Утро 31 октября 1505 года застало нового московского государя Василия III в глубоком раздумье. Лишь вчера в каменной церкви Михаила Архангела он похоронил своего отца Ивана III и теперь остался один у руля огромной страны. Правда, в последние пять лет из-за болезни отца державой фактически правил он, Василий, всегда ощущая отцову поддержку, его твердую волю и зная, что в трудную минуту великий князь Московский, искушенный в государственных делах, поможет ему найти верное решение. Рядом находилась и мать – Софья Палеолог, многоопытная женщина, хорошо знавшая жизнь, людей, воплотившая, казалось, в себе все древние традиции византийского двора. Теперь все изменилось. Родители ушли из жизни, боярская дума слишком цепко держалась за удельную «старину», а родные братья тоже вряд ли заинтересованы в усилении власти великого князя… Так что надеяться не на кого, рассчитывать следовало только на себя, свои силы.
Тревожили нового царя и государственные границы. Все они были неспокойны и требовали постоянной вооруженной защиты. Хотя польско-литовское государство и потерпело ряд поражений в войнах с Русью и турками, оно продолжало удерживать исконно русские земли и угрожать новыми военными вторжениями. На русско-литовской границе не прекращались вооруженные стычки, грабежи и разбои. Кроме того, в Литве продолжались преследования русских людей по религиозному признаку. Православных христиан, отказывавшихся принять католичество, лишали гражданских прав и права государственной службы. Их считали язычниками, лишенными божественной благодати, и принуждали к новому крещению. Все это создавало политические условия, требовавшие вмешательства Москвы.
Василий III знал, что на южных и юго-восточных границах десятилетиями шла непрерывная, тяжелая, изнурительная борьба с татарскими ханствами, жившими грабежом и разбоем. Он видел крушение Большой Орды, от власти которой освободился еще его отец, Иван III. Дань Орде перестали платить с 1480 года, а в 1502 году она распалась.
«Конечно, – размышлял князь, – Казанское ханство, Крымское и Ногайская орда, кочевавшая между Доном и Волгой, слабы, и тягаться им с могучей, все набиравшей мощь Русью уже не по силам, но беды принести могли они много. Самые опасные соседи – крымчаки. Далеко отделены они от московских владений пустынной степью и поэтому недоступны для нападения тяжеловесной и малоподвижной рати москвичей. Иное дело – легкая конница крымчаков. Каждый всадник имеет запасных коней; в походе кони питаются травой, а всадники – конским мясом и кобыльим молоком. Быстро и стремительно врываются они в русские земли и столь же быстро исчезают, увозя с собой множество «полона» – мужчин, женщин, детей. В Кафе – Феодосии – у них невольничий рынок, где несчастных пленников грузят на корабли и развозят на продажу».
Василий знал, что его отец очень заботился о «береговой службе». Ежегодно посылал он на пограничный берег Оки несколько десятков тысяч воинов во главе с опытными воеводами, где они поджидали все лето до глубокой осени, «пока снега землю не укинут», татарских гостей. А на юг, до самого Дикого поля, высылал он сторожевые посты, «притоны» и разъезды, «станицы» конных ратников – сильных, смелых и отважных воинов. Это были «дети боярские» и служилые «городовые» казаки. Зорко всматривались они в беспредельные южные степи, чтобы неприятели «на государевы украйны войной безвестно не приходили».
