Марк и его старший брат Петя ненавидели отца. Петя презирал его всем сердцем за бесконечные побои, допросы, запреты на прогулки, игру на гитаре. Одним словом – все, что лишало его свободы проявления. Когда отец приходил домой, он пытался прикрыться уроками, чтобы не пересекаться с ним на кухне и не вести разговор. Петя не мог смолчать на замечания отца, за что расплачивался «рукопожатиями» старшего по званию. Марк же был молчуном. Но от побоев отца его это не спасало.
Брюки, купленные около месяца назад, болтались на бедрах. «Совсем исхудал от экзаменов, – сетовала мать, – может, хоть ремнем подхватишь их, чтоб не потерять?» Марк никогда не носил ремни, но носил шрамы от их упругих прикосновений, которые отец старательно размещал на его теле, как художник краски на полотне. Он боялся ремня с детства, и от одного его вида бросало в ужас. Марк давно решил бежать от всех ремней, которыми было заколочено его детство. Осталось только сдать экзамены и дождаться дня рождения, когда ему исполнится восемнадцать. Тогда он сможет взять жизнь в свое распоряжение. Он ждал этого, как ракета перед запуском, отсчитывая дни и минуты. Эта мысль спасала его, как ремень безопасности во время аварии.
В этом мире он больше всего ненавидел отношение людей к условностям, которое проявлялось в цифрах. К примеру, «пятерка» это признак отличности, «двойка» – ты полный лузер. В семнадцать лет ты еще не достаточно взрослый, а в восемнадцать уже вполне. То есть за триста шестьдесят пять дней есть возможность набраться опыта, пятерок и двоек. А в сущности, многие в свои сорок такие же безмозглые, как и в семнадцать. И сейчас условные семьдесят три дня отделяли его от того момента, когда он может купить себе билет на поезд или самолет без разрешения родителей. В его случае – отца. Мать жила без права на голос.
Однажды он уже пытался убежать из дома. Ему было четырнадцать. Но тогда он не продумал план, не взял никаких вещей, еды и самое главное – денег. Провел три дня на озере, закоченел от голода и вернулся домой, где его встречал ремень, застегнутый на дополнительную дырку из-за избыточной любви хозяина к себе. Этим ремнем, в котором проявлялась вся забота к сыновьям, отец и отхлестал его за то, что «столько сил в тебя вложили с матерью, не спали ночами, зарабатывали на лучшее будущее». Тогда он решил окончательно, что оставит место, где так бурлила «любовь» и выжигала своей силой все сердце.
Он откладывал деньги, которые мать давала ему на столовую. За три года такой экономии он скопил несколько десятков тысяч рублей. Самое сложное было прятать их в разных местах: в карманах курток, которые висели в гардеробе, в зимних ботинках, в коробке с книгами, которая стояла на шкафу. В других местах прятать было опасно – ремень часто слетал с дополнительной дырочки и рассекал воздух, как сабля, сметая мебель и вещи на своем пути. А последнее время метания ремня не прекращались. Отец устраивал скандалы по любому поводу: невымытая чашка, которая тут же летела в стену, почему не читаешь энциклопедию, я тебе ее еще на Новый год подарил, почему у нас вечно нет яиц на завтрак, я и так устаю…
Минута молчания наступила только тогда, когда погиб Петя в автокатастрофе. На время отец отстал от Марка, но всю злость перенес на мать. На нее посыпались бесконечные обвинения, что она не воспитывала детей, не следила за ними, он целыми днями работал на общее благо, а она сидела дома.
Жизнь стала невыносимой. Марк начал тайком продавать вещи, которые принадлежали Пете: плеер, кассеты и значки «Нирваны» и группы «Кино». На память о брате он оставил блокнот, в котором на первой странице было написано: «Смерть стоит того, чтобы жить. А любовь стоит того, чтобы ждать». Он спрятал его в один из внутренних карманов рюкзака, с которым ходил везде.
