Глава 7

На этот раз Глэдден остановился с другой стороны ограды, подальше от девушки, которая проверяла входные билеты. Со своего места она не могла его видеть, а он по-прежнему имел возможность внимательно рассмотреть каждого маленького седока на вращающейся карусели.

Проведя пятерней по обесцвеченным волосам, Глэдден огляделся. Он был уверен, что любой, кто ни взглянет на него, непременно решит, что видит перед собой просто одного из родителей.

Карусель остановилась и, приняв очередную ватагу ребятишек, снова начала раскручиваться. Каллиопа пронзительно заскрежетала, выводя какую-то мелодию, которую Глэдден никак не мог узнать, а крашеные кони, кивая, понеслись вскачь против часовой стрелки. Глэдден никогда не катался на карусели сам, хотя и видел, что многие родители садятся в нарисованные седла вместе с детьми. Для него это было, пожалуй, слишком рискованно.

Потом он заметил девочку лет пяти, изо всей силы вцепившуюся в своего вороного скакуна. Она мчалась, наклонившись вперед, обвив руками карамельно-полосатый поручень, который шел вдоль шеи деревянного животного. Коротенькое платьице развевалось на ветру, маленький задик приподнялся, а розовые трусишки задрались с одной стороны и глубоко врезались в промежность. Кожа девочки была кофейного цвета.

Глэдден сунул руку в сумку и достал фотоаппарат. Отрегулировав выдержку таким образом, чтобы снимок не получился смазанным, он направил видоискатель на карусель, навел фокус и стал ждать, пока девочка совершит полный оборот и появится в окошке видоискателя.

Карусель успела дважды повернуться вокруг своей оси, прежде чем Глэдден, уверенный в том, что снимок удался, опустил фотоаппарат. Машинально оглядываясь по сторонам и проверяя, не заметил ли кто его манипуляций, он увидел мужчину, который облокотился на ограду футах в двадцати справа. Всего несколько минут назад его тут не было. Однако особенно насторожило Глэддена то обстоятельство, что незнакомец был одет в спортивную куртку и галстук. Либо извращенец, либо полисмен. Глэдден почел за благо ретироваться.


Яркое солнце на пирсе почти ослепило его. Глэдден положил аппарат обратно в сумку и достал зеркальные солнечные очки. Он собирался пройти чуть дальше – туда, где было больше народу, – надеясь оторваться от преследователя. Если, конечно, этот незнакомый мужчина действительно следует за ним. Не торопясь и не нервничая, действуя умело и с ледяным спокойствием, Глэдден преодолел примерно половину расстояния, отделяющего его от скопления людей – рыбаков и гуляющих – на дальнем конце мола. Остановившись у парапета, он повернулся и прислонился к нему спиной, сделав вид, будто подставляет лицо солнечным лучам, однако глаза его, скрытые зеркальными стеклами, быстро оглядели ту часть побережья, откуда он только что пришел.

Сначала он не заметил ничего подозрительного. Человека в галстуке и спортивной куртке нигде не было видно. Только несколько мгновений спустя Глэдден обнаружил незнакомца – тот медленно шел вдоль ряда ларьков и крошечных магазинчиков. На носу его красовались черные очки, а спортивная куртка висела на согнутой руке. Мужчина приближался к нему.

– Сволочь! – выругался Глэдден.

Пожилая женщина, сидевшая на ближайшей скамейке вместе с маленьким мальчиком, поджала губы и с осуждением покосилась на Глэддена. Очевидно, его восклицание было услышано.

– Прошу прощения, – бросил Глэдден и отвернулся, внимательно разглядывая толпу отдыхающих. Нужно было соображать быстро. Он знал, что полицейские в патруле обычно работают парами. Где же второй, напарник этого пижона в галстуке?

Прошло с полминуты, прежде чем Глэдден заметил женщину в брюках и рубашке поло, которая двигалась ярдах в тридцати позади первого копа. Выглядела она не так официально, как ее напарник, и вполне могла бы сойти за отдыхающую, если бы не рация на боку. Глэдден хорошо видел, как она пытается прикрыть передатчик, и тут на его глазах женщина повернулась к нему спиной и, загораживая рацию корпусом, начала с кем-то переговариваться.

Наверняка она вызывала подмогу. Ничего другого просто не могло быть. Глэддену необходимо было сохранять видимость спокойствия и в то же время придумать какой-нибудь план. Между тем коп в галстуке приблизился к нему на каких-нибудь двадцать ярдов.