Василий сам видел, как несли ратники эту опасную службу. В степях растут огромные дубы, с высоты которых можно было видеть все далеко вокруг. Сидит порубежник на высоком дереве и высматривает, не скачет ли вдалеке чамбул – конный татарский отряд. Кругом ни души, только волнуется серый ковыль да шумные вихри проносятся мимо, обдувая свежим дыханием разгоряченные, загорелые и обветренные лица пограничных сторожей. Внизу, под деревом, в полной готовности сидит второй ратник и держит оседланными двух коней. Как только в степи поднимается пыль от копыт татарских коней, сторож на дереве зажигает факел, быстро спускается на землю и вместе со своим товарищем скачет к ближайшему гарнизону. Татары, заметив огонь, пытаются догнать ратников. Бешено мчатся кони по безлюдной степи, поднимая за собой рыжие шлейфы пыли и распугивая степных обитателей – сурков, лисиц, зайцев. Крепко вцепившись в конские гривы и пригнувшись к луке седла, скачут отчаянные порубежники. Они надеются только на своих быстроногих коней да на свою силу, ловкость и смекалку; иначе не избежать им удара кривой татарской сабли…
В гарнизонах, увидев вспышки факела и скакавших всадников, поднимают тревогу, отряжают гонцов в другие города и в Москву, собирают войска. Хищные кочевники растекаются по русским селам и деревням, хватают пленных и начинают отход. Русские на своих свежих конях их преследуют, рубят, давят, освобождают пленных и отпускают по домам. И это повторялось ежегодно, по многу раз. Тяжких усилий требовала эта борьба от народа и государства, но жертвы были не напрасны. Непрошеным гостям все чаще приходилось уходить к своим кочевьям с пустыми руками. «Но когда же закончится это несчастье для Руси?» – думал Василий.
Он не знал, да и не мог знать, что еще двести лет потребуется России, чтобы оттеснить кочевников от своих границ и выйти на безопасные рубежи. Двести лет тяжелой, изнуряющей борьбы… И как нужно беречь и любить Россию сегодня, чтобы многовековой ратный подвиг русского народа, понесшего в ходе этой борьбы неслыханные лишения и страдания, не остался втуне, не подвергался забвению, а был по достоинству оценен потомками! Кто расскажет сегодня покоренной западной «культурой» молодежи, что у нас есть собственная гордость, которая не оценивается ни долларами, ни марками, ни фунтами стерлингов? Кто сможет сплотить русский народ на идеях патриотизма, любви, сострадания ближнему, а не на бесконечной погоне за все ускользающим «золотым тельцом»? Наверное, это может сделать только сам народ, каждый из нас. Я говорю о русском народе, потому что только ему одному принадлежит честь создания России и только он способен сегодня вновь возродить ее…
Душа Василия III горела желанием продолжить дело отца, закончить объединение Руси, сделать ее сильной и могучей. Вероятно, отсюда проистекали его твердость, неуступчивость, упорство, а иногда и жестокость. И тогда, в сырое осеннее утро 1505 года, он напряженно думал о том, как править страной, как добиться целей, поставленных еще его отцом, Иваном III?
Потомки оценили Василия III не очень лестно – посчитали его чересчур жестоким, хитрым, упрямым, расчетливым и эгоистичным, отдав, впрочем, должное его неустанной борьбе за единение Руси, назвав «последним собирателем Русской земли». Может быть, оно и так, если взвесить его дела на современных весах и измерить мерками сегодняшнего дня… А ведь он жил и правил пять веков назад, когда уровень знаний, обычаи и нравы были совершенно иными.
Попытаемся и мы за толщей веков рассмотреть, как этот, один из последних князей из династии Рюриковичей, правил Русью и укреплял безопасность ее границ.
Василий унаследовал от своих родителей твердость отца, гордость и достоинство матери, византийской принцессы Софьи Палеолог. Он не любил бояр, не доверял им и считал своими врагами, так как знал, что они не желали его восшествия на престол. Их советам он не доверял и не терпел с их стороны даже малейшего противоречия. За «высокоумничанье» холмский князь Василий был посажен в тюрьму, а сын боярский Беклемишев лишился головы за непристойные речи о государе и введенных им порядках. Митрополит Варлаам вознамерился было «почаловаться» перед государем за опальных бояр, но был лишен сана и отправлен в монастырь. Его племянник Дмитрий, заключенный еще Иваном III в тюрьму, и при нем содержался в строгом заключении, где и умер в 1509 году.
