Человек подбежал к нам и, задыхаясь, крикнул:
– Капитан Рэйф Перси! Губернатор узнал вашу лошадь, когда вы проезжали через перешеек. Он приказывает вам немедленно явиться к нему.
– Но где он? И где все остальные? – спросил я.
– В форту и на берегу возле него. Ах, добрые господа, какой ужасный день!
– Ужасный день? – воскликнул я. – Да что тут стряслось?
Я уже узнал человека, с которым разговаривал: это был один из слуг коменданта форта, редкостный трус. От страха он совсем потерял голову.
– Они заряжают пушки! – проблеял он дрожащим голосом. – Мы все пропали! У нас-то и пушек порядочных нет… Разве нам их одолеть?
– Да кого «их»? – вскричал я, теряя терпение.
– Там уже раздают пики и сабли! Ох, горе, от одного вида холодного оружия мне всегда становится худо!
Я выхватил кинжал и помахал им перед его носом:
– Ну как, тебе уже стало худо? Сейчас станет еще хуже, если не объяснишь, что здесь происходит.
Он отпрянул назад и, выпучив глаза, прохрипел:
– На нас идет большой корабль! Огромный! А пушек на нем! Одних кулеврин40 десяток, а фальконетов41 и прочих пушек помельче и вовсе не счесть!
Я взял его за шиворот, приподнял и потряс.
– Они привезли своих папистских попов! – выдавил он из себя, когда я опять поставил его на землю. – Завтра нас всех будут пытать на дыбе! А потом отправят на галеры.
– Стало быть, к нам наконец пожаловали испанцы, – заключил я. – Ладно, идем.
У форта царила невообразимая сутолока. В распахнутые ворота торопливо входили члены Совета колонии, депутаты нашей Палаты и офицеры, а перед воротами, на берегу реки, толпилось взбудораженное население. Плантаторы из первопоселенцев, колонисты, прибывшие вместе со Смитом и Дэйлом, арендаторы и слуги, женщины и дети, негры, паспахеги, французские виноградари, голландцы с лесопилок, стеклодувы-итальянцы – все они переходили с места на место, громко переговаривались и все как один глядели в ту сторону, где река Джеймс впадала в океан. Сквозь разноголосый гомон до меня доносилось: «Испанцы! Инквизиция! Галеры!» То были слова, раздававшиеся чаще всего, когда у побережья Виргинии появлялись неизвестные паруса.
Однако где же он, этот испанский корабль? У берега теснилось множество мелких судов: яликов, шлюпов, шхун, дальше стояли на якоре три корабля Виргинской компании: «Тигр», «Счастливое возвращение» и «Любимая» (грузоподъемность самого большого из них, «Счастливого возвращения», составляла всего лишь восемьдесят тонн). По палубам бегали матросы, слышались зычные команды капитанов, но вокруг, насколько видел глаз, не было ни одного чужого судна: ни военного корабля, ни галеона с тремя ярусами готовых к бою пушек и реющим на мачте желтым штандартом – ненавистным флагом Испании.
Я соскочил с коня и, оставив его и мистрис Перси на попечение Спэрроу поспешил к форту. Когда я проходил через ворота, меня окликнули. Я обернулся и, увидев мастера Пори, остановился, чтобы подождать его. Веселая физиономия нашего спикера была багрово-красной, он страшно запыхался и с трудом переводил дух.
– Когда до меня дошла весть об испанцах, я был на перешейке, – проговорил он. – Пришлось бежать через весь город, и теперь я все никак не могу отдышаться. Да, туго нам придется!
– А по-моему, это просто очередная ложная тревога, – ответил я. – Уж сколько раз у нас кричали: «Караул! Испанцы!», а потом оказывалось, что зря.
– На этот раз все точно. Дэвис послал из Элджернона нарочного с известием и велел ему скакать сюда во весь опор. По дороге тот видел корабль, перегнал его и говорит, что он и вправду очень велик. Слава богу, ночью был мертвый штиль, а то испанцы застали бы нас врасплох.
Шума за палисадом форта хватало, но порядка там было куда больше, чем снаружи. На равелинах, у наших трех кулеврин и немногочисленных фальконетов, хлопотали канониры; в одном месте комендант форта, капитан Уэст, раздавал желающим кирасы, кольчуги, мушкеты, алебарды, шпаги и луки, в другом его жена, дама очень храбрая и воинственная, надзирала за приготовлением огромного котла кипящей смолы.