Глэдден оттолкнулся от парапета и, двигаясь чуть быстрее своего врага, пошел в том направлении, где волнолом заканчивался. На ходу он проделал то же самое, что и женщина-полицейский: загораживая сумку своим телом, словно щитом, он перебросил ее на живот и расстегнул молнию. Потом просунул внутрь руку, схватил фотоаппарат и, не вынимая его, принялся вертеть, пока не нащупал нужный переключатель и не стер все из памяти. Впрочем, там и так почти ничего не было – девчонка на карусели да несколько малолеток в общественном душе. Невелика потеря.

Проделав все необходимые манипуляции, Глэдден пошел дальше вдоль волнолома. Вытащив из сумки сигареты, он сунул одну в рот, остановился и, слегка сутулясь, повернулся спиной вперед, якобы прикрывая от ветра огонек зажигалки. Закурив, он поднял взгляд и увидел, что оба полицейских подошли еще ближе. Очевидно, они считали, что преступник уже у них в руках, ибо Глэдден направлялся как раз в ту сторону, где мол заканчивался и начиналось море. Женщина догнала напарника, и они о чем-то беседовали. Глэдден подумал, что бездействие копов объясняется тем, что они дожидаются подмоги, и быстро зашагал дальше – к закусочной и административному зданию на самом дальнем конце длинного мола.

Он неплохо знал это место – за прошедшую неделю ему дважды приходилось незаметно сопровождать сюда родителей с детьми, идущих от карусели. С другой стороны закусочной имелась лестница, которая вела на крышу, на смотровую площадку.

Скрывшись за углом здания, Глэдден побежал вдоль стены к лестнице. Через считаные секунды он оказался наверху, откуда ему было видно все, что делается на молу. Полицейские остановились прямо под ним, продолжая переговариваться. Потом мужчина последовал за Глэдденом в обход здания, а женщина осталась стеречь фасад. Судя по всему, они были настроены ни в коем случае не упустить свою жертву.

«Но как они узнали? – неожиданно подумал Глэдден. – Как?»

Он еще ни разу не видел на пляже этого копа в галстуке. Полицейские появились на побережье не случайно, а наверняка пришли за ним. Но кто навел их на его след?

Ему потребовалось сделать над собой усилие, чтобы отделаться от панических мыслей и вернуться к более насущным проблемам. Необходимо было предпринять отвлекающий маневр. Коп скоро сообразит, что среди рыболовов, облепивших мол, преследуемого нет, и поднимется на смотровую площадку. Что же делать?

Внезапно ему попалась на глаза жестяная урна, стоявшая в углу возле ограждения. Глэдден бросился к ней и заглянул внутрь. Там почти ничего не было, и он скинул с плеча сумку, потом поднял урну над головой и, разбежавшись, метнул ее в море. Затормозив у перил, он увидел, как урна пролетела над головами двух рыбаков и с шумом плюхнулась в воду.

– Эй, смотрите! – раздался снизу мальчишеский голос.

– Человек тонет! – во всю силу легких закричал Глэдден. – Человек упал в воду!!!

Потом он подхватил сумку и, в два прыжка преодолев смотровую площадку, заглянул вниз, высматривая женщину. Та все еще загораживала ему путь к отступлению, однако было очевидно, что она слышала всплеск и крик. Двое подростков выбежали из закусочной, чтобы узнать, из-за чего поднялся шум, и сразу же скрылись за углом. Глэдден видел, что женщина колеблется; еще немного, и она, не выдержав, последовала за мальчишками.

Не теряя ни минуты, Глэдден надел сумку через плечо, перекинул ноги через перила, присел и прыгнул. Здесь было невысоко, всего футов пять. Приземлившись, он быстро побежал вдоль мола к берегу.

Примерно на полпути Глэдден встретил двух копов на велосипедах. Оба несли службу на пляже, а потому были одеты в шорты и голубые рубашки поло. Смешно! Он украдкой наблюдал за ними еще вчера, удивляясь, как эти лежебоки вообще могут считаться полицейскими. Теперь же Глэдден, размахивая руками, побежал прямо на них.

– Это вы едете на подмогу? – задыхаясь, крикнул он. – Ваши коллеги в самом конце, у закусочной. И им нужна лодка. Там педик упал в воду, то есть он сам туда прыгнул… Меня послали предупредить вас.

– Езжай вперед! – рявкнул один коп другому.

Тот нажал на педали, а второй полисмен снял с пояса передатчик и принялся вызывать спасательную станцию.

