Поэтика биосферы - читать онлайн

Рассмотрим некоторые вопросы поэтики биосферы в девятнадцатом веке (Пушкин, 1994–1997; Лермонтов, 1989; Баратынский, 1982; Тютчев, 1957, 1987; Толстой А. К., 2016; Глинка, 1871, 1957; Фет, 1959). В расчете на одну строку встречаемость образов флоры и фауны в стихах этих поэтов варьирует в диапазоне от 3,6 % (Баратынский), что близко к показателям восемнадцатого века, до почти 9 % (Фет), это примерно в 2 раза выше, чем у Державина (табл. 6.1). В среднем, образы флоры и фауны в рассмотренных текстах поэтов девятнадцатого века встречаются в каждой 18-й строке, примерно в полтора раза чаще по сравнению с текстами восемнадцатого века (табл. 5.1). Виды доминанты фауны: конь (759), змея (229), орел (144), соловей (129), собака (118); флоры: роза (315), дуб (266).

Также, как и у поэтов восемнадцатого века, в стихах поэтов девятнадцатого столетия образы природы встречаются значительно чаще по сравнению с образами флоры и фауны (табл. 6.2). Образы доминанты: небо (2016), земля (1467), ветер (1165), горы (1063).

В стиховых текстах Пушкина и Баратынского встречаемость образов природы с учетом флоры и фауны составляет около 22 %, у Толстого – 25 %. У Лермонтова, Тютчева, Глинки и Фета более 30 %. В среднем образы природы в рассмотренных текстах поэтов девятнадцатого века встречаются в каждой пятой строке, с учетом флоры и фауны – в каждой четвертой строке. Примерно в два раза чаще по сравнению с предшествующим столетием (табл. 5.2).

Пушкин

Семантика стихового слова. Сначала очень кратко о новаторской роли Пушкина в развитии семантики стихового слова, детально освященной в литературе (Тынянов, 2002; Панов, 2017).

Семантика стихового слова у поэтов восемнадцатого века преимущественно одномерна, в слове доминирует его предметное значение. Пушкин преобразует стиховое слово «в бездну пространства», по выражению Гоголя (Тынянов, 2002, с.236). Слово у Пушкина не имеет одного предметного значения, оно многосмысленно, является как бы колебанием между разными предметными значениями. Устраняется рационалистичность слова, оно становится насквозь пронизанным эмоциями, приобретает дополнительный скрытый смысл. Сочетаются отвлеченные и конкретно-эмоциональные слова, создающие «холмистую поверхность стиха» (Панов, 2017, с. 72). Сочетается, с одной стороны, отвлеченность, нематериальность, невесомость; с другой стороны, конкретность, определенность, точность; но сочетаются так, что как будто это два света из двух окон, которые льются, по-разному освещая предметы. Мгновенные впечатления передаются словами вечности, соединением двух потоков света.

Кратко перечислим некоторые другие отличительные черты поэтики Пушкина (Тынянов, 2002; Панов, 2017).

Динамика. Многосмысленность слова, двупланность семантики динамизирует поэтическое произведение, процесс его восприятия и осмысления читателем, дает ощущения полета (термин Сосноры, характеризующий творческий потенциал, качество поэзии).

Необычная по размерам и скорости эволюция поэтического творчества, практически без периода ученичества: лицейская и последующая лирика, с ключевой значимостью лексической окраски стихового слова и семантическим обогащением текста; поэмы (Руслан и Людмила, Цыганы, Медный всадник), стиховые драмы (Борис Годунов), свободный роман в стихах (Евгений Онегин), маленькие трагедии. Лицейская лирика стала как бы опытным полем для перехода к большим формам – эпосу, роману и драме. «О, как стал писать этот злодей», сказал Батюшков, об одном из стихов девятнадцатилетнего Пушкина (Тынянов, 2002, с.230).

