Когда я вошел в редакционную библиотеку, Лори Прайн оторвалась от своего компьютера и улыбнулась. Я был рад, что застал Лори на месте, и, ответив улыбкой, обошел вокруг ее рабочего места и уселся рядом на стул, отодвинув его от свободного стола. Все это я проделывал не спеша, стараясь вести себя, как и принято в библиотеке, хотя для сотрудников нашей газеты подобное поведение отнюдь не типично.
– О, только не это! – в притворном испуге воскликнула Лори. – Если ты берешь стул и садишься, значит твое дело займет уйму времени.
Она намекала на те широкомасштабные поиски, которые я предпринимал всякий раз, когда принимался за очередную статью. Все случаи, о которых мне приходилось писать, так или иначе упоминались на страницах самых разных газет и специальных изданий, а мне всегда важно было знать, что еще и где именно написано об интересующем меня предмете.
– Прости, – сказал я, притворяясь удрученным. – Эта работенка может стоить тебе нескольких часов общения с «Лексом» и «Нексом».
– Это если я за нее возьмусь. Ну ладно, чего тебе надо?
Лори считалась привлекательной девушкой, но ее красота была неброской, приглушенной. Черные волосы, длинные и блестящие, были неизменно заплетены в косу, а темно-карие глаза прятались за стеклами очков в тонкой металлической оправе, и я ни разу не видел помады на ее полных красивых губах. Сейчас с этих губ сорвался легкий вздох; Лори придвинула к себе стопку желтых формуляров, поправила на носу очки и взяла карандаш на изготовку, готовясь записать, что именно меня интересует.
«Лексисом» и «Нексисом» назывались компьютерные базы данных, в которых хранились все печатные издания страны – и крупные, и не очень, все копии судебных решений и тому подобная уже сослужившая свою службу шелуха, которая скапливается на обочинах скоростной магистрали газетного бизнеса. Если вам, к примеру, хотелось выяснить, что было написано на определенную тему или же о некоем конкретном случае, то ваши поиски начинались с сети «Лексис-Нексис» и, как правило, ею же и заканчивались.
– Самоубийства полицейских, – сказал я. – Мне нужно, чтобы ты нашла об этом все, что возможно.
Лицо Лори чуть заметно дрогнуло, и я тут же понял, в чем дело. Скорее всего, она заподозрила, что эти сведения нужны мне для себя, а вовсе не для работы. Компьютерное время стоило довольно дорого, и администрация газеты строго следила за тем, чтобы сотрудники пользовались казенными машинами на благо и во имя.
– Можешь не беспокоиться, я на задании. Гленн только что одобрил тему.
Лори кивнула, но я не знал, поверила она мне или нет. Скорее всего, решил я, она спросит у главного, правду ли я говорю.
Глаза девушки тем временем вернулись к желтому бланку.
– Мне, в частности, хотелось бы знать, – продолжил я, – существует ли какая-то государственная статистика по этому вопросу: например, выкладки, в которых количество самоубийств среди копов сравнивается с количеством самоубийств среди представителей других профессий и всего населения в целом. Меня также интересуют любые упоминания о какой-нибудь правительственной комиссии или агентстве, которые бы занимались исследованием этой проблемы. Гм… что еще? Ну и какие-нибудь любопытные случаи.
– В смысле?
– Ну, ищи все статьи, касающиеся самоубийств среди копов, какие только попадали в печать. Скажем, за пять прошедших лет. Мне нужны примеры.
– Такие, как смерть твоего… – И она замолчала, не договорив.
– Да, как смерть моего брата.
– Очень жаль.
Лори ничего больше не прибавила. Я позволил неловкой тишине продлиться еще несколько мгновений, а затем поинтересовался, сколько времени может занять компьютерный поиск: мои заказы часто шли не в первую очередь, так как я не принадлежал к хроникерам, делающим срочные материалы.
– Ну что я могу сказать… Поиск предстоит довольно долгий: мы ведь не ищем ничего конкретного. Но я постараюсь не затягивать. У меня будет сегодня немного свободного времени. В общем, Джек, загляни ближе к вечеру.
– Это мне подходит.
Я поглядел на висящие над дверью часы. Половина двенадцатого: как раз пора позвонить своему источнику в полицейском управлении.
– Эй, капитан, ты будешь на месте?
– Когда?
– В обеденный перерыв. Мне тут кое-что понадобилось, и я хотел бы зайти.
