Лирическое отступление
Сон о Раскольникове и виртуальной любви
Мне приснился странный сон.
Родион Раскольников задержался в Интернет – кафе и опоздал на свое страшное дело. А почему это произошло? Увлекся, получил письмо от таинственной незнакомки, забыл на время одну теорию и решил проверить другую – насколько может увлечь его темную душу виртуальная любовь.
Увлекала. Старуха осталась жива. Теперь мне жаль ту, которая вероятно моложе и краше бесполезной старухи, и она подвергает себя страшной опасности. Разве мы не помним, что творил он с матерью своей и Соней Мармеладовой, как медленно приносил в жертву и убивал каждую из них.
А если женщина влюблена, пусть и виртуально, она становится беззащитна перед таким теоретиком. Любовь зла, полюбишь и Раскольникова, но что потом?
Осторожно любовь виртуальная
Подкрадется, и вот в паутине
Отдаюсь я земная, нормальная —
То ли призраку, то ли мужчине.
Как понять мне за далью туманною,
За стеклом монитора, и облаком
Тех иллюзий, кому я желанною
Стала вдруг, а открытие обухом
Больно бьет, и Раскольников яростно
Все пытает меня и пытается,
Все теории зло и безжалостно
Испытать – ничего не останется
Только это опять напряжение,
Не унять уже страсти и нежности,
Только это опять раздражение —
Он ушел, и в его неизбежности,
То ли снова старуха процентщица,
То ли Соня его дожидается.
Света нет, и сегодня не верится,
Что любовь моя вновь возвращается.
Кто свои проверяет теории,
И кто опыты ставит зловещие,
Там в сети бессловесной поспорили
О любовнике страстные женщины.
Снова ревность она заразительна,
Снова нежность, она не кончается.
Но теория так отвратительна,
Если все в полутьме обрывается.
Что сказал он Чубайсу, и в ярости
К Соне или старухе процентщице
Он уходит, любовник безжалостный.
От Порфирия снова отвертится
И исчезнет, и больше в реальности,
Не появится, даже не верится,
Только снова любовь виртуальная,
Как пластинка безжалостно вертится.
Снова кажется – вот он отчаянный,
Казанова, едва ль успокоится.
Только вдруг проболтался нечаянно,
Что приснилась намедни покойница.
Так смеялась старуха беспечная,
Так звала его к пропасти яростно,
И уходит, на вечер, навечно ли,
И меня он бросает безжалостно.
Виртуала стихия горячая,
И холодная пропасть прозрения,
Отдаюсь я опять, настоящая,
Даже верю ему на мгновение.
И спасая старуху процентщицу
От погибели пасмурным вечером,
Все строчу ему – это оценится,
Виртуалом мы все здесь отмечены.
Солнце медленно падало в глубины темных вод.
В небольшом помещении, гордо именуемом офисом в таком захолустье, куда не доехать, не дойти и надо очень напрячься, чтобы найти его, сидел таинственный незнакомец, называвший себя профессором (от звания академика и член кора пришлось отказаться). Город хотя и был огромен, но академиков здесь слишком мало по сравнению со столицей, их всех знают в лицо, а вот среди разных профессоров легко затеряться, и сколько времени еще можно вводить в заблуждение доверчивых граждан, одному только богу известно.
Но пока тот самый бог был к нашему герою благосклонен, и его аферы как-то все или почти все проходили без сучка и задоринки. В том смысле, что его ни разу не ловили за руку, а если и разоблачали, то задним числом, так, что он успевал сменить имидж, род занятий, а то и всю свою бурную, а часто и буйную биографию переписывал на новый лад. И от прежнего не оставалось и следа. Он умудрялся даже потерять и сменить паспорт.
В отделениях милиции выдавали ему новый, без всяких лишних штампов и сведений, и был он снова не женат, бездетен, правда, моложе не становился, год рождения неизменно оставался прежним, а вот имена и фамилии менялись одни на другие. И начинал он жизнь с чистого листа и с нового паспорта. Вадим давал себе неизменно обещание, что теперь она станет другим, от прежней жизни и следа не останется. Уверял, что все у него будет хорошо, да так хорошо, как никогда прежде не бывало. Но исполнялись эти обещания неизменно после дождичка в четверг. Кстати, теперь по последнему паспорту его звали Андреем, но мы с вами будем как и раньше называть Вадимом, чтобы окончательно не запутаться.
№№№№№№№№
Так вот наш Вадим назвал себя профессором, и вел прием по каким-то таинственным делам, то ли с магией все было связанно, то ли с попсой. Он называл себя и продюсером, и алхимиком, и кем только не называл, всего и не упомнишь.
А как известно в начале 21 века магия и попса были одинаково пусты, тупы и считались настоящей аферой, столько профессоров и академиков хотели поймать рыбку в этой мутной воде, убедить доверчивый народ в том, что именно они спасут нас от всех бед и напастей, да что там, помнится, и мертвых воскрешали и не раз, да на глазах у всего мира, особенно один товарищ с фамилией Гробовой.
Вадим был птицей помельче, этого нельзя отрицать, на такое не замахивался, хотя звезды с неба тоже пытался схватить. А его афера с воскрешением провалилась, как и все другие аферы. О ней никто не вспоминал больше.
К нему порой приходили какие-то люди, да тайными путями, чаще всего по наводке знакомых, уже якобы у него излечившихся от всего на свете, но то, что значительно легче стали их бумажники от таких визитов, никто не сомневался, наш профессор вовсе не был похож на мать Терезу, а скорее наоборот. Удивительно то, что деньги ему несли. Но тут вера нашего народа во всех чертей и проходимцев неистребима, вернее, ее никто никогда не истребит, в том нет сомнения.
Люди эти были по меньшей мере странными, потому что Мишель, страховой консультант из соседнего офиса, взглянув на парочку таких посетителей таинственного профессора в довольно поздний час, упорно предлагал им застраховать свои жизни, а они только смотрели на него испуганными глазами и шарахались в разные стороны. Пришлось Мишелю невольно припомнить знакомое по школьной программе, но давно забытое:
– Ну, Фамусов, умел гостей назвать,
Уроды с того света.
И этот самый Мишень даже не подозревал о том, насколько он был недалек от истины.
№№№№№№№
Случается такое, что на нас снисходит какое-то озарение, о чем-то мы вдруг догадываемся, впрочем, и к гадалке не надо было ходить, чтобы понять, что за посетители бывали у нашего профессора.
Ну не все, конечно, некоторые туда попадали случайно, он знакомился с ними в маршрутках, просто на улице, в каких-то компаниях, куда его изредка еще пускали по простоте душевной, они его слушали и отвечали на настойчивые приглашения, приходили, просто легковерными и доверчивыми оказались.
И что еще удивительнее – некоторые из них задерживались у профессора на определенные срок. Что-то узнавали, от чего лечились эти граждане, и неизменно выкладывали круглую сумму дензнаков за такие странные приемы. У нас ведь всегда так, нам всегда жаль денег на что-то ценное и добротное, а вот за какую-нибудь дрянь, которая вовсе не нужна, никогда не пригодится, мы не привыкли скупиться.
Еще поэт, помнится, утверждал, что он легко обходится без необходимого, но никак не может прожить без лишнего. В этом смысле мы с вами все немного поэты, чем наш Вадим без всякого зазрения совести и пользовался. С совестью у него были особенные проблемы, ее не было совсем.
Впрочем, надо быть честным, не все из посетителей были так уж и наивны. А особенно казавшиеся наивными вдруг сдирали маску и тогда начинались разоблачения бурной, а порой и буйной деятельности, но профессору все время удавалось выйти сухим из воды.
Как это получалось, сказать очень трудно. Ведь еще моя бабушка утверждала, что сколько ниточке не виться, а конец все равно будет. А в его деятельности не было до сих пор ни конца, ни края.
Но даже не это самое удивительное, а то, что выйдя сухим из воды и как-то открестившись, икон в кабинете было несколько, он и на самом деле, вероятно, крестился долго и упорно. Пока не отпускались ему грехи, все каялся, бедняга, так вот отделавшись от одних неприятностей, он в тот же миг попадал в другие. А кто вам сказал, что люди учатся обязательно на чужих ошибках?
Наш Вадим предпочитал учиться на своих собственных, но получалось это у него так, что даже родная бабушка его, а у него была бабушка Зина, это я точно знаю, твердила, что горбатого только могила исправит. В том, что она исправит ее внучка, бабушка сомневалась, хотя надеялась на лучшее.
Такой вот оказался герой странный.
Но, забегая вперед, скажу, что у той Нитки жизни Вадима, которую пряли для него пряхи небесные, конец все-таки был, он скоро обнаружился. О чем мы и хотим вам поведать в нашей истории. О странной смерти профессора, которого хотели убить все без исключения, с кем ему когда-то в этой жизни приходилось встречаться. Часть истории о том, как все начиналось и продолжалось, в какие истории он попадал, вам уже известна, теперь осталась рассказать о самом главном – о финале жизненного пути, о том, кто убил профессора. Трудно найти убийцу, если человек никому не делал зла и у него нет врагов, а легко, если враги все, и любой только об этом и мечтал? А вот что и как с ним случилось, как погиб маг и чародей мы вам и расскажем нынче.
В тот день, когда начиналась эта история, или вернее, когда мы начинаем вести за ней наблюдение, ведь на самом деле ей не было ни конца, ни края, профессор Вадим Миллер сидел в своем офисе в гордом одиночестве. Перед ним стояла огромная бутылка пива литра на два. Он смотрел на нее такими жадным взором, что казалось – сейчас проглотит все пиво вместе с тарой. Жажда пития одолевала ее с болезненным нытьем, вот уж точно, чем больше пьешь, тем больше хочется…. За все последние 45 лет он никак не мог ее утолить, сколько ни старался.
Пластиковая бутылка была наполовину пустой или наполовину полной – это как вам больше понравится. Но для него точно пустой наполовину, такое уныние сквозило в помутневшем взоре немного водянистых серых глаз.
Сидел он задумчивый и очень печальный. А печалился наш профессор о своем тезке, в честь которого отец, любивший древнюю историю Руси, и назвал его. Он думал о том самом Вадиме, который поднял бунт против наглого Рюрика – явившегося вместе с викингами на древнюю Русь, чтобы свою династию здесь основать.
А ведь у Вадима, хотя он и был незаконнорожденным сыном старого князя, на тот трон прав было значительно больше. А вот ведь призвал его дедушка, якобы внука своего, который каким-то чудом на севере воспитывался. И умер старик спокойно, как только услышал, что тот с дружиной своей уже явился, не запылился. Так с тех давних пор в роду их все и пошло.
Наш профессор, когда это было выгодно, себе род Рюриковичей приписывал, но в такие минуты одиночества и откровений, он чувствовал себя тем самым Вадимом, изгнанным и уничтоженным варягами огнем и мечом. Правда, другой изгнанник и гений писал, что поссорились они исключительно из-за девицы, которая от Вадима к победителю убежала. Тот развлекался с ней недолго, да и забыл про нее, а Вадим бросился ее защищать, хотя она не просила его о том, и от меча княжеского дружинника и погиб.
Но последняя версия профессору нравилась меньше. Чего из-за женщин воевать, если они все и без того у его ног. А если не все, то многие, а если не многие, то некоторые, ну есть одним словом такие дамы, которые еще на многое согласны.
Это было небольшим преувеличением, никто никогда не видел того, чтобы кто-то был у ног его. Но профессор всем своим друзьям доказывал это с пеной у рта. И хватал любую первую встречную девицу, чтобы подтвердить свою правоту. Длилось все это не долго, пока не открывалась страшная тайна странного профессора. Пока она не врубалась, не начинала понимать, в чем там собственно дело, ему удавалось уже рассказать какую-то эротическую историю, когда у него все шевелилось в штанах и резинки лопались. Правда, этого никто не видел тоже, но верили профессору на слова – раз говорит, что лопались, значит лопались. Ведь им такое в голову не пришло, а ему пришло, то так и было.
Тогда почему же он теперь был в полном одиночестве? А это чистая случайность. Ведь и в его бурной жизни бывают затишья? Ну, должна быть иногда передышка. Вот он и передыхал.
Но если посмотреть правде в глаза, то в последнее время как-то все расклеилось в бурной его деятельности. Не пришел на его упорные приглашения ни один из клиентов – посетителей – друзей, журналистов, что самое удивительное, и они порой к нашему Вадиму заглядывали, даже что-то писали, не подозревая, в какие аферы могут быть втянуты. Как может пострадать их репутация, и что именно там от тюрьмы и сумы зарекаться не стоит, если ты к нему явился не запылился.