Наша история началась в 2014 году. Мне был 21 год, я вышла замуж по любви, и мы сыграли красивую свадьбу. Детей мы хотели, но не торопили события. Я знала, что у меня есть сбои цикла, гормональные нарушения, синдром поликистозных яичников, отсутствовала овуляция, поэтому обследовалась сразу. Через год планирования репродуктолог направил на стимуляцию овуляции[2].
Первый раз – волнующий и полный надежд. Кажется, что медицина технологична и всесильна, и раз уж ты идешь в серьезный центр к репродуктологу по рекомендации, всё непременно получится.
Первый протокол[3] стимуляции – время трясущихся рук, когда учишься делать себе уколы в живот, моменты первого удивления и радости от того, что фолликулы растут; это период, когда энтузиазм не иссяк, и ты активно строишь планы на дальнейшую жизнь с детьми, подбирая им подходящую школу или даже университет.
Мне повезло, и с первой попытки стимуляции удалось забеременеть. Беременность протекала хорошо, токсикоза не было, я бегала на работу, встречалась с друзьями – в целом вела себя как обычная здоровая женщина. Пока на 12-й неделе беременности у меня не началось кровотечение. Я страшно испугалась, рыдала и умоляла врачей помочь мне. Тогда беременность удалось сохранить, спустя неделю стационара меня отпустили домой, еще какое-то время я была очень осторожной, но вскоре вернулась к нормальной жизни.
На сроке в 19 недель, после второго скрининга, врачи сообщили, что с ребенком всё в полном порядке, шейка матки выглядит хорошо; мне отменили все препараты поддержки и отпустили спокойно донашивать здоровую беременность, гулять и жить обычной жизнью.
При этом у меня был сильный тонус, постоянно тянуло то живот, то поясницу, но врачи отмахивались и уверяли, что всё нормально, что это естественный процесс – связки тянутся, матка растет. На 21-й неделе отошла слизистая пробка[4], и я поехала в стационар самостоятельно.
Я попала в кабинет невынашивания, где врач посмотрела шейку матки, ужаснулась тому, насколько она сократилась, строго сказала, что лечь на сохранение нужно немедленно. Впоследствии я очень пожалела о том, что поддалась запугиваниям врачей, будто я не смогу даже доехать до другой больницы. Ведь если бы я добралась до федерального центра акушерства, то, возможно, беременность удалось бы сохранить. Но история, увы, не знает сослагательного наклонения.
К сожалению, зачастую врачи либо недостаточно компетентны и опытны, либо не слишком внимательны, либо перегружены, либо не имеют представления о вашем анамнезе, поэтому пропускают угрожающие симптомы и не назначают необходимых обследований.
Анамнез пациента – краеугольный камень. Когда это первая беременность, первые роды, врачи редко относятся к пациентке по-настоящему внимательно, они ориентируются на стандартные протоколы ведения беременности. Ведь если ничего страшного раньше не случалось, какие у них основания предполагать, что могут возникнуть проблемы? И только когда анамнез есть (выкидыши, осложнения прошлых беременностей), тогда врачи начинают думать, как с этим работать. Но чтобы получить пресловутый анамнез, многим приходится пройти через многочисленные неудачи ЭКО, потери беременности, а может, и сломаться психологически на всю оставшуюся жизнь.
Среди врачей-блогеров распространена точка зрения, что пациентов напрасно запугивают, назначают им слишком много анализов и прописывают лишние препараты.
Мой опыт показал, что отмена якобы «лишних препаратов» привела к потере беременности, вызвала последующий хронический эндометрит и спровоцировала невозможность иметь детей еще на протяжении восьми лет, не говоря о психологических аспектах. Абсолютно все потерявшие детей женщины, с кем я познакомилась, говорили, что лучше сотню раз перестраховаться и принять препарат, лишь бы сохранить жизнь своему ребенку.
Решать только вам, но если у вас появились хоть минимальные сомнения относительно назначений, если самочувствие ухудшается, то не бойтесь идти к другим врачам за вторым мнением, а также за третьим и четвертым, если понадобится.
Если бы у меня был выбор сейчас, я предпочла бы быть параноиком с ребенком, который родился бы в результате первой беременности, нежели женщиной, потерявшей троих малышей во время беременностей и четырех эмбрионов в неудачных циклах ЭКО… счастливым параноиком без отягощенного анамнеза.
Я долго не знала, как подступиться к этой главе. И не потому, что не помню события, – напротив, тот февраль 2016 года я помню, будто всё случилось вчера, помню каждый час. У меня ушло два года на то, чтобы научиться пересказывать свою историю разным врачам, удерживаясь от слез, пять лет – на то, чтобы я смогла спокойно об этом говорить со знакомыми, без дрожи в голосе. Мне было всего 23 года, и это был самый страшный период в моей жизни, когда в одночасье я повзрослела на 10 лет.
Если вы впечатлительны и не хотите сталкиваться с медицинскими подробностями сложных родов, пожалуйста, пропустите эту главу до раздела «Вернулась, не вернувшись».
Когда я оказалась в больнице, то сразу поняла, что быстрой помощи ждать не стоит. К несчастью, я попала в больницу в пятницу, и зашивать шейку матки[5] в тот же день мне не стали, ссылаясь на отсутствие каких-то анализов. Какая же это была ошибка!
