В первом отделе нашего исследования, после предисловия, мы указали как на те цели, которые имелись в виду при реформе полиции, так отчасти и на избранные для этого средства. Следующий отдел посвящен был исследованию, в какой мере избранные средства были выдержаны в отношении к городской, уездной, губернской и жандармской полициям, и в какой мере достигнуты были намеченные цели, причем вопрос об ответственности полиции рассмотрен был особо. В том и другом случае получился ответ безусловно отрицательный. Внутренняя политика, касавшаяся предмета нашего исследования, отличалась замечательной, чуть ли не беспримерной неустойчивостью, знаменующейся резкими переходами к радикально противоположным началам; цели же оказываются, в большей части случаев, не только не достигнутыми, но, кроме того, искаженными самым прискорбным образом до такой степени, что поступательное движение, прогрессивное начало делаются неуловимыми в густом тумане непримиримых противоречий и внутренней политики «от случая к случаю».
Этот ответ, как результат научного исследования, вполне совпадает с таким же ответом, к которому приведено было правительство исследованием практики и который дважды формулирован был официально: при назначении сенаторской ревизии в 1880 г. и при учреждении так называемой Кахановской комиссии. Тем более в таком ответе, имея в виду, что он касается оценки результатов реформенной деятельности, нельзя не видеть явления необычайного, чрезвычайно знаменательного в истории вообще, в истории же полиции – в особенности. Искать объяснения этому явлению, как это делали и делают некоторые, в афоризмах, что «слишком поспешный опаздывает так же, как и слишком медленный», или что «стремясь к лучшему, часто губим мы и хорошее», по меньшей мере, ненаучно, так как вместо объяснения предлагается одно только голое порицание, нисколько не содействующее раскрытию тех именно внутренних и внешних причин, которые привели к отрицательному результату, формулированному в данном отрицательном ответе.
Внутренние причины явились прямым порождением тех условий, при которых разрабатывались все реформы прошлого царствования. Нет и не было никогда реформ совершенных, а потому не только не удивительно, а совершенно естественно, что в быстро следовавшие одно за другим реформенные законоположения вкрались более или менее существенные ошибки, которые обусловливались, с одной стороны, бюрократическим порядком разработки большей части этих законоположений, с другой – явным и тайным противодействием со стороны тех лиц и общественных групп, интересы которых существенно затрагивались этими реформами, или же – независимо от интересов и вообще своекорыстных видов – взгляды которых не согласовались с началами, положенными в основании реформ, так как при одинаковом стремлении к добру можно резко расходиться в выборе средств для достижения общей цели. Влияние этих чреватых последствиями условий было, разумеется, весьма различно, но во всяком случае ими порождены те погрешности, которые с самого начала выразились в реформах и которые заключались в неудачных компромиссах, отступлениях от основных начал, непрактичности некоторых законоположений, смешении разнородных принципов, неравномерности разработки частей и т. п. Отрицательное воздействие этих погрешностей, конечно, неизбежно до тех пор, пока они остаются незамеченными и не устраненными; но в настоящее время, благодаря энергическим усилиям единичных лиц, общества и правительства, погрешности эти найдены, на них указано и отчасти изысканы средства для устранения их. Поэтому, упомянув только о существовании этих внутренних причин, мы пройдем их мимо, а остановимся на причинах второй категории – на причинах внешних, тем более, что воздействие их, будучи более интенсивным и экстенсивным, оказывает на реформы наиболее пагубное влияние, до такой степени, что от реформ могут остаться только принципы, парящие над жизнью, но не проникающие в нее; а так как принципы эти были облечены в форму закона, то всё более и более отступающая от них практика окрашивается всё гуще и гуще оттенком незакономерности. Отсюда неизбежные неудовольствие, шатание, резкие противоречия и нетерпеливая погоня за лучшим, не изведав еще хорошего…
В числе внешних причин, т. е. не в самих реформах заключающихся, первенствующее место принадлежит, несомненно, тому самому явлению, господством которого с удивительной последовательностью ознаменовывается всё историческое развитие русской полиции, начиная с момента возникновения ее в 1718 г. и кончая началом эпохи реформ. Явление это заключается в признании за полицией значения не столько учреждения с определенной задачей[50], сколько известной формы действия, которой приписывается такое огромное положительное значение, что, с одной стороны, ей постоянно отдается предпочтение перед всеми другими формами действия, с другой же – на нее уполномочивается возможно большее число органов не только полиции, но и администрации и даже судебного ведомства. Полицейскому предупреждению и пресечению и, в особенности, полицейской репрессии неизменно отдается преимущество перед всеми другими средствами борьбы со злом, и чем интенсивнее зло, тем большее значение придается полицейской форме действия – именно полицейской, а не судебной или какой-либо другой, причем вера в безусловную целесообразность этой формы и во все преимущества ее до того незыблема, что никакие указания опыта не могут поколебать ее. Обнаруживается зло: тотчас же ему противопоставляется полицейская форма действия – полицейские предупреждение и пресечение и полицейская репрессия; зло не исчезает, а усиливается: усиливается та же форма действия; зло делается еще интенсивнее и экстенсивнее: то же делается и с полицейской формой действия и т. д., как бы упуская из виду, что есть еще другие, несравненно более действенные и менее опасные средства борьбы со злом, и что самое усиление последнего могло быть вызвано именно преимущественным применением этого обоюдоострого орудия борьбы.
[…]
Указанное резкое и неотступное предпочтение, оказываемое полицейской форме действия перед всеми другими средствами борьбы со злом, разумеется, не могло остаться безрезультатным и не отразиться на общих ходе дел и на развитии реформ, требовавших, в особенности на первых порах, особенно бережного отношения к ним. Результат же этот в данную эпоху, как и во все предшествующие, был отрицательный, так как от полиции требовали и требуют большего, чем она может дать. Правительство тщетно возлагает свои упования на полицейскую практику, бессильную оправдать эти упования, полиция же должна рано или поздно сознать свое неловкое положение пигмея, которому поручают двигать каменные горы. Бессилие пигмеев приходиться возмещать увеличением личного состава их и снабжением их тяжеловесным оружием, которое нередко бывает им не по силам. В данном случае как бы упускается из виду, что против зла можно бороться не одними только отрицательными мерами, но и положительными, и что в числе первых из них полицейские меры суть не только не единственные, но даже и не главнейшие. При оценке практического значения полицейской формы действия следовало бы вспоминать иногда о той палке, о которой пишет в своих мемуарах Гейне, что хотя она была желтой, но когда ею били, то она оставляла на теле следы сине-багровые. Полицейская форма действия обладает совершенно таким же свойством, а потому пользование ею требует значительной осторожности, тем более, что в данном случае удары наносятся всему общественному организму, врачевание которого одной лишь полицейской омнипотенцией, не только не приноровленной, но даже прямо враждебной успешному росту этого организма, не менее ошибочно и опасно, чем врачевание физического организма, при заведомом невнимании к гигиене, одними лишь героическими средствами.