“Я раньше не понимала тебя, подруга. А вот недавно, кажется, поняла.
Рядом со мной жила девушка – молоденькая такая, шустрая, смешливая. С копной белокурых волос. Мне казалось, это я сама в молодости. Впервые пожалела, что у меня нет ребенка. Тусовалась бы рядом такая хохотушка, все не так тоскливо.
И вот месяц назад узнала, что блондиночку мою задушили. У нас тут давненько маньяк завелся, в нашем суперохраняемом районе. За юными блондинками охотился, за полгода четырех девушек удушил. Но мне ж, ты понимаешь, пофиг было. Я в свое время сама никого не жалела – ни мужчин, ни женщин, ни детей. Знаю, ты потому мне и не отвечаешь. Но я и правда ни в чем не раскаиваюсь… не раскаивалась. До того момента, когда проходила мимо соседского двора и увидела плачущих женщин.
Поля, ты, наверное, смеяться будешь… я рыдала впервые в жизни. Ну, или с тех пор, как себя помню. У меня словно перевернулось внутри все. Пришла домой, и поняла, что больше не увижу ее смеющихся глаз. Ей бы жить да радоваться, и вот… Словно меня убили, еще молодую, еще доверяющую людям. Поля, я поняла, что покоя мне не будет, если за нее не отплачу.”
Я оторвалась от экрана и в растерянности потерла глаза. Успешная киллерша, которую я случайно разоблачила год назад, раскрывая одно из самых запутанных преступлений года, теперь, после побега из тюрьмы, обосновалась в Рио-де-Жанейро, и почему-то прониклась ко мне теплыми чувствами. Из-за своей более чем специфической работы, подругами на родине она так и не обзавелась. Как утверждала в первом письме, за всю жизнь лишь я одна смогла ее понять, и потому лишь со мной она может поговорить по душам. Вот уже год она упорно писала мне письма, ни на одно не получая ответа. Но похоже, ей было так тоскливо на чужбине, что она готова была писать и в пустоту.
Я не собиралась вступать с ней в переписку, но письма из любопытства читала. Судя по всему, денег у нее было навалом. Обосновалась она в каком-то районе для богатых, за колючей проволокой, но постоянно выходила в центр, а иногда для развлечения гуляла по фавелам. Страха она, похоже, не ощущала органически, как, впрочем, и жалости. Но вот же…
“Поля, я выходила на охоту каждую ночь. В белом парике, закрывающем тонкую каску и стальной воротник на шее, а коротких ярких шортиках и на шпильках. Со спины и не скажешь, что пожилая тетка, тем более в полутьме. И вот вчера мне, наконец, повезло.
Я уже собиралась возвращаться домой, когда за спиной раздалось громкое сопение. Я для виду слегка ускорила шаги, но покачнулась, словно запнувшись, и застыла. И при неярком свете фонаря увидела, как перед глазами промелькнула тонкая светлая удавка – маньяк накинул петлю на мою голову.
Он старательно затягивал петлю на скрытом под париком стальном воротнике, а я деловито надевала тонкие латексные перчатки и доставала из кармашков шортиков инструменты. Наконец, его изумленное сопение мне надоело, и я резко откинула голову назад, к его лицу. По сдавленному воплю стало ясно, что нос я ему раскроила точно. Он отпустил конец удавки и бросился бежать, но я скинула туфли и… О, Поля, так быстро я никогда еще не бегала!
Я догнала его минуту через две, ударила ладонями по шее и бросила на землю. Он извивался, словно червяк, и пытался отползти, одной рукой зажимая окровавленный нос. Но далеко не уполз. Пару ударов ногой под ребра, и он скорчился в позе эмбриона, а я смогла, наконец, надеть на него наручники, и связать тонким шарфом ноги.
Поля, я специально узнавала – все девушки были изнасилованы. После смерти. Его я убивать не стала. Всего лишь содрала его дурацкие цветочные шорты и специальными кусачками откромсала его инструмент. Он извивался, как бешенный, орал, как резанный баран, не обращая внимания на хлынувшую носом кровь. А я просто ушла к себе. Пусть его хоронит полиция.