Мне поставили капельницы магнезии[6] и велели лежать; тогда же на УЗИ мне сообщили, что у нас девочка; раньше она усердно пряталась, на скрининге не удавалось определить пол. Мы с мужем мечтали о мальчике, но как только я узнала, что будет девочка, то поняла, что, конечно же, я хочу только девочку, и именно эту!
Шла 22-я неделя. Два выходных дня я лежала и молилась, чтобы беременность удалось сохранить и с моей малышкой всё было хорошо. Но в воскресенье вечером у меня начались схватки. Дежурный врач поставил мне капельницу с сильным лекарством, которое гасило схватки, но как только оно заканчивалось, схватки возобновлялись с новой силой. В понедельник меня осмотрели врачи и сказали, что плодный пузырь пролабирует[7] и зашивать шейку уже нельзя, шансов спасти беременность меньше 5 %, но надо лежать ногами вверх, а больше ничего невозможно сделать. Со схватками я пролежала с вечера воскресенья до утра вторника. Я плакала тихо, чтобы рыданиями не провоцировать тонус, не вставала с постели и ходила на утку, часами следила за инфузоматом[8] с лекарством и молилась, чтобы схватки не возобновились, когда оно заканчивалось.
Врачи сказали, что больше лекарство добавлять нельзя, у меня могут начаться нарушения работы сердца, но мне было уже всё равно. Я умоляла, чтобы они спасли мою дочь. Во вторник утром у меня началось кровотечение, врачи констатировали, что шейка уже раскрыта до 4–5 см и я скоро рожу. «Всё закончится через пару часов», – с этими словами меня отправили в обсервационное отделение.
В родильном блоке обычно рожают женщины, у которых всё хорошо. В обсервации – женщины с выкидышами, женщины, которые делают аборты, или необследованные женщины с улиц, часто без документов.
Роды считаются преждевременными на сроке от 22 полных недель, с этого срока врачи обязаны проводить реанимационные мероприятия ребенку. Я же родила в 21-ю неделю и пять или шесть дней, мне не хватило всего одного-двух дней до того, чтобы врачи расценили происходящее как роды, а не как выкидыш. Когда я поступила в обсервацию, акушерка кинула мне: «У тебя маленький срок, сама родишь». Меня бросили одну со схватками и кровотечением.
Я долго звала врачей, но никто не слышал или не реагировал. Я чувствовала, как моя дочь бьется и борется за жизнь, чувствовала, как ей не хватает кислорода из-за отслойки плаценты[9], как шевеления, раньше спокойные, становятся отчаянными. Минута, когда она перестала биться, – самая страшная минута в моей жизни.
Когда наконец пришла врач и увидела, сколько крови я потеряла, она сразу вызвала еще двоих врачей и пару акушерок на помощь. Меня закрыли простынями, чтобы я не видела происходящего, но я слышала, как кровь стекает с кушетки и капает на пол, как спорят и ругаются врачи. Они хотели вытащить ребенка, но плацента отделилась полностью и перекрыла внутренний зев; я умоляла спасти моего ребенка, хотя понимала, что всё кончено.
Врачи пытались тянуть мою малышку руками за пуповину, ручку или ножку, я кричала. Прибежал анестезиолог и сказал, что по закону нельзя отделять плаценту без эпидуральной анестезии, это сродни пыткам. Врачи же ответили, что времени на «эпидуралку» нет, кровопотеря слишком большая; еще пять минут – и придется везти на экстренное кесарево; еще минут двадцать – и нужно будет удалять матку. Доктор настоял на своем и быстро сделал эпидуральную анестезию, эффекта от которой я уже не ощутила; мне поставили капельницу с окситоцином[10] – от него схватки возобновились и стали еще более болезненными. Я смутно помню, что давление на мониторах упало до показателей 80/40, – не знала, что это вообще возможно. Мне всё же удалось родить головку ребенка, и меня отправили в операционную на чистку, «отключив» общим наркозом.
Когда я пришла в себя, мне дали телефон, где были десятки пропущенных вызовов от мужа. Я позвонила ему и плакала в трубку, не зная, что сказать. Было много вопросов: «почему это произошло с нами?», «кто виноват?», – которые у всех пар одни и те же, но на них никогда нет ответов.
В наших роддомах, к сожалению, мало кто знает о медицинской этике, а палаты организованы без учета психологического состояния женщин, что довольно травматично и даже жестоко. Девушки после выкидышей лежат в отделении обсервации в палатах с теми, кто добровольно пришел на аборт и зачастую заявляет: «как хорошо, что я от него избавилась»; они слышат, как рожают другие женщины, а в конце каждых родов непременно раздается детский крик. Эти звуки начинают преследовать по ночам в сновидениях. Только твой ребенок не плачет, а у тебя на руках лишь выписка, что дочке, которую нелепо называют «плодом», было почти 22 недели и весила она 380 граммов.
Еще в роддоме, в самой острой фазе своего горевания, я поняла, что лечит сострадание и помощь другим людям. Если твое сердце разрывается от боли, не ищи сочувствия – найди того, кому хуже, и постарайся помочь сама.
Возможно, любовь поможет возвыситься над собственной бедой и взглянуть на нее со стороны, вытащить себя из мрака хотя бы на короткое время, чтобы обратить внимание на боль и переживания другого человека. Я ощутила это на третий день после случившегося, когда уже не могла плакать. Тогда к нам в палату привезли девочку, потерявшую ребенка на 10-й неделе беременности. Она рыдала, а я просто села рядом с ней, обнимала, гладила ее по голове и слушала.