Поэзия опыта. Poetry of expirience - читать онлайн

Даже не сказала «спасибо». И это не исправить…

При жизни нам дано познать и рай, и ад. И сладость наслаждения, и горький лёд утрат…

Она прилетела в субботу днём. Антоний был занят по работе и не мог встретить её в аэропорту, но Милана и сама не шла на контакт – узнала адрес и время начала церемонии, обещала приехать заранее и направилась к себе в отель. Там она долго лежала на кровати, боясь уснуть, потому что не была уверена в том, что найдёт в себе силы проснуться. Боль бессилия перед сложившимися обстоятельствами становилась всё острее с каждой новой минутой осознания.

Может ли эта боль разорвать душу? Если да, то это было бы милостью. Но нет, с ней надо научиться жить, насладиться жестокой глупостью своих ошибок и найти в себе силы встретить этот неясный рассвет…

Воскресенье выдалось серым и идеально соответствовало настроению Миланы. Она сдержала своё обещание и прибыла на место раньше других гостей, по нью-йоркской привычке приехав на такси. Золотисто загорелая, в чёрных Рей Бенах и изысканно мрачном одеянии, она подошла к брату и остановилась напротив него. Антоний был бледным и задумчивым.

– Hey, I’ve got Ray-Ban vision, – почему-то сказала Милана, увидев его. Затем улыбнулась.

Смотреть на это было больно. Антоний знал, что она чувствует, и потому не верил ни голливудской улыбке, ни напускной беззаботности. Она ведёт себя так, чтобы не доставлять никому проблем. Такая тактичная вежливость, такое потрясающее самообладание…

– Как перелёт?

– Terrible13, – сказала она сухим голосом и сняла свои очки. Взгляд был странно пустым.

– Милана, у тебя всё в порядке? – спросил Антоний, понимая, как глупо прозвучал его вопрос, но тем не менее желая услышать утвердительный ответ.

– I’m doing great!14 У меня есть ты Тони, у меня всё лучше всех, – сказала она с сильным акцентом и широко улыбнулась.

Антоний кивнул, удовлетворённый прозвучавшим оптимизмом, а Милана вновь надела свои очки, чувствуя, как из-за подступающих слёз стало трудно дышать.

У меня всё всегда было лучше всех, а я даже не сказала «спасибо» – ни словом, ни делом. И это не исправить. Боже… Как я когда-то осуждала тех, кто порочит честь своей семьи, кто не дотягивает до высоких ожиданий, возложенных на них, кто не проявляет благодарность… Какой мудрой я была в 15. И зачем только изменила себе? Ради чего? Чтобы стоять здесь сейчас, задыхаясь от груза, с которым придётся жить до самой смерти и который никогда не станет легче.

Слёзы упрямо не хотят покидать мои остекленевшие глаза. Мне знакома эта сухая грусть. Она не знает иного выхода, кроме апатичного существования. Снова чёрный, снова funeral. Не могу назвать это русским словом. В моей жизни уже были одни такие похороны. Хватит уже.

Чёрное платье в пол, чёрный жакет с эполетами, чёрные социозащитные очки, низкие свинцовые тучи, грозящие дождём, который, подобно моим слезам, никак не хочет пролиться. Холод и пустота…

Мы слишком часто воспринимаем дарованное как должное и пренебрегаем тем, что даётся без особых усилий: любовью, доверием, дружбой, здоровьем, деньгами. Возможности расслабляют, доступность удешевляет. Знаем ли мы ценность воздуха, воды, леса? Этого кажется так много, что вроде как и не нам считать, не нам беречь… Так и в отношениях. Не осознавая ценность, человек не будет дорожить.

Если бы только существовал всемирный банк времени, я бы с такой радостью взяла в кредит хотя бы пару упущенных часов общения с ним. Под любые проценты. Хотя бы несколько минут…

Надо было взять трубку! Нет, надо было самой позвонить и извиниться. Не спорить тогда, а вместо этого поблагодарить. Сказать «спасибо» за то, что дал мне роскошную свободу быть собой, прощал мои ошибки и возлагал надежды, извиниться за то, что я их не оправдала, и позвать его в Нью-Йорк на незабываемую экскурсию. Надо было сказать ему, что у меня было самое лучшее детство. Сказать, что я его люблю. А по итогу…

Снова не сказала эти простые слова самому важному человеку, а теперь кричи их хоть на всю Москву – смысла нет. Любовь осталась – не стало любимого и родного. Ни мои деньги, ни связи уже ничего не исправят…

Самым близким мы делаем больнее всего – такова сила любви. Я добрая и мудрая задним умом. Снова не в ладах со временем, а на запястье сверхточные Rolex, подаренные им. Вещи-вещи. Он мне никогда ни в чём не отказывал, но знал ли дед, как важно для меня было его внимание? Fuck. Какая у меня лицемерная душа…

Ценность повышается при утрате. Надо ценить то, что есть, когда оно есть. Дед хотел уделить мне своё внимание и время, а я им пренебрегла. Теперь его нет. Вообще. Так нет, что он везде. Вся Москва для меня – напоминание и упрёк. Все эти люди в чёрном, прибывающие сюда на своих тонированных бронированных автомобилях, говорят о нём. Мне предстоит выступить перед ними, потому что брат не любит публичные речи.

Я тоже не люблю такие сцены и такие поводы. Но теперь обязана хоть как-то искупить свою вину. То, что я хочу сказать, уже не прозвучало вовремя, и потому я буду говорить в пустоту то, что должна сказать как внучка и Смоленская. Все эти прощальные слова, церемонии, памятники хороши для души того, кто живёт. Тот, кто умер, уже не слышит, не видит и никогда не услышит…

Милана прикрыла глаза. Ей было странно больно смотреть на пронзительно серый мир даже сквозь тёмные стекла. Мрак, застилавший всё, переполнял душу и сжимал горло, мешая дышать, мешая жить. Your fucking fault.15

Если мы расстались навсегда, почему тогда я так уверена, что мы ещё обязательно встретимся и поговорим и я скажу ему то, что готова сейчас кричать, срывая голос: «Прости меня. Люблю тебя. Спасибо за всё»?

Где он сейчас? Где будет потом? Увидимся ли мы в Раю или моя чёрствая циничная душа не достойна вознесения? Не знаю и не могу об этом думать. Для меня адской мукой было бы просто вечно жить с этим сожалением – в этом мире и в последнем. Хотя, наверное, это так забавно, когда смертные рассуждают о вечном.

Всё, что я знаю, сводится к простой истине: дед был, и всё было хорошо. Теперь его нет, и ничего нет.

Просто никто никогда не увидит меня сломленной

– Милана, соболезную, – к ней подошёл Дэни.

– Спасибо, – Милана посмотрела на часы и сняла свои очки. – Уже пора, да?

Он пожал плечами, глядя на неё.

– Как ты?

– Я как я, – она улыбнулась. – А ты, как дела?

– Вообще нормально.

Незнакомые траурные люди, проходившие мимо них к зданию, внимательно смотрели на Милану и быстро отводили глаза, встречаясь с ней взглядом.

– Да-да, та самая бесчувственная внучка, – довольно громко сказала она и добавила чуть тише. – Heartless whore16.

– Ты чего? – удивился Дэни.

– Иногда я слышу чужие мысли, – призналась Милана.

– Серьёзно? – он посмотрел на неё с опаской.

– Metaphorically speaking17. Опыт громкий накопила.

– Это точно. Ой, извини.

– Да ничего, я люблю слушать правду в глаза, – она улыбнулась. – Тони там?

Дэни кивнул. Милана посмотрела на беспросветно серое небо, сделала глубокий вдох и, набравшись решимости, вошла в хмурое здание. Зал, рассчитанный на несколько сотен человек, уверенно наполнялся вниманием. Милана быстро прошла по скорбному полу, не глядя ни на кого.

Бесчувственная и безразличная внучка? Нет. Просто никто никогда не увидит меня сломленной.

– Ты приедешь на банкет? – спросил Антоний, когда Милана села рядом с ним.

– Там будут люди?

Брат посмотрел на неё и улыбнулся впервые за весь день.

– Милана, конечно, там будут люди. Ты что, хочешь ужин на двоих?

Она кивнула.

– Потом поужинаем, – пообещал Антоний. – Но сначала мы должны пообщаться с гостями и принять соболезнования у всех, кто хочет их выразить.

– Ты им веришь, Тони? – спросила Милана, глядя ему в глаза.

– Некоторым – да. Не будь несправедлива даже в горе. У тебя нет монополии на грусть.

Она хотела возразить, но ощутила новый укол совести и посмотрела на свои руки. Правое запястье было надёжно скрыто от посторонних глаз широкими часами, но правда напомнила о себе глухой болью. 20.09…

Я была несправедлива к Джею. Эгоистичная в своём горе монополистка печали. Неужели я снова допускаю эту же ошибку, не видя искренность в глазах других скорбящих? Или, может, я сама недостаточно искренняя и сужу всех по себе?

– Завтра поедем к юристу, – Антоний старался отвлечься от своих мыслей тем, что усердно планировал предстоящую неделю.

– Зачем? – спросила Милана, зная ответ, но желая поддержать разговор.

– Завещание, – пояснил брат, глядя прямо перед собой. – Странно всё так. Скомкано.

Она посмотрела на него, не понимая причину его слов. В этот момент к ним подошли Смирновы.

– Антоний, Милана, – начал Виктор, отец Гены. – Мы бы хотели выразить наши соболезнования.

И Милана поверила им. Она поднялась со своего места и ответила на рукопожатие Виктора, затем обнялась с Надеждой – матерью Гены, обаятельной и милой.

– Спасибо, что пришли, – тихо сказала она.

– Смоленская, ты это… – Гена крепко обнял её и похлопал по спине.

– Thanks, bro, – улыбнулась Милана, глядя другу в глаза. – Ты тут?

– Как видишь.

В чёрном костюме он выглядел непривычно деловым и сильно напоминал своего отца. Гена посмотрел по сторонам. Стены, ежедневно вмещавшие в себя душераздирающую скорбь, заметно подавляли его, и потому он снова похлопал Милану, на этот раз – по плечу.

– Сядем? – предложила она и усадила Гену слева от себя. Место справа занимал Антоний, предпочитая сидеть ближе к проходу.

– Ты надолго тут? – негромко спросил Гена.

– Тут? – переспросила Милана.

– Блин. Нет. Ваще тут, – Гена поправил свой галстук.

Милана пожала плечами. Будущее выглядело таким же туманным, как небо за стенами мрачного здания.

– Я ресторан открыл. На Тверской.

– А Лондон?

– Рональд управляет.

Говорить о делах было странно приятно, и Милана начала вполголоса обсуждать с Геной особенности московского ресторанного бизнеса. Краем уха она слышала, что Антоний расспрашивал Виктора о его IPO, и это сходство с братом оказало ей большую поддержку, чем все слова, прозвучавшие между ними.

Когда настало время выступить с речью, Милана вдруг ощутила себя странно беспомощной, но быстро взяла себя в руки – в прямом смысле слова. Обняла себя за плечи и поднялась на ноги, чтобы играть роль, которая казалась непосильной для её растрёпанной души. «Титул» вышел к собравшимся раньше неё, и Милана оказалась встречена колким раздевающим любопытством.

– Добрый день, – начала она, подойдя к микрофону. – Я Милана Смоленская, внучка Николая Константиновича. От лица нашей семьи выражаю благодарность всем, кто пришёл сюда.

Её голос разносился по безмолвному залу, задевая тонкие струны разлаженных чувств. Лица слушателей смазались в одно пристальное пятно, от которого исходило пытливо выжидательное внимание.