Сегодня в моем квартале был праздник. Маньяка успели довезти до больницы, он он умер на оперстоле. Думаю, он успел вспомнить всех девушек, которые погибли по его вине. А мне стало легче… но не намного. Поля, я ведь тоже убивала, хотя никому не причиняла раньше боли. Но наверное, есть люди, которые оплакивают и моих жертв?
Но ведь я защитила остальных девушек своего района. Может быть, хоть теперь меня можно простить… ты меня простишь?”
Я глубоко задумалась. Лаура – она просила забыть ее настоящее имя и даже в мыслях называть ее только так – и правда, можно сказать, выполнила работу полиции, обезвредила маньяка. Она спасла многие жизни, но можно ли просто зачеркнуть прошлое?
Так и не найдя ответа, я вздохнула и закрыла почту. В любом случае, Лаура мне пишет просто от скуки, и мое прощение ей нафиг не нужно. А вот мне негоже терять зря время.
Глаза болели, словно в них сыпанули горсть песка. Я немного поморгала, потом нехотя поднялась со стула и отправилась на кухню за чаем. Пустая квартира почему-то наводила тоску, хотя раньше я очень любила те немногие часы, когда дочка отправлялась в садик, а я могла поваляться с книжкой в постели или спокойно выпить кофе на кухне. Но в последнее время меня уже не радовало одиночество. Слишком уж его оказалось много.
Бывший муж Саша, работающий со мной в детективном агентстве “Шерлок”, на месяц улетел по делам, лучшая подруга Маша после нескольких лет лечения наконец-то забеременела, и я виделась теперь с ней намного реже, чтобы не волновать зря.
А волновалась я в последний месяц намного выше среднего. Увы, но в нашем городе пропадали дети. Вернее, только девочки, от шести до восьми лет.
Первая, шестилетняя Танечка, исчезла весной еще два года назад, но особого шума по этому поводу не случилось. Девочка жила с пьющей матерью, постоянно в одиночестве гуляла по двору, и хватились ее лишь поздно вечером. Без особого рвения полиция проводила опросы – сначала думали, что девочка просто ушла со двора погулять, заблудилась и скоро найдется. Но прошло уже два года, и никаких вестей о Танечке так и не появилось.
Месяца через три после ее исчезновения со своего двора пропала семилетняя Настя. Она после школы играла с подружкой на лужайке возле своего подъезда, когда к девочкам подошел высокий мужчина в темных очках, с большой фотокамерой через плечо. Он представился фотографом из 12-й школы, в которой девочки учились, и захотел сфотографировать их для школьной стенгазеты. Надо только перейти дорогу и зайти в ближайший сквер, где росли роскошные лиловые георгины, на их фоне малышки получатся просто сказочными принцессами! Девочки поверили и пошли за ним, но тут подружку из окна окликнула бабушка, и та послушно направилась домой. А Настя с фотографом отправились в сквер. Больше ее никто не видел.
Увы, но эти два исчезновения не были объединены в серию. Впрочем, до сих пор у следователей были сомнения, похищена была Танечка, или и правда заблудилась на длительной прогулке. Зато в том, что Настю увел серийник, не было ни малейших. Но в течение еще полугода “фотограф” увел прямо от дома еще двух первоклассниц. Схема была похожей – он находил девочек, играющих неподалеку от какой-либо школы, и, справедливо полагая, что там они и учатся, предлагал их заснять для стенгазеты.
Школа каждый раз была другой, на них висели видеокамеры, но увы… Ни разу похититель не приблизился к школьному двору настолько, чтобы его изображение хоть мельком появилось на записях.
В младших классах срочно проводились собрания, детям велели ни за что не соглашаться идти хоть куда-то с незнакомыми людьми, о всех подозрительных случаях просили тут же сообщать полиции. И “фотограф” пропал из поля зрения почти на год. И вот похищения начались снова, но теперь почти каждый месяц дети пропадали не с площадок у дома. Теперь они бесследно растворялись в людных супермаркетах.