– Ну вот, а я только собрался сходить на ланч. Ладно, буду ждать. А ты давно вернулся?
– Сегодня. Надо поговорить.
Я повесил трубку, надел плащ и быстро выскользнул из редакции. До здания Управления полиции Денвера было всего два квартала, и этот путь я проделал пешком. На входе я взмахнул своим пропуском для прессы, однако дежурный коп за ограждением даже не посмотрел в мою сторону, не в силах оторваться от свежего номера «Пост». Тогда я поднялся в спецотдел на четвертый этаж.
– У меня есть один вопрос, – сказал детектив Роберт Скалари, выслушав, что мне от него нужно. – Ты здесь как брат погибшего или как репортер?
– И то и другое.
– Присядь-ка. – Скалари наклонил голову, должно быть, для того, чтобы я полюбовался, с каким искусством и сноровкой он завил и напомадил свои редкие волосы в надежде прикрыть зарождающуюся лысину. – Видишь ли, Джек, все не так-то просто.
– И в чем же загвоздка?
– Если бы ты пришел сюда как брат, который хочет знать, что случилось, то я, наверное, рассказал бы тебе все, что мне известно. Но в данном случае, зная, что все сказанное мною может оказаться в «Роки-Маунтин ньюс», лучше, пожалуй, воздержусь. Я слишком уважал твоего брата и никогда не пойду на то, чтобы… таким образом увеличивать газетные тиражи. Я считаю это недопустимым, даже если ты сам и придерживаешься другого мнения.
Мы были вдвоем в маленьком кабинете, куда каким-то чудом втиснулись четыре рабочих стола. Заявление Скалари не на шутку разозлило меня, но я сдержался. Вместо того чтобы ответить резкостью, я только наклонил голову – наверное, для того, чтобы он получше рассмотрел здоровые и густые волосы у меня на макушке.
– Позвольте спросить, детектив Скалари… Моего брата убили?
– Нет.
– Значит, это суицид?
– Совершенно верно.
– И дело закрыто?
– Снова в точку.
Я откинулся на спинку стула.
– Вот именно это меня и напрягает.
– Что именно?
– Да то, что ты сам себе противоречишь! Ты утверждаешь, что дело закрыто, но мне по-прежнему нельзя его посмотреть. Если оно закрыто, то как брат я имею право на него взглянуть. И если оно действительно закрыто, то как репортер я опять-таки не смогу ничем навредить следствию, если увижу записи.
Несколько мгновений детектив переваривал услышанное.
– Итак, – продолжил я, выждав некоторое время, чтобы до него дошли мои аргументы, – если следовать твоей же логике, то нет никаких причин прятать от меня дело.
Скалари в упор смотрел на меня. Теперь я ясно видел, как его щеки розовеют от гнева.
– Послушай, Джек, в этом деле есть некоторые подробности, которые лучше вообще не знать, не говоря уже о том, чтобы их публиковать.
– Полагаю, мне об этом судить. Шон как-никак был моим братом. Причем не просто братом, а близнецом. Я не сделаю ничего такого, что могло бы ему повредить, просто я пытаюсь выяснить кое-что для себя. А если впоследствии и напишу об этом, то только для того, чтобы похоронить таким образом свои последние сомнения. Ну?
Довольно продолжительное время мы сидели, молча уставившись друг на друга. Отвечать должен был Скалари, и в конце концов я все же вынудил его первым нарушить молчание.
– Ничем не могу помочь, – выдавил из себя детектив. – Даже если бы хотел. Дело закрыто, документы отправлены на микрофильмирование. Если очень хочешь увидеть их – ступай поговори с ребятами из лаборатории.
Я поднялся:
– Спасибо, что сэкономили мне время и сообщили об этом в самом начале нашей содержательной беседы.
И, не проронив больше ни слова, я вышел из кабинета. Неудача не обескуражила меня; с самого начала я знал, что Скалари попробует меня отфутболить, и пошел к нему лишь затем, чтобы, во-первых, все же испробовать официальный путь, а во-вторых, попытаться разузнать, в чьих руках находится дело.
Спустившись по лестнице, которой обычно пользовались только полицейские, я прошел в приемную заместителя начальника управления по административной части. Часы показывали уже четверть первого, поэтому столик секретаря был пуст. Миновав его, я постучал в дверь кабинета и услышал изнутри голос, приглашавший меня войти.