Это как презентация коллекции, как выступление в клубе, как… Нет. Это всё всерьёз. Самый жестокий сценарий, который никак нельзя исправить. Всё это время я играла по правилам, установленным и удобным мне, а сейчас я вышла за пределы своей игры и я теряюсь… Как слабы мои силы по сравнению с такими обстоятельствами.

Среди гостей Милана увидела Лейлу Нельмину с семьёй и, встретившись глазами с твёрдым решительным взглядом своей школьной подруги и искренней завистницы, набралась решимости.

– За пять минут невозможно рассказать, каким Николай Константинович был при жизни. О его многочисленных достижениях вы можете прочитать в «Forbes», «РБК» и других бизнес изданиях. Глядя на эти фотографии, легко понять, по каким правилам он строил свой мир.

На большом экране позади неё мелькали фотографии объектов, возведённых компанией Николая Смоленского.

– Мой дед был человеком жёстких правил и строгих принципов. Он жил в согласии со своими убеждениями и вызывал уважение в сердцах тех, кто имел возможность общаться с ним лично. Нам с Антонием повезло быть воспитанными заботливым, любящим и справедливым дедом, не скупящимся на советы и критику.

Уинстон Черчилль сказал: «We make a living by what we get, but we make a life by what we give». То есть, мы зарабатываем на жизнь тем, что получаем, но делаем нашу жизнь полноценной, отдавая. Николай Константинович был богат тем капиталом, который не измеряется в денежном эквиваленте и которому не так часто придают значение. Он обладал щедрой многогранной душой.

Его добро помнят детские дома и благотворительные фонды. Его чтят и ценят люди, с которыми он работал. Его любят его внуки. Сегодня, когда наш мир наполнен пустотой этой невосполнимой утраты, мы все отвечаем взаимностью человеку, оказавшую нам великую честь. Мы гордимся тем, что знали его. Мы грустим, что больше не услышим его мудрых слов. Мы чувствуем, что отныне на нас лежит новая ответственность, молчаливо возложенная самым требовательным и самым справедливым. Мы должны жить так, чтобы нам не было стыдно перед ним. Сейчас мы скорбим и прощаемся с Николаем Константиновичем Смоленским, но мы никогда его не забудем.

Она замолкла. Послышались тихие всхлипы. Милана отпустила микрофон, который сжимала так, словно в нём была сосредоточена вся её жизненная сила. Лживая внучка правдива в своей фальши до максимума. Почему? Потому что я не играю. Я проживаю этот момент со всей откровенностью, на которое только способно моё осторожное скрытное сердце.

– Спасибо, что пришли, – тихо сказала Милана и вернулась на своё место, провожаемая хором внимательных взглядов и участившихся всхлипов.

– Да ты спикер по сути, – восхитился Гена.

– Oh fuck you, – пробормотала Милана, чувствуя, что растратила весь свой запас нормальных слов.

Антоний положил свою руку поверх худой холодной руки сестры. Их взгляды встретились. Она улыбнулась.

Когда завершилось прощание с телом, все вышли на улицу. В воздухе пахло дождём, но серые тучи были неизменно скупы на осадки. Милана шла с Антонием под руку. Она надела солнцезащитные очки и смотрела себе под ноги. Перед глазами стояло лицо деда, мертвенно бледное, спокойное, строгое, оно напоминало маску, утратив что-то важное. Жизненно важное… Оболочку покинула родная душа, с которой я так и не успела попрощаться, и тело кажется совсем чужим…

На надгробной плите дата рождения, дата смерти. А между ними – одинокая чёрточка длиною в несколько сантиметров. Это и есть жизнь?!

Милана, сломленная подавляющим чувством вины, опустилась на колени и склонилась над землёй, под которой был погребён её заботливый опекун.

– Да вы чё, офигели?! – не выдержал Гена, заметив, что Милану фотографируют.

Девица с iPhone смерила его долгим взглядом, затем призывно улыбнулась. Гена поморщился. Милана всё ещё стояла на коленях. Антоний подошёл к ней и дотронулся до её плеча. Она медленно поднялась на ноги и, не глядя ни на кого, отошла в сторону.

– Не беспокойся, Тони, меня уже невозможно вывести из себя, – сказала Милана глухим голосом.

Она почувствовала, но не сразу поняла, что брат ведёт её к выходу из этого мрачного мира. Мимо бесстыже любопытных людей, формально облачённых в траур, мимо надгробий, мимо сотен написанных историй жизни. Она села в Rolls-Royce и прикрыла глаза. Хотелось спать. Хотелось забыться. Впервые в жизни ей не хотелось скорости.

Все мы рождены не зря. Важно помнить об этом

На банкете Милана иссякла. Устала, как никогда ранее не уставала на людях. Она с трудом держала улыбку, отвечая на соболезнования и выслушивая чужие воспоминания об умершем. Говорить было сложно. Речь, произнесённая перед похоронами, забрала у неё все силы и красноречие, и Милана всё время переходила на английский, чем привлекала к себе ещё больше внимания.

Всё в ней было интересно людям, не скрывавшим за маской траура хищное любопытство. Состояние, которое она унаследует, обсуждалось вполголоса, но до Миланы долетали слова, которые так не хотелось слышать. Антонию было проще – его бизнес-репутация была безупречной, жизненная стратегия выверенной. Он говорил по-русски без акцента и с уместной ностальгией в синем взгляде рассказывал милые выдуманные истории детства.

Но Милана прекрасно осознавала, что их с Антонием мысли и чувства не занимали никого, кроме их самих. Деньги, бизнес, будущее компании – это беспокоило собравшихся больше всего. Возмущённая корыстью, осквернявшей светлую память деда, Милана объявила минуту молчания, на время заткнув весь банкетный зал, ярко освещённый и заполненный оживлённым гулом. В краткой благословенной тишине она слушала чужие мысли, звучавшие в обращённых на неё взглядах, и думала о деде.

Как мало значит жизнь человека для тех, кто привык мыслить мёртвыми цифрами. 69 лет. Много пожил. Умер. С кем не бывает? Его нет, значит, нет смысла больше выдавливать из себя почтение. Самое время посчитать капитал и прикинуть, как пожил этот человек – в денежном эквиваленте, конечно же. Духовные накопления учёту не подлежат, да и не интересны они никому – слишком лично. Деда больше нет, и его деньги тут же обезличились, став шуршащими фантиками, в которые скоро будут завёрнуты совершенно другие идеи и приобретения…

Три испытания даны человеку: огонь, вода и медные трубы. Выдержать все, сохранив в себе всё лучшее – чистое и духовное, с чем мы рождены, – вот наша задача. Любовь уже спалила мне нервы, слава оглушила разум и выбила из времени, но деньги никогда не станут настоящим испытанием. Деньги – вода. Сегодня есть, завтра нет. Можно утолить жажду, можно вымочить руки в их непрекращающемся потоке, а они, беспристрастные, перейдут к новым хозяевам.

Деньги не несут в мир ни добра, ни зла. Они совершенно нейтральны, пока их не коснётся временный владелец, превращающий чувства в действия, мысли в слова, цели в результаты. Деньги чисты и пахнут безразличием, а мы пачкаем их своими грязными помыслами и мелкими задачами…

Разве меня не испортили деньги? Разве, став миллионершей, я не утратила ту духовную связь со своей семьёй, которой раньше так дорожила? Эта вода размывает родственные узы – вот главная её беда. Финансовая самостоятельность питает независимость, самодостаточность пестует эгоизм, по итогу – полная неблагодарность и душевная скупость при нескромно зелёных банковских счетах…

– Прикинь, да? Там лобстеры, здесь буйабес. И светскость всем подавай… Официанты должны быть расторопны, но не суетливы…

Гена Смирнов сидел рядом с Миланой и пытался отвлечь её разговорами на сторонние темы. Милана, у которой деньги и бизнес вызывали временное отторжение, располагающе молчала и слушала Смирнова. Гена, в отличие от многих других собравшихся, не колол её вилкой своего обострённого любопытства и не спрашивал про Джея, о котором Милана боялась даже думать, не желая пачкать светлые воспоминания своими тяжёлыми эмоциями.

– Ген, прикинь, нас когда-то тоже не будет, — сказала она, задумчиво отпив воду.

Смирнов замолк на мгновение и посмотрел в свою тарелку.

– Ну, пока мы тут, ты должна оценить мой ресторан, — неожиданно быстро нашёлся он.

Милана улыбнулась.

– На днях заеду, — пообещала она.

Гена, довольный её ответом, продолжил приглушённо возмущаться. Причиной его недовольства был московский продуктовый ряд, логистика и конкуренты. Смирнов любил мыслить вслух, проговаривая возможные решения своих проблем, и Милана, прекрасно знавшая об этой его особенности, методично кивала, не вникая в суть.

Сидим такие весёлые и деловые. Считаем доллары, евро, фунты, рубли. Вон та восемнадцатилетняя, что пришла с Валентином Петровичем, одним из деловых партнёров деда, ещё и калории считает, похоже. Считаем ли мы время? То, которое во много раз более ценное, чем все деньги мира. То, которое нельзя ни вернуть, ни купить, ни исправить…

Нет, мы боимся о нём думать, потому что к этому счёту у нас нет доступа. Эта сфера расходов нам не подвластна. Невозможно проверить баланс времени и пополнить его, так же, как невозможно перевести несколько дней или лет на чужой счёт. Время не сохраняется и не увеличивается. Его можно только обменять – на деньги, опыт, знания, впечатления. Или потратить впустую. Мы не в силах контролировать количество отведённых нам дней, но мы в ответе за качество каждого проживаемого нами мгновенья.

Наполняем ли мы наше время должной ценностью? Время, как деньги, каждый тратит на своё. Кто-то инвестирует в будущее, которое может не наступить. Кто-то сорит им так, словно это – мусор. Кто-то просто не придаёт ему значения, уверенный в его постоянстве и неограниченности. Только время, в отличие от денег, не сбережёшь – мы обречены его тратить. Каждый день, каждый час приближает нас к черте банкротства. Все мы израсходуем эту жизнь без остатка, но кто-то промотает впустую, а кто-то сделает ценный вклад в этот мир и в неотъемлемое богатство собственной души…

Двигатель жизни – её конечность. Это неизбежно. Ценим момент.

Никто не знает, сколько продлится его новая любовь, что ждёт его завтра, чем закончится история его жизни. И это определённо к лучшему, ведь некоторое знание омрачает безоблачность счастья. Надо управлять процессом, не делая ставку на неподвластный нам результат, проживать мгновения со вкусом, получать удовольствие и не быть небрежными к моментам собственной жизни. Умирают ведь не только от болезней и старости. Ещё чаще умирают при жизни. Не живут, а бездействуют, прожигая бесценное время и хороня самих себя под тщетностью своих пустых дней.

А время и мир вокруг одинаково существуют и с нами, и без нас. Им нет до нас дела. Так же, как людям, собравшимся за этим столом и с аппетитом обсуждающим свои насущные дела, уже нет никакого дела до покойника, который совсем недавно играл в их жизни свою неоценимо важную роль. Дед покинул сцену, но спектакль продолжается. Правда, он заметно подешевел, но актёрам по душе эта вольность.

А мне? А я уже некоторое время зритель в собственной жизни. Смотрю и понимаю, что та же сцена может быть разыграна и без меня. От этого осознания становится страшно пусто и горько стыдно. Что я оставлю после себя? Сотни фотографий, несколько клипов, странички в социальных сетях, интервью в глянце, ссылки в поисковиках, интернет-магазин, две коллекции модных вещей, слухи и скандалы… Вроде бы много всего, но непростительно мало для Смоленской, которая должна унаследовать большую требовательность к своим достижениям.