Упрочив свою власть, новый государь обратился к главной цели – «собиранию» русских земель и укреплению безопасности внешних границ. Прежде всего необходимо было вернуть старинный русский город Смоленск, уже 110 лет находившийся в руках Литвы. Он занимал выгодное стратегическое положение, так как находился на прямом пути из Литвы к Москве, и овладение им создавало прочную пограничную базу, прикрывавшую путь к столице Руси.
20 августа 1506 года умер бездетным великий князь литовский Александр. Василий III, действуя через свою сестру, вдову умершего князя, пытался мирным путем достигнуть желаемого – занять освободившийся трон и присоединить к Москве литовские земли. Эти надежды молодого царя не оправдались: началось обострение русско-литовских отношений.
В марте 1507 года в Москву прибыло посольство от нового литовского великого князя Сигизмунда с требованием получить земли, вернувшиеся к России в ходе последних войн. Русский государь, естественно, отказал. Начались боевые действия, но с обеих сторон они велись вяло и сопровождались большими разрушениями. В 1512–1513 годах русские войска дважды штурмовали Смоленск, но взять его не смогли. Василию III приходилось думать о своем тыле. Крупные соединения русских войск он вынужден был держать в Туле, на Угре и в землях Стародубского княжества, чтобы прикрыть Москву от набегов крымчаков и казанцев. Не хватало осадной артиллерии.
Государь сделал правильные выводы из первых неудач. В Москве в «Пушкарской избе» стали спешно отливать новые осадные пушки, а в крупных городах создавать подразделения «пищальников», на вооружении которых, кроме холодного оружия, имелись пищали. Фактически зарождались новые пехотные и конные войска, вооруженные ручным огнестрельным оружием. Формировались эти войска в основном из вольных людей, и служба их была пожизненной. Части пищальников получали за свою службу землю, на которой селились семьями, и жалованье. Каждый воин вооружался пищалью, имел запас пороха, свинца и продовольствия. Зарождение постоянных войск имело важное значение не только для исхода русско-литовской войны, но и для развития вооруженных сил Московского государства. Русь по уровню организации и вооружения своих войск становилась в один ряд с ведущими европейскими державами.
Летом 1514 года Василий III появился у стен Смоленска с восьмидесятитысячной армией при 140 орудиях и двух тысячах пищалей. 29 июня мощная артиллерийская канонада буквально потрясла защитников города. Первый же артиллерийский залп попал в пороховой погреб. Раздался сильный взрыв. Крепость окуталась дымом и гарью. Начались пожары. Скоро под давлением горожан наместник и воевода запросили мира. Обстрел прекратился. Начались переговоры о сдаче города.
Условия, предложенные Василием III, были самые мягкие. Он обещал управлять городом «по старине» и «не вступаться» в вотчины бояр и монастырей, а также принять на русскую службу всех пожелавших и выдать каждому по два рубля и по куску английского сукна.
Смоленск принял предложение московского государя и отворил ворота. Воевода Даниил Щеня вступил в город, привел его жителей к присяге, и 1 августа в Смоленск торжественно въехал Василий III.
Радость его была беспредельна: это его первая, по-настоящему крупная победа. Звон колоколов, улыбки и приветствия горожан вызывали у него восторг и гордость за Русь. Он смеялся, шутил, впервые почувствовав себя счастливым человеком. «Отныне здесь будет развеваться флаг России, – сказал он своим приближенным, – и никогда, ни при каких обстоятельствах не должно опускать его!»
Смоленск был возвращен в свою «отчину», а война продолжалась. Русские и литовские войска встретились под Оршей. Воеводы Василия III Челяднин и Голицын действовали несогласованно, нерасторопно и не смогли вовремя привести свои полки в боевой порядок. Они оказались неспособными противостоять маневрам литовской конницы, переправившейся через Днепр и атаковавшей русские войска. Русская конница выступила навстречу литовцам, но была отброшена. Сражение оказалось проигранным. С большими потерями русским войскам пришлось отступить.