У каждой бойницы уже стоял стрелок, а через западные ворота валила орда невольных оккупантов: коров, свиней и домашней птицы, которых, вопя во все горло, подгоняли мальчишки.
Пробираясь сквозь толчею, я направился туда, где расположился губернатор. Окруженный членами Совета колонии и депутатами Палаты, он сидел на пороховой бочке и громовым голосом отдавал приказы.
– А, вот и капитан Перси! – воскликнул он, заметив меня. – Вы-то мне и нужны. Для вас война – дело привычное, вот и научите, как побить этих испанских нахалов.
– Тут нечему учиться, сэр, – сказал я. – У англичан это получается само собой. Однако вполне ли вы уверены, что нам и впрямь представился случай поразвлечься?
– На сей раз нет никаких сомнений, – ответил он. – Ночью этот корабль вошел в устье; Дэвис подал ему сигнал остановиться, потом приказал дать пушечный выстрел поверх его палубы, но тот продолжал плыть как ни в чем не бывало. Конечно, тогда было темно и рассмотреть его как следует не удалось, но если корабль не вражеский, то почему он не остановился, чтобы заплатить подать на содержание форта? К тому же мне доложили, что водоизмещение у него не меньше пятисот тонн, а такие большие суда никогда еще в наши воды не заходили. Поскольку ветра почти не было, к нам тотчас отправили нарочного, надеясь, что он сможет опередить врагов и предупредить нас. В Бэссиз-Чойсе нарочный пересел на свежего коня и на рассвете обогнал-таки неприятельский корабль. На реке был туман, и он смог разглядеть только одно: что корабль очень большой и что на нем три яруса пушек.
– А какой на нем был флаг?
– Никакого.
– Да, – сказал я, – это подозрительно. Как бы то ни было, мы правильно сделали, подготовившись к встрече. Их тут ждет горячий прием.
– А между тем кое-кто советует мне сдаться, – продолжал губернатор. – Есть тут по крайней мере один, которому хочется, чтобы я отправил «Тигр» вниз по течению с белым флагом и с моей шпагой.
– Где он? – вскричал я. – Уверен, что он не англичанин.
– Я такой же англичанин, как и вы, сэр! – тотчас откликнулся джентльмен, в котором я узнал своего недавнего знакомца – мастера Эдварда Шарплеса. – Хорошо вам, шальным забиякам из Нидерландов, толковать о сопротивлении испанцам, у которых бойцов вдвое больше нашего, а пушек столько, что они всё здесь могут разбомбить в пыль. Но люди умные понимают: при таком соотношении сил лучше всего сдаться.
– А трусливым законникам-крючкотворам лучше всего помалкивать, когда говорят мужчины и солдаты, – не остался в долгу я. – Мы тут собрались не за тем, чтобы заключать договор с дьяволом, так что стряпчие нам не нужны.
Офицеры и канониры захохотали, но мастер Эдвард Шарплес продолжал гнуть свое: страх перед испанцами сделал его очень храбрым со всеми остальными.
– Они сотрут нас с лица земли! – стенал он. – Не оставят в Америке ни одного англичанина! Их кулеврины разнесут этот форт в щепки, они разорвут нас в клочья своими гранатами, скосят картечью! – Тут его голос сорвался на визг, и он весь затрясся, как в приступе лихорадки. – Да что вы все, спятили?! Ведь на нас идет Испания, богатейшая, могущественная Испания, которой подвластен весь Новый Свет!
– А сражается с нею Англия! – крикнул я. – Да устыдись же ты наконец и придержи язык!
– Если мы сейчас же сдадимся, они нас отпустят, – проскулил он. – Мы сможем сесть в лодки и добраться до Бермудских островов. Они нас отпустят, отпустят!
– Прямиком на галеры, – пробормотал Уэст.
Шарплес решил попробовать другое средство:
– Подумайте о женщинах и детях!
– Как раз о них мы и думаем, – сурово ответил я и в сердцах добавил: – Замолчи же наконец!
Губернатор, человек храбрый и честный, встал со своей пороховой бочки.
– Ваши рассуждения не имеют отношения к делу, мастер Шарплес, – сказал он. – По-моему, всем ясно, в чем состоит наш долг, а сильны мы или слабы, значения не имеет. Здесь позиция, которую нам надлежит оборонять, и мы либо удержим ее, либо умрем. Да, нас мало, но мы – Англия в Америке, и мы отсюда не уйдем. Здесь пятое королевство нашего короля42, и мы отстоим его. Так что положимся на Бога и будем драться до конца.