Теперь после школы он не торопился домой. Траурный склеп квартиры выдавливал все живое внутри, как желток с белком из скорлупы при приготовлении яичницы. Дома пахло корвалолом, слезами и грязной посудой.
Марк тихо зашел домой. Не раздеваясь, прошел в свою комнату и сел на стул. Ему стало холодно, будто в одну секунду распахнули все двери и окна. Его пробрала дрожь, он передернулся и вскочил с места. Внутри выли волки, и он готов был завыть вместе с ними. Он метался взглядом по комнате, не зная, что схватить или выкинуть. Или самому выкинуться из окна. Но что-то надо было сделать. Не помня себя, он схватил гитару и выбежал из дома. Он бежал в переход, в котором Петя втихаря от отца пел песни и играл на гитаре. Марк встал в проходе и ударил по струнам. Он пел с закрытыми глазами, его лицо стало красным от кричащего комка боли в груди. Он пел до тех пор, пока комок не растаял. После сел на пол и почувствовал, что пальцы онемели и он не может ими шевелить. Рядом сидел бездомный и что-то говорил про деньги. Марк посмотрел в сторону и увидел несколько бумажных купюр и мелочь. Прохожие положили их на пол. Он посмотрел на человека и сказал: «Возьми себе. Купи чего-нибудь пожрать».
За три недели до окончания экзаменов Марк почувствовал перемены в отце. Он стал спокойнее. «Будто чует, гад, что скоро свалю», – думал сын.
Отец страдал от своего гнева, злости и неиссякаемой жажды контроля над всеми, но боялся признаться себе в этом. Его мучила совесть, что он не может поговорить с сыновьями о чем-то отвлеченном, не относящемся к учебе. Не может не контролировать и поучать их. А теперь старшего сына не стало, и он ничего не мог изменить. Он чувствовал и знал, что все ненавидят его, и от этого ненавидел их еще больше. «Что они, не видят, что мне тоже плохо?» В нем боролись угрызения совести, не выплеснутые, как помои, эмоции, неоправданные ожидания и чувства стыда за свою жизнь и за жизнь ушедшего из жизни сына. Он раскаивался и проклинал себя. Дырка в ремне на одно деление стала ближе к пряжке.
Отец и сын редко пересекались на кухне. Марк либо ел в своей комнате, либо вообще не ел. Но в это утро отец будто специально подкараулил, когда Марк появится на кухне.
– Сегодня поздно вернусь. Дело в суд допоздна будем готовить. Ах, черт, опять галстук в кофе замочил, – сказал он.
– Высохнет через пять минут, – не глядя на отца, ответил Марк.
– Да, ерунда, не заметно даже, – отец искоса наблюдал за сыном и пытался завести диалог. – Кофе какой-то жженый сегодня. Ты не находишь?
– Я чай пью. Всегда. Иногда какао, но это только по особым случаям.
– По каким, например?
– Когда нужно поднять настроение.
– А у меня от молока изжога, поэтому не пью какао, – отец замолчал, не зная, что добавить. – А у тебя какие планы на сегодня?
– Изжога у тебя не от молока. Не спирай на напиток, – глядя в окно, ответил Марк.
– А от чего же? Может, ты у нас врачом стал?
– Не нужно быть врачом, чтобы знать причины ТВОЕЙ изжоги. Она у тебя с рождения. И ты всю жизнь плещешь ею направо и налево. Остановиться не можешь.
– Ах, вот как, – отец встал из-за стола. – С рождения, говоришь?
Его голос задрожал, и рука дернулась наверх, готовясь к удару, но замерла.
– Да у меня язва образовалась от тебя. Слышишь, от тебя! – он подошел ближе к сыну, размахивая руками.
– Не смеши меня! Твои крики и оскорбления больше не действуют на меня! Пытаешься стать примерным отцом после того, как уничтожил мое детство побоями, унижениями, скандалами, синяками – могу продолжать до бесконечности! Только я больше не собираюсь все это терпеть! Времена изменились – теперь я могу дать тебе сдачу! – Марк замахнулся на отца. – Ты не представляешь, как я хочу врезать по твоей убогой физиономии и размазать ее по стене.
