А на следующий день, после этого сна, попался мне по дороге дряхлый, беззубый колдун. Бродячими колдунами в наших краях становятся старики, обманувшие свое племя. Все думают, что они, давно насытив желудок аллигатора, всплыли и осели жирным дерьмом на прибрежных заливных лугах, а они скитаются по дорогам и морочат путникам голову за кусок пресной лепешки. Вот такой колдун пристал ко мне по дороге, испросив разрешения прокатиться в тени моей кибитки. Он был настолько худым и легким, что мы с козой не заметили особой разницы, таща за собой кибитку, что с ним, что без него. Зато этот колдун пел песни, которые даже мне еще неведомы и наврал кучу новых сказок. И теперь, если мы с племенем заглянем на тот базар, где еще не так давно бывали, мне будет чем развлекать людей не боясь повториться. И я счел своим долгом разделить трапезу на привале с этой дряхлой развалиной.
– Ты, сынок, вырос на редкость добрым юношей. Я рад, что дожил до встречи с тобой. Теперь душа моя спокойно может отлетать за хребет Каменного Ящера, на белоснежную вершину горы Дзеб. Я развлеку тебя своей последней сказкой. Ты не сын племени Рогуш. Ты мой сын. А я Хал, сын племени Чар с долины подножья горы Дзеб. Мы целители и шептуны. Когда-то отец твоей матери, которого я вылечил от смертельных ран полученных от самки леопарда, силой захватил моих сородичей и продал на базаре своего города рабами к чужим людям. А меня оставил жить у себя. Я бы сумел сразу бежать, но его младшая дочь стала потихоньку петь мне завлекательные песни, а я был молод и безрассуден, о чем не стоит жалеть теперь, ведь от этого безрассудства родился ты. Я сам принимал роды у твоей матери, но не смог ее спасти и она умерла. А когда ты открыл глаза и закричал – я понял, что находясь рядом, при тебе, очень скоро выдам твое истинное происхождение. Поэтому я выхаживал тебя, пока ты не стал бегать, не держась за мои одежды, а после ушел. С тех пор и странствую с мечтою свидеться с тобой, лечу людей и вспоминаю твою мать. Сердце мое так устроено, что ни одна больше женщина не смогла меня завлечь. Племя Рогуш смелые, добрые и безрассудные люди, но оставь их. Ты не вор и не мошенник, ты лекарь по природе своей. Наше племя должно возродиться. Возвращайся к горе Дзеб. Моя душа уже обретает крылья, она будет вести тебя самым коротким и безопасным путем. Тело мое запихни в ствол разбитого молнией дерева, пусть его растащат змеи, ящерицы и крысы. Прощай, сын мой, и до встречи. – Так сказал колдун и умер, не доев угощения и не допив моего вина.
Откуда и куда они плывут, эти белые облака? Наверное, с той самой вершины горы Дзеб. Вот еще верить первому встречному колдуну! Старик наплел тут, под конец своей жизни, скорее всего, для того, чтобы я не бросил его тело на дороге, а непременно запихнул в тот самый ствол разбитого молнией дерева. Может ему неприятно будет, если потом его обглоданный череп какой-нибудь весельчак станет пинать, от скуки, ногами. Я и сам частенько соблазнялся таким занятием, ни капельки не заботясь, что душа мертвеца обижена и досадует. Ну и схороню я его в этом стволе, хотя бы за то, что мне досталась его штопанная торба, в которой завалялось, довольно приличное количество, кремниевых камушков для высекания огня, пара плошек из обожженной глины и много маленьких человечьих и звериных фигурок из железного камня.
Эта гора Дзеб там, где от нашей заповедной пещеры есть тропинка, не та, по которой мы приходим и уходим, а другая, которая ведет дальше, за скалы, через страну павианов. Ветер странствий дует мне в спину, до пещеры ходу еще семь дней и семь ночей, а по дороге еще два селения, в которых можно и подзаработать, и сменять содержимое торбы колдуна на провизию. Так, что в пещеру я попаду за семь дней до начала сезона дождей. А от пещеры, до горы Дзеб топать не меньше, чем три раза по двенадцать дней. И это в самый разгар сезона дождей. Нет, не пойду я к горе Дзеб, а если когда и пойду, так только по великой надобности, а не из прихоти умершего колдуна. А тут еще и коза моя, что-то слишком прожорливой стала. Не иначе, как покрыл ее козел из пойманного стада. Значит придется мне еще и не только хворосту в пещеру натаскать, а и надрать по более лозы, чтобы и козе, и ее приплоду хватило. Так я размышлял таща в одной упряжке со своей козой нашу кибитку, пока не встала передо мной, посреди дороги Ильчи.