– Аминь, – сказал я.
– Аминь, – хором повторили члены Совета, депутаты Палаты и вооруженные поселенцы, сгрудившиеся вокруг.
Тут в толпе послышались взволнованные возгласы, и наблюдатель, стоявший на большой кулеврине, закричал: «Вижу парус!» Мы все как один посмотрели в сторону устья и действительно увидели плывущий к нам корабль. Налетевший с моря сильный ветер дул ему в корму, и расстояние между нами быстро сокращалось. Однако пока можно было различить лишь одно: что корабль действительно очень велик и что на нем подняты все паруса.
Толпа, стоявшая снаружи, хлынула в ворота палисада. Не прошло и десяти минут, как женщины встали в линию, готовые заряжать и подавать мушкеты, дети укрылись от обстрела, мужчины построились, канониры заняли свои места у орудий, а на флагштоке взвился английский флаг. Я сам поднял его и продолжал стоять рядом, когда ко мне подошли мастер Спэрроу и моя жена.
– Все женщины вон там, – сказал я ей. – Идите лучше к ним.
– Я предпочитаю остаться здесь, – ответила она. – Я не боюсь. – Ее голова была гордо поднята, щеки раскраснелись. – Мой отец сражался с Великой Армадой43. Добудьте для меня шпагу у того человека, что их раздает.
Наблюдатель, стоявший на кулеврине, крикнул:
– Корабль огромный, все пятьсот тонн, а то и больше! О господи, сколько у них пушек! А верхняя палуба срезана!
– Тогда это наверняка испанцы! – воскликнул губернатор.
Внезапно толпа иностранцев, кабальных слуг и ссыльных преступников взорвалась громкими выкриками, и, вглядевшись, мы различили в ее гуще Шарплеса: он взгромоздился на бочку и что-то говорил, бурно жестикулируя.
– «Тигр», «Любимая» и «Счастливое возвращение» выходят им навстречу! – доложил наблюдатель.
Англичане встретили эту весть приветственными криками, а разноперый сброд, собравшийся вокруг Шарплеса, – воплями и стенаниями. От дикого страха адвокат утратил остатки стыда.
– Много ли пушек на этих суденышках? – визжал он. – По паре жалких фальконетов и по горстке мушкетов, и с этим они смеют атаковать огромный военный корабль! Да он их раздавит и не заметит! Пустит ко дну одним выстрелом! В «Тигре» всего сорок тонн, а в «Любимой» – шестьдесят… Вы все безумцы! Вы тронулись рассудком!
– Иногда количество побивается качеством, – заметил Уэст.
– Ты что, никогда не слышал о «Согласном»? – крикнул с равелина один из канониров.
– Или о «Королевском купце»? – подхватил другой.
– Или о «Мщении»? – прогремел голос мастера Джереми Спэрроу. – Коли тебе невмоготу здесь оставаться, трус, пойди повесься или доберись вплавь до испанцев и смени свои мокрые штаны и камзол на санбенито44. Нам ли бояться этих чванливых донов? Пусть являются, пусть стреляют, пусть высаживаются – здесь, в Виргинии, мы проучим их так же, как проучили в сражении под Кале!
В той битве испанцам мы задали жару:
Большой «Сан-Фелиле» дотла мы сожгли,
А два корабля: «Сан-Андрее» с «Сан-Матео»
Под флагом английским с собой увели.
– И с этим кораблем мы сделаем то же самое! Потопим или захватим и пошлем сражаться против таких же испанских галеонов45 и галеасов46.
Флейты свистят, барабаны бьют,
В бой на врага англичане идут!
Голос мастера Спэрроу был так мощен, а вид так величествен, что взоры всех присутствующих обратились к нему. Поверх своего некогда черного, а ныне изрядно порыжевшего камзола он натянул кирасу, еще более рыжую от ржавчины, на его густых волосах сверкала каска, которая была ему на несколько размеров мала, на поясе висел древний палаш, а в руке он сжимал пику. Внезапно выражение веселой бесшабашности исчезло с его лица и сменилось другим, более подобающим его сану.