Капитан Форрест Гролон сидел за своим столом. Он обладал таким могучим телосложением, что по сравнению с ним казенная мебель стандартного размера производила впечатление игрушечной. Капитан был чернокожим – кожа у него была действительно черной, а не какой-нибудь там шоколадной – и имел привычку брить голову наголо. Приветствуя меня, он поднялся из-за стола, протягивая для рукопожатия свою широченную ладонь, и я сразу вспомнил, что рост его превышает шесть с половиной футов. Что касается массы этого огромного тела, то я вполне мог представить, как диск напольных весов зашкаливает за три сотни фунтов, если, конечно, они вообще выдержат его.
Пожав протянутую руку, я улыбнулся. Форрест Гролон стал моим источником информации еще в те времена, когда я вел в газете полицейскую хронику, а он служил патрульным. С тех пор мы оба сумели подняться по служебной лестнице довольно высоко.
– Как дела, Джек? Говоришь, недавно вернулся?
– Да, небольшой отпуск. Сейчас уже все в порядке.
Гролон ни словом не упомянул про моего брата, но он был одним из немногих, кто пришел на похороны, а это само по себе говорило о многом. Выпустив мою руку, он сел в кресло, а я оседлал один из стульев, стоявших перед его столом.
Обязанности заместителя начальника управления по административной работе не имели почти ничего общего с тем, чем занимались полицейские. На широких плечах Гролона лежали теперь проблемы рутинного свойства, например формирование годового бюджета, наем на службу, профессиональная, в том числе стрелковая, подготовка. Несмотря на то что подобная деятельность не была непосредственно связана с оперативной работой, Форрест Гролон надеялся когда-нибудь стать начальником полиции Денвера; пока же он занимался тем, что накапливал самый разнообразный опыт, дабы в нужный момент выглядеть наиболее подходящим кандидатом на освободившуюся вакансию. Этот же план предусматривал и тесные контакты с городскими средствами массовой информации. Гролон рассчитывал на меня и не сомневался, что, когда пробьет его час, «Роки-Маунтин ньюс» осветит его персону с самой выгодной стороны. Так оно и будет, я уж точно не подведу Форреста. Впрочем, и на него самого тоже всегда можно положиться.
– Итак, ради чего я пропускаю свой обед? – проворчал он, поглядывая на часы.
Все это было частью представления, которое мы оба по традиции разыгрывали. Я прекрасно знал, что Гролон предпочитает встречаться со мной именно во время перерыва, в отсутствие помощника, благодаря чему посторонние видели нас вместе исключительно редко.
– Не переживай, голодным ты не останешься. Просто сегодня отправишься на ланч чуть позже обычного. Я хотел бы увидеть дело своего брата. Скалари сказал, что уже отправил документы на микрофильмирование, и я подумал, что ты мог бы взять их на время и дать мне. Я только взгляну, очень-очень быстро.
– Зачем это тебе, Джек? Стоит ли будить спящую собаку?
– Мне нужно посмотреть, капитан. Я ничего не собираюсь оттуда цитировать, просто я должен взглянуть на дело. Если ты достанешь его сейчас, я закончу все еще до того, как техники из лаборатории вернутся с обеда. Никто ничего не узнает, все останется между нами. А уж я не забуду твоей любезности.
Десятью минутами позже Гролон вручил мне папку с материалами следствия. Она оказалась намного тоньше, чем я ожидал. Не знаю почему, но мне казалось, что дело Шона должно было быть толще, тяжелее, внушительнее, словно между размером досье и значимостью той или иной смерти могла существовать прямая зависимость.
Раскрыв папку, я сразу наткнулся на плотный конверт с надписью «ФОТОСЪЕМКА». Не заглядывая внутрь, я отложил его на угол стола. Под конвертом в папке обнаружились акт о вскрытии и несколько скрепленных вместе стандартных протоколов.
Раньше мне приходилось изучать заключения об аутопсии достаточно часто; поэтому я не стал задерживаться на страницах, где подробно живописалось состояние различных внутренних органов, и сразу открыл заключение экспертизы. Но и там меня не ждал никакой сюрприз. Причиной смерти был назван выстрел в голову с близкого расстояния; чуть ниже, обведенное в кружок, стояло слово – «суицид». Исследование крови на предмет наличия самых распространенных наркотиков не обнаружило ничего, кроме следов декстрометорфана гидробромида. Чуть ниже также имелось примечание лаборанта: «средство от кашля, обнаружено в бардачке автомобиля». Все вместе это означало, что, если не считать одного-двух глотков микстуры из бутылочки, мой брат был трезв как стеклышко, когда ему вздумалось засунуть себе в рот ствол револьвера.