Все мы на своём месте. Все мы рождены не зря. Если помнить об этом, можно даже сделать что-то полезное в своей жизни и в этом мире…

Пора вести себя в соответствии со своим возрастом и статусом

Еду на скорости и смотрю на огоньки, наслаждаясь оптической иллюзией. Мир вокруг так красиво преломляется, когда в глазах стоят слёзы…

Они с Антонием молчали на заднем сидении Rolls-Royce и слушали ночь, изливающуюся скорбным потоком сочных капель. Стёкла машины, искристые от дождя, переливались алмазами в свете ночного города. Москва казалась Милане одним смазанным цветовым пятном, мелькающим перед глазами от частого моргания.

– Валентин Петрович развёлся? – спросила она, отвлекаясь от своих мыслей.

– Нет, – не сразу отозвался Антоний.

Милана шумно выдохнула и покачала головой.

– Тебе то что? – удивился брат, взглянув на неё.

– Было бы ничего, если бы я лично не знала его жену и маленьких дочерей! – ответила Милана более раздражённо, чем того ожидал Антоний.

– Они в Италии. А ты, оказывается, поборник нравов, – улыбнулся он.

– Не люблю измены.

Милана посмотрела в окно, стараясь не думать о слухах, окруживших её, и о том, в какие из них успел поверить Джей.

– Речь хорошая была, – помолчав, сказал Антоний. – Думал, ты уже забыла русский.

Милана фыркнула.

– Забыла немного. Полночи сочиняла текст, – призналась она.

На каком языке мои мысли, если с русским такая беда? Если они на языке чувств, то почему тогда я не слышу себя?

– Может, найдёшь общий язык с Бруствером, – неожиданно сказал брат.

– С кем? – не поняла Милана.

– Познакомлю, – пообещал Антоний с загадочным видом.

Оставшиеся пятнадцать минут они ехали молча. Милана инстаграмила, выкладывая фотографии из нью-йоркского архива и создавая видимость нормальной жизни, а Антоний наблюдал за ней, слушая стук дождя.

Когда, наконец, они вошли в пентхаус Антония, Милана впервые почувствовала себя свободной и защищённой от всего внешнего и подавляющего. После похорон она поняла, что не выдержит одиночество в своём гостиничном номере и, не раздумывая, приняла приглашение брата временно пожить у него. Оказавшись в уютно просторных апартаментах, она мгновенно убедилась в правильности своего решения.

– Nice place18, – сказала Милана, пройдя в гостиную вслед за ним.

– Ужин сейчас будет, – Антоний взглянул на часы. – Подождём здесь?

Милана кивнула и опустилась на тёмно-синий диван, с интересом глядя по сторонам.

– Точно, – брат улыбнулся и громко рявкнул. – Бруствер!

Милана вздрогнула, где-то в отдалении что-то глухо упало, послышался приближающийся стук когтистых лап по паркету. Заинтригованная, Милана повернулась лицом к арке, в которую через мгновение вбежал немного неожиданный пёс.

– Aw-w-w, – протянула она, наблюдая за сценой приветствия Антония и Бруствера.

Когда собака облизывает хозяина, я умиляюсь. Если она оближет меня, меня стошнит.

– Бруствер, это Милана, – громко и отчётливо сказал Антоний.

Бассет принюхался к ней и выразил готовность познакомиться поближе.

– Бруствер, go, kiss Tony19, – предупредительно послала его Милана.

Но деловой бассет, пренебрегая правилами приличия, забрался на диван и, сделав несколько затяжек на чёрном Christian Lacroix, добрался к лицу фарфорово-кукольной особы. Тщательно облизанная любвеобильным псом, Милана несколько мгновений сидела зажмурившись. Затем вдруг разрыдалась.

– Милана? – Антоний сел рядом с ней на диван и согнал бассета на пол. – Ты чего?

– Мы хотели завести соб-ба-а-аку, – всхлипнула она, не в силах совладать с собой. – We were so happy20…

Бруствер, прочувствовав пронзительную трагичность момента, положил свою понимающую голову ей на колени.

– Чё? – переспросил Антоний, не разобрав бессвязные всхлипы сестры.

Милана покачала головой, смаргивая раздражающе чистые слёзы.

– Ты вообще о ком плачешь?

Она пожала плечами, пристыжённая тем, что в день похорон деда скорбела по иной утрате.

– Ужин готов, Антоний Георгиевич, – объявила вошедшая в гостиную горничная.

– Спасибо, Елизавета.

Милана громко всхлипнула и спрятала лицо в ладонях. Бруствер вывел протяжно тоскливую ноту, аккомпанируя ей в горе. Антоний обнял сестру за плечи, перепоручив ей выплакать все слёзы, которые положено было пролить в этот опустошающе скорбный день. Милана шмыгнула носом, чихнула и довольно быстро успокоилась.

Поплакала по-детски, а теперь пора вести себя в соответствии со своим возрастом и статусом. Дождь закончился. Я превзошла стихию.

Я теряю всё, что люблю. Потому что я дура

Милана пришла к ужину в сухом настроении, села за стол напротив брата и, кашлянув, сказала:

– Sorry.

Он налил ей вина, и она некоторое время молча потягивала «Шардоне», не решаясь поднять глаза и начать разговор.

– Ты ничего не ела сегодня, – напомнил Антоний.

– Извини, – повторила Милана уже по-русски. – Не голодна.

– Ты очень похудела.

Она посмотрела на него.

Радоваться или грустить? Наверное, второе. Худеть – от слова «худо». Мне и вправду плохо. Крутая жизнь, отличное начало лета – довела себя до состояния скелета.

– Это выгодно, – Милана постаралась звучать бодро.

– У тебя достаточно денег, чтобы не страдать этой фигнёй, – назидательно изрёк Антоний.

– Nothing tastes as good, as skinny feels,21 – процитировала Милана, думая о Кейт Мосс.

– Nothing tastes as good as tasty food22. Либо ты это съешь…

– Либо это съешь ты. Не угрожай мне едой, – Милана улыбнулась.

Брат окинул её долгим раздражающе внимательным взглядом и неожиданно заключил:

– Ты выглядишь зрело, так веди себя должным образом. Вечные девочки смотрятся жалко.

– Вечные девочки?! – Милана чуть не поперхнулась вином.

Возмущённо кашлянув, она поставила свой бокал на стол и посмотрела Антонию в глаза. Он улыбался.

– Да, Милан. Тебе 22, и завтра в полдень твой банковский счёт проломится от свежего вливания наследного капитала. Пора быть немного серьёзней.

– А я серьёзная. Стоп. Ты про Ибицу? – поморщившись, утонила она.

– Про тебя, – всё тем же тоном сказал Антоний. – Ещё полгода такой жизни, и ты обойдёшь Пэрис.

– Это слухи, Тони, – улыбнулась Милана.

– Когда слухи такие громкие, у правды велик риск быть не услышанной, – отметил Антоний.

Милана фыркнула и сделала новый глоток вина, разбавляя свои едко-горькие мысли.

– У меня проблема, Тони, – призналась она, не глядя брату в глаза.

– А что ты сделала, чтобы её не было? – спросил он.

Она удивлённо посмотрела на него.

– Ты даже не спросил, какая у меня проблема…

– Затянувшаяся, – уверенно сказал Антоний.

– А ты прав, – подтвердила Милана.

– А я знаю.

Некоторое время они молчали. Антоний с аппетитом ел свою рыбу, Милана с медленным изяществом допивала одинокое вино.

– Знаешь, я уже месяцев восемь не равна себе. Я как бы вне времени и вне себя. Существую в соответствии с чужими ожиданиями, не слышу свои желания, отстаю от жизни…

– Зачем ты мне это говоришь? – уточнил Антоний, неожиданно сильно напомнив ей деда.

– Ты спрашиваешь, ты слушаешь, – грустно улыбнулась Милана.

– Ты не с Джеем Джонсом?

Милана решительно допила вино и отрицательно покачала головой.

– Я теряю всё, что люблю, – тихо сказала она.

– Не думал, что у вас всё так серьёзно. Чё расстались?

– Потому что я дура.

Антоний посмотрел на неё, словно желая возразить. Невзирая на все их противоречия, он считал Милану зрелой и сильной натурой с отточенной самокритичностью и чистым любящим сердцем.

– Не ретушируй свою критику, Тони, – Милана покачала головой. – Я знаю, что ты того же мнения. Все, кто умеет думать, считают меня тупой. Я сама себя бешу. Завтра говори мне всё, что хочешь, но сегодня ты мне очень нужен понимающим.

– И чего конкретно ты от меня хочешь? – Антоний с интересом посмотрел на неё.

– Давай вместе посмотрим «Король лев»? – предложила Милана с детским блеском в уставших глазах.

Справиться с трудным помогает лёгкое. Брат улыбнулся и согласился.

После ужина они устроились в просторном кинозале, утонув в мягких подушках, и смотрели любимый мультфильм детства. Милана плакала и озвучивала самые трогательные сцены, которые знала наизусть. Никто ещё не пел «Hakuna Matata» таким убитым голосом. Антоний не ограничивал свободу её самовыражения. Экспрессивная искренность сестры компенсировала его эмоциональную сдержанность.

Взаимная душевная помощь – вот основа истиной любви.

Джей дал мне свободу, чтобы я смогла понять, что такое жить без него

Ночь пролилась дождём. Печаль иссушилась слезами. Серый понедельник напомнил о делах…

Встреча с юристом была назначена на десять утра. Милана, усердно практиковавшая бессонницу, провела часы ночного бодрствования за сложными раздумьями на отложенные темы.

Мыслю, значит, существую. Существую, но не живу. Зачем Джей дал мне эту свободу? Чтобы я смогла понять, что такое жить без него, в рабстве у метаний собственной души, единожды уже обретшей счастье. Он позволил мне во всём убедиться самой, и сейчас мне его ужасно не хватает. Когда смысл жизни живёт в Лос-Анджелесе, можно случайно прожить свою жизнь без смысла. Убедилась в этом на долгом опыте. Защитила свою мечту от самой себя, сделав её неисполнимой. Что теперь?

Лететь!!!

Милана споткнулась о Бруствера и чуть не упала с лестницы.

– Земляная насыпь, блин, – буркнула она.

– Где? – спросил Антоний, заставив Милану вздрогнуть от неожиданности.

Брат дожидался её в холле первого этажа, листая какие-то бумаги. Этот хладнокровный, всегда собранный и сдержанный владелец Patek Philippe, Hublot, Rolex и двух Audemars Piguet, ценил время и обладал поистине швейцарской пунктуальностью.

– Бруствер! – сердито пояснила она.

Сзади раздался радостный лай, и пёс спустился к завтраку, опередив Милану.

– Скажи мне, Тони, зачем люди заводят питомцев, которые путаются под ногами? – спросила Милана, с облегчением ступив на устойчивый паркет.

– Чтобы подтверждать закон Ньютона, – невозмутимо пояснил Антоний.

– Какой закон? – не поняла Милана, подумав о падающих яблоках.

– Всё ли улетевшее удачно приземляется, – сдерживая улыбку, брат встал с кресла.

– Жестокий ты, – Милана неодобрительно покачала головой. – Брусти, come to mama.23

Бруствер, радостно виляя хвостом, подбежал к Милане и получил порцию показательной нежности. Антоний наблюдал за ними.

– Знаешь, зачем я его завёл?

Сестра вопросительно посмотрела на него снизу вверх, продолжая мять улыбчивую собачью морду.

– Он смотрит на меня с искренностью. Пусть и взгляд тупой.