– Ну, так врежь, врежь! Давай, прям в глаз. Или куда я там тебя бил? Давай, врежь мне!
Марк пнул стул ногой, тот отлетел в сторону.
– С удовольствием, но сдержусь. Не хочу сесть из-за такого ублюдка, как ты, и потерять оставшуюся жизнь! – он толкнул отца, тот завалился на стол. Сын выбежал из кухни.
Марк решил, что из вещей возьмет только запасные джинсы, две футболки, пару носков и куртку с кепкой.
В то утро он проснулся от голоса матери. Они с отцом что-то обсуждали на кухне. Вставать не хотел, чтобы не встречаться с ним. «Дождусь, когда уйдет», – решил про себя.
Ушел.
Марк встал. Оделся. Умылся. Дома, казалось, никого не было. Мама была в своей комнате. Молилась, наверное. Он пошел на кухню. Налил себе чай, намазал хлеб с маслом и стал есть.
Мама вошла на кухню незаметно, словно воздух.
– Ты собрался куда-то? – она смотрела на него, теребя в руке платок, в котором молилась.
– Да, собрался.
– А вернешься когда?
– Вернусь? Скорее всего, вечером, – дожевывая, сказал Марк.
– В университет, наверное, поехал, да?
– Да, мам. Ты иди, отдыхай. Не беспокойся за меня. Я справлюсь.
Она стояла в двери и пристально смотрела на него как будто издалека.
– Приняли твои документы?
– Приняли, мам, – он встал, подошел к ней и обнял. – Меня везде примут. Ты же знаешь, что я умный.
Он улыбнулся, и на ее лице проявилась незаметная ниточка улыбки. Она пошла в спальню.
Через час Марк был на вокзале. До отправления поезда было шесть часов. Он решил их провести здесь среди людей. Чтобы скоротать время, он взял с собой журнал, но ему не читалось. Его одолевали сомнения. Ехать на поезде было слишком в открытую. При заявлении в полицию его быстро вычислят. «Ступил я насчет поезда. Они сразу по базе увидят, куда я уехал, – размышлял он. – Может тогда сойти на другой станции? Это вариант. А если менты будут ходить? И что? Чего паникуешь без повода?» Так он сидел и размышлял, наблюдая, как меняются цифры на табло, как один поезд уезжал и на это место прибывал другой. В этот момент ему захотелось стать машинистом – ехать и смотреть только вперед. Он уже ощущал это волнительное состояние свободы во всем теле.
Он выбежал из здания вокзала и побежал, сам не зная куда. Но он чувствовал, что ехать на поезде было рискованно. Он сел в автобус и поехал в сторону, где начиналась трасса. Марк принял решение ехать автостопом. Куда? Уже не важно. Но подальше от этого города.
Он шел по трассе и голосовал. В какой-то момент ему показалось, что сейчас покажется машина отца и он схватит его. Вскоре рядом с ним остановилась фура, и водитель взял его на борт. Марку стало тепло внутри, будто кто-то накинул теплый плед на плечи. Он сидел и смотрел вперед, как машинист. В какой-то момент глаза зацепились за зеркало заднего вида. Он смотрел, как быстро скрывается город позади, пряча сутулые постройки. Он выпрямился, отодвинулся чуть правее, чтобы больше не смотреть в зеркало.
Через несколько километров водитель остановил фуру. Сказал, что надо проверить что-то в двигателе. Марк вышел с ним. Он смотрел на лес и ни о чем не думал. На трассе было тихо. Потом водитель сказал, что что-то произошло с каким-то ремнем, но дело пустяковое и он поменяет его в два счета. Через двадцать минут водитель поменял старый ремень на новый, Марк залез в кабину, пристегнулся ремнем безопасности, и они продолжили путь.