волос неизвестных,

С собранием шалостей чинных,

Забавных, но, в сущности, честных.

Не смейся!– Те вещи служили,

Томили людей, подстрекали:

Отцы наши жили, любили,

И матери нас воспитали!

Где нам взять веселых звуков,

Как с веселой песней быть?

Грусти дедов с грустью внуков

Нам пока не разобщить...

Не буди ж в груди желанья

И о счастье не мечтай, —

В вечной повести страданья

Новой песни не рождай.

Тех спроси, а их немало,

Кто покончил сам с собой, —

В жизни места недостало,

Поискали под землей...

Будем верить: день тот глянет,

Ложи великая пройдет,

Горю в мире тесно станет,

И оно себя убьет!

Ох! Ответил бы на мечту твою, —

Да не срок теперь, не пора!

Загубила жизнь добрых сил семью,

И измает ночь до утра.

Дай мне ту мечту, жизнь счастливую,

Засветившую мне в пути,

В усыпальницу молчаливую

Сердца бедного отнести.

В нем под схимами, власяницами

Спят все лучшие прежних сил,

Те, что глянули в жизнь зарницами

И что мрак земли погасил...

Когда обширная семья

Мужает и растет,

Как грустно мне, что знаю я

То, что их, бедных, ждет.

Соблазна много, путь далек!

И, если час придет,

Судьба их родственный кружок

Опять здесь соберет!

То будет ломаный народ

Борцов-полукалек,

Тех, что собой завалят вход

В двадцатый, в лучший век...

Сквозь гробы их из вечной тьмы

Потянутся на свет

Иные, лучшие, чем мы,

Борцы грядущих лет.

И первым добрым делом их,

Когда они придут,

То будет, что отцов своих

Они не проклянут.

Нет, жалко бросить мне на сцену

Творенья чувств и дум моих,

Чтобы заимствовать им цену

От сил случайных и чужих,

Чтобы умению актера

Их воплощенье поручать,

Чтоб в лжи кулис, в обмане взора

Им в маске правды проступать;

Чтоб, с завершеньем представленья,

Их трепет тайный, их стремленья —

Как только опустеет зал,

Мрак непроглядный обуял.

И не в столбцах повествованья

Больших романов, повестей

Желал бы я существованья

Птенцам фантазии моей;

Я не хочу, чтоб благосклонный

Читатель в длинном ряде строк

С трудом лишь насладиться мог,

И чтобы в веренице темной

Страниц бессчетных лишь порой

Ронял он с глаз слезу живую,

Нерукотворную, святую,

Над скрытой где-нибудь строкой,

И чтоб ему, при новом чтеньи,

Строки заветной не сыскать...

Нет обаянья в повтореньи,

И слез нельзя перечитать!

Но я желал бы всей душою

В стихе таинственно-живом

Жить заодно с моей страною

Сердечной песни бытием!

Песнь – ткань чудесная мгновенья —

Всегда ответит на призыв;

Она – сердечного движенья

Увековеченный порыв;

Она не лжет! Для милых песен

Великий божий мир не тесен;

Им книг не надо, чтобы жить;

Возникшей песни не убить;

Ей сроков нет, ей нет предела,

И если песнь прошла в народ

И песню молодость запела, —

Такая песня не умрет!

Освещаясь гаснущей зарей,

Проступая в пламени зарницы,

На холме темнеет под сосной

Остов каменный языческой божницы.

Сам божок валяется при ней;

Он без ног, а все ему живется!

Старый баловень неведомых людей

Лег в траву и из травы смеется.

И к нему, в забытый уголок,

Ходят женщины на нежные свиданья...

Там языческий покинутый божок

Совершает тайные венчанья...

Всем обычаям наперекор чудит,

Ограничений не ведая в свободе,

Бог свалившийся тем силен, что забыт,

Тем, что служит матушке-природе...

О, не брани за то, что я бесцельно жил,

Ошибки юности не все за мною числи,

За то, что сердцем я мешать уму любил,

А сердцу жить мешал суровой правдой мысли.

За то, что сам я, сам нередко разрушал

Те очаги любви, что в холод согревали,

Что сфинксов правды я, безумец, вопрошал,

Считал ответами, когда они молчали.

За то, что я блуждал по храмам всех богов

И сам осмеивал былые поклоненья,

Что; думав облегчить тяжелый гнет оков,

Я часто новые приковывал к ним звенья.

О, не брани за то, что поздно сознаю

Всю правду лживости былых очарований

И что на склоне дней спокойный я стою

На тихом кладбище надежд и начинаний.