Война на этом не прекратилась, а велась еще несколько лет. Сигизмунд попытался в 1517 году взять штурмом город Опочку, но русские, совершив стремительный марш, наголову разгромили его армию. После заключенного перемирия Смоленск остался за Москвой.
Крымский хан Мухаммед-Гирей воспользовался событиями на русско-литовской границе и в 1516 году с двадцатитысячным войском ворвался в Московские пределы и осадил Тулу. Василий III выслал против него свои лучшие войска под начальством «детей боярских». Чтобы сковать маневр легкой татарской конницы, в тыл басурман выслал пешие и конные отряды, которые по его приказу «засекли им дороги» и «многих татар побиша». Вскоре полки больших воевод атаковали вторгшихся кочевников с фронта и «начаша татар топтати и по дорогам их и по бродам бити, и иных многих живых изимаша».
Победа русских войск была обеспечена тем, что Василий, предвидя вторжение крымцев, хорошо организовал пограничную сторожевую и разведывательную службы. По свидетельству летописца, русский царь в 1512 году «утвердил землю свою заставами». Тогда же он утвердил и «роспись» русских полков для обороны «крымской украйны». Они располагались по берегам пограничных рек: Оки, Угры и Упы. От больших городов высылались военные отряды на строго определенные участки границы. К примеру, «перевоз на Кашире» охранял отряд из Великого Устюга. Как отмечено в московской летописи, здесь «стояла сила устюжская заставою на стороже на реке Оке, на устье реки Угры, от Орды».
До нас дошел «Наказ к угорским воеводам», подписанный Василием III в 1512 году. Этим военачальникам, охранявшим берега реки Угры, предписывалось:
«Людей расставить по берегу, вверх и вниз по Угре до устья, по всем местам, где пригоже». Одновременно воеводам вменялось не ограничиваться обороной, вести активные боевые действия «за рекой», сосредоточивая, однако, основные усилия на оборонительной линии, где иметь «детей боярских помногу, и пищальников, и посошных».
Все это создает представление о том, как много жертв и усилий требовалось от Московского государства, чтобы отвратить набеги своих воинственных соседей.
Василий пытался обезопасить страну от набегов крымцев дипломатическими мерами. В ставку к крымскому хану он неоднократно высылал послов с дорогими подарками, однако отношение к ним там было унизительное для Русского государства. Послов уже на въезде встречало множество князей, царевичей и мурз, которые требовали «поминок», и перед ними клался «батог», через который послы не имели права переступить, не заплатив «пошлину». За отказ платить послы подвергались унижениям: их оскорбляли, били, сажали «в цепи».
Московский государь решил не допускать такого унижения. Он наказывал послам, чтобы они «пошлин ни кому, ни под каким видом, ни царю, ни царевичам, ни князьям, ни царевым людям никак ничего не давали». «Если же бросят «батог», – говорил Василий, – и станут просить пошлин у «батога» – не давать, а идти прямо к царю через «батог». А если у дверей царевых станут просить пошлины, и тут ничего не давать… Пусть посол всякий позор над собой вытерпит, а пошлину не должен дать. Не напишется хан братом князю в «шертной» грамоте, то грамоту не брать».
Ханы же пытались сохранить прежние отношения, когда Русь находилась под властью Большой Орды. Русским государям они по-прежнему «писали себя отцами московским князьям и требовали дани… сопровождая эти требования угрозами». Василий III пытался изжить эту психологию покорности у русских людей, хотя сделать это после многовекового господства татар было не просто.
Отношения Василия III с крымским ханом осложнялись из-за Казани. Крымчак хотел видеть там своего ставленника, обещал за это русскому князю поддержку в войне с Литвой. Союз двух татарских государств мог таить в себе серьезную угрозу Москве, и поэтому Василий III, на словах поддерживая крымского хана, на деле же старался не допустить этого. Он ставил на казанский трон людей, угодных ему.