К заключению медэксперта прилагался дополнительный рапорт, касающийся следов пороха. Там говорилось, что во время исследования кожаных перчаток пострадавшего методом нейтронной активации материала на правой перчатке были обнаружены частицы не до конца сгоревшего пороха, указывающие на то, что стрелявший пользовался правой рукой. Аналогичные следы пороха и ожоги были обнаружены в носоглотке погибшего. Вывод напрашивался сам собой: во время выстрела ствол оружия находился у самоубийцы во рту.
Следующей в папке лежала подробная опись улик, но и здесь я не нашел ничего необычного. Что действительно привлекло мое внимание, так это показания очевидца, некоего Стивена Пенны, работавшего лесником на подстанции паркового хозяйства возле Медвежьего озера и выполнявшего по совместительству обязанности сторожа, так как второй человек на подстанции не был предусмотрен штатным расписанием.
Свидетель заявил, что во время происшествия находился в помещении подстанции, откуда автомобильная стоянка не просматривается. Примерно в 16:58 он услышал приглушенный хлопок, который, исходя из своего опыта, идентифицировал как звук выстрела. По словам свидетеля, он сразу определил, что стреляли с автомобильной стоянки, и немедленно отправился туда, решив, что имеет дело со случаем браконьерства. В это время на стоянке находился только один автомобиль, сквозь запотевшие стекла которого сторож увидел пострадавшего: тот сидел, откинувшись на спинку водительского сиденья. Подбежав к машине, Пенна попытался открыть дверцу, но не смог этого сделать. Внимательно вглядевшись сквозь запотевшие стекла, свидетель определил, что пострадавший, скорее всего, мертв, так как рана на затылке выглядела довольно большой. После этого Пенна вернулся на подстанцию и незамедлительно известил по телефону власти и свое непосредственное руководство, а затем вернулся к машине и стал ждать прибытия полиции.
Свидетель утверждает, что автомобиль пострадавшего попал в его поле зрения не позднее чем через 5 секунд после того, как он услышал выстрел. Машина была припаркована примерно в 50 ярдах от ближайших деревьев и построек, на основании чего можно заключить: за указанное время никто не смог бы покинуть автомобиль пострадавшего и добраться до укрытия, не будучи замеченным сторожем.
Ознакомившись с показаниями Пенны, я бегло проглядел остальные документы. Среди них мне попался рапорт, в котором в деталях описывался последний день жизни моего брата. На работу Шон прибыл в 7:30 утра, пообедал с Векслером в полдень, а в 14:00 записал в журнале регистрации, что отправляется в гостиницу «Стэнли». С кем у него назначена встреча, он не сказал – ни Векслеру, ни кому-либо еще.
Попытки следствия выяснить, побывал ли Шон в «Стэнли», никаких результатов не дали. Опросили всех официантов из ресторана при гостинице, но никто из них не припомнил моего брата.
Был в досье и еще один листок, где вкратце подводились итоги беседы Скалари с психоаналитиком Шона. Каким-то образом, возможно через Рили, Скалари дознался, что Шон посещает доктора Колина Доршнера, ведущего денверского специалиста в этой области. Если верить рапорту Скалари, врач сообщил ему, что Шон страдал сильной депрессией, вызванной постоянными стрессами, связанными с его профессиональной деятельностью, в частности с неудачными попытками довести до конца дело Терезы Лофтон. Единственное, чего я не обнаружил в рапорте, так это интересовался ли Скалари у доктора, проявлял или нет Шон склонность к суициду. Лично я сомневаюсь, что такой вопрос вообще был задан.
Ну и, наконец, я обнаружил в папке заключение следователя. Последний абзац содержал краткий перечень установленных фактов и окончательные выводы, сделанные Скалари.