Глэдден взмахом руки поблагодарил блюстителей порядка за быструю реакцию и не торопясь пошел своей дорогой. Выждав несколько секунд, он обернулся и увидел, что и второй коп тоже мчит по дамбе в направлении закусочной. Тогда он снова побежал.


На самой середине горбатого моста, соединявшего побережье и Оушен-авеню, Глэдден позволил себе остановиться и отдышаться. Глядя назад, он рассмотрел небольшую толпу, собравшуюся на дальнем конце волнолома. Сняв солнечные очки, Глэдден закурил.

«Какие же эти копы тупые, – подумал он. – Вот и пусть теперь получают, что заслужили».

Он спустился с моста на городскую улицу, пересек Оушен-авеню и свернул на засаженную деревьями Третью улицу, слывшую одним из самых популярных в городе мест, где можно было сделать покупки и перекусить. Затеряться в здешней толпе раз плюнуть.

«Чтоб им пусто было, этим копам. Представился дуракам шанс, но они его профукали. Больше не дождутся…»

Пройдя по Третьей улице, Глэдден свернул на дорожку, которая вела к нескольким ресторанчикам быстрого обслуживания. От переживаний у него разыгрался зверский аппетит, и он зашел в один из них, чтобы купить пиццу и выпить лимонада. Ожидая, пока пиццу разогреют в духовке, Глэдден вспомнил девочку на карусели и пожалел о пропавшем снимке. Но, с другой стороны, разве мог он знать, что ему удастся так легко ускользнуть от полиции?

– А следовало бы знать, – сказал он громко и чуть сердито, и тут же со страхом оглянулся, надеясь, что девушка за прилавком не слышала его восклицания. Некоторое время Глэдден рассматривал ее, но в конце концов не нашел в ней ничего привлекательного.

«Слишком старая, – решил он. – У нее самой небось уже дети».

Наблюдая за официанткой, Глэдден не мог не заметить, как она выталкивает горячую пиццу на бумажную тарелку, осторожно действуя пальцами. Потом девица облизала их – все-таки обожглась! – и поставила заказ на прилавок. Глэдден перенес тарелочку на свой столик, но есть не стал. Ему не нравилось, когда другие люди трогали его еду.

В данный момент его интересовало, как долго придется ждать, прежде чем он сможет без опаски вернуться на побережье и забрать машину. Хорошо еще, что он на всякий случай оставил ее на ночной стоянке. Теперь, как бы ни развивались события, копы не доберутся до его авто. Если бы ему не повезло и это случилось, копы первым делом полезли бы в багажник, нашли компьютер, а уж тогда ему ни за что не отвертеться.

Чем больше Глэдден думал о недавнем инциденте, тем сильнее становился его гнев. Карусель была теперь потеряна. Возвращаться туда, во всяком случае в ближайшее время, нельзя ни под каким видом. К тому же необходимо отправить предупреждение другим членам их сети.

И все же он никак не мог взять в толк, как такое могло случиться. Его разум беспокойно перебирал самые различные варианты развития событий; Глэдден даже заподозрил, что утечка информации могла произойти из самой сети, однако в конечном итоге блестящий шарик его воображаемой рулетки остановился на девушке, проверявшей билеты. Должно быть, это она заявила в полицию. За всю неделю никто другой не мог видеть Глэддена изо дня в день. Да, это она, больше некому…

Он закрыл глаза и, откинувшись назад, прислонился затылком к прохладной стене. В своем воображении он вернулся к карусели и теперь приближался к билетерше. В руке у него был зажат нож. Он должен преподать ей урок и навсегда отучить совать нос не в свое дело. Маленькая сучка небось думала, что она…

Глэдден почувствовал, что кто-то стоит рядом. Стоит и смотрит прямо на него.

Он медленно открыл глаза. Полисмены с мола. Мужчина в галстуке, с лицом, блестящим от пота, махнул рукой, приказывая Глэддену встать:

– Идем, гнида…


По пути в участок копы не сообщили Глэддену ничего полезного. Разумеется, они забрали спортивную сумку и обыскали его самого, потом надели наручники и объявили, что он арестован, однако не сказали, за что. Сигареты, бумажник и сумка были в их руках, но Глэдден по-настоящему беспокоился только за свой фотоаппарат. К счастью, сегодня он не взял с собой книги.