Комбинирование фабулы и внефабульной динамики сюжета, авторские отступления, дающие переключение из одного плана в другой, перенос центра тяжести на внефабульное построение стихотворного произведения. В результате исчезает схематичность, существенно возрастает энергетика. Сравнения, образы перестают быть сравнением предмета с предметом, они также становятся средством переключения, колдун уподобляется то коршуну, то петуху-султану в курятнике (Руслан и Людмила). Главные герои приравниваются к второстепенным (Борис Годунов и юродивый).

Распространено мнение о понятности, доступности для каждого поэзии Пушкина, Это не вполне так. В какой-то мере, простота, доступность действительно присутствуют. Отчасти с этим связана огромная популярность его стихов в разные времена и эпохи. Однако у каждого свой Пушкин, свое понимание его поэзии. Уместно привести высказывание Георгия Васильевича Свиридова: …«часто говорят: а вот Пушкин понятен всем. Это заблуждение. Если Пушкина стал понятен всем, он давно бы перестал существовать, был исчерпан и давно забыт. Глубина Пушкина редко кому доступна, она слишком глубока» (Свиридов, 2017, с. 461).

Небольшое отступление. Необязательно быть профессиональным литератором для понимания глубины творчества Пушкина. Хорошо понимал и высоко ценил поэзию Пушкина академик Николай Андреевич Корнеев, часто цитировавший его стихи в своих выступлениях и докладах. «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал». Возможно, глубина восприятия и понимания поэзии Пушкина и связана в первую очередь с осознанием ее особой гуманистической направленности. На чтениях к 100-летию со дня рождения Н. А. Корнеева, учениками и коллегами было сказано много теплых слов в его адрес, внук же отметил важную черту характера, умение находить в каждом – положительное. На этой конструктивной позитивной основе происходило дальнейшем общение с человеком. Неоднократно убеждался в этом на заседаниях созданного Николаем Андреевичем диссертационного совета, проходивших в требовательной, но доброжелательной атмосфере, и неизменно заканчивающихся победой науки.

Тематика поэтических открытий Пушкина неисчерпаема. Пора остановиться. На постулате: «Поэзия Пушкина – это ласкающая душу гуманность» (формулировка Панова-Белинского). Вероятно, только так можно сказать еще и о гениальных фресках Андрея Рублева.

В росписи Успенского собора во Владимире сохранилось несколько фресок Андрея Рублева и Данила Черного. Испытавшие многократные повреждения, не вполне удачные «поновления», эти гениальные, абсолютно новаторские произведения сохранили тем не менее свое колоссальное магнетическое действие. Основная часть фресок связана с многосложной композицией Страшного суда (Воронин, 1965). На своде собора в ореоле из многокрылых серафимов фигура Бога – судьи. Над головой Бога ангелы свертывают свиток небес. На стене под сводом – престол суда. Здесь же апостолы, старейшины апостольского трибунала с сонмом ангелов. На заключительной картине суда – шествие праведных в рай. Отличительной чертой фресок является их гуманизм, атмосфера справедливости, умиротворенности и радостности. Исторически атмосфера праздничности возможно связана со временем создания фресок, периодом освобождения народа от чужеземного ига. Образы Бога, апостолов и ангелов лишены суровости и грозности. Лики святых и праведников напоминают лица простых русских людей. В них воплощены идеалы душевной стойкости и чистоты. Особой одухотворенностью и красотой отмечены фигуры трубящих ангелов на входной арке (Воронин, 1965). Тонкие трубы похожи на пастушеские свирели. Тела изящны и почти невесомы, проникнуты легким движением. В них нет ничего от грозных вестников страшного суда. В изображениях грешников нет кипящей смолы, адских мучений и других страшных сцен.

На боковой арке, в полутьме, напротив изображений вполне человеческих лиц грешников, представлена одна из ключевых фигур композиции – ангел, указывающий путь к свету. Ступни едва касаются земли. В результате возникает ощущение полета. В правой руке – перевернутый сосуд с льющейся жидкостью. Возможно, это и есть – божественный образ поэзии, поэзии как религии.

