Они сели на пароход до Сэддлбека. Они стояли на палубе с другими пассажирами. Все были загорелыми, многие с велосипедами и собаками.
Одна женщина сказала подруге:
– Они купили деревянную лошадку, которая принадлежала Роммелю, если верить бумагам. Заплатили бешеные деньги и отдали ее Дженнифер, представляешь?
Рядом с Перл стоял человек с пасторским воротником, в полосатом льняном костюме и кедах, и снимал «Никоном» виды. У него была собака, привязанная за поручень, и человек периодически опускал фотоаппарат, потому что виды были никакими, и снимал собаку.
Перл подбирала пластиковые стаканчики, катавшиеся по палубе, и клала в мусор. Мужчина в линялых голубых шортах и мексиканских сандалиях сказал:
– Я научил его трахаться и играть в теннис, а он все равно не хочет замуж за меня.
Судно качалось на волнах, и Перл подташнивало.
Когда они вошли в док, все столпились на узких лестницах. Человек в линялых шортах сказал человеку с пасторским воротником:
– У меня сестра, отец, реальная курица. Она идет в монастырь, и первое, что ты узнаешь, это что она беременна, и она мне говорит: «Иисус подумал обо мне». Вот так это случилось, по ее словам, клянусь. Что вы об этом думаете, отец?
Все ломились в трюм и набивались по машинам, стоявшим впритык друг к другу. Рядом с «мерседесом» Уокера стояла машина с откидным верхом. В ней была кошачья переноска. Оттуда показалась округлая серая лапа. Увидев это, женщина стала кричать на своего мужа. Она заглядывала с несчастным видом в переноску и кричала на мужа. Ее муж выглядел смущенным.
Уокер быстро проехал через остров до городка Морганспорт. Они миновали несколько нарядных деревень, старых китобойных портов с картинными пейзажами, с вязами, нетронутыми заразой, вдоль улиц. Перл хотелось там задержаться. Ей хотелось, чтобы Уокер показал ей окрестности, но ему не было дела до острова Сэддлбек. Его остров, их остров, лежал дальше.
Уокер поставил машину в гараж на улочке, шедшей к частному причалу. Вдоль одной стороны улочки тянулся длинный сарай для семейных машин. Стены сарая покрывали плакаты. Среди них была цирковая афиша с лицом клоуна. Одна половина лица была очень грустной, другая плотоядно улыбалась.
– Я люблю клоунов, – сказала Перл Уокеру. – Они как дети. Могут делать, что угодно. Им может сойти с рук что угодно.
– Ты в восторге от детей, да? – спросил Уокер.
– Не знаю, я особо не общалась с ними. Я говорила о клоунах.
Плакаты покрывали стены в несколько слоев. Перл увидела круп чубарой лошади, рассеченный надвое огненным кольцом.
Даже тогда ее не оставило тягостное чувство при мысли о том, чтобы завести детей, и она вздохнула.
– Полагаю, ты захочешь, чтобы у нас был ребенок, так ведь? – сказала она.
Уокер приобнял ее. Он выглядел, как бизнесмен, которому слегка не по себе в палевом костюме, как человек не в меру габаритный, впрочем шагавший свободно, легко и властно держа руку на талии Перл.
У причала был пришвартован старый, но ухоженный моторный баркас. На борту стояла, сутулясь, фигура в белом. Это был мальчик, одетый в мятые белые штаны и рубашку. Волосы у него были белыми. Как и густые брови. Он жевал резинку и улыбался Перл шалой улыбкой, озадачивавшей ее. Перл навсегда запомнила оторопь, охватившую ее в тот момент.
– Это мой племянник, Джо, – сказал Уокер. – Ему девять. Он взял себе за правило никогда не разговаривать со взрослыми.
Мальчик помог им подняться на борт. Он завел мотор, а потом сел на корме в необычное плетеное кресло. Он отклонился на задние ножки и рулил одной рукой, а другой касался своей загорелой щеки. Белый свет воды плясал в его глазах.