Прикрыв веки, Глэдден вспоминал, что же лежало у него в бумажнике. Пожалуй, ничего такого, что могло бы ему повредить. Водительское удостоверение, выданное в штате Алабама, было выписано на имя Гарольда Брисбейна. Поддельный документ он достал через сеть, выменяв корочки на фото. В машине лежало еще одно фальшивое удостоверение личности, поэтому с Гарольдом Брисбейном можно будет навеки распрощаться, как только его отпустят.

Ключи от автомобиля копам не достались; Глэдден довольно предусмотрительно спрятал их на заднем правом колесе. Хорошо все-таки, что он подумал о возможном провале и подготовился. Главное, не подпускать копов к машине. Опыт подсказывал ему никогда не пренебрегать мерами предосторожности и всегда быть готовым к худшему. Именно этому Гораций учил его по ночам в Рейфорде все то время, что они провели вместе.

В полицейском участке Глэддена довольно грубо, но без лишних слов втолкнули в комнату для допросов размером шесть на шесть футов. Там его усадили на серый металлический стул, освободили одну руку и тут же пристегнули наручники к стальному кольцу, которое было привинчено к середине стола. Потом детективы ушли, оставив арестованного одного почти на час.

На стене, лицом к которой он сидел, было зеркальное окно, и Глэдден понял, что находится в комнате для опознания, однако ему никак не удавалось сообразить, кто может стоять с другой стороны. После того как он приехал в Лос-Анджелес, его личность никоим образом нельзя было связать с событиями в Финиксе и Денвере, так что в этом отношении он, пожалуй, мог не волноваться.

Один раз ему показалось, будто он слышит голоса, доносящиеся из смежной комнаты за стеклом. Определенно там кто-то был, какие-то люди рассматривали его и перешептывались.

Глэдден закрыл глаза и уперся подбородком в грудь, чтобы скрыть свое лицо. Потом он неожиданно вскинул голову и, растянув губы в злобном оскале, заорал:

– Ты еще пожалеешь об этом, сука!

Он рассчитывал, что его неожиданный угрожающий выпад создаст психологическое торможение в мозгах свидетеля, кого бы копы сюда ни приволокли.

«Наверняка это та сука-билетерша», – снова подумалось ему.

И Глэдден опять погрузился в грезы о том, как он отомстит ей.


Примерно через полтора часа дверь в комнату наконец-то распахнулась, и в нее вошли двое уже знакомых ему полицейских. Мужчина опустился на стул слева, а женщина села прямо напротив Глэддена и положила на стол его сумку и магнитофон.

«Ничего у них нет, – снова и снова, словно заклинание, твердил про себя Глэдден. – Меня отпустят еще до захода солнца».

– Простите, что заставили вас ждать, – вежливо сказала женщина.

– Ничего страшного, – откликнулся Глэдден. – Могу я получить обратно свои сигареты?

И он кивнул в сторону спортивной сумки. На самом деле курить ему не хотелось, но он рассчитывал узнать, на месте ли фотоаппарат. Копам нельзя доверять – эту истину Глэдден усвоил твердо, еще до того, как начал брать уроки у Горация. Не доверять, никогда и ни за что!

Женщина-детектив проигнорировала его просьбу и включила магнитофон. Потом она назвала свое имя – детектив Констанция Делпи, и представила напарника, которого звали Рон Свитцер. Оба оказались сотрудниками ОЗД – отдела по защите детей от преступных посягательств.

Глэддена удивило, что женщина, судя по всему, была здесь главной, хотя и выглядела лет на пять или даже восемь моложе Свитцера. Ее светлые волосы были подстрижены коротко, так, чтобы их можно было поддерживать в порядке, не тратя слишком много времени. Фигура Делпи не отличалась изяществом – у нее было по меньшей мере фунтов пятнадцать лишнего веса, главным образом на бедрах и на плечах. Глэдден предположил, что она, должно быть, пробивалась к своему теперешнему положению с самого низа. К тому же ему казалось, что Делпи – лесбиянка; он всегда мог определить подобные вещи благодаря какому-то особому чутью.

Свитцера отличали невыразительное лицо, немногословность и сдержанная манера поведения. Он был почти лысым, если не считать узкой полоски редких волос на затылке. В конце концов Глэдден решил сосредоточиться на женщине. Ему казалось, что именно она представляет главную опасность.

Делпи достала из кармана какую-то бумажку и зачитала Глэддену его конституционные права.

– Зачем мне это? – спросил Глэдден, когда она закончила. – Я не совершил ничего противозаконного.

– Вы поняли, что я только что вам прочитала?

– Да. Я только никак в толк не возьму, за что меня привезли сюда.