Хан Мухаммед-Гирей решил вооруженной силой укрепить свое влияние в Казани. 21 июня 1521 года он неожиданно с огромным войском появился на берегах Оки. Шел ночами по известным только ему дорогам, ориентируясь по звездам, уничтожая пограничные заставы хорошо подготовленными отрядами легкой конницы. Московские воеводы оказались застигнутыми врасплох.
Василий III спешно выслал против татар свои резервные полки во главе со своими братьями Андреем Старицким и Дмитрием Бельским, но они были поодиночке разбиты. Князья Курбский и Шереметев пали в бою. Великий князь покинул Москву и ушел на север собирать новые силы. Оборону столицы он поручил свояку – крещеному татарскому царевичу Петру. В то же время казанский хан Саип с войсками вторгся в Нижегородскую и Владимирскую земли, подвергая их страшному разорению. Положение столицы стало критическим.
Мухаммед-Гирей подошел на несколько верст к Москве и послал требование, чтобы великий князь обязался платить ему дань. Для переговоров был послан царевич Петр с письменным обязательством, что Москва будет платить Крыму дань и в пользу казанского хана уплатит 60 000 алтын. После подписания договора Мухаммед-Гирей вместе с днепровскими казаками, возглавлявшимися Евстафием Дашковичем, бежавшим из Москвы в Литву, отошел к Рязани и попытался взять ее штурмом, но горожане были начеку и атаку отбили. Надежд на овладение городом силой у татар не было, так как с севера Василий направил по следам крымчаков крупные воинские силы, и тогда они вознамерились взять его хитростью – предложить рязанцам переговоры и под их предлогом, когда те откроют ворота крепости для проезда послов, ворваться в их стан. Однако этот коварный замысел басурманам не удался – оборонявшиеся во главе с воеводой Хабаром Симским его разгадали. Они со всеми предосторожностями открыли ворота и впустили татарских послов с договорной грамотой о мире с Москвой. Хабар Симский отклонил все требования послов, а договорную грамоту удержал у себя. После этого по его команде с крепостных стен открыла огонь артиллерия, и татары, столпившиеся у дорог и приготовившиеся к стремительному броску, были рассеяны. Мухаммед-Гирей двинул свою орду на Астрахань и с ходу овладел ею, но радость его была недолгой; ногайские князья неожиданно напали на стан потерявших бдительность крымчаков и разгромили его. Мухаммед-Гирей погиб. Было убито много татар и много пленено. Преследуя разбитого врага, ногайцы ворвались в Крым и начали его опустошать. Союзник крымского хана Евстафий Дашкович проник в Крым с другой стороны и тоже подверг его разрушению.
В Русской земле тяжело отозвалось «посещение» Мухаммед-Гирея: тысячи русских пленников появились на невольничьих рынках в Астрахани и Кафе, на месте сел и деревень дымились развалины.
Эти печальные события побудили Василия III по-новому взглянуть на защиту южных и юго-восточных границ. Он решил начать строительство засек и других оборонительных сооружений на путях вторжения кочевников. Конечно, Василий Иванович понимал, что построить засеки от Чернигова до Нижнего Новгорода и Казани невозможно и слишком обременительно для казны, но главные татарские шляхи все же следовало «лесом зарубить», особенно броды рек Оки и Угры. Во многих городах, находившихся под защитой деревянных стен, возводились каменные, как, например, в Нижнем Новгороде, Туле, Коломне и Зарайске. В самой Москве выложен был камнем ров около Кремля, а гостиный двор обнесен каменною стеною. «Пушечная изба» развертывалась и превращалась в «Литейный двор». Расширялся и «Зеленый» (т. е. пороховой. – Авт.) погреб. Развивалась выделка ручного огнестрельного оружия. В Москве, Новгороде, Пскове и других городах создавались новые полки пищальников, повышалась их боевая подготовка.
