В ноябре, когда похоронили химичку Марью Тарасовну, Дашка задумалась о собственной смерти. Все началось с того, что Инна Евгеньевна попросила у директрисы автобус, собрала свой девятый «А» и повезла на кладбище – «почтить память нашего заслуженного учителя».
Оказалось, что Марья, такая знакомая Марья, с бордовым маникюром и надтреснутым голосом, с кошмарными вопросами про оксид аммония и ортофосфаты, грозная Марья, перед которой из года в год трепетали ученики… превратилась в серую плиту. Простую, нестрашную. Не то из мрамора (CaCO3), не то из гранита (SiO2) – верная формула никого не интересовала. На плите вырубили даты рождения и смерти, пару гвоздичек и заметные издалека крупные буквы: «Ермакова Мария Тарасовна».
Девятый «А» потоптался возле Марьи-плиты, постоял с опущенными головами. Инна сказала короткую речь – «уникальный человек», «сорок лет отдала школе», – положила к плите букет хризантем, и под моросящим дождем все пошли обратно к автобусу.
До вечера Дашка о Марье не думала – ну «почтили память», и правильно… Перед сном, как всегда, пила ароматный чай каркаде, разглядывала звезды на темном небе, переступала босыми ногами под душем, кутаясь в пену любимого геля с лавандой и представляя себя Афродитой на Кипре, выходящей из вод морских, а потом юркнула в кровать, включила зеленоватый ночник и долго лежала в мерцающем забытьи между сном и явью. Воздушный и сладкий, как облако сахарной ваты, незаметный сон обнимал Дашку… И на дне дремотного облака вспыхнула мысль: «Я тоже когда-то умру».
Не поспоришь.
Мысль казалась такой простой и логичной, что удивительно стало, где она была раньше.
«Я тоже. Когда-то. Умру».
Дашка не испугалась, но почувствовала себя странновато. Провела руками по одеялу, перевернула подушку прохладной стороной вверх, носом потерлась о хлопковую поверхность, уловила тонкий запах лаванды. Вот сейчас, прямо сейчас, это все при ней – тело и кровать, комната и ночник. А потом все куда-то денется, не останется ничего? И она, Дашка, в этом ни-че-го как-то будет – не-жить? Не чувствовать запах, не видеть свет, не ощущать своих рук и ног…
На секунду ей вроде бы удалось почувствовать, как именно это будет, и Дашка испугалась, что уже умерла. Помотала головой по подушке, пяткой правой ноги почесала левую, пошевелила пальцами на руках. Нет, всё в норме. Она живая.
«А когда я умру, то буду – в смысле не-буду – серой плитой, как Марья?»
Вторая мысль получилась длиннее и хуже первой. Дашка вспомнила каменный прямоугольник на кладбище, и воображение вывело на нем крупные буквы: «Фёдорова Дарья Максимовна». Ужас какой. Нет, нет! Я не хочу становиться буквами…