– Я тоже смотрю на тебя с искренностью, – сказала Милана, ревниво покосившись на крайне дружелюбного пса.

– Поэтому ты здесь живёшь, – улыбнулся Антоний, заметив её беспокойство.

– А какой у меня тогда взгляд? – спросила Милана, выпрямившись во весь свой модельно-каблучный рост.

– Тусклый, – честно признал Антоний.

– Thanks, – иронично улыбнулась Милана.

Порой я завидую своему телефону. Хочется увеличить свою яркость, как в iPhone, но в реальной жизни для этого мало одного движения пальцем по экрану. По жизни вообще лучше не скользить, чтобы не опустеть и не обесцветиться.

– Ты по-прежнему не ешь? – спросил Антоний, когда все наконец-то собрались в столовой.

– Я кормлю Бруствера, – Милана посмотрела по сторонам.

– Он уже поел в своей комнате.

– Бр-р-русти, – призывно промурлыкала Милана.

– Не развращай моего бассета подобными кличками, – строго сказал Антоний. – И ешь то, что тебе предназначено.

Милана взглянула на него и, вздохнув, отпила кофе. Бруствер устроился рядом и стал выжидательно смотреть на Милану.

– А почему ты его так назвал? – спросила она, чувствуя на себе заискивающий собачий взгляд.

– Надо было выбрать имя на «Бру», – пояснил Антоний, невозмутимо приступив к омлету.

– Почему не Брузер? – уточнила Милана, вспомнив свой несостоявшийся полёт с лестницы.

Антоний посмотрел на неё и рассмеялся.

– Я не держу угрозу у себя дома.

– Тогда мне лучше съехать, – вздохнула она.

– Ты уже съехала, – отметил Антоний. – С катушек.

Милана решила зажевать обиду омлетом. Антоний, удовлетворённый своими успехами дрессировщика, завтракал с аппетитом и расспрашивал Милану об интернет-магазине, который вошёл в десятку лучших онлайн аутлетов.

– Сделаешь ещё одну коллекцию? – спросил он.

– Да, – кивнула Милана. – Нижнего белья. «Naked truth24».

– Интересно, – улыбнулся Антоний. – Чё вдруг?

– Накипело, – честно сказала Милана. – К тому же, одна марка предлагает сотрудничество. Им понравился мой клип на YouTube.

– Какой клип? – не понял Антоний.

– Fuck, – сказала Милана и быстро добавила. – Старый клип.

– Клип Джея?

Она опустила глаза, сосредоточившись на своём омлете.

– Чё ты в кино ничего не сыграла? – спросил Антоний, неловко сменив тему и напомнив Милане о кастинге.

– У меня слишком строгая красота для Голливуда, – с достоинством произнесла она.

– У тебя силиконовая грудь, – в тон ей ответил Антоний.

– Oh fuck you! – Милана рассмеялась, не в силах возражать.

Настроение, выровненное братом, улучшилось при участии Бруствера – главного актёра аварийных комедий. Милана вновь споткнулась через него по пути в холл. Бассет, предпочитавший этот жёсткий вид экстремального массажа, бодро протрусил мимо неё в гостиную, где устроился на диване с благодушно расслабленным видом.

– Брузер, – твёрдо решила Милана, потирая ушибленную ногу и успокаивая ускорившееся сердце. К дверным косякам прибавилась земляная насыпь. Далеко пойдём? Скорее – полетим!

…По-моему, бассет проживает жизнь, о которой мечтает Антоний. Бездельничает весь день среди мягких подушек, ест, когда хочет, и ни о чём не заморачивается…

– Тони, а у Брузера есть любовь? – спросила Милана, когда они спустились на подземную парковку и сели в Rolls-Royce.

Чтобы было о чём заморачиваться.

– Займись этим, – посоветовал брат.

– Я серьёзно! – воскликнула Милана. – Джулия, моя подруга-модель, летала в Дрезден, чтобы устроить личную жизнь своего терьера.

– А я летал в Дрезден, чтобы решать дела своей компании, – невозмутимо парировал Антоний.

Милана покачала головой.

– Ты пренебрегаешь его интересами! – продолжила она всё с той же экспрессией. – Это очень неправильно! То, что данный вопрос кажется тебе незначительным, ещё не делает его маленьким в глазах Брузера, который доверил тебе свою жизнь и своё счастье.

– Я разберусь с интересами Бруствера, – пообещал Антоний, слушая её с раздражающе знакомой проницательной улыбкой. – А тебе детей пора воспитывать.

– Ты старше, ты и женись, – огрызнулась Милана.

– Жени Бруствера, – парировал Антоний.

– Брузера.

Всю дорогу до юриста они ехала молча. Антоний, погрузившийся в свои будничные мысли, не заметил перемены в настроении сестры. Милана неотрывно смотрела в окно. На светофоре она увидела, как по тротуару шла группка беззаботных мальчишек лет семи, и улыбнулась их свободе.

Вот она – прелесть детства, когда большая проблема – это двойка, а счастье – шоколадный батончик Сникерс. Как давно это было, как безвозвратно прошло. Теперь мои проблемы во много раз больше моих возможностей, и сублиматы счастья несравнимо более дорогостоящие.

Что ж, буду на досуге устраивать личные жизни питомцев. Милана-сводница. Брачное агентство «Pet-Love». К real love я, по-видимому, не готова.

Are you kidding me?! Tony is the boss!

– Мне? – переспросила Милана.

– Ей?

Антоний посмотрел на Владислава, в компетентности которого ничуть не сомневался до последней пары минут. Завещание было зачитано в присутствии обоих наследников и стало для них полным сюрпризом.

– Да, всё верно, – кивнул Владислав. – Милане Георгиевне Смоленской переходит контрольный пакет акций «Строй-Инвеста».

– Whoa! Are you kidding me?! – громко уточнила американизированная Милана. – Tony is the boss25. Он всех строит.

– Антонию переходит Maybach и…

– Антонию переходит бизнес, – твёрдо сказала Милана.

Владислав удивлённо посмотрел на неё.

– Милана Георгиевна, вы вправе распоряжаться своим пакетом, как считаете нужным.

– Тогда я немедленно перепоручаю его Антонию, – сказала Милана и обратилась к брату. – Tony, say something.26

Антоний смотрел в окно. Ситуация казалась ему в высшей мере отвратительной для осмысления и недостойной комментариев. Король справедливости… Как метко ты отметила, сестрёнка. Его последней волей была эта насмешка.

Он чувствовал, хоть это и казалось глупым, что даже смерть деда не стёрла проклятую грань, с рождения разделявшую его с сестрой. Милана воцарилась в статусе любимейшего ангела и возглавила главное дело жизни деда, а он… Он был удостоен чести получить деньги на поддержание своей демонической сущности.

– Милана Георгиевна, дослушайте, пожалуйста. В вашу собственность переходит шале в Альпах, дом в Одинцовском районе, квартиры на Кутузовском проспекте, Тверской и Новинском бульваре, а также на Невском проспекте в Санкт-Петербурге. Частный самолёт переходит в совместную собственность с Антонием Георгиевичем.

– А мой номер в отеле? – сухо осведомилась Милана.

Антоний взглянул на неё.

– Что? – переспросил Владислав.

– Мой номер в отеле остаётся за мной?

– Сеть отелей Смоленских переходит в собственность Али ибн-Рашида.

– Выселил, – процедила Милана.

– Вам крупно повезло, Милана Георгиевна, если так можно выразиться, – сказал Владислав, отложив документ. – Дело в том, что во вторник ваш дед намеревался изменить завещание, в результате чего вы не могли бы распоряжаться своим имуществом, будучи незамужней.

– Повезло? – воскликнула Милана.

– Извините, – тут же исправился Владислав.

– Это всё? – спросил Антоний.

– Да, – подтвердил Владислав.

– Нет, – возразила Милана.

– Пойдём, – сказал Антоний, поднимаясь со своего места.

– Завтра я приду к вам, – пригрозила Милана, не вставая с кресла. – В восемь.

– Завтра я… – начал Владислав, но под давлением взгляда Миланы набрал своего секретаря.

– Марина, завтра в восемь есть клиенты?

В ответ прозвучал энергичный женский голос:

– Да, Владислав Семёнович. Кириличев.

– Перенеси на среду.

– That’s better!27 – кивнула Милана и, довольная собой, покинула кабинет впереди брата.

В полном молчании они вышли из здания, сопровождаемые телохранителями. Серый спёртый воздух улицы ничуть не прояснил мысли.

– Давай заедем к Генке? – предложила Милана, как ни в чём не бывало. – У него на Тверской есть ресторан.

Антоний посмотрел на неё. В золотых Ray-Ban и ослепительно белом брючном костюме она излучала поистине голливудскую уверенность.

– Давай я тебя сфотаю, – предложил он.

– Сейчас?

Чётко очерченные брови Миланы вспорхнули над золотой оправой очков.

– Да, лучше сейчас. Там ещё никого не было с таким бездумно счастливым лицом, – сказал Антоний, глядя в золочёные глаза сестры.

– Где? – непонимающе моргнула она.

– В списке «Forbes».

Милана белозубо рассмеялась, вызвав у Антония резкий приступ раздражения. Ангел сияет искрящимся солнцем. Ангелу всё так легко достаётся.

– Тони, ты же понимаешь, что никто в здравом уме не доверит мне управлять строительным бизнесом!

– Ты оглохла или вконец отупела? – спросил Антоний, остановившись у своего Роллса. – «В здравом уме и трезвой памяти», Милан.

Сестра замерла, напуганная его резким тоном.

– Мне не нужна эта доля, – тихо сказала она. – И недвижимость тоже не нужна. Только мой номер в отеле, а его у меня больше нет.

– Вот так трагедия, – фыркнул Антоний.

– Да что с тобой? – спросила она.

Он посмотрел на неё, не находя подходящих слов, чтобы выразить своё состояние, так напоминавшее детский раздрай семнадцатилетней давности.

Должен принять всю полноту горькой неудачи. Хотя радостней всего чувствовать ответственность за успех. Всё просто. Факты безразличны и холодны в своей юридической убедительности, но нахлынувшие эмоции выключают трезвый расчёт и здравый смысл.

Два рублёвых миллиардера молчали друг напротив друга, установив между собой двухметровую дистанцию и былую границу непреодолимых разногласий. Антоний в чёрном деловом костюме и Милана – в белом. Телохранители привычно безмолвствовали, прислушиваясь к шуму проезжавших по шоссе машин.

– Поехали к Смирнову в ресторан? Поговорим там, – снова предложила она.

– У меня есть работа, Милана, – сухо напомнил Антоний. – У тебя, кстати, тоже.

– Тони, я не хочу. Я хочу, чтобы ты руководил компанией, – почти взмолилась Милана.

– А я не хочу твоих подачек, поняла?

Чувства, облачившиеся в слова, не лгали. Милана, услышав искренность, кивнула и гордо развернулась на своих сверхвысоких каблуках.

– Ты куда? – спросил Антоний.

Но она, не оборачиваясь, быстро отдалялась от него. Слишком заметная в своём белом костюме, слишком яркая для серого дня, слишком богатая для спокойной жизни. Антоний проводил её долгим взглядом и сел в свой Rolls-Royce. День, начавшийся с триумфа, стремительно омрачился за полчаса.

То, что не высказал я, сильнее того, что сказал. У нас с ней по-прежнему несопоставимо разная цена успеха и поражения. Но это было cлишком дорогое напоминание.