Для наблюдения за степью и разведки стали использоваться не только городовые, но и донские казаки. Общей целью стала борьба против Крыма и других азиатских орд. Донским казакам направлялись необходимые средства и вооружение. «Городовые и служилые» казаки своими дозорами связывались с донскими казаками и получали от них необходимую разведывательную информацию. Василий Иванович мог иметь теперь через казаков данные об обстановке во всей степной полосе вплоть до Крыма.
Василий через свое посольство в Турции пытался повлиять на крымского хана. Турецкий султан Селим писал в Крым татарскому хану: «Слышал я, что ты хочешь идти на московскую землю, – так береги свою голову; не смей ходить на московского, потому что он друг великий, а пойдешь – так я пойду на твои земли…»
Угрозы тем не менее мало действовали на крымчаков. На предупреждения турецкого султана крымский хан отвечал: «Если я не стану ходить на валашские, литовские и московские земли, то чем же я и мой народ будем жить?..»
Русскому князю тоже не приходилось рассчитывать на миролюбие крымских татар, а принимать меры по укреплению безопасности своих подданных и огромных, но слабо защищенных границ государства. Кроме того, постоянная угроза для Москвы таилась в набегах не только крымчаков, но и казанских татар. Василий не мог смириться с тем, что вместе с Мухаммед-Гиреем в последнем набеге участвовал и казанский хан Саип-Гирей.
Против Казани были двинуты московские войска. Хан Саип сбежал в Крым, оставив своим преемником племянника – тринадцатилетнего Сафа-Гирея. Казанцы обратились к Василию III с просьбой утвердить его на троне. Князь согласился и выслал в Казань свое посольство, но к этому времени Сафа-Гирей изменил свое решение и нанес оскорбление московскому послу.
В 1530 году Василий послал под Казань рать судоходную, конную и пешую во главе с воеводами Иваном Бельским и Михаилом Глинским. Казанцы просили мира, дали клятву воеводам никогда не нападать на московские земли и направили посольство в Москву. Было решено на ханский стол в Казани поставить Еналея из семьи Гиреев, состоявшего на службе у московского князя. Кроме того, Василий построил в казанской земле город Васильсурск и, чтобы ослабить благосостояние Казани, открыл ярмарку близ монастыря Макария Унженского, приказав русским купцам съезжаться туда вместо Казани. Таким образом было положено начало знаменитой Макарьевской ярмарке, переведенной позднее в Нижний Новгород. На данном этапе с Казанью было покончено благополучно.
В 1523 году Василий III присоединил к Москве Новгород-Северское княжество, прикрывавшее юго-восточные границы Руси. Государь обвинил новгород-северского князя Василия Шемячича в том, что он, зная о походе крымских татар на Москву в 1521 году, не предупредил его. Шемячич был заточен в тюрьму. Юго-западный угол московской территории оказался выдвинутым далеко вперед. Началось постепенное продвижение на юг от реки Оки в области «Дикого поля», что сужало татарскую вольницу, прижимая ее к Черному морю. Позднее здесь были построены укрепленные города, которые образовали Тульскую оборонительную линию, защищавшую Русь с юга. Еще раньше, в 1510 и в 1517 годах, Василий III присоединил к Москве Псков и Рязань, что значительно укрепило могущество Руси перед лицом постоянных внешних угроз. «Москва и впрямь может стать третьим Римом», – шутил князь, вспоминая письмо, которое прислал ему инок псковского монастыря Филофей. «Да весть твоя держава, благочестивый царь, яко вся царства православных христианские веры снидошася в твое едино царство. Един ты во всей поднебесной христианам царь… яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти, – уже твое христианское царство иным не останется…»
Тем не менее папа римский Лев Х не оставлял попыток подчинить православных христиан римской церкви. Василий III получил от него письмо следующего содержания: «Папа хочет великого князя и всех людей Русской земли принять в единение с римской церковью, не умаляя их добрых обычаев и законов; хочет только поддерживать эти обычаи и законы, грамотою апостольскою утвердить и благословить. Церковь греческая не имеет главы, патриарх Константинопольский в турецких руках. Папа, зная, что в Москве есть духовенство и митрополит, хочет его возвысить и сделать патриархом, как был прежде Константинопольский; наияснейшего царя всея Руси хочет короновать христианским царем…»
Василий понимал, что все это дипломатическая игра, призванная скрыть ту истину, что православие на Руси хотят заменить католичеством; он никогда не смог бы смириться с этим, как не смирятся с этим и все его подданные. И он отверг эти домогательства вежливо, но твердо: «Государь наш Божьей волею от прародителей своих закон греческий держал крепко, так и теперь волею Божьей крепко держать хочет». В Рим он отправил пышное посольство.