– Повторяю вопрос: мистер Брисбейн, поняли ли вы, что я вам…

– Да.

– Вот и хорошо. Кстати, ваше водительское удостоверение было выдано в Алабаме. С какой целью вы приехали в наш город?

– Это мое дело. А сейчас я хотел бы связаться с адвокатом. Ни на какие вопросы я пока отвечать не буду. Не зря же вы зачитали мне мои права.

Глэдден понимал, что сейчас полицию в первую очередь интересуют местонахождение его машины и адрес отеля, где он остановился. У них по-прежнему не было ничего серьезного против него, однако уже сам факт его бегства от патрульных мог оказаться вполне достаточным основанием, чтобы выдать ордер на обыск его комнаты и машины. Если только копы узнают, где находится либо то, либо другое. Допустить этого нельзя было ни в коем случае.

– Об адвокате мы поговорим чуть позже, – миролюбиво произнесла Делпи. – Я хочу дать вам возможность объясниться. Не исключено, что ваши доводы убедят нас и вы выйдете отсюда в ближайшие полчаса. В этом случае вам не придется тратить деньги на адвоката.

С этими словами она расстегнула лежащую на столе сумку и достала фотоаппарат и пакетик конфет «Старберст», которые так нравятся детям.

– Что это такое?

– Мне кажется, вы и сами знаете.

Делпи взвесила фотоаппарат на руке и воззрилась на него с таким видом, словно никогда в жизни не встречала ничего подобного.

– Для чего вы это использовали?

– Чтобы фотографировать.

– Детей?

– Я хочу увидеться с адвокатом.

– А конфеты для чего? Что вы с ними делали? Угощали детей?

– Мне нужен адвокат.

– Забодал ты уже со своим адвокатом! – неожиданно вступил в беседу Свитцер. – Не трепыхайся, Брисбейн, мы взяли тебя за задницу. Ты фотографировал детей в душе, маленьких голеньких ребятишек и их матерей. Меня тошнит от таких типов, как ты, Брисбейн!

Глэдден откашлялся и посмотрел на Делпи мертвыми, ничего не выражающими глазами.

– Я ничего об этом не знаю, однако мне хотелось бы уточнить: а в чем здесь преступление? Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду? Я не утверждаю, что занимался тем, о чем вы говорите, но даже если бы и так, то, скажите, разве противозаконно фотографировать детей на пляже? Лично я такого закона не знаю. – И Глэдден замотал головой, изображая недоумение.

Женщина так и передернулась от отвращения и негодования. Но он гнул свое:

– Уверяю вас, детектив Делпи, существует значительное количество вполне законных случаев, когда общество приемлет наготу и не связывает ее с эротикой или извращениями. В данном случае матери мыли своих маленьких детей на пляже, что же тут такого? И если фотограф, случайно сфотографировавший их, совершает преступление, тогда вам следовало бы задержать и этих женщин тоже – за то, что они сделали это возможным. Впрочем, это вы должны были бы знать и сами. Я уверен, что один из вас потратил как минимум полчаса на консультацию с городским прокурором.

Свитцер наклонился к нему через стол, и Глэдден почувствовал, как у него изо рта пахнет табаком и жареными картофельными чипсами. Должно быть, коп специально наелся их, чтобы во время допроса его дыхание стало труднопереносимым.

– А теперь послушай меня, умник, – сказал Свитцер. – Мы точно знаем, кто ты такой и чем занимался на берегу. Я работал в отделе по расследованию убийств и изнасилований, но ты… такие, как ты, – самая низшая форма жизни на планете. Ты не хочешь с нами говорить? Прекрасно. Все, что нам нужно сделать, это отвезти тебя в тюрьму Бискайлус и хотя бы на одну ночь запереть там в общей камере. Я знаю кое-кого в Бискайлусе, Брисбейн, и собираюсь шепнуть тамошним ребятам пару слов. Ты ведь в курсе, что случается с педофилами в тюрьмах?

Глэдден медленно повернул голову и впервые встретился взглядом со Свитцером.

– Не знаю, как насчет тюрем, детектив, однако даже запах, что исходит из вашего рта, представляется мне слишком жестоким и незаслуженным наказанием. Если я, по чистой случайности, буду осужден за то, что фотографировал на пляже, то я могу подать апелляцию и пожаловаться, что ко мне применяли недозволенные меры воздействия.

Свитцер взмахнул кулаком.

– Рон!

Детектив застыл на месте, потом посмотрел на Делпи и медленно опустил руку. Глэдден даже не поморщился. Пожалуй, он был бы не против, если бы Свитцер его ударил – это могло здорово помочь на суде.