Эта утрата непосильна для моей издержавшейся души

Шелест шин ласкал слух. Район был совершенно не знаком ей, но Милана упрямо углублялась в неизвестность. В беспорядочном потоке людей, живущих своей мелкопроблемной повседневностью, чувствовала себя белой вороной в золотых Ray-Ban. Безразличная ко всему внешнему, она смотрела только на серую дорогу под ногами и слушала свои мысли, заглушаемые шумом понедельника.

Очень много чебардашек спешит по своим делам. В этой суете чувствуешь себя неделовой и ущербной. Здесь так легко сойти с ума. Я должна любить Москву, но как же мне сейчас паршиво от безликого города, от людей, попадающихся навстречу, от тошнотворных воспоминаний, от бесконечно серой сырости и безразличия… От одиночества. Чем больше людей вокруг, тем острее его ощущаешь.

Чётко быть деньгами. Они всегда всем нужны, они ни в ком не нуждаются. Люди определяют им ценность и сходят из-за них с ума, а деньги шуршат и звенят, всегда востребованные и беспринципные, лакмусовые бумажки чужих пороков. Деньги нужно уметь тратить – они могут разорить душу, а могут обогатить ее. Они, подобно раствору искренности, проявляют людей, как фотографии, и не их вина в том, что плёнка бывает такая некачественная…

Мой банковский счёт не проломился от приливной волны свежих средств, а вот наши с Антонием отношения треснули, подобно клееной вазе. Деньги – вода, размывающая родственные узы, но я была так уверена, что наше с братом взаимопонимание основано на чём-то незыблемом и нематериальном. Неужели ошиблась?

Бизнес, деньги, сделки… Игры, которые играют людьми. Мы с Тони поссорились. Из-за чего, спрашивается? Мне не нужна ни строительная компания, ни недвижимость, ни джет. Я уже полтора года не пользуюсь семейными деньгами, сама зарабатываю и довольствуюсь тем, что имею. А теперь получила то, о чём даже не мечтала, и оказалась королевой роскошной обречённости.

Богатство шепчет, а мне сейчас хочется кричать: оно так оглушительно громко и так нежданно вторглось в мой мир. Тот самый случай, когда деньги лишь множат проблемы. Бездомная миллионерша aka строительный магнат. Всё как всегда. Чувствую себя кораблём, который отправили в дальнее плавание, но не дали навигационную карту и не предупредили о подводных скалах. Кругом одни шторма, а так хочется причалить к спокойному берегу. Но это – недостижимая мечта, если проблема в самом корабле, который даже в штиль качается и кренится.

Детство, окутанное амнезией, хранит в себе сотню ответов на вопросы, которые задаёт мне взрослая жизнь. Совершенно не могу понять поступок деда и отказываюсь принять последствия его прихоти. Во все времена люди распоряжались своими состояниями по-разному. До сегодняшнего дня я не знала более мудрого и справедливого человека, чем мой дед. Но уже час привыкаю к новому взгляду на ситуацию. Как странно он решил осчастливить своих наследников…

Все вроде бы на своих местах, но местами своими недовольны. Высокоуровневый спектакль жизни вышел из-под контроля, я оказалась на сцене и не знаю не только свою роль, но и жанр постановки. Более того, я совершенно точно не хочу играть в этой пьесе. Наверное, в этом проблема моего мировосприятия – отношусь к жизни, как к чему-то проходящему и постороннему. Но я и вправду не хочу вникать в эту новую реальность. Я многое пробовала и достигла почти всего, чего хотела, а то, чего мне не хватает, не купишь за все деньги мира.

Антоний, наоборот, всегда следовал единожды выбранным путём и выстроил свою собственную империю самодостаточности. Он должен управлять компанией, потому что он рулит своим миром. Он отрывал куклам головы, он кричал на меня и называл дурой, он даёт мне свои машинки, он знает китайский. WTF?

Он мой старший брат, который спасает меня от раздрая с собой. Хочет он того или нет, но я его ужасно ненавижу. Так ненавижу, что люблю. Наша семья – семь «я». По 3,5 в каждом. На этот раз я всё осознаю вовремя и не потеряю брата ни за какие деньги – эта утрата непосильна для моей издержавшейся души.

По сути, это и есть испытание жизнью. Надо уметь отделять материальное от духовного и дорожить тем, что не имеет денежной ценности, не скупясь при этом на эмоции и искренность. У нас так часто есть и деньги, и вещи, но нет отношений и взаимопонимания. Материальное вытесняет духовное вместо того, чтобы дополнять. Мы слишком часто экономим на чувствах.

Я постоянно живу в долгу у себя. Дарю себе моменты искренности, беру счастье в кредит и свободу под проценты, а по итогу… Внучка строительного магната, а дома своего нет. И дело не в деньгах, дело во мне.

Я причина и следствие всех своих проблем. Не бывает плохих и хороших моментов – бывают ситуации, которые создают сами люди. В моей жизни были разные времена, и сейчас, похоже, я проживаю один из самых непростых периодов. Во многом, по своей вине.

Не стоит отчаиваться: пока есть жизнь, надо жить. С улыбкой. Собраться с силами, выбрать самую светлую и тёплую улыбку из тех, что готова предъявить миру, и устремиться вперёд. Была бы цель – дорога найдётся!

Интересно, сколько дорог нужно пройти, чтобы достичь счастья?

Антоний – босс, а я модель. Надо купить что-то вкусное Брузеру

Крупные капли дождя посыпались с неба, сочными частыми точками падая на асфальт и туманя солнцезащитные очки. Милана посмотрела по сторонам и, увидев вывеску «Зоомагазин», пришла к первому мудрому решению.

Надо купить что-то вкусное и снюхаться с Брузером. И Антония тортом накормлю. Хочет он того или нет, но он босс, а я модель. Модель, которая любит Лос-Анджелес и нуждается в солнце! Ничто не возвращает к реальности лучше, чем дождь и натёртые ноги…

В магазинчике было пусто и пахло чем-то незнакомо уютным. Милая улыбчивая девушка-продавец спросила из-за прилавка:

– Здравствуйте. Вам что-нибудь подсказать?

– Fucking rainy today, isn’t it? Чем кормят бассетов?

Милана окинула стеллажи изучающим взглядом, ожидая получить ответ на свой вопрос, но девушка молча разглядывала её.

– Что? – резко спросила Милана, раздражаясь её пристальным любопытством.

– Вы Милана Гусева? – робко уточнила продавец.

Милана удивлённо посмотрела на неё. Гусевой меня уже так давно никто не называл…

– Мы знакомы?

– Да, то есть, нет, – сбивчиво сказала девушка. – Я Маша, но вы этого, конечно же, не знаете. Два года назад я была сэндвичем.

– Кем-чем? – переспросила Милана, окончательно сбитая с толку.

– Сэндвичем, – смущённо повторила Маша. – На Арбате. Два года назад. Чуть меньше.

Увидев полное непонимание в глазах Миланы, Маша быстро добавила:

– Вы подарили мне духи, которые рекламировали, вы были в белой футболке YSL.

Милана улыбнулась, смутно припоминая солнечный арбатский денёк.

– Тебе так лучше, – более дружелюбно сказала она.

– Как? – уточнила Маша.

– Так, – неопределённо ответила Милана, думая о сэндвичах и Брузере. – Так чем там кормят бассетов? И какой это адрес?

Несколько минут спустя Милана, вызвав такси, обсуждала собачьи деликатесы со словоохотливой Машей, которая смотрела на неё с той же преданностью во взгляде, что и бассет-хаунд.

– А я думала, вы в Нью-Йорке… – сказала она, встав за кассу.

– А я в Нью-Йорке, – невозмутимо подтвердила Милана.

– Но вы же в Москве, – удивилась Маша.

– Недавно и недолго. Сдачи не надо.

– Но… – Маша попробовала возразить.

– Купишь себе сэндвич, – Милана улыбнулась.

Маша рассмеялась.

– Спасибо вам! А у вас бассет, да?

– У меня брат, – Милана направилась к выходу.

Не найдясь с ответом, Маша проводила её до двери. Колокольчик бодро звякнул на прощанье, несколько толстых капель стукнуло Милану по носу. Быстро сев в такси, она прикрыла глаза, слушая уютный дождик. Хотелось продолжить думать с нужной страницы, вернувшись к размышлениям, как к оставленной на время книге, но мысли непослушно сплелись в клубок противоречий, и потому она достала iPhone, чтобы выложить очередную архивную нью-йоркскую фотку в свой недремлющий Instagram-блог.

Мой телефон живёт более правильной и полноценной жизнью, чем я. Он знает триста номеров, хранит пять тысяч ярких фото-впечатлений, напевает беззаботные песни и постоянно кому-то нужен. А я уже даже не помню, что так старательно насобирала в него.

Мой телефон живёт за меня, и я ему так завидую…

Она слушала родной голос и молча глотала дождливые слёзы

Листая лос-анджелесские моменты и вспоминая запредельное счастье августа, Милана так остро заскучала по Джею, что, достав наушники, включила плейлист его песен. Всю долгую дорогу до дома Антония она слушала самый родной голос и молча глотала дождливые слёзы.

Какие-то вещи понимаешь слишком поздно. Жаль, что истории отношений с некоторыми людьми невозможно переписать. Хотя, наверное, чтобы осознать ошибку, надо сначала допустить её. Я бежала от боли утраты, а сейчас с каждым днём мне ещё больней – от неизменно горьких сожалений и от обиды на себя. И потому я плачу по счетам. Плачу и плачу слезами своей печали. Плачу за свою глупость, которую не искупить деньгами…

И в этих расходах так легко иссякнуть… И деньги, и чувства тратятся, и те, и другие обесцениваются. По-настоящему богат тот, кто обладает тем, что нельзя купить. Я обеспечена от рождения, а вот своё истинное богатство мне ещё предстоит обрести. Всё, что для этого нужно, – быть реальной Миланой Смоленской. Оказывается, это так непросто. Естественность вообще сложная штука. Натуральный макияж труднее всего наносить…

***

Дома Антония встретила странная картина. На полу в гостиной неподвижно лежала Милана в чёрных легинсах и чёрной футболке. На диване сидел Бруствер. Он смотрел на Милану свысока и подвывал музыке, оккупировавшей пентхаус. По словам горничной, Милана пребывала в таком состоянии уже около двух часов – с момента своего возвращения.

Бруствер, обрадованный появлением хозяина, наполнил комнату звонким лаем. Антоний сел на диван и, гладя бархатную спину благодарного пса, посмотрел на Милану.

– Что ты делаешь?

Она пошевелила пальцами левой ноги, подав первый признак жизни.

– Лежу.

– Просто лежишь? – уточнил он.

– Прилежно лежу.

Антоний улыбнулся и, узнав знакомую песню, спросил:

– Это Джей тебя так уложил?

Милана открыла глаза и посмотрела на него, но ничего не сказала. Антоний выключил музыку.

– Не-ет! Он вдохновляет меня! – горячо запротестовала она.

– Вижу. На полное ничегонеделание. По-моему, ты не от любви страдаешь, а от безделья.

– Я не бездельничаю, я занимаюсь йогой, – обиделась Милана.

– И что это за поза? – с улыбкой спросил Антоний.

– Шавасана, – мрачно пояснила Милана. – Поза «трупа». Relaxes me.

Она потянулась и села в позу лотоса. Бруствер гавкнул, приветствуя ожившую Милану.

– Съешь его, Брузи, – сказала она и, окинув Антония вызывающе наглым взглядом, добавила. – Хотя нет, лучше не ешь. Несварение будет.

– И её не ешь, – не остался в долгу Антоний. – Косточка в попе застрянет или силиконом подавишься.

Запутавшись в гастрономических тонкостях, Бруствер покинул диван и деловито вышел из гостиной.

– Ты какист! – заявила оскорблённая Милана.