В последние годы царствования в жизни Василия случилось событие, которое отразилось не только на его личной судьбе, но и всей России. Однажды, посетив дворец князей Глинских, он встретил там молодую женщину изумительной красоты – Елену. Стройная, гибкая, как лоза, с огромными черными глазами и копной густых, волнистых, цвета воронова крыла волос, она произвела на него настолько сильное впечатление, что на всю оставшуюся жизнь он стал пленником любви к ней. Несомненно, эта женщина обладала огромной магической силой. Что бы ни делал князь – ехал ли на войну, охотился ли в подмосковных лесах или принимал иностранных послов, всегда перед его взором неожиданно всплывал ее чарующий образ, и он думал: «Я, великий государь, располагаю жизнью и смертью многих тысяч своих подданных, но не могу приказать своему сердцу остановиться и замолчать».
Дома с нескрываемой тревогой во взгляде его встречала жена Соломония. Тоже некогда красавица, теперь уже потерявшая былой блеск и обаяние, она становилась ему все более далекой и чужой. «Надо развестись с ней, – думал Василий Иванович, – тем более есть и причина: у нас нет детей». Не остановила его и христианская заповедь: «Что соединено Богом, да не разлучают люди».
Василий обрел союзника в лице митрополита Даниила, от которого он получил разрешение церкви на развод с Соломонией. Против этого шага царя выступил видный церковный иерарх Вассиан Патрикеев, однако государь приказал свою добродетельную, но неплодную жену постричь в монахини.
Испрашивая разрешение на новый брак у восточных патриархов и настоятелей Афонских монастырей, Василий получил от всех отказ, причем Иерусалимский патриарх Марк в пророческом духе писал ему, что если он, вопреки церковным канонам, дерзнет вступить в законопреступный брак, то будет иметь сына, который удивит весь мир лютостью. Но и это не остановило князя. Его новая избранница, Елена Глинская, 23 августа 1530 года родила столь ожидаемого наследника, в крещении нареченного Иоанном.
Народная молва донесла, что в это время над Москвой бушевала гроза. Огромные молнии сверкали почти беспрерывно, а раскаты грома слились в мощный, потрясающий гул. Василий и весь православный люд радовались наследнику, но радость эта после его восшествия на престол сменилась вскоре горем: Иоанн оказался очень жестоким царем, за что и был наречен Грозным.
Вот так личная жизнь князя Василия переплелась с судьбой народа…
Но жизнь на Руси продолжалась, и ничто не могло остановить могучую поступь набиравшего силу Московского государства. Оно росло и крепло под бдительным надзором чудо-богатырей – старорусских воинов-пограничников. Они несли свою полную опасностей и лишений службу на самом краешке Русской земли, не помышляя о почестях и славе, а лишь о том, чтобы преградить пути тем, кто пытался с мечом проникнуть в ее пределы. И в это великое дело вложил часть своей души и сердца великий Московский Божией милостью государь Василий III.