– Наше дело правое, братья! – вскричал он. – Не только Англию защищаем мы здесь; мы защищаем всех тех, кто любит закон и свободу и боится Бога. Господь не оставит своих верных слуг и не отдаст этот девственный мир Антихристу. Наша колония – закваска, на которой должно взойти все тесто, и Всевышний оградит нас от врагов наших и укроет дланью своей. Бог битв, Бог Англии, Бог Америки, услышь нас! Помоги детям Англии, спасающим Новый Свет!
В начале этой речи Спэрроу уронил свою пику на землю и воздел сжатые руки к небесам, но, закончив, тотчас поднял оружие, расправил плечи и откинул голову назад. Коснувшись рукою флагштока, он посмотрел вверх, на английский флаг, развевающийся на ветру, и весело воскликнул:
– По-моему, он здорово смотрится так высоко, на фоне этого голубого неба, правда, друзья? Давайте сделаем так, чтобы он реял здесь всегда!
В ответ грянул восторженный рев, заставивший трусов если не устыдиться, то, по крайней мере, замолчать. Что до мастера Эдварда Шарплеса, то он поспешно юркнул за спины женщин.
Громадный корабль между тем приближался, с каждым мгновением становились все больше и больше его белые паруса и все виднее – угрожающий оскал многочисленных пушек. На шкафуте47 толпились матросы, но на мачтах не было ни флага, ни вымпелов.
Над палубой «Тигра» поднялось облачко дыма, и ядро одного из двух его крохотных фальконетов пронеслось сквозь такелаж нашего непрошеного гостя. В толпе поселенцев-англичан раздались крики «ура!» в честь храброго экипажа маленького суденышка.
– Праща Давида48! – воскликнул мастер Джереми Спэрроу. – Теперь очередь Голиафа с его тяжелыми пушками.
Но орудия большого корабля молчали. Вместо выстрелов с его палубы донеслось нечто очень похожее на дружный многоголосый хохот. Внезапно все его стеньги49 и реи50 расцветились красно-синими вымпелами, а на корме заплескался большой флаг с перекрещенными крестами Святого Георгия и Святого Андрея51. Одновременно труба, флейта и барабан оглушительно заиграли «Да здравствует старый добрый эль».
– Боже мой, это же английский корабль! – вскричал губернатор.
Так, с развевающимися флагами, под звуки музыки и неумолкающего смеха он подплывал к нам все ближе и ближе. «Тигр», «Любимая» и «Счастливое возвращение» больше не стреляли в него, они развернулись и превратились в корабли сопровождения. Наблюдатель, хмурый старый морской волк, прибывший в Виргинию вместе с Дэйлом, спрыгнул со своей кулеврины и со всех ног бросился к губернатору.
– Я узнал его, сэр! – закричал он. – Я был в сражении при Кале и знаю точно: это «Санта Тереса», мы тогда захватили ее и отправили королеве. Раньше этот корабль и правда принадлежал испанцам, но теперь он наш, английский.
Тут ворота форта распахнулись, и поселенцы в радостном возбуждении снова повалили на берег реки. Я очутился рядом с губернатором; его честное лицо выражало крайнее замешательство.
– Что вы об этом думаете, Перси? – спросил он. – Компания не посылает кабальных работников, учеников, ссыльных или девушек на таких судах. Да и губернаторов тоже. Это королевский корабль, дело ясное, но что он здесь делает – вот в чем вопрос. Зачем он сюда пожаловал и кого привез?
– Скоро узнаем, – отвечал я. – Они уже отдают якорь.
Через пять минут с корабля спустили шлюпку с четырьмя гребцами. На ее корме сидел высокий, роскошно одетый мужчина с черной бородкой и румяным лицом. Шлюпка ткнулась носом в песок футах в двухстах от того места, где, озадаченно глядя на нее и на огромный корабль, стояли губернатор, члены Совета колонии, чиновники Компании и горстка прочих. Человек, сидевший на корме, соскочил на берег, огляделся и направился в нашу сторону. Шел он не спеша, так что у нас было достаточно времени, чтобы оценить богатство его костюма: камзола с разрезами, отделанными алой тафтой, и плаща с такой же алой тафтяной подкладкой, а также надменную величавость поступи и осанки и необычайную красоту его цветущего лица.
– Первый раз в жизни вижу такого красавца! – воскликнул губернатор.
Стоявший рядом мастер Пори шумно втянул в себя воздух, потом так же шумно выдохнул.
– О да, лицо у него красивое, – согласился он, – однако о делах его этого не скажешь. Этот джентльмен – лорд Карнэл, последний фаворит короля.