– Ты Брустверу?

– Тебе, – сестра улыбнулась. – Это по-гречески, означает «наихудший».

– Ты знаешь греческий? – удивился Антоний.

– Я знаю тебя, – Милана встала и потянулась. – Ты какист.

– А ты фигня, – сказал Антоний.

– Фигня, сказанная значимыми людьми, – это значимая фигня, – намекнула Милана, глядя ему в глаза.

Поняв, к чему она клонит, и не желая извиняться, Антоний сменил тему.

– По-моему, ты увязла в эмоциях, – предположил он.

– С чего ты взял? – Милана села рядом с ним на диван.

– Посмотри на своё отражение и увидишь ответ.

Она провела рукой по щеке, убирая одну из чёрных дорожек, оставленных потёкшей тушью.

– Включаю, а он по-прежнему меня любит, – вздохнула Милана, опустив глаза.

– Stereo-love?

Она пожала плечами, беззащитная в своём одиночестве.

Антоний признал, что у них намного больше общего

– Посмотри «Карты, деньги, два ствола». Вот там у ребят были конкретные проблемы. И ничё, справились, – подбодрил Антоний.

Милана фыркнула и, взглянув на него, рассмеялась.

– Thanks. Но мы с ними не поймём друг друга. Им нужны были деньги, а мне…

– А у тебя их много, – напомнил Антоний.

– Ты же поедешь со мной завтра в восемь к этому… завещателю?

Милана посмотрела на него с надеждой.

– Нет, – сказал Антоний, упрямый в своем неприятии обстоятельств.

– Да! – возразила Милана. – У тебя уникальная память на плохое, но некоторое прошлое лучше сливать, иначе накапливается shit и портится характер. Кстати, я купила торт, там много персиков, и они все мои.

Осмыслив её поток слов, Антоний улыбнулся. В ней весь день ссорятся разум и детская наивность. Интересное зрелище.

– Так ты не будешь жить в Москве? – спросил он, уступая в первом раунде персики сестре.

– Нет, – твёрдо сказала Милана.

– Проясни, какое это «нет», – попросил он.

– В смысле? – Милана посмотрела на него.

– Это «нет» женское, детское или осмысленное?

Она рассмеялась.

– Это самое отрицательное «нет». Тони, не хочу тебя спешить, но тебе лучше поехать со мной завтра к юристу.

– Улетаешь?

– Хочу на Royal Ascot, – оживилась Милана. – I really miss London sometimes.28

– Когда открытие?

– Восемнадцатого, – улыбнулась она. – А потом у меня съёмки, лифчики с бриллиантами, коллекции и контракты, закупки и аукционы, тёплое море…

Антоний прервал её мечтательную прогрессию прагматичным вопросом:

– Чё с домом будешь делать?

– А ты что хочешь?

Она посмотрела ему в глаза, и в этот момент Антоний признал ошибочность своих утренних суждений. Граница, прочерченная между ними в раннем детстве, окончательно растаяла, ушла вместе с человеком, создавшим и поддерживавшим её всю свою жизнь. Даже своей смертью он хотел разделить их, но Милана оказалась неблагодарно непокорной внучкой.

Когда твою жизнь продумали за тебя, самый удобный и приятный вариант – расслабиться и получать удовольствие, плыть по выбранному для тебя течению, точно зная, что оно не приведёт в канализацию. Однако стоит только единожды поступить по-своему, взять иной курс, отказаться от безмятежности и беспроблемности, как вся идиллия рушится. За одним выбором следует череда других ответственных решений. Ты больше не застрахован от ошибок. И от канализации. Даже странно, что моя сестра, привыкшая к роскоши, выбрала это рисковое свободное плавание. Странно, потому что это значит, что у нас намного больше общего, чем мне всегда казалось.

– Нам обоим надо об этом подумать, – предложил он.

Милана засияла и вновь приняла свою позу лотоса.

– Знаешь, йога для тебя слишком спокойная, – отметил Антоний. – Ты из-за неё заторможенная.

– Я jet-legged, – возразила Милана.

– Ты по жизни jet-legged, – хмыкнул Антоний.

– А ты какист, – буркнула сестра.

– А ты тормоз, – улыбнулся он.

– Я не тормоз! – воскликнула Милана.

– Так докажи, – сказал Антоний. – Если депрессируешь, ты через час будешь иметь ещё больше оснований, чтобы грустить. А если ты что-то делаешь, ты через час что-то сделаешь.

– Через час я съем торт, – подумав, объявила Милана.

– Но уже без персиков, – уточнил Антоний.

– Дашь Гелик погонять? – попросила Милана.

– Слетаешь в Абу-Даби в конце недели? – неожиданно предложил Антоний.

– Зачем? – Милана удивлённо посмотрела на него.

– По бизнесу надо. У меня важные дела здесь, а ты знаешь французский и Али.

– Oh fuck you, – выдохнула Милана.

– Почему ты держишься за голову? – спросил Антоний.

– Взяла себя в руки, – пояснила сестра и радостно протянула. – Бру-у-узи!

Бруствер зашёл в гостиную и послушно подбежал к Милане.

– Съешь его, Брузи! – приказала она.

– Пойдём есть торт, – Антоний встал с дивана.

– Брузи, он тебя боится, – рассмеялась Милана, тетешкая пса.

– Бруствер, место! – скомандовал Антоний.

Бассет покосился на него и продолжил кайфовать в нежных руках Миланы, которая, щедро раскидываясь долями и квартирами, уверенно присвоила важную часть мира Антония, заняв место в его одиноком сердце и завоевав безраздельную преданность его бассета.

Неуверенные люди не водят Гелендваген

– Сначала заведи собаку, потом собака заведёт тебя, – задумчиво произнёс Антоний, наблюдая за громким спуском сестры с лестницы.

– Какой идиот назначил встречу на восемь? – сердито спросила Милана, оказавшись на первом этаже под громкий аккомпанемент Бруствера.

Пёс, посланный будить свою хозяйку, превосходно справился с порученной ему задачей, и Милана в чёрном спортивном костюме предстала перед глазами Антония в ярко освещённом холле. Не такая бархатная, как ткань её толстовки, и не такая изящная, как золотая вышивка на груди.

– Ты назначила, – напомнил Антоний и невозмутимо перевернул страницу делового еженедельника.

– А ты мог бы перенести, – промычала Милана, стиснув челюсти.

Бруствер громко гавкнул.

– Что? – спросила Милана и протяжно зевнула.

– Он говорит: «Кто рано встает…», – начал Антоний.

– Тот хочет спать, – закончила Милана.

Бруствер снова громко гавкнул.

– Он хочет погулять, – улыбнулся Антоний.

– Со мной? – спросила Милана, сонно смотревшая на противоположную стену.

– Вообще, моего бассета выгуливает охрана. Пожалуйста, не усложняй им задачу.

Предсказуемо, сестра вспыхнула:

– Брузер мой. От начала до конца. От носа до хвоста. От ушей до…

– Всё, понял. Идите гулять. Оба. Поводок надень.

– Куда?

Антоний молча встал с кресла и приготовил Бруствера к прогулке. Милана, наблюдавшая за процессом совершенно выключенным взглядом, вяло приняла в свои худые руки бразды правления бассетом.

– Бруствер, выгуляй Милану, – скомандовал Антоний.

И целеустремлённая собака мгновенно унесла хозяйку за собой. Когда за бодро-сонной парочкой закрылась дверь, в пентхаусе вновь воцарилась рассветная тишина. Антоний улыбнулся и взглянул на часы.

Пять утра. В это время суток она наиболее сговорчива и наименее обидчива. Надо запомнить.

***

Милана уже давно научилась высыпаться за два часа и приходить в норму за пятнадцать минут. Рецепт прост: контрастный душ, кубик льда для умывания и улыбка. Включи искусственную бодрость, и она придёт естественно. Или заведи собаку.

– Брузер – это самый быстрый способ «доброе» утро сделать «бодрым», – заявила Милана.

После двадцатиминутной пробежки по свежей безлюдной улице зелёного квартала Бруствер был доволен прогулкой, а Милана наконец-то включилась в жизнь.

– Кофе будешь? – улыбнулся Антоний.

– Я и завтракать хочу, вообще-то! – заявила Милана. – А что будет есть Брузи?

– Хочешь поменяться с ним местами? – пошутил Антоний.

Сестра задумчиво посмотрела на него.

– Не знаю, – сказала она. – Ему так конкретно по кайфу.

Удивлённый такой обречённостью, Антоний поинтересовался:

– Тебе что-то не нравится в твоей жизни?

Милана пожала плечами и села на корточки, чтобы быть на одном уровне с Бруствером, который ожидал порцию ласки.

– Если что-то не нравится, значит, ты знаешь, как можно жить лучше, – сказал Антоний.

– Рациус, не порти кайф, – попросила Милана, не глядя на брата.

– Кайфовая, нам скоро выезжать, – Антоний выразительно посмотрел на часы.

Милана вздохнула и, погладив пса, поднялась на ноги.

– Брузи, запомни. Когда в жизнь приходит бизнес, из жизни уходит жизнь.

– Бруствер, запомни. Чувство голода питает пессимизм.

Пёс звонко поддержал точку зрения Антония.

– Дайте мне десять минут, – попросила Милана.

– Пять, – уточнил Антоний.

– So busy, so sheezy, – тихо пропела она и направилась переодеваться.

Когда Милана пришла в столовую с двадцатиминутным опозданием, она была встречена лёгким раздражением:

– Пять минут? – Антоний продемонстрировал ей свои Patek Philippe.

– Ой, забыла тебе сообщить коэффициент срочности. В следующий раз умножай на шесть, – улыбнулась Милана и, встретившись с ним взглядом, добавила. – Не обижайся, я очень спешила.

Она села за стол и налила себе кофе. Одетая по-деловому, с безукоризненной укладкой и лёгким макияжем, Милана производила впечатление преуспевающей бизнес-леди с изысканно хромающей пунктуальностью.

– Почему твои пять минут – это двадцать три минуты? – спросил Антоний, приступив к завтраку.

– Потому что я сама себя не всегда догоняю, – призналась Милана.

– В смысле?

– Бегать люблю, – пояснила она. – И вообще, все женщины немного опаздывают, разве ты не в курсе?

– Не все, – отметил Антоний, не без удовольствия наблюдая за Миланой.

– У тебя слишком точные часы, – отметила сестра, упрямо отстаивая своё право на опоздания.

– Когда работаешь на себя, острее чувствуешь цену времени и цену собственного бездействия, – подчёркнуто медленно сказал Антоний, апеллируя к деловой стороне Миланы.

– Я тоже работаю на себя, – оживилась Милана. – Одна из моих задач – выглядеть безупречно. Разве ты можешь упрекнуть меня в некомпетентности?

Она вызывающе улыбнулась, напрашиваясь на комплимент.

– В этом ты профессионал, – признал Антоний. – Но время у тебя какое-то космическое.

Милана рассмеялась и бодро хрустнула круассаном.

– Потому что я ещё не проснулась, – прожевав, сообщила она.

– Пей кофе, – сказал Антоний.

– Кстати, ты знал, что кофе – это второй по продаваемости продукт в мире. После нефти. Потому что это – энергия для людей.

– Думал, ты в Штатах на апельсиновый сок подсядешь, – сказал Антоний, не желая признавать большую осведомлённость сестры пусть даже в этом кофейном вопросе.

Милана улыбнулась.

– Американское «апельсиновое утро» – блестящий пример эффективной рекламы, – она с явным удовольствием делилась с ним приобретёнными знаниями. – Когда возникла проблема с реализацией апельсинов и соковыжималок, Альберт Ласкер объединил два неликвида и сделал апельсиновый сок одним из символов американского образа жизни.