– Умница, – похвалила Делпи. – Я вижу, перед нами опытный камерный юрист, который воображает, будто знает все лазейки. Очень хорошо, Брисбейн. Думаю, после сегодняшней ночи вам придется нацарапать несколько апелляций. Надеюсь, понятно, что я имею в виду?

– Могу я позвонить адвокату? – скучным голосом повторил Глэдден.

Он отлично знал, чего добиваются эти двое. У них не было ни одного доказательства, ни единой зацепки, и они рассчитывали запугать его и вынудить совершить ошибку. Но он не поддастся, он слишком умен, и им его не перехитрить. И видимо, оба детектива в глубине души сознавали это.

– Послушайте, – сказал Глэдден, – ни в какой Бискайлус я не поеду, и мы все прекрасно это понимаем. У вас в руках мой фотоаппарат, но им – я не знаю, проверили вы его или нет, – не было сделано ни одного снимка. Еще у вас есть показания какого-нибудь билетера, спасателя, или уж не знаю кого, кто утверждает, будто я фотографировал. И никаких доказательств – только мое слово против его слова. Даже если ваш свидетель опознал меня, глядя в зеркало, то и это не дает вам никакого преимущества, поскольку я был в комнате один. При таких условиях опознание не может считаться законным.

Глэдден подождал, но детективы молчали.

– И наконец, самое главное заключается в том, что, кто бы ни стоял там, за вашим зеркальным стеклом, он – или она – стал свидетелем деяния, которое не является преступлением, и я не представляю себе, почему это должно привести меня в тюрьму округа хотя бы на одну ночь. Может быть, детектив Свитцер попробует объяснить это? Хотя мне кажется, что для его мозгов подобная задача слишком трудна.

Свитцер вскочил так резко, что его стул опрокинулся и стукнулся о стену. Делпи протянула руку, чувствуя, что, сдерживая напарника, она на сей раз одними словами не обойдется.

– Спокойнее, Рон, – резко приказала она. – Сядь на место! Сядь, тебе говорят!

Свитцер подчинился, и Делпи перевела взгляд на Глэддена.

– Если вы намерены продолжать в том же духе, мне придется позвонить адвокату как можно скорее, – сказал он. – Будьте добры, проводите меня к телефону.

– Ты получишь право на звонок. Сразу после того, как тебя зарегистрируют. А вот о сигаретах можешь забыть: местная тюрьма – государственное учреждение, в котором курить запрещено. Мы заботимся о твоем здоровье.

– Но по какому обвинению меня задерживают? Вы не имеете права.

– По обвинению в загрязнении окружающей среды и вандализме по отношению к муниципальной собственности. Ну и плюс еще неподчинение офицеру полиции.

Брови Глэддена изумленно поползли вверх.

– Ты кое-что забыл, умник, – пояснила Делпи, радушно улыбаясь ему. – Я имею в виду урну с мусором, которую ты бросил в залив.

Она победоносно кивнула и выключила магнитофон.


В камере предварительного заключения местного полицейского участка Глэддену наконец разрешили позвонить. Прижимая трубку к уху, он почувствовал резкий запах дешевого хозяйственного мыла, которое ему дали, чтобы смыть краску с пальцев. Этот запах послужил ему напоминанием, что он должен выбраться отсюда до того, как его отпечатки будут сверены с общенациональной компьютерной картотекой.

Глэдден набрал номер, который заучил наизусть в первый же день после приезда в Санта-Монику. Адвокат Краснер значился в списке абонентов их сети.

Поначалу секретарша упорно не хотела соединять Глэддена с боссом. Стоило, однако, намекнуть, что звонящему рекомендовал Краснера мистер Педерсен, как отношение к нему тотчас изменилось. Упомянутое имя означало, что звонит не простой клиент, а один из своих. Через секунду Глэдден уже разговаривал с адвокатом.

– Артур Краснер слушает. Чем могу быть полезен?

– Здравствуйте, мистер Краснер. Меня зовут Гарольд Брисбейн. Я тут столкнулся кое с какими проблемами.

И Глэдден принялся подробно рассказывать юристу все, что с ним приключилось. Говорить ему приходилось тихо, потому что в камере он был не один. В КПЗ обретались еще двое задержанных, ожидавших отправки в тюрьму округа, тот самый Бискайлус. Один из них – наркоман, судя по некоторым признакам, – спал, растянувшись на полу. Второй сидел у противоположной стены камеры и, уставившись на Глэддена, от нечего делать прислушивался к разговору. Впрочем, он вполне мог быть подсадной уткой – полицейским, которого специально заперли в камере, чтобы подслушать разговор Глэддена с адвокатом.