Именно в таком смысле высказывались Лермонтов и Тютчев, Чижевский и Кузнецов.

Вернемся к проблеме поэтике биосферы.

Образы флоры и фауны. Немного статистики. В поэтических произведениях Пушкина упоминается 181 объект флоры и фауны, с небольшим преобладанием видов животного мира. Видами доминатами фауны, упоминаемыми не менее 40 раз, являются конь, медведь, лебедь, собака, змея. Среди растений более часто встречаются роза, дуб и лавр. Всего таких видов доминантов насчитывается 8, около 4 % от общего числа видов.

По числу видов в фауне более часто встречаются млекопитающие и птицы. Во флоре преобладают деревья.

Млекопитающие представлены обобщенной группой и 40 видами, около 70 % которые составляют дикие звери.

Образ коня. Абсолютным доминантом является образ коня (лошади), упоминаемый в стихах Пушкина 282 раза, а с учетом прозаических сочинений 671 раз (Словарь, 2000). В послепушкинский период образ коня становится одним из центральных в творчестве многих русских поэтов. Перечислю некоторые имена с указанием числа упоминаний этого образа в стихах поэтов: Лермонтов (220), Глинка (104), Хлебников (361), Соснора (213).

Семантика коня разнообразна: самостоятельное существо, боевой товарищ, друг человека, высшая награда («в награду возьмешь ты любого коня»), живая сельскохозяйственная машина, атрибут времени («а время гонит лошадей»), образ символ (Медный всадник), средство передвижения по жизни и в мире ином («кони бледного Плутона»), мифологическое существо из древней славянской летописи (Песнь о вещем Олеге) и т. д.

Образ коня играет ключевую роль в таких шедеврах пушкинской поэзии как «Песнь о вещем Олеге» и «Бесы». Оба эти произведения наполнены образами славянской мифологии. Песнь о вещем Олеге: Перун – темный лес – волхвы – кудесник – поле – вещий Олег – конь – конский череп – змея. Конь, выступающий в роль предвестника судьбы, присутствует на всех этапах сюжета. Сначала в судьбоносный момент встречи Олега и кудесника на границе поля и темного леса в качестве «верного коня» – друга и боевого товарища. Затем после речи волхва-кудесника в качестве черной метки: «но примешь ты смерть от коня своего». Наконец на заключительном этапе, когда, казалось бы, ничего погибельного судьба уже не предвещала («Так вот где таилась погибель моя! Мне смертию кость угрожала») в качестве перевозчика своего хозяина в мир иной. Детальный анализ связи этого замечательного произведения со славянской мифологией представлен в статье (Янович, 2013).

Совсем по-другому запечатлен образ коня в «Бесах». Сюжет этого стихотворения – утрата пути. Причина в метели, вьюге, разыгравшейся по воле бесов, злых духов. Игры разума бесов, развлекающихся с горсткой путников (ямщик, барин, кони), происходят на фоне бесконечного заснеженного небесно-земного пространства, невидимки луны, мчащихся туч, мутного неба и ночи, пустой тьмы, неведомых белеющих равнин.