И всё-таки я прав, тысячекратно прав!

Природа – за меня, она – мое прощенье;

Я лгал, как лжет она, и жизнь и смерть признав,

Бессильна примирить любовь и озлобленье.

Да, я глубоко прав, – так, как права волна,

И камень и себя о камень разрушая:

Все – подневольные, все – в грезах полусна,

Судеб неведомых веленья совершая.

Ночь, блеска полная... Заснувшие пруды

В листах кувшинчиков и в зелени осоки

Лежат, как зеркала, безмолвствуя цветут

И пахнут сыростью, и кажутся глубоки.

И тот же ярких звезд рисунок в небесах,

Что мне на родине являлся в дни былые;

Уснули табуны на скошенных лугах,

И блещут здесь и там огни сторожевые.

Ударил где-то час. Полночный этот бой,

Протяжный, медленный, – он, как двойник, походит

На тот знакомый мне приветный бой часов,

Что с церкви и теперь в деревню нашу сходит.

Привет вам, милые картины прежних лет!

Добро пожаловать! Вас жизнь не изменила;

Вы те же и теперь, что и на утре дней,

Когда мне родина вас в душу заронила

И будто думала: когда-нибудь в свой срок

Тебя, мой сын, судьба надолго в даль потянет,

Тогда они тебя любовно посетят,

И рад ты будешь им, как скорбный час настанет

Да, родина моя! Ты мне не солгала!

О, отчего всегда так в жизни правды много,

Когда сама судьба является вершить,

А воля личная – становится убога!

Привет вам, милые картины прежних лет!

Как много, много в вас великого значенья!

Во всем – печаль, разлад, насилье и тоска,

И только в вас одних – покой и единенье...

Покоя ищет мысль, покоя жаждет грудь,

Вселенная сама найти покой готова!

Но где же есть покой? Там, где закончен путь:

В законченном былом и в памяти былого.

Вдоль бесконечного луга —

Два-три роскошных цветка;

Выросли выше всех братьев,

Смотрят на луг свысока.

Солнце палит их сильнее,

Ветер упорнее гнет,

Падать придется им глубже,

Если коса подсечет...

В сердце людском чувств немало...

Два или три между них

Издавна крепко внедрились,

Стали ветвистей других!

Легче всего их обидеть,

Их не задеть – мудрено!

Если их вздумают вырвать —

Вырвут и жизнь заодно...

Мне грезились сны золотые!

Проснулся – и жизнь увидал...

И мрачным мне мир показался,

Как будто он траурным стал.

Мне виделся сон нехороший!

Проснулся... на мир поглядел:

Задумчив и в траур окутан,

Мир больше, чем прежде, темнел.

И думалось мне: отчего бы —

В нас, в людях, рассудок силен —

На сны не взглянуть, как на правду,

На жизнь не взглянуть, как на сон!

Вздумал шутник, – шутников не исправить, —

Вздумал развалину строить и древность поставить!

Глупо, должно быть, развалина прежде глядела..

К счастью, что время вмешалось по-своему в дело

Что было можно – обрушило и обломало;

Тут оно арку снесло, там камней натаскало;

Тут не по правилам косо направило фриз;

Лишним карниз показался – снесло и карниз!

Дождик, шумливый работник, ему помогая,

Стукал, долбил, потихоньку углы закругляя;

Вихорь-свистун налетал, ветерочки юлили,

Камни сверлили, чтоб камни податливей были,

Зори, румяные сестры, покровы им ткали,

Светом и тенью кроили, плющом ушивали!

Розовых пуговок вкруг расплодила восковка;

Терний пролез, растолкал, проворчав: «Так мне

ловко!»

Ива сказала: «Я ветви к земле опущу,

Нy, докажите, кто может, что я не грущу!?»

Совушка-вдовушка в трещине гнездышко свила:

«Я ли покойничка мужа в ночи не любила?

Мальчики камнем подшибли его на заборе,

Тело его в огороде висит на позоре;

Я ли по муже очей своих не проглядела,

Я пучеглазою стала, когда овдовела».

Стала в развалине совушка вещей душою,

С вечера плачется, а замолкает с зарею!..

Ну и красивой же вышла развалина, право!..

Вот и строитель в углу притаился лукаво —

Статуя в землю ушла! Из-под плотной листвы

Бронзовый очерк заметен плеч, ног, головы;

Только лица не видать, будто бедному стыдно!

Но человеческий облик из зелени видно...