– И потому ты верна кофе?

– А я сова, которой надо быть жаворонком.

Он рассмеялся.

– Кстати, Тони, насчет Абу-Даби… – Милана отпила кофе и посмотрела на него. – Я не уверена, что справлюсь.

Геолокацию своей волшебной сказки знаю и тщательно избегаю…

– Неуверенные люди не водят Гелендваген, – усмехнулся Антоний.

Милана продолжила магнитить его взглядом, исполненным надежд, но Антоний был непреклонен:

– В машине поговорим. Ты поведёшь.

Она покорно сосредоточилась на завтраке, продумывая аргументы в поддержку своей позиции. Выходя из столовой, Милана вновь споткнулась через бассета Антония, который, как нарочно, всё время попадался ей под ноги. На этот раз она всё-таки потеряла равновесие.

– Упасть, отжаться, молодцом, – одобрил брат, подавая ей руку.

Милана встала и потёрла ушибленную коленку.

– Шутка. Шуточка. Шутёныш. Ну, Брузи, погоди, найду для тебя жену!

Бруствер быстро скрылся из вида, повиляв на прощание умильно виноватым хвостом. Обида растаяла вместе с остатками сонливости.

– Ты что-то хотела сказать насчёт Абу-Даби? – спросил Антоний, когда они сели в Гелендваген.

– Да, Тони, у меня была мысль, я даже хотела серьёзно поговорить. Но после Бруствера всё как-то вышибло, – сердито сказала Милана.

– Обычно вышибает дурь, – отметил Антоний. – А вообще восточная мудрость гласит: твой худший враг не нанесёт тебе большего вреда, чем твои собственные мысли.

После этой фразы они ехали молча.

Мне пора стать той собой, которой я могу быть довольна

Грани бесстыдства чужого любопытства слепят глаза. Раз в неделю я отвечаю на вопросы в Formspring, но уже давно не могу понять: разжижаю я сплетни своими ответами или, наоборот, концентрирую их. Похоже, мне лучше вообще уйти в тень и позволить облаку домыслов укрыть меня от взглядов тех, кто верит в самые бредовые слухи и совершенно не стремится понять или хотя бы немного узнать меня.

– Ты богаче Пэрис?

– Нет

– Твое любимое место в Москве?

– Мой дом

– Как ты относишься к российскому образованию?

– Не сужу о том, чего не знаю

– Не бесят тупые вопросы?

– Наоборот. Спасибо всем, кому видней, когда и как мне лучше жить.

– Как ты относишься к американцам?

– Не могу судить обо всех, но мне везет общаться с лучшими из них)

– У тебя совершенно бесполезная жизнь

– Как можно по одним только фото судить о жизни человека?

– Ты на Цветном живешь

– Расскажите мне, где я живу

– Чем ты залечиваешь душу? Шопингом? Клубами?

– Всё это опустошает. Восполняюсь книгами, любимыми фильмами, общением с близкими

– С кем ты в Москве?

– С братом

– Что-то изменится в твоей жизни, если ты перестанешь отвечать на эти вопросы?

– Не знаю. А в вашей?

Если честно, мне страшно выяснить это. Мне не хватает Джея, не хватает Кэндис, не хватает общения с искренними людьми, и потому я погружаюсь в социальные сети, растворяясь в чужом видении себя. Конечно, это способствует популярности, увеличивает число моих подписчиков и покупателей, но не всегда цель оправдывает средства…

– Кто такой Сеня?

– Опечатка «меня».

Местные сводницы активизировались. Спасибо, iPhone. К Сене в постель меня ещё не укладывали…

Появилось больше вопросов на русском, на часть из которых нет никакого желания отвечать. И дело совсем не в языке, а в затрагиваемых темах… О, вот порция нормальности.

– Как твой бассет? Маша)

Милая искренняя Маша…

– Бодрые челюсти))

– Где твой дом?

– Там, где родные люди

– Кем ты хотела быть в детстве?

– Собой

– Ты не поняла вопрос

– Вы не поняли ответ

Больше всего в детстве мечтала быть собой, но никогда не решалась. И сейчас та же проблема. Мне не надо быть кем-то. Я – это я. Пора стать той собой, которой я могу быть довольна.

Милана взглянула на неизменную стабильность впереди. Вечерняя пробка случилась неожиданно предсказуемо, и она уже некоторое время тупила в одиночестве, смело раздавая интервью и упорядочивая свои мысли.

Зашла в AppStore. Ничего не изменилось: мир по-прежнему ест и худеет, умнеет и развлекается. А в моей жизни столько всего произошло, что я оказалась прочно выбита из этой бездумной рутины потребления привычных благ. Вникаю в реальность, потому что понимаю, что живу не так, как хочу. Конкретно отстаю от своих желаний не на полчаса, а уже почти на восемь месяцев. В машине играет Джей, в мыслях тоже, и от этого ничуть не легче по-новому смотреть на вещи…

Процесс перераспределения собственности потребовал больше времени, чем ожидала Милана. Ей предстояло вернуться в Москву после Royal Ascot и подписать ряд бумаг, которые никак нельзя было подготовить раньше. У Миланы оставался небольшой пакет акций, в необходимости которого Антоний убедил её ёмкой фразой «так будет лучше». Антоний получал всё, завещанное Милане, кроме денег и квартиры на Кутузовском, от которой он отказался.

– Там твои постеры, – напомнил брат. – Ты любишь это место.

Она не сразу поняла, о чём именно он говорит, но, вспомнив кадры пятилетней давности, сделанные Бертрамом и выбранные при участии Лейлы и Камилы, Милана захотела заехать в квартиру, и провела там несколько часов, уснув за рассматриванием альбома с детскими фотографиями.

Постеры, висящие на стенах спальни, подавляли Милану. Она с трудом узнала себя в худой семнадцатилетней модели с пунцовыми губами и наивно серьёзным взглядом, сидящей за столиком парижского кафе в чёрном смокинге Yves Saint Laurent. Зелёные глаза смотрели в камеру и пытались выразить томную тоску, но в них не было ни зрелости, ни глубины, приобретённой с годами. Все мысли и чувства были на поверхности. Глаза отражали Париж, серый день и внешний мир. Внутренней мир ещё не начал выплёскиваться наружу и солнцезащитные очки ещё не стали необходимой мерой защиты искренности.

Глядя в глаза своему опыту, Милана вспомнила лицей и Мартину и вновь подумала о поездке в Абу-Даби, которая вызывала у неё самые противоречивые эмоции. С одной стороны, она прекрасно понимала необходимость своего присутствия – вопросы высшего уровня должен был решать кто-то из Смоленских. С другой стороны, ей было странно неловко предстать перед своим прошлым, и потому Милана по ходу придумала план, в абсурдности которого ничуть не сомневалась с момента падения через Брузера.

Ты модель, дизайнер и ты встречаешься с Джеем

Деньги таят, как снежинки на тёплой ладони. А сейчас лето, и снег идёт редко.

Маша посмотрела на дисплей своего iPhone 4. Рабочий день подходил к концу, но ничего сколько-нибудь событийного не произошло за все восемь часов, наполненных писком хомячков и морских свинок. Покупатели, похожие на своих питомцев, сменяли один другого, приобретая корма и клетки, и не оставляя после себя ничего, кроме денег. Незабываемое явление Миланы Гусевой стало самым приятным событием за всё время, которое Маша провела за прилавком этого зоомагазина.

Неожиданно колокольчик над входом звякнул, вновь приветствуя эту нереальную посетительницу. В чёрном брючном костюме, с чёрной сумкой Louis Vuitton и в чёрных очках Ray-Ban она выглядела совершенно солнечной благодаря сияющей улыбке и золотым волосам, собранным в тугой пучок.

– Привет!

Милана сняла солнцезащитные очки и подошла к Маше.

– Ещё корм нужен? – спросила Маша, разглядывая Милану с нескрываемым любопытством.

Милана рассмеялась.

– Тебя кормить приехала, – с хитрым прищуром сказала она. – Хочешь в ресторан?

– Я? – удивлённо переспросила Маша.

Милана кивнула.

– Друг ресторан на Тверской открыл, а я обещала заехать, оценить. Но ты же знаешь, я не ем одна, и потому…

– Почему вы не ешь одна?

Милана снова рассмеялась. У неё был красивый мелодичный голос, необычный акцент и заразительно яркий смех.

– Для фигуры вредно. Едем? Или у тебя были какие-то другие планы?

Маша улыбнулась, не в силах осмыслить происходящее. Милана Гусева, она же Смоленская, вышагнула со страниц глянца, покинула виртуальность Instagram и решила заглянуть в маленький зоомагазинчик, чтобы позвать её, никому неизвестную Машу-провинциалку, в ресторан. Бредово, следовательно, в это можно поверить.

– Я сейчас. Только магазин закрою.

– Твой? – спросила Милана.

Маша отрицательно покачала головой и начала привычную суету. Милана увлечённо наблюдала за рыжими морскими свинками, весело резвящимися в просторной клетке.

– У них встроенный урчальник? – поинтересовалась она.

– Что? – не поняла Маша.

– Урчальник. Послушай, какой звук прикольный издают, – Милана улыбнулась, неотрывно разглядывая забавных грызунов.

– Наслушалась уже…

– Awww, now I really want a guinea-pig29, – вздохнула Милана.

– Купишь? – спросила Маша.

– Не-а, – Милана широко улыбнулась. – Моя жизнь too sheezy для pets30. Сегодня тут, завтра… тоже тут, но послезавтра уже не тут. Я тебя в Гелике подожду, окей?

Не вникнув в сложную сеть миланских геолокаций, Маша кивнула, поправила свой будничный макияж, причесала взлохмаченные волосы и навсегда покинула урчащих питомцев, вернув ключи владельцу магазина, живущему в том же доме. Выбравшись из своей рутины, Маша наконец обратила лицо к своей сказке – той, что ожидала её в черном гелендвагене.

День склонялся к вечеру, и в тёплых закатных лучах Mercedes класса мечты смотрелся особенно нереально. Милана громко посигналила ей, Маша поспешила занять своё место рядом с водителем и, едва она села, гелик с рыком отъехал от зоомагазина.

– Нравится Зверёк?

Не поняв, о чём идёт речь, Маша посмотрела по сторонам в поисках какого-нибудь чихуахуа или йоркширского терьера.

– Я про гелик, – пришла на помощь Милана.

– А-а, – Маша улыбнулась. – Нравится, да. Очень нравится. А почему зверёк? А кто это за нами едет?

Она заметила чёрный Range-Rover, неотрывно следовавший за их геликом.

– Охрана.

Маша удивлённо посмотрела на неё, но ничего не сказала. В салоне играла громкая музыка, Милана смотрела на дорогу и улыбалась, загородившись от внешнего мира тонированными стёклами, чёрными очками и децибелами чувств, заглушавшими мысли, подобно анестезии.

– Что ты знаешь про меня? – неожиданно спросила Милана.

– Ты модель и дизайнер, у тебя есть свой интернет-магазин и ты встречаешься с Джеем. Это же его песня, да?

– Three out of four31, – улыбнулась Милана.

– Вы с ним реально не вместе? – спросила Маша, упрямо не желавшая верить слухам.

– Реально, – помедлив, подтвердила Милана.

– Как жалко! – воскликнула Маша. – Вы как из рекламы Gucci Guilty.

– Fuck yeah, we’re guilty32, – сказала Милана с лондонским акцентом.

– А почему расстались? – спросила Маша, не в силах обуздать своё любопытство.

Милана сделала музыку чуть тише и остановилась, смиренно вклинившись в пробку.