Духи скрываются в поле, в воздухе, «торчат верстою небывалой». Пень становится волком. Духи кружат, толкают в овраг одичалого коня. Кони останавливаются, пугаются, храпят. Число бесов растет, духи жалобно поют: «Домового ли хоронят, Ведьму ль замуж выдают?». Кульминация. Казалось бы, полная безнадежность. Тем не менее, кони снова понеслись. Спасение в движении. Бесы не исчезли, они продолжают «мчаться рой за роем в беспредельной вышине» вслед уходящим путникам. Кони спасли ситуацию, возможно, нашли верную дорогу. Однако финал неодназначен. У Пушкина так бывает не только в стихах, но и в свободном романе (прощальная сцена между Татьяной и Онегиным). Стихотворение в целом также наполнено недоговоренностями, практически неразрешимыми противоречиями. Динамический сюжет развивается на фоне статической небесной картины-рефрена («Мчатся тучи, вьются тучи; невидимкою луна освещает снег летучий; мутно небо, ночь мутна»), трижды повторяющейся в начале, середине и конце стиха. Никуда не исчезающая статика грозного природного явления, казалось бы, преобладает, однако безостановочное движение снега, духов, коней продолжается, динамика на остановленном вечном фоне только возрастает. Духи поют о похоронах и свадьбе, это и то и другое сразу, или этим обозначены границы интервала возможных ситуаций между горем и радостью. Решать читателю. В самом стихе нет однозначного ответа. Вопросов множество. Чем обусловлено чудесное спасение путников. Ямщик и барин испуганы, пассивны. Кони останавливаются, чтобы понять ситуацию, найти верный путь, или от полной безнадежности. Или сами бесы отпускают путников на правильную дорогу, продолжая напоследок «надрывать душу». В славянской мифологии возможна и такая интерпретация поведения духов (Славянские древности, 2003).

Прослеживается связь «Бесов» Пушкина с замечательным стихотворением Кузнецова (ранняя редакция, несколько отличающаяся от более поздней).

Здесь та же проблема потери пути. Нет вьюги, тьмы, коней, ямщика, бесы представлены волком-пнем. Сохранилась душа поэта, родимый космический простор, прошлый путь длиной в полтора века.

Другие виды. Медведь упоминается в стихах Пушкина 43 раза. В ряде случаев этот образ очеловечивается. По словам Пушкина: «О «Цыганах» одна дама заметила, что во всей поэме один только честный человек, и то медведь» (Тынянов, 2002, с. 251).

Образ медведя является центральным в «Сказке о медведихе». Своеобразная метаморфоза. Медведиха, защищающая своих медвежат, наделена человеческими чертами, тогда как охотник, из корыстных побуждений уничтожающий медвежью семью, проявляет звериную сущность.

Медведь является также ключевым образом в сказочном, пророческом сне Татьяны, главной героини романа «Евгений Онегин» (глава 5, строфы XI–XXI)

До сих пор предпринимаются многочисленные попытки расшифровки этого сна. Интерпретация образа медведя различна. Ангел-хранитель, генерал Гремин, и даже филологический оборотень – Онегин, сначала отказавшийся от Татьяны, а затем зачем-то заманивающий ее в избу с чудовищами и уродами. В результате расшифровок вместо пушкинской ясности – полный туман.

По сравнению с Пушкиным, у других поэтов девятнадцатого века медведь упоминается редко, менее 5 раз, только у Глинки – 22 раз.

Более часто образ медведя встречается в стихах поэтов двадцатого века: Хлебников (44), Маяковский (23), Соснора (26). В отличие от Пушкина у Маяковского происходит не очеловечивание медведя, а наоборот «омедвежение» человека («Я, скажем, медведь, выражаясь грубо…»

Собака в стихах Пушкина упоминается около 40 раз. В большинстве случаев для уничижительной характеристики («Иль рыцарского слова тебе собака мало?» в «Скупом рыцаре»), а также как домашнее («на санки жучку посадив» в «Евгении Онегине») или охотничье животное.

Примерно половина видов встречается в текстах 1–3 раза. К числу таких редких видов может быть отнесен дельфин, упоминаемый поэтом один раз, в одном из вариантов «Ариона».

Дельфин в этом варианте Ариона выступает в роли спасителя поэта, что практически уравнивает его с человеком по благородству и этике. Отметим в этой связи другой аспект равенства: наряду с человеком дельфин обладает наиболее высоким уровнем интеллекта среди живых существ биосферы. В более позднем варианте строка с дельфином заменена на «Я гимны прежние пою», дельфин остается между строк, как бы уплывает в область предания о спасении древнегреческого поэта Ариона этим существом.