Объясняя ситуацию, Глэдден не упустил ничего, разве что так и не назвал своего настоящего имени. Когда он закончил, Краснер долго молчал.

– Что там у вас за шум? – спросил он наконец.

– Это храпит парень из местных… завсегдатаев. Он спит на полу.

– Вы не должны находиться среди подобных людей, Гарольд, – заявил Краснер покровительственным тоном, от которого Глэддена перекосило. – Необходимо срочно что-то предпринять.

– Именно за этим я и звоню.

– Мои услуги за два дня – за сегодня и завтра – обойдутся вам в одну тысячу долларов, – объявил адвокат. – Я делаю вам значительную скидку, которой обычно пользуются клиенты, относящиеся, гм… к друзьям мистера Педерсена. Если мое вмешательство потребуется также и послезавтра, то условия мы обсудим дополнительно. Вы сумеете достать деньги?

– Никаких проблем.

– Как насчет залога? Кроме оплаты моего гонорара, вам потребуется еще некоторая сумма. Судя по тому, что вы мне рассказали, добиваться имущественного залога бесполезно. Поручитель обычно получает в качестве вознаграждения десять процентов от суммы залога, назначенного судьей. Эти деньги к вам не вернутся.

– Хорошо, забудьте об имущественном залоге. Кроме оплаты ваших услуг, я, наверное, наскребу еще тысяч пять. Во всяком случае – сразу. Можно было бы достать и больше, но на это потребуется время. Я хотел бы обойтись пятью «косыми» и выйти отсюда как можно скорее.

– Значит, пять тысяч, я правильно понял? – уточнил адвокат.

– Да. Пять тысяч. Чего вы сможете добиться, располагая такой суммой?

Глэдден подумал, что Краснер, наверное, рвет на себе волосы с досады, что запросил так мало.

– С пятью, как вы выразились, «косыми» в кармане можно рассчитывать на залог в пятьдесят тысяч. Думаю, что этого будет вполне достаточно. Вас задержали по уголовной статье, однако обвинения в загрязнении окружающей среды и неподчинении требованиям полиции можно трактовать совершенно по-разному, например как административные правонарушения. Думаю, мне удастся этого добиться. Ваше дело вообще яйца выеденного не стоит, просто копы раздули его до черт знает каких размеров. Необходимо только скорее доставить вас в суд, а там не успеете оглянуться, как выйдете на свободу.

– Понятно.

– Возможно, пятидесяти тысяч залога окажется даже многовато, однако давайте пока не будем рисковать. Кто знает, сумею ли я продать вашего кота в мешке окружному прокурору, от которого зависит, по какой статье вас судить, уголовной или административной. В общем, там будет видно. Кстати, как я понял, вы не собираетесь сообщать им адрес, по которому проживаете?

– Совершенно справедливо. Мне необходимо что-нибудь новое.

– Тогда, боюсь, придется использовать всю сумму. Впрочем, пока у меня есть время, я попробую подобрать вам адрес. Возможно, это выльется в некоторые дополнительные траты, но совсем небольшие. Обещаю вам…

– Согласен. Только сделайте все как надо. – Глэдден покосился через плечо на человека, сидящего у стены. – А как насчет того, чтобы выйти отсюда сегодня? – спросил он, понизив голос до еле слышного шепота. – Я же говорю, эти копы не прочь со мной расправиться.

– Я думаю, они просто блефуют, однако…

– Легко вам говорить, – перебил Глэдден.

– …Однако, – продолжил Краснер, – я не собираюсь рисковать. Слушайте меня, мистер Брисбейн, вот как мы поступим. Я не могу вытащить вас прямо сегодня, но попробую сделать несколько звонков и постараюсь добиться для вас статуса К-девять. С вами все будет в порядке.

– Это еще что за штука?

– Это особый режим заключения, который используется в отношении информаторов и в случаях особой важности. Я позвоню в тюрьму и скажу, что вы – информатор в одном деле федерального значения в Вашингтоне.

– Неужели это не станут проверять?

– Разумеется, станут, но сегодня уже слишком поздно, чтобы докопаться до истинного положения вещей. Вам дадут статус К-девять и поместят в отдельную камеру, а завтра, когда обнаружится, что произошла ошибка, вы будете уже в суде или, смею надеяться, на свободе.