Перл не верилось, что Джо всего девять. Он выглядел почти вдвое старше, как будто так старался остаться ребенком, что состарился раньше времени. Перл не могла не замечать его явную эрекцию. А Джо, казалось, не сознавал себя. Ведь у детей в таком возрасте не бывает эрекции, разве нет? Может, он просто валял дурака. Может, это был розыгрыш, вроде как в старых пьесах-моралите.
Странный ребенок молчал. Он сосредоточенно жевал резинку, словно его челюсти были лодочным мотором.
Было холодно, и Джо дал Перл оранжевую ветровку. Ей было очень холодно. У нее не было никаких предчувствий. Она не представляла, что ее ждет. Ей было несвойственно любопытство к вещам. Она считала это своего рода подарком, вроде дарованного таланта. Это защищало ее от разочарования, даже от тоски.
Она увидела серебристую луну в зеленом небе, словно солнце на восходе. Она забралась под руку Уокеру и почувствовала себя в безопасности, как древесное создание в полуночном гнезде. Когда они выдвинулись в путь, небо начало медленно сереть, окрашиваться матовым серебром, как внутренняя сторона ракушки. Мимо них пролетел одинокий баклан, почти вплотную, цвета железа в тумане. Время шло. Ей становилось теплее. День был на редкость бесцветным и стылым, но у нее возникало уютное ощущение. Она словно светилась, просвечивала изнутри, словно в этом путешествии в ней поселилось солнце, однако вместе с этим она чувствовала, как солнце становится чем-то другим – вот так запросто – она понимала, что уже никогда не сможет стать тем, чем была когда-то.
Туман поднимался клоками, становясь облаками. По обе стороны от них виднелся остров, зеленый и тихий. Они были в пути почти час. Семь миль. Это вполне могли быть семь лет. Ей подумалось, что в будущем это время покажется ей не таким долгим.
Когда до берега оставалось несколько сотен метров, Джо стал лавировать между скал сложными искусными маневрами, продвигаясь в маленькую бухту. Был почти самый прилив. С расстояния скал было не видно, но, перегнувшись через блестящий поручень, Перл различила под водой их неровные зубчатые верхушки.
– Как называется твой остров? – спросила она Уокера.
– Мы его никак не назвали, – сказал он, отвернувшись от нее на миг, чтобы закурить. – На картах он называется «Остров Сердце», и ты услышишь от некоторых жителей Морганспорта это название, но оно не имеет к нам отношения. Это не связано ни с какой бородатой байкой времен Войны за независимость, просто остров, как мне кажется, похож формой на сердце. С воздуха, во всяком случае, – он рассмеялся. – Можешь считать, что дом расположен в левом желудочке.
Джо вырубил двигатели и тихо провел лодку к причалу. Земля была совершенно безмолвна, и Перл ничего не увидела, даже ни единой птицы. У причала было пришвартовано еще несколько судов, как лощеных, так и знававших лучшие времена. Прилив продолжал наступать. Свежий ветер швырял волны о сваи. Уокер помог Перл подняться на причал, а затем помог Джо привязать швартовы. Неподалеку, на темном твердом песке, стоял старый «бьюик». Они сели в него.
– Теперь не лихачь, Джо, – сказал Уокер.
Перл с Уокером сидели на заднем сиденье. Салон заплесневел, и в обшивке виднелись глубокие прорехи. В дороге Перл смотрела на шею мальчика. Его профиль был плоским, отвернутым. Ветер полоскал его длинные белые волосы, закрывая лицо. Можно было подумать, что за рулем не мальчик, а старушка. Но затем Перл поймала его взгляд в зеркальце и увидела суровые глаза не по годам развитого ребенка. Уокер сказал ей, что Джо сам переделал старую машину, чтобы водить ее. Мальчик любил ковыряться в машинах. Когда ему было четыре, он вбил себе в голову, что его настоящий отец астронавт, и построил себе космический корабль, на котором попытался взлететь с крыши и в итоге переломал себе ноги.
Перл смотