Love not war!
Любите, а не воюйте!
Было два часа ночи. В дверь одной из комнат офицерского общежития постучали. Скрипнула пружинами кровать, раздался недовольный голос:
– Старпом, ты что ли, мать твою так! Что еще тряслось?
В проеме приоткрывшейся двери появилась чья-то фигура. „Нет, не старпом, – подумал обладатель недовольного голоса, – ноги для него слишком хороши, ровненькие. К тому же без брюк, в юбке…“
– Извините, – раздался приятный женский голос, – но мне сказали, что вы поздно ложитесь спать, поэтому я…
– Так вы ко мне или по делу? – ему все больше нравилось такое продолжение ночи.
– Видите ли, по делу… Один из ваших подчиненных, по фамилии Бусько, написал на двери моей комнаты, с помощью тюбика зубной пасты, одно нехорошее слово.
– Что еще за слово?
– Ну, пусть он сам скажет. Не называть же здесь. И прикажите, чтоб больше ко мне не приставал.
– Как вас зовут, таинственная незнакомка?
– Лара. И я вовсе не незнакомка. Вы через день видите меня в вестибюле, я дежурю на ключах.
– Так вот, Лариса Батьковна. Я, конечно, с ним разберусь. Оскорблять женщину непозволительно для военного моряка. А что касается приставаний – это от вас зависит, как, впрочем, и от любой женщины. Вы, вероятно, сами дали повод для ухаживания за вами, не так ли? Приказать не могу, сказать – скажу. Хэв ю эни квэшнс?
– Чего?
– Я говорю, есть еще вопросы?
– Вроде все. Так я пошла?
– Ступайте, с богом.
Когда она сказала, что дежурит на ключах, у разбуженного обитателя офицерского общежития пропал весь, разыгравшийся было, аппетит. Но он живо представил ее внешний облик и подумал про себя: „Ну и вкус у этого Бусько – найти себе такого крокодила. Разве что для удобства: все под рукой, никуда ходить не надо, но все же… Вот так и живем“.
Я ворочался на пружинах неудобной кровати и не знал, как начать этот рассказ о себе. Тут как раз и постучали…
Я сплю голым – училищная привычка, и если бы дежурная на ключах знала эту пикантную подробность, то могла бы заглянуть попозже и вдоволь налюбоваться обнаженным телом командира подводного атомохода. Как я им стал? Ну как вам сказать: и сложно, и просто. О влиянии наследственности не может быть и речи. Мой отец был военным, дослужился до полполковника и умер в госпитале, когда проходил медобследование перед увольнением в запас. Ему не было и пятидесяти, но он успел сделать все от него зависящее, чтобы я не пошел по его стопам. Он агитировал за „гражданку“, приводил массу примеров и доводов о неустроенности военной жизни, скитаниях по гарнизонам, бесправии… В общем, был против, Мать, всю свою сознательную жизнь скитавшаяся вместе с ним, придерживалась такого же мнения. Они были умными и опытными, мои старики, и по-своему правы. Я же, как упертый баран, шел к своей цели. Правда, не сразу.
Сначала, я поддался-таки родительским советам и поступил в универ, то есть в университет, на ин. яз. То есть на иностранный язык. Учился средне, не высовывался. Ближе к зиме мне надоели нескончаемые пьянки с поводом и без, вечное безденежье и безделие. Мне стало казаться, что в армии все будет четко и ясно – от подъема и до отбоя. Написал заявление, отчислился и без особого умственного напряжения упек себя на двадцать пять календарных лет в ВМФ. Тогда любили подбирать шатающихся без дела юношей из универов и тому подобных вузов и зачисляли их с превеликим удовольствием. Помню, был один даже из МГУ с огромным „чайником“, то есть головой. Его так и прозвали – Чайник. А вслед так и говорили: „Смотри, Чайник пошел“ или „Не знаешь – спроси у Чайника!“
Мне было абсолютно безразлично, на какой факультет зачислят. Попал, как выяснилось позже, удачно – на штурманский. Проложил боевой курс и протопал все этапы пятилетнего обучения в „тюрьме народов“, то есть высшем военно-морском училище. Каждый этап имел свое символическое название:
– 1-й курс – „Без вины виноватые“;
– 2-й курс – „Человек с ружьем“;
– 3-й курс – „Веселые ребята“;
– 4-й курс – „Женихи“;
– 5-й курс – „Отцы и дети“ или „Их знали только в лицо“.
Это я уже позже узнал, что слово „курсант“ расшифровывается так:
Квалифицированная
Универсальная
Рабочая
Сила,
Абсолютно
Не желающая
Трудиться.
А название училища КВВМУ так:
Когда
Выучат,
Вымучают —
Можешь
Уходить.
На выходе я был зрелым курсантом с погонами лейтенанта ВМФ, в левой руке нес чемодан со всеми накопленными пожитками, правая оставалась свободной – для отдания воинской чести, а рядом параллельным курсом семенила моя избранница на седьмом месяце беременности. Затем мы вышагивали по сопкам удаленного гарнизона подводников Северного флота СССР, и Катя – так звали мою первую жену – вот-вот должна была родить. Это случилось, но уже без меня. Когда я вернулся из автономки, сыну было полгода. Когда вернулся со второй – он уже бегал. А когда вернулся с третьей, сын спросил: „Мама, а что это за дядя к нам пришел?“ Жена ответила: „Это, Коленька, твой папа“, на что Коленька задал второй вопрос: „А дядя Витя тогда кто?“
Со своей второй женой я познакомился в доме отдыха КЧФ. Да-да, в том, что в Ялте, являющемся филиалом военного санатория „Ялта“. В народе его еще неофициально кличут публичным домом ВМФ. Не знаю, как сейчас, но тогда, в середине семидесятых годов, он был настолько обветшалым и убогим, что моряки, проживавшие в восьми – десятиместных палатах, то ли с горя, то ли от скуки, искали себе всяческие приключения и… находили. Нашел себе и я – вторую законную жену. Назовем ее Наташей – через год мы разошлись, как в море корабли.
Третья жена… О, это отдельная история, кладезь неопубликованной философской мысли! Когда я на нее смотрю, то вспоминаю высказывание Сократа: „Женись, несмотря ни на что. Если попадется хорошая жена – будешь исключением, а если плохая – станешь философом философом“. Теперь я философ, прошедший все служебные ступеньки: командир электронавигационной группы, командир штурманской боевой части, помощник командира атомохода, слушатель офицерских классов, старпом командира атомохода, командир атомохода…. обещают послать в академию, если не „сгорю“ из-за „любимого“ личного состава.
Командиром стать и сложно, и просто. А „сгореть“ можно элементарно, в один присест.
Итак, что мы имеет. У меня нет ни одного ордена, куча юбилейных и „песочных“ – за выслугу лет – медалей. Но меня украшает „лодочка“ – знак командира подводной лодки. Мне тридцать восемь лет, я относительно молод, но уже капраз – капитан первого ранга, при третьей жене и алиментах от первого брака. Говорят, что грубиян и горлопан. Врут, ей богу, врут. Вы же видели – незнакомка постучала и я ее „не послал“, а наоборот, культурно пообщался. Так что не верьте им всем – завистники врут, „шерлоки холмсы“, все ищут промашки командира. А он, командир, всегда на виду и за все отвечает.
Да, фамилия моя самая обыкновенная, русская – Смирнов Михаил Степанович, рост – сто девяносто сантиметров, вес – за сто килограммов. Особые приметы – я почти лысый, и у меня удар быстрее мысли. И еще. Без излишней скромности, потому что знают все – я настоящий моряк и надежный в море командир. Если бы не это, то давным-давно учился бы в академии. Беда всех толковых командиров – они настолько устраивают своих начальников, что становятся якобы незаменимыми. А время идет, и возраст начинает поджимать: глядишь – и уже неперспективный. Все это сказывается на нервной системе, и вообще, сейчас я встану и накажу всех, если мне не достанут вместо этой карцерной, а не панцирной, нормальную кровать или диванчик…
По дороге в учебный центр общался с местным комендантом. Тот просил „шила“, то есть спирт, на нужды. Дать бы ему не „шила“, а по его пропитой роже. Но дать придется не по роже, а ему лично в руки, иначе этот „сапог“, то есть не морской человек, пересажает всех моих нарушителей формы одежды на „губы“ – гарнизонную гауптвахту. В этом случае мне пришлось бы в пятницу на очередном докладе у начальника центра – он же начальник гарнизона – стоять по стойке „смирно“ и выдумывать оправдания. Надо дать…
Прохожу КПП – контрольно-пропускной пункт учебного центра. Я капраз[5], и все отдают мне честь, но каждый раз, подобно моему старпому, что-то просят. Какой пропуск? Ах, пропуск! Нате ваш пропуск. Здесь это четко. Без пропуска наши братья-азиаты не пропустят даже командира атомохода.
А вот и мои охламоны. Стоят, голубчики, дожидаются. Меня ждут, кого же еще? А дождик капает: кап-кап… Дежурный по части чух-чух по лужам, побежал, бедолага, докладывать: „Т…щ командир… происшествий не…“ Слава богу – не случилось! Это у него не случилось, а у меня случилось – меня потревожили! Командира атомохода разбудила какая-то дежурная на ключах из-за многодетного Бусько, дорвавшегося до свободы действий вдали от своей семьи. А вы говорите – не случилось. Очень даже случилось.
Теперь старпом – „Р-я-я-я-йсь… Смир-р-р-ра!“ Только и научился, что „равняйсь“ да „смирно“. Блатной, ой блатной! и что интересно – спихивают с корабля на корабль, и он вроде как растет… Вот, дорос до старпома, а „лодочки“-то командирской нет, не дается „лодочка“. Тут папа – адмирал с мамой-адмиральшей не помогут – черепок должен соображать, не то утопит экипаж, а вместе с ним – и подводную махину с двумя реакторами, стоимостью в миллиарды рублей. Здесь блат бессилен. Надо мне надежного старпома, а этого спихну в академию, пусть учится. Может, поумнеет, и флот не пострадает. А вы говорите: „Ря-я-яйсь…“
Кто еще? Заместитель по политической части, или просто – „зам“. Контролирует меня, представитель партии, как бы я чего лишнего не болтнул не подумавши. Ну, с этим хоть в нарды наиграешься. Правда, гад, выигрывает у самого командира! Академик… Конечно, их там в Москве натренировали за три года у командиров выигрывать. Как он говорил-то: „Спасибо партии родной – за трехгодичный выходной!“ Вот он и выигрывает теперь, гад, у меня, у командира атомохода! В политотдел собрался… Дуля тебе, а не политотдел, до тех пор, пока не научится играть с командиром.
– Т..щ командир! – старпом сделал объявления и сейчас чего-нибудь попросит. – Прошу разрешения распускать строй!
– Они и так у тебя распущенные – дальше некуда. Офицерам и мичманам остаться – остальные на занятия, и без перекуров. Становись буквой „п“ – командир речь будет говорить.
Быстро сомкнули строй, загнули левый и правый фланги. Получилось что-то вроде буквы „п“ – „покой“ по флотской азбучной терминологии. Обычно я начинаю свои речи издалека:
– Товарищи военные, доценты с кандидатами, кончайте ваши опыты… – и далее в том же духе, почти как у Высоцкого в известной песне. – В то время, как Родина ждет героев, нехорошие тетеньки рожают придурков. К примеру, мичман Бусько. В нашем легендарном северном гарнизоне он, вместо того, чтобы скромно постучаться в дверь к командиру и спросить, не угодно ли тому маринованных огурчиков, в пьяном угаре, в ходе очередной семейной ссоры, выбрасывает огурчики в окно, и они на глазах изумленной публики погибают на асфальте. Так, Бусько?
– Было, т…щ командир.
– Вот! А что он учудил вчерась, вы знаете…
Хорошо, что „зам“ вовремя тормознул меня, дернув за рукав кителя, а то бы я ляпнул лишнее, и уже завтра весь поселок подводников загудел бы в обсуждении подробностей „дела Бусько“.
– Да? Да! „Зам“ как всегда, прав, все свободны. Бусько, ко мне!
Я бы мог перевести свою речь на другую личность и поупражняться в словесности, но в учебном центре строго следили за распорядком дня и переписывали всех опоздавших на занятия. Все это и иже с ним всплывало в пятницу на докладе, поэтому без десяти девять я сделал паузу, выделив две минуту на аудиенцию со своим соседом по дому Ваней Бусько. Это был уникальный подчиненный.
В море он пахал, как „папа Карло“, ему не было равных среди гидроакустиков. Все состязания среди „ушей подплава“ на флотилии подводных лодок он выигрывал играючи. Но как только его косолапая нога ступала на землю – все, командир, жди ЧП. Вот такой „фрукт“, а точнее сказать „овощ“ этот Ваня.
– Послушай, Ванюша. Когда ты выбрасывал свои поганые огурцы с пятого этажа – я, по-соседски, молчал. Когда ты в очередной раз вешался, и твоя жена бегала будить „зама“, горлопаня на весь поселок: „Ванечка вешается!!!“ – я молчал. Когда ты подрался с соседом и сбежал от милиции – я молчал. Но когда из-за тебя местная проститутка будит командира ракетного подводного крейсера стратегического назначения Краснознаменного соединения подводных лодок Краснознаменного Северного флота – я молчать и прикрывать тебя не буду! Я тебя просто вышвырну по статье 46-ж „за дискредитацию воинского звания мичман“. Терплю тебя только по причине твоей многодетности, вижу перед глазами трех твоих пацанов и теплю. Но всякому терпению приходит конец» и вообще, что за вкус? У тебя такая симпатичная жена, а ты общаешься с крокодилом в юбке, любитель экзотических животных.
– Т…щ командир! Тут дело принципа. Я этой, как вы говорите, «крокодилихе», уплатил вперед боновую книжку. А она теперь куврыжится, цацу из себя строит.
– Двадцать пять рублей чеками Внешторгбанка, – вклинился «зам», – это считай двести пятьдесят рэ по нынешнему курсу. Не продешевил ли, Ванюша? Я бы этой образине и копейки не дал.
– Так я и говорю, – оправдывался Бусько, – дело принципа.
– В общем так, – слово было за мной, – разбирайся как хочешь, но если она ко мне еще раз постучится – пищи завещание, усек?
– Так точно, Т…щ командир.
– Что ты там ей на двери нарисовал?
– Ясное дело: «Лариска – б…!» Еще что-нибудь надо было, т…щ командир?
– Надо было кобыле хвост занести! Не борзей Ваня, понял? марш на занятия!
Ваня засеменил на своих кривульках, аудиенция завершилась. «Надолго ли его хватит?» – подумал я и, оставшись с «замом» наедине, решил его повоспитывать. Делаю это, как учили, с пользой для военного дела:
– Петрович, – «зама» зовут Николай Петрович, фамилия почему-то совсем не флотская – Солдатов, – ты меня знаешь, я в твои обчественные дела не лезу. Когда надо, даже на партбюро поприсутствую, выступлю на собрании. Но должен тебе по-товарищески сказать: ну нельзя же быть таким не флотским офицером! Что вы там, в академиях, совсем, что ли, свихнулись? Какого черта ты на женсовете выдал разъяснение по суммарной зарплате, которая записывается в партбилет. Моя мисс понятия не имела о моей зарплате, а партбилет всю жизнь пролежал в моем сейфе. В итоге она устроила мне головомойку и ревизовала зарплату за последние три месяца. Затребовала всю мою «заначку», пришлось раскошелиться перед Палдиски. Теперь не то что в кабак, в пив-бар голову не высунешь. Хорошо хоть «шило» есть, а иначе можно совсем свихнуться с такими как Ванечка.
– Видишь ли, Степаныч, – настала очередь оправдываться «заму», – старпомиха на женсовете, как это принято у ба-с, решила показать свою осведомленность в этом вопросе. Ну а кто ей шепнул – не знаю. Врать не умею, пришлось подтвердить.
– Ну и козлы же вы, братцы! Извини, конечно, но надо быть деревянным по пояс, чтобы за один вечер парализовать годами законспирированную систему «значки». А этого деревянного по пятки старпома я завтра же выдвину на очередное повышение, пусть готовится в «акамедию». Завтра же…
«Зам» вроде как обиделся и отвалил в сторону, правдист несчастный. То с газетой «Правда» приставал – подпишись, ты же командир, надо, орган ЦК все же. Подписался. Теперь очередную правду-матку выдал. Поделом ему, поделом… Ну и помощнички мне достались – не знаешь, какой очередной фортель-мортель выкинут. Я всегда был против этих женсоветом. как говорил Сталин, есть человек – есть проблемы, нет человека – нет проблем, так и у нас: появился женсовет – народились проблемы. Чертов академик! Загубил все пролетарское дело, хоть иди и бутылки сдавай…
Вот я и на месте. Начинаем зачетное КБУ КБР РА. Расшифровываю: зачетное корабельное боевое учение корабельного боевого расчета по выходу в ракетную атаку. Сколько раз мы его проигрывали? Сбился со счета. Ну давай, старпом – «Ря-я-ясь!» Кукарекать вроде бы научился, теперь покажи достижения в ракетной атаке.
Центральный пост учебного центра смонтирован один к одному, как на подводной лодке, с натуральными кренами и дифферентами. Все, кто не имеет боевого поста в центральном, разбросаны по этажам центра и отрабатывают свои задачи. Самое смешное то, что реактор действующий. Так что наш учебный центр – на уровне мировых стандартов, а может быть, и лучше.
Итак начали: БИП – боевой информационный пост – анализирует внешнюю обстановку в районе старта; штурман выдает координаты места – от этого зависит точность стрельбы; механик и боцман удерживают лодку в заданном коридоре по глубине погружения. Каждый при деле, тихо. Слышно шуршание бумаг – старпом работает с документами, тикают секундомеры. Все напряжены. Наступает момент «ч», и все начинают орать, перебивая друг друга, – докладывают старпому. Наконец и он орет мне:
– Т…щ командир! Есть условия старта…
Молодец, запомнил, наконец, перечень всех докладов и команд. Куда подевался «зам»? Нет, он не в политотделе, он при важном деле – отвечает за достоверность сигнала, полученного на применение оружия. У американцев тоже кто-то этим занимается, но замполитов у них нет. Капеллан, то есть, поп, к этому не допущен – значит, кто-то из офицеров.
Я совсем забыл про главное действующее лицо – командира ракетной боевой части – БЧ-2. Мне вспомнились стихи, сочиненные мною на досуге:
Строгое, серьезное лицо,
Несколько сосредоточен взгляд.
Кому-то станет очень горячо.
Если прозвучит команда «Старт!»
Вроде бы в рифму, но команды «Старт!», как и каких-то символических кнопок, давно уже нет. Все операции производятся автоматически, и нам остается их отслеживать на приборах управления, в частности на ПУ РО – пульте управления ракетным оружием.
За переборкой кто-то из местных специалистов стукнул кувалдой о палубу. Командир БЧ-2 прокомментировал:
– Ракета вышла! Замечаний нет!
Конец ракетной атаки. Зачетное КБУ сдано с оценкой «отлично». Теперь можно расслабиться. Пойду в общагу, старпом подстрахует, если что.
После обеда ко мне в номер опять постучали. «Неужели дежурная на ключах?» – мелькнуло у меня в голове. Бедный Ванюша, я ему не завидую, если это опять Лариска. Нет, на этот раз старпом.
– Т…щ командир! Вас Яндолин вызывает к пятнадцати часам.
Первая мысль: кто-то из наших «залетел». Просто так начальник учебного центра не вызывает. Неужто из-за трилогии Брежнева? Вчера начПО – начальник политотдела учебного центра – доставил меня, заявив, что я – единственный из командиров, кто еще не предъявил ему конспект бессмертных произведений Генсек – «Малая земля», «Возрождение» и «Целина». И «Целина». И вляпался по глупости. Вместо того, чтобы сказать «Есть!» и, как делают все отцы-командиры, посадить матроса с каллиграфическим почерком переписывать трилогию, освободив его от всех дежурств и вахт, я начал спорить. И вот результат – начПО заложил меня Яндолину. Язык мой – враг мой.
В кабинете контр-адмирала Яндолина, помимо начПо, я обнаружил своего бывшего командира дивизии, теперь адмирала из Главного штаба ВМФ, какого-то невзрачного лысого в гражданке и Серегу Попова – командира второго экипажа нашей «дельты».
– А вот и Михаил Степанович Смирнов, командир первого экипажа, – представил меня Яндолин, и я сразу понял, что дело не в трилогии. – Знакомьтесь, это главный конструктор нового проекта Николай Сергеевич Буторин, – Яндолин указал на лысого. Ну а вашего протеже и бывшего комдива адмирала Иванова мне представлять не надо. Перейдем к делу. Павел Васильевич, вам слово.
– Я буду прямолинеен, – начал свое вступительное слово бывший комдив атомоходов. – Дергаться бесполезно. Мы люди военные, коммунисты, поэтому без лишних эмоций. Вы оба отобраны квалификационной комиссией Главного штаба ВМФ для выполнения специального правительственного задания. В случае удачи в испытании новой техники каждому гарантирую звезду Героя Советского Союза. Так что ваши временные трудности, связанные с переездом в Северодвинск, и прочие неудобства окупятся сполна. Не скрою, я вас сам рекомендовал как лучших командиров атомоходов. Кроме того, вас командирский штат по воинскому званию утвержден Главкомом, и с началом ходовых испытаний вы будете представлены к званию контр-адмирала. Перспективы неплохие, мне бы в ваши годы кто такое предложил! Давай, Николай Сергеевич, чертежи, чтобы всем все стало ясно.
– Товарищи подводники! Вашему вниманию предлагается проект ракетной подводной платформы… – Буторин поехал по накатанной схеме доклада и угробил на это без малого час времени. Он и сам устал от своих выступлений, но сейчас понимал, что общими формулировками уже не обойтись, командиры-практики подвергнут его самому серьезному экзамены. Тут как раз и началось…
– Так какое говорите суммарное водоизмещение? – естественно, это был мой вопрос. Сейчас я этого «кучерявого Курчатова» быстро верну на грешную землю!
– Тридцать тысяч тонн.
– А суммарная длина?
– Двести пятьдесят метров.
– И вы думаете, что я эту махину всуну в…?
– Михаил Степанович, – одернул меня бывший комдив, – выбирай выражения. Николай Сергеевич гражданский человек и…
– Нет-нет, – перебил Иванова Буторин, – он практик и задает естественные вопросы. Признаться, я больше всего боялся не заседания Политбюро, а именно этой встречи. Она для меня своего рода экзамен, и я хочу, чтобы вы это звали. А что касается военно-морской терминологии, то за сорок лет работы в оборонке и не такое доводилось слышать. Пожалуйста, Михаил Степанович – ваши вопросы.
– Так я и говорю, – Буторин становился мне все более симпатичен, – что трудновато будет втиснуться в полынью при этаких размерах. Я и на своей «азухе» с двенадцатью баллистическими ракетами еле-еле втискивался, дифферент на корму держали градусов десять – двенадцать, вся корма и половина горба с ракетами оставались подо льдом. А вы говорите – вести пятьдесят, плюс сложная конфигурация, – я взглянул на начПО, как бы взвешивая все за и против, вспомнил про трилогию Брежнева и, к изумлению представителя компартии в Вооруженных Силах, выпалил, – Тем не менее, несмотря на всю степень риска, я готов по приказу родной ленинской партии, Политбюро ЦК КПСС, советского правительства выполнить любое задание Родины!
От такого поворота разговора у начПО самопроизвольно задергался левый глаз, Серега хитро улыбнулся, а Иванов, знающий меня как облупленного, фамильярно заметил:
– Миша, мы это знаем, поэтому выбрали именно тебя командиром первого экипажа.
Яндолин посмотрел на начПО и, чувствуя, что тот собирается с силами, чтобы напомнить окружающим о своем присутствии, быстренько вернул всех в плоскость основного разговора:
– Вы знаете, что Героя Союза я получил за испытания и опытную эксплуатацию «тайфуна», как его величают в высших кругах страны. Да, действительно, управлять им сложно при подледном плавании. Но, как это сделал бы любой командир, я стал приспосабливаться к проекту. В итоге уловил толщину льда, которую способен проломить, чтобы создавать собственные полыньи.
– Я понял, Михаил, к чему ты клонишь, когда говоришь о дифференте, – вклинился Иванов, тем самым давая понять, что он здесь главный, – речь идет об условиях применения оружия, не так ли?
– Так точно, товарищ адмирал! – еще раз выпалил я.
– Ну и характер у тебя, Степаныч! Не ставь меня в неловкое положение, здесь не строевой смотр, мы говорим о судьбоносном решении Политбюро ЦК КПСС, которое мы все обязаны выполнить, – каждый на своем месте. Не так ли, Игорь Константинович?
Игорь Константинович Ушастый – это и есть начПО.
– Точно так, Павел Васильевич.
– Так вот, Михаил, для вас будет оговорено тактическое условие применения оружия. Вы будете использовать оружие не с получением сигнала на применение, а в назначенное время. Как видите, разница существенная, потому что лодка ваша особенная. Вы – гарант победы социализма над капитализмом в случае развязывания войны против СССР или стран содружества. Об этом я еще подробно буду с вами беседовать. В аварийной обстановке пульнете торпеду с обычной боеголовкой – пробьете себе полынью. Более того, испытаете устройство для быстрого таяния льда. Теперь удовлетворен?
– Не совсем, – думали, что Смирнов угомонился, а я еще и не начинал. – Насколько я понял из чертежей, лодка, как и все типовые проекты, покрыта слоем резины. Резина начнет плавиться вместе со льдом, не так ли/
– Что скажешь, Николай Сергеевич? Я этот нюанс упустил, – откровенно признался Иванов.
– Совершенно уместный вопрос. Но дело в том, что подогреваемые плиты, как и все остальное в лодке, выдвигаются и задвигаются. Они не будут соприкасаться с корпусом при работе в режиме подогрева и будут выдвигаться, как только носовые телекамеры обнаружат появление сосулек ледового поля. Полный нагрев произойдет в течение тридцати – сорока минут, после чего вы как бы пропашете себе траншею на всю длину лодки.
– Хорошо, с этим ясно. Теперь о стыковках модулей. У нас нет никакого опыта и вообще, Николай Сергеевич, – я первый раз назвал конструктора по имени-отчеству, – что, все стыковки возможны только под водой?
– Нет, Михаил Степанович, – «Сработаемся», – подумал я, принимая – подумал я, принимая ответную вежливость Буторина, – можно, и это даже проще, стыковаться в надводном положении, но Север, знаете ли… Штилевая погода бывает редко, поэтому проектировали, исходя из худших погодных вариантов. Идеальные условия для стыковки – на глубине сто-сто пятьдесят метров, погода никоим образом не влияет. Будете с командиром второго экипажа по очереди тягать платформу с ракетами. Мы, кстати сказать, заложили два транспортера, поэтому возможно, что экипаж второго командира станет не вторым у Михаила Степановича, а как бы сам по себе – только платформа будет одна для всех.
Это что-то новое, Николай Сергеевич, я первый раз от вас сейчас услышал об этом, – на лице Ивана отразилась обида – как же, он вроде был здесь главным до появления в эфире этого новшества!
– Видите ли, я и сам не хотел об этом говорить, но меня ошарашил ваш министр обороны Устинов, когда в телефонном разговоре по спецсвязи выдал, что Кириленко вытряс из Тихонова дополнительные денежные средства на всю программу. А это означает – второй транспортер будет. Остается надеяться, что там, наверху, ничего не изменится. Между нами: Дмитрий Федорович Устинов, как бывший «оборонщик», по секрету сказал, что у Леонида Ильича большие проблемы со здоровьем. Надеюсь, эта информация останется в стенах данного кабинета.
– Однозначно! – уверенно выпалил Яндолин и вперся взглядом в начПО – дескать, попробуй только заложи!
– Николай Сергеевич, – подал голос Серега Попов, явно осмелевший после того, как услышал от Буторина, что он не второй теперь, а сам по себе. «Сейчас умные вопросы начнет задавать, набивая себе цену!» – подумал я и в подтверждение своей мысли услышал его вопрос к главному конструктору: – С точки зрения технологии производства стыковки транспортера и платформы в прочный корпус, вероятно, будут вмонтированы какие-то средства наблюдения?
«Ну, завернул Серега! – подумал я. – Неужели нельзя просто спросить: будут ли в прочном корпусе телекамеры?»
– Да, Сергей Александрович, будут. В основном, это телевизионные средства.
– Стыковочные узлы обеспечат надежность сочленения модулей? – не унимался умный Серега.
– Конечно. Для этого предусмотрены специальные захваты.
– Еще раз вернемся к всплытиям в полынье. Я надеюсь, все понимают – для командира атомохода, применяющего ракетное оружие баллистического действия, это не праздный вопрос. Что еще предусмотрено для облегчения поиска полыньи?
– У вас будет вмонтировано более десяти телекамер по всей длине комплекса, плюс спецаппаратура для подбора и отслеживания полыньи первого всплытия. Если полынья вас устроит, вы сможете привязаться к ней и дрейфовать, отслеживая ее на приборах. Будет и аппаратура точнейшего измерения толщины льда. Так что торпеды для пробивания полыньи, о которых говорил Павел Васильевич, вам, судя по моим расчетам, вообще не понадобятся.
– Все это звучит великолепно, Николай Сергеевич, – теперь наступила моя очередь задавать умные вопросы, – но меня уже больше интересует не столько проблема всплытия, сколько эксплуатация ЗУРО – зенитного управляемого ракетного оружия. На подводных лодках Советского Союза и стран содружества, впрочем, и у империалистов, ничего подобного нет. Или я не прав?
– Я отвечу, – вклинился Иванов. – Открою вам маленькую военную тайну. Мы скопировали систему ЗУРО с английской «Слэм», разрабатываемой фирмой «Виккерс» на основе войскового ЗРК «Блоупайп» для планируемого вооружения подводных лодок. В отличие от шестиконтейнерной английской, наша будет похожа на «Стрелу», состоящую на вооружении надводных кораблей ВМФ. Пусковая установка и станция обнаружения целей будут находиться на выдвижной телескопической мачте с гидроприводом, а в походном положении – в рубке. Внутри мачты находится транспортер оригинальной конструкции. Он предназначен для подачи ракет класса «корабль – воздух». Предвижу ваш вопрос о специалистах по ЗУРО. Они уже отобраны и проходят легководолазную подготовку в Ленинградском учебном центре подводного плавания, так как ранее проходили службу на надводных кораблях. Сами понимаете, подводник и надводник – это не одно и то же.
– Но для стрельбы подобного рода ракет станция обнаружения целей начнет излучать, – не унимался я, – одно ее включение, и радиоразведка противника будет «на ушах»! Они нас засекут, а те, кому положено, уничтожат. Как быть, Павел Васильевич? Вопрос конкретно к вам.
– Согласен, вопрос серьезен. Но если смотреть шире, то вы поймете – старт девяносто шести баллистических ракет не останется незамеченным для супостата. Главное назначение ЗУРО, а точнее сказать, ЗРБ – зенитной ракетной батареи – сбивать во время старта баллистических ракет все пролетающее рядом в радиусе тридцати километров. Ее скорострельности и запасу ракет позавидует любой надводный корабль, аналогов в мире нет. Мы провели успешные испытания на полигоне ВМФ на черноморском побережье, после которых Устинов затребовал береговой вариант ЗРБ для охраны Кремля. У вас ЗРБ будет задействоваться при каждом учебном пуске баллистической ракеты. Вы можете стрелять и из-под воды, но глубина погружения при этом не должна превышать тридцать метров.
– В принципе, по платформе все ясно, Пал Силыч.
Иванов улыбнулся, потому что я назвал его так, как было когда-то заведено промеж командиров, и ему это нравилось. «Пол» – понятно, Павел, а «Силач» – не столько Васильевич, сколько его диковинная сила рук. Вновь назначенные командиры лодок удивлялись, когда после представления по команде комдив предлагал помериться в армреслинге. Получив краткую характеристику – «Слабак!», изумленный новичок ретировался. Бывали, конечно, исключения, и таким исключением стал однажды ваш покорный слуга. «Еще поборемся», – сказал поверженный Пал Силыч, но больше со мной не тягался. Особенно, когда узнал, что во время одной из швартовок я, прокричав: «Реверс!!!», то есть аварийную дачу заднего хода с переднего, отбросил начальника штаба дивизии метра на три от «Каштана» – переговорного устройства с центральным постом, – когда тот попытался мой «реверс!!!» отменить. Позже, на разборе «полетов», выяснили – я был прав, но НШ – начальник штаба – затаил на меня зло. Жду последствий…
– Когда в путь-дорогу, Пал Силыч? Мы ведь еще не доучились!
– Приказ на вас уже есть, на днях получите спецпочтой.
Тут я пожалел, что поспешил отлить «шила» коменданту – этой пьяной роже! Ведь учили еще с курсантов: «Не спеши выполнять приказание, потому что поступит другое приказание – противоположное предыдущему!», иначе говоря, «Пельмени разлепить!» Не знаю, что отразилось на моей роже, но комдив заметил это и растолковал по-своему.
– Да не переживай, ты так Миша! Придешь, расслабишься и поймешь – нормальный ход! ну, а если еще не зазнался будущий Герой – пригласишь своего комдива на пять капель!
При этих словах начПО ожил. Вот так да! Его родное мероприятие – и без должного политического обеспечения!
– Товарищи! Дело большой политической важности. Я побеспокоился и… стол уже накрыт! Микроавтобус внизу, прошу в банкетный зал Дома офицеров.
«Ну и прогибало! Когда же он успел? – подумал Яндолин. – Эти политрабочие – шустрые ребята, особенно по части питейных мероприятий!» – Вот это организация! – произнес Иванов. – Почти как у тебя, Николай Сергеевич, на твоем СМП.
При слове «СМП», что означало Северное машиностроительное предприятие, Буторин вздрогнул – слишком многое связывало его с этим секретным учреждением. Еще мальчишкой он пришел на завод, заменив ушедшего на фронт и бесследно пропавшего где-то на Кольском полуострове, отца. Завод его воспитал, крепко поставил на ноги, дал образование и специальность. Здесь же обзавелся и семьей. А каких людей он видел, с кем работа! Каждый из них – человек-легенда. Конечно, то, что он сейчас создает, не идет ни в какое сравнение с «Ленинским комсомолом» – первенцем советского атомного подводного флота. Но в памяти остался именно этот корабль, потому что с ним связывалось все прошлое и настоящее. В то героическое время он, еще молодой специалист, вошел в конструкторский коллектив академика Александрова. Несмотря на запрет Берии, хлопцы, увлеченные идеей создания первой атомной подводной лодки, трудились дни и ночи напролет. После 1952 года, когда правительство приняло решение о создании боевых подводных кораблей с АЭУ – атомной энергетической установкой, работа закипела. Николай учился на ходу. Ему, как и многим первопроходцам, присваивали ученые степени без защиты диссертации. Для этого просто не было времени, а то, что он и его коллеги создавали, по научному, техническому и практико-организационному значению частенько не имело ничего подобного в мире. Именно они придумали сквозные комплексные участки, заметно повысившие персональную ответственность трудовых коллективов за весь цикл работ. Здесь же была воплощена их идея создания специализированных предметно-замкнутых участков, цехов, производств. Результатом очередной «мозговой атаки» стала технология гибкой переналадки производства, обеспечившая в процессе строительства подводных лодок максимальную модернизационную способность проекта. Это позволило, не меняя наружных форм атомохода, втискивать в него все более совершенные средства ведения боевых действий подводой, что повышало возможности проекта в два раза и более. Работа рядом с такими «монстрами» от науки, как Дмитрий Блохинцев – «зам» Александрова, Николай Доллежаль – главный реакторщик, кораблестроители Владимир перегудов и Генрих Гасанов, невозможно было не стать ученым-конструктором высшей пробы. И он им стал.
Буторин тяжело приподнялся, как будто на него давила тяжесть всего пережитого за годы его становления, пожал всем руки и, прощаясь, произнес:
– Я должен ехать в Москву, прямо сейчас. Извините. А вас, – обратился он почему-то только ко мне, забыв про конкурента Серегу, – жду на СМП.