Из видов индикаторов, прочно вошедших в антологию русской поэзии, отметим образ кота («кот ученый» в «Руслане и Людмиле») и «затейницы белки, грызущей орешки и поющей песенки» в «Сказке о царе Салтане».

Птицы представлены обобщенной группой и 28 видами. Более 10 раз упоминаются лебедь, петух, орел, соловей, ворон, голубь. По числу упоминаний доминирует лебедь. Семантика этого образа многопланова. Царевна Лебедь в «Сказке о царе Салтане», играющая, по существу, главную роль в динамике сюжета этого замечательного произведения, как бы освещающая его волшебным светом изнутри. Образы тихой луны, освещенной зарей девушки, плывущего корабля, снега на вершине горы, приметы дождя.

Отметим перекличку текста строки «Долины в тишине глубокой» со стихами Ломоносова: «Где ветр в лесах шуметь забыл, в долине тишина глубокой». Такие цитаты, как правило, творчески переработанные и переосмысленные Пушкином, помещенные в новое стиховое окружение, характерны для его поэзии, вобравшей в себя ряд достижений современных и предшествующих ему русских поэтов. Вспомним, к примеру, цитату из стихов Жуковского «гений чистой красоты», ключевого образа в знаменитом стихе Пушкина «Я помню чудное мгновение» (Виноградов, 1934, с.156).

По сравнению с Пушкиным образ лебедя встречается в стихах последующих поколений русских поэтов значительно реже, за исключением Хлебникова. В стихах Хлебникова лебедь упоминается 60 раз. Семантика этого образа у него существенно расширена: «сияют лебеди, как свечи», думающая «лебяжья чета», «белоснежная змея», пена, облако, небо, ночь, лучи, снежное одеяло, «заря, сверкающая новыми крылами», «духи в белых плащах с монгольскими глазами», «строгая боярыня Бориса Годунова». По существу – целая страна «Лебедия».

Обогащается цветовая палитра образа, наряду с белым, образ лебедя высвечивается алым, багровым, зеленым, золотым, красным, огненным, снежным, черно-желтым цветом.

Вернемся к стихам Пушкина. 18 видов птиц упоминается в его поэтических текстах 1–3 раза. В качестве вида индикатора биосферной поэтики Пушкина может быть использован образ иволги, встречающийся всего один раз, однако в каком качестве! В контексте сопоставления, «соперничества» своего творчества с пением иволги.

Иволга. Образ иволги является большой редкостью у поэтов, не только девятнадцатого, но и двадцатого века. Эпизодически иволга упоминается в стихах Лермонтова («не слышно жалобного пенья пустынной иволги»), Толстого («нам иволги мешали и рокот соловьев»), Ахматовой («иволги кричат в широких кленах»), Хлебникова («и стая иволог летела, как треугольник зорь, на тело»), Есенина («плачет где-то иволга»), Цветаевой («я – иволга, мой голос первый в лесу, после дождя»), Заболоцкого («спой мне, иволга песню пустынную, песню жизни моей»), Чижевского («да задумчивой иволги песнь в голубом отдаленьи несётся»), Комарова («и флейта иволги за рекою не умолкала до темноты»). Дальневосточный поэт Петр Степанович Комаров посвятил иволге отдельное стихотворение

К числу видов индикаторов также может быть отнесена синица.

Другие виды фауны. Рыбы упоминаются около 50 раз. Доминирует – сказочная золотая рыбка.

Другие виды (плотва, форель, щука) упоминаются в стихах не чаще 2 раз.

Если у Пушкина золотая рыбка, как и царевна Лебедь – чудотворцы, то у Кузнецова в двадцатом веке возможность чуда исчезает, рыбка, как и положено рыбам, становится безмолвной.

В этом стихотворении перекличка не только с Пушкиным, но и Тютчевым. В результате трансформируется масштаб, «неистощимые, неисчислимые слезы людские» Тютчева приобретают космический размер моря, с обитающем в нем музой поэта – немой рыбкой.