Основываясь на имеющихся уликах и свидетельских показаниях, подкрепленных данными экспертизы, следствие установило, что смерть детектива Шона Макэвоя наступила в результате огнестрельной раны в голову, которую пострадавший нанес самому себе после того, как написал на запотевшем ветровом стекле прощальную записку. По свидетельству вдовы, коллег пострадавшего (включая дознавателя) и лечащего врача-психоаналитика Колина Доршнера, детектив Шон Макэвой находился в эмоционально подавленном состоянии, вызванном его неудачными попытками найти и арестовать злоумышленника, виновного в убийстве Терезы Лофтон, совершенном 19 декабря прошлого года (дело № 832). Очевидно, именно это и стало одной из побудительных причин самоубийства. Доктор Арманд Григгс, штатный психолог-консультант Управления полиции Денвера, с которым дознаватель также беседовал по указанному поводу 22 февраля сего года, сообщил, что фраза «Вне границ и вне времен», написанная пострадавшим на запотевшем ветровом стекле служебной машины, может быть расценена как прощальная записка самоубийцы, а ее содержание нисколько не противоречит психическому состоянию, в котором в последнее время пребывал детектив Макэвой.
Таким образом, никаких обстоятельств или улик, которые противоречили бы выводам следствия о суициде, нами не выявлено.
Дело закончено 24.02,
Дознаватель Р. Дж. Скалари.
Складывая документы обратно в папку, я вспомнил, что до сих пор так еще и не ознакомился с фотографиями.
Гролон тактично оставил меня одного, а сам спустился в кафетерий, чтобы выпить чашечку кофе с парой бутербродов. Минут пять я просто рассматривал конверт, не притрагиваясь к нему, зная, что стоит мне увидеть снимки, и запечатленное на них лицо станет моим последним воспоминанием о брате. А этого мне, признаться, хотелось меньше всего. С другой стороны, умом я понимал: посмотреть фотографии необходимо, чтобы рассеять последние сомнения и знать все наверняка.
Наконец я решился и быстрым движением – чтобы не передумать – вскрыл конверт. Из всех снимков – цветных, размером 8 × 10 – первым мне попался общий план места происшествия. Служебная машина брата, белый «шевроле», одиноко приткнулась в самом углу стоянки. Будка сторожа стояла за ней на невысоком пригорке. Площадка для автомобилей была недавно расчищена и, по-видимому, посыпана солью; со всех сторон ее ограничивали аккуратные снежные брустверы фута в четыре высотой.
Второй снимок был сделан с близкого расстояния, и я смог подробнее рассмотреть ветровое стекло. Последнюю записку Шона едва можно было разобрать, так как капли конденсата уже начали скатываться по стеклу вниз, но она все еще была там, а сквозь стекло я увидел и его самого. Голову Шона отбросило выстрелом назад, но рот был закрыт.
Перейдя к следующему фото, я словно бы очутился вместе с братом в машине. Снимали с переднего пассажирского сиденья, так что я видел все тело целиком. Кровь из раны в затылке, словно ожерелье, застыла на шее и протекла на воротник свитера. Теплая меховая куртка была распахнута. Мелкие капли крови, подобно оспинам, испещрили крышу салона и заднее боковое стекло. Револьвер валялся на сиденье рядом с бедром Шона.
Остальные фотографии были в основном сделаны с близкого расстояния, но под разными углами. Как ни странно, они не произвели на меня столь сильного впечатления, как я опасался вначале. Должно быть, стерильно-яркий свет лампы-вспышки лишил моего брата знакомых и близких черт. Обезличенное тело больше всего походило на манекен, а не на человека, которого я знал.
Как бы то ни было, я не обнаружил в деле ничего особенного, и теперь мне оставалось лишь признать тот страшный факт, что Шон сам лишил себя жизни. Явившись сюда, я лелеял тайную надежду отыскать что-нибудь необычное, что могло бы послужить зацепкой. Теперь, увы, эта надежда исчезла.
Вернулся хозяин кабинета. Когда я встал и положил дело на стол к Гролону, он глянул на меня с любопытством. Открыл коричневый бумажный пакет, достал завернутый в салфетку сэндвич с яичным салатом. И поинтересовался:
– С тобой все в порядке?
– Да.
– Хочешь, поделюсь с тобой сэндвичем?
– Нет.
– Что ты сейчас чувствуешь?
Услышав эти слова, я невольно улыбнулся: сколько раз за свою журналистскую карьеру я сам произносил подобную фразу. Должно быть, моя улыбка озадачила Гролона, и он нахмурился.
– Видишь это? – Я указал на шрам, пересекающий мою щеку. – Его я заработал, когда задал именно такой вопрос.
– Извини. Мне правда очень жаль…
– Ничего. Все нормально.