– А зачем тебе это знать?

Маша пожала плечами и посмотрела на свои ногти. Трёхдневный маникюр начал заметно портить настроение. Спрятав руки под свою сумку, она сказала:

– Вы красивая пара, на вас приятно смотреть.

Милана фыркнула и покачала головой.

– Sorry, что больше не радуем твой глаз.

– Да нет, ты неправильно меня поняла! – быстро сказала Маша, собираясь с мыслями. – Я не завистливая и не любопытная. Просто мне приятно, что кто-то проживает совершенную жизнь. Ты должна быть счастливой, ты же моя ролевая модель.

– Я? – Милана взглянула на неё. – Неожиданно.

– Я просто не выспалась сегодня, – смущённо оправдывалась Маша.

– Взаимно, – просияла в ответ неправдоподобно бодрая Милана. – Не понимаю, зачем люди стремятся в эту пробку.

– Конец рабочего дня, – объяснила Маша.

– Да я про Москву. Что здесь, что в Нью-Йорке так много мигрантов.

– Ты против мигрантов? – осторожно уточнила Маша.

– Не против, не за, – безразлично сказала Милана, постукивая пальцами по рулю. – Сама по жизни мигрант. А ты?

– А я гостья столицы, – призналась Маша.

– И в этом мы с тобой похожи! – с довольным видом сказала Милана.

– Только в этом и похожи, – Маша улыбнулась.

Милана покосилась на неё.

– Тебе нравятся животные? – спросила она.

– Собак люблю. А что?

– А хомячков продаёшь от нечего делать?

– От нечего кушать.

Милана кивнула, словно получив подтверждение какой-то своей теории. Затем сделала музыку громче и приоткрыла окно, впуская в салон вечерний воздух. Вскоре, однако, она пожалела об опрометчивости своего поступка и, изолировавшись от внешних запахов, глубокомысленно изрекла:

– Пробки существуют, чтобы в них стоять, чтобы в них подумать, газом подышать.

Маша рассмеялась, ощутив близость взаимопонимания с этой эксцентричной лиричной моделью, так неожиданно вошедшей в её жизнь.

Моя лучшая подруга, чудом найденная в циничном мегаполисе

– Если думаешь, что счастье приходит под звук каблуков Louboutin – надевай мои туфли немедленно! Ой, sorry, я сегодня в Prada, – рассмеялась Милана.

Маша улыбнулась и отрицательно покачала головой.

– Быть такой, как ты, это целое искусство, – сказала она без тени иронии.

Милана улыбнулась. Зазвонил её телефон, и она, взглянув на часы, ответила. По отдельным репликам Маша поняла, что речь идёт о какой-то девушке, которую Милана с нежностью в голосе называла сукой.

– Скиньте фотку, я с ним поговорю, – сказала она на прощание и положила свой iPhone на стол.

Заметив внимательный взгляд Маши, Милана пояснила:

– С Брузером поговорю, девушку ему нашла.

– Ты будешь бассету фотки показывать? – уточнила Маша.

– У него же есть право выбора.

Маша не успела прокомментировать это необычное заявление, так как в это время к ним подошёл незнакомый парень и без приглашения сел за их столик.

– Ну, как тебе, Смоленская? – спросил он, обращаясь к Милане.

– Nice place, but where are your manners?33 – строго спросила Милана.

– Oh, fuck, sorry34, – он посмотрел на Машу и улыбнулся. – Геннадий Смирнов, знаменитый лондонский ресторатор и владелец этого высококлассного заведения.

– Отличающийся высококлассной скромностью и склонностью к масштабному преувеличению, – с улыбкой подхватила Милана.

– Смоленская, – сердито пробурчал Геннадий.

– Relax, Ген. Мы с тобой гиперболы офигенности. Огромные в своём величии, тщетные в своём тщеславии.

– Не согласен, – возразил Гена.

Маша рассмеялась, наблюдая за ними. Смирнов был улыбчивым и широколицым, его добрые серые глаза светились жизнеутверждающим оптимизмом, а русые волосы казались слегка взлохмаченными, вызывая желание пригладить их. Борясь с этим искушением, Маша посмотрела на Милану, элегантную и собранную в своём глянцевом совершенстве.

– Твоё право, Ген. Познакомься, это Мари, Мэри, Маша, – Милана улыбнулась. – Моя лучшая подруга, чудом найденная в этом циничном мегаполисе.

– Очень приятно, – Гена окинул Машу оценивающим взглядом.

– Очень взаимно, – улыбнулась Маша.

– Не видел тебя раньше, – отметил Гена.

– Снова взаимно, – сказала Маша.

– Так, взаимность – это чудесно, но мы с Машей were talking35, – мягко вмешалась Милана.

– А я так и понял, – сказал Гена. – Подошёл посидеть, поболтать. Раз в два года видимся. О, какие люди!

К их столику приближался ещё один парень. Высокий брюнет с правильными чертами лица и ярко-синими глазами, от взгляда которых сердце Маши забилось быстрее. По лицу Миланы скользнула лёгкая тень, но яркая улыбка Смоленской заставила Машу поверить в игру света.

– Можно? – спросил он, остановившись около свободного места.

– Садись, конечно, – разрешил Геннадий, старательно не глядя на Милану. – Маша – это Аркадий, Аркадий – это Маша. Маша – лучшая подруга Миланы.

– Привет, – брюнет скользнул по ней взглядом и переключился на Смоленскую, которая мило улыбалась, наслаждаясь своим сибасом.

– Соболезную, Милан, – сказал он с серьёзным видом.

Она благосклонно кивнула.

– Спасибо за поддержку, Аркадий.

– Ой, а что случилось? – спросила Маша.

Гена удивлённо посмотрел на неё.

– У тебя отличный ресторан, Гена, – Милана сгладила неловкость момента.

– А я купил Aventador, – зачем-то сказал Аркадий.

– Ты? – мягко уточнила Милана.

– Я, – улыбнулся он. – Хочешь покататься?

– Захочу – куплю, – Милана выделила интонацией второе слово, затем добавила. – Сама куплю.

Аркадий переглянулся с Геной, Милана опустила глаза и сосредоточилась на своём ужине. Маша, не успевая за смыслом, просто наслаждалась высококлассным представлением.

– Ты надолго в Москве? – спросил Аркадий.

– Уже улетаю, – сказала Милана.

– А ты? – Аркадий посмотрел на Машу.

Она почувствовала, что краснеет, но Милана быстро пришла на помощь:

– Она со мной летит. Как Миша?

– Строгов? – спросил Аркадий, вновь уделяя всё свое внимание безразличной блондинке, сидящей напротив него.

– Брат твой, Новиков, – холодно напомнила Милана.

– Новиков? Ты ресторатор? – спросила Маша, услышав знакомое имя.

– Я ресторатор, – поправил Гена.

– А ты кто? – спросил Аркадий, глядя на неё с лёгким раздражением.

– Маша, – улыбнулась она, резко забыв свой социальный статус.

– Как твой брат, Кеша? – Милана вернула Аркадия к своему вопросу.

– Нормально он. Учится в Лондоне, – нехотя ответил Новиков.

– Ты с ним общаешься? – строго спросила она.

– Тебе-то чё?

– Social talk, – Милана улыбнулась. – Прикольный он пацан.

– А я? – спросил Аркадий.

– И ты пацан, – сказала Милана, с вызовом посмотрев на него.

– Не офигела?

– Арчи, – вмешался деликатный Гена.

– Чё? – Аркадий посмотрел на него.

Маша почувствовала, как противоречивые эмоции овладели её душой. Что-то в Аркадии было непреодолимо привлекательным, что-то – резко отталкивающим.

– Ген, – Милана улыбнулась, пристально глядя в глаза другу.

– Понял-понял. Кеш, идём, – Геннадий нехотя встал из-за стола. – Приятного вечера, ladies.

– Благодарю, – Милана улыбнулась ему, игнорируя тяжёлый взгляд Аркадия.

– Спасибо, – просияла Маша.

– Очарован.

Гена улыбнулся ей и громко похлопал своего друга по плечу. Аркадий покинул сцену безо всяких прощальных реплик. Атмосфера вновь стала располагающе приятной, и Маша поняла, как сильно Милану напрягало состоявшееся общение. Теперь её лицо было мягким и расслабленным, тогда как несколько мгновений назад напоминало идеальную маску, не отражавшую ни малейших движений души.

В твои обязанности входит составить мне дружескую компанию

– Аркадий – твой бывший, да? – спросила Маша, не скрывая своих formspring-познаний.

Милана кивнула.

– Ничуть не изменился, – вздохнула она. – А годы идут…

Не зная, что ответить на это, Маша сказала:

– Ты ему нравишься.

– Знаю, – Милана улыбнулась. – Это тоже неизменно.

– Не хочешь с ним общаться?

Милана отрицательно покачала головой.

– Общаться с ним после Джея – всё равно, что есть чёрную икру серебряной ложкой.

– А надо золотой? – спросила Маша.

– Деревянной лучше, – сказала Милана.

– Шутишь?

– Серьёзно. Дабы сохранить те немногие хорошие воспоминания, что у меня остались после наших отношений, лучше не множить плохие.

– Да я про ложку, – перебила Маша.

– А-а, – Милана улыбнулась. – Нет, не шучу. Попробуешь, поймёшь разницу. Ты не ела чёрную икру, да?

Маша отрицательно покачала головой.

– Красную люблю. Красная – вкусная, чёрная – слишком пафосная.

– Не суди о том, чего не знаешь.

– Спасибо за совет, – улыбнулась Маша.

– Я не даю тебе совет – я даю тебе возможность попробовать, – поправила Милана.

И я совершенно не понимаю, за что мне такое счастье. Может, это всё игра? Чья-то изысканная шутка? Чем красивей складывается сказка, тем страшнее, что мираж рассеется.

– Милан, а у Аркадия какой бизнес? – спросила Маша, отвлекаясь от своих мрачных опасений.

– Мажорный, – неопределённо сказала Милана и улыбнулась, давая понять, что тема закрыта.

Маша кивнула и посмотрела по сторонам, стараясь как можно более незаметно изучать людей, ужинающих за соседними столиками.

– Здесь эпидермис олигархов какой-то, – сказала она.

– Что, прости?! – рассмеялась Милана.

– Ой, эпицентр, то есть, – смутилась Маша. – А ты знаешь Аликперовых?

– Ищешь общих знакомых? – улыбнулась Милана и неожиданно спросила. – Милая, а сколько ты получаешь на своей работе?

– Двадцатку, – сказала Маша.

– Баксов? – уточнила Милана.

Маша нервно рассмеялась.

– Рублей, – негромко сказала она. – Двадцать тысяч в месяц.

Некоторое время Милана смотрела на неё, чуть склонив голову набок, словно приходила к какому-то решению.

– Заплачу вдвое больше, если поедешь со мной в Абу-Даби.

– Что? – Маша удивлённо уставилась на Милану.

– Нанимаю тебя своим ассистентом, – с важным видом объявила Милана. – В твои обязанности входит составить мне дружескую компанию в деловой поездке. Мы посетим Абу-Даби, Дубай и, вероятно, заглянем в Эскот и Лондон. У тебя есть загранпаспорт?

Маша кивнула, не догнав мысль Миланы. Милана достала из своей сумки тёмно-коричневое кожаное портмоне.

– Отлично. Завтра завезёшь его по этому адресу.

Маша взяла протянутую ей визитку.

– Антоний Смоленский? – прочитала она и вопросительно посмотрела на Милану.

– Мой брат. Дашь паспорт его секретарю, она всё оформит. Я предупрежу, не волнуйся.