– Отличный ход, мистер Краснер.

– Да, Гарольд, но, к сожалению, впредь я не смогу больше пользоваться этой возможностью. Так что, боюсь, мне придется увеличить сумму гонорара, о которой мы только что договаривались, чтобы компенсировать потерю.

– По рукам, и пусть деньги вас не беспокоят. Я могу без задержки достать шесть «косых». Если вытащите меня, то все, что останется после расчета с поручителем, – ваше. По-моему, это справедливо.

– Договорились. А теперь еще один момент. Вы упомянули о необходимости задержать проверку отпечатков пальцев. Я должен знать об этом как можно больше, чтобы с чистой совестью делать перед судом любые заявления.

– Я мог бы сообщить кое-какие сведения, если вы будете настаивать, однако не думаю, что нам стоит вдаваться в подробности.

– Понимаю.

– Когда состоится слушание моего дела?

– В первой половине дня, ближе к обеду, но не беспокойтесь. Сразу после звонка в тюрьму насчет вашего статуса я договорюсь, чтобы вас отправили в Санта-Монику с первым же автобусом. Лучше ждать в суде, чем в Бискайлусе.

– Я впервые в этих местах и не знаю…

– Простите, мистер Брисбейн, я вынужден вновь поднять финансовый вопрос. Боюсь, что вся сумма будет нужна мне до того, как я завтра попаду в суд.

– У вас есть счет в банке?

– Да.

– Тогда скажите мне его номер, и утром я переведу деньги по телеграфу. Кстати, смогу ли я звонить по межгороду из камеры, если мне присвоят этот самый статус К-девять?

– Нет, вам придется позвонить ко мне в контору. Я предупрежу Джуди, чтобы она ожидала вашего звонка. Секретарша наберет номер, который вы укажете, и соединит вас с абонентом напрямую. Это непременно сработает. Не беспокойтесь, я так делал уже не раз.

Потом Краснер продиктовал номер своего счета для телеграфных переводов, и Глэдден зафиксировал его в памяти, используя специальную методику запоминания, которой обучил его Гораций.

– Вам будет гораздо спокойнее, мистер Краснер, если вы уничтожите все записи об этом телеграфном переводе и зарегистрируете деньги, как если бы они были внесены наличными на ваш банковский счет.

– Понимаю. Так и поступим. Что-нибудь еще?

– Да. Войдите в сеть и оставьте сообщение о том, что случилось. Пусть остальные держатся от карусели подальше.

– Будет сделано.

Повесив трубку, Глэдден прислонился спиной к стене и стал медленно сползать вниз, пока не оказался сидящим на полу. Смотреть на заключенного напротив он избегал. Неожиданно Глэдден обратил внимание, что наркоман на полу перестал храпеть, и подумал, уж не помер ли тот от передоза, но спящий вдруг шевельнулся. Несколько минут Глэдден обдумывал, не обменяться ли с ним пластмассовыми браслетами. Тогда утром его спокойненько выпустят и не придется тратиться на адвоката и вносить залог.

Нет, решил он. Пожалуй, риск чересчур велик. Во-первых, сидевший напротив него парень действительно походил на переодетого копа, а во-вторых, разлегшийся на полу наркоман мог оказаться постоянным нарушителем порядка и частым гостем в суде. Никогда нельзя знать заранее, что скажет судья. Лучше положиться на Краснера, тем более что пройдоха-адвокат, похоже, знает, что делает. К тому же фамилию и телефон он выбрал не из справочника, а из списков абонентов их сети.

И все же шесть тысяч долларов не давали Глэддену покоя. Судебная система таки доведет его до разорения. Шесть тысяч долларов, и за что? Что он такого сделал?

Глэдден машинально сунул руку в карман в поисках сигарет, но вспомнил, что курево у него отобрали. Это обстоятельство заставило его почувствовать еще более сильный гнев, к которому примешивалась непреодолимая жалость к себе. На каком основании общество преследует его, ведь он нисколько не виноват в том, что его инстинкты и желания не такие, как у всех? Почему же никто не хочет этого понять?

Глэдден пожалел, что у него нет с собой портативного компьютера. Его тянуло пообщаться сейчас с кем-нибудь в сети – с человеком, который бы его понимал. В камере ему было одиноко и неуютно. Если бы не парень, который продолжал пялиться на него от противоположной стены, он бы, наверное, заплакал. Нет, он не станет показывать свою слабость: ни перед ним, ни перед кем-либо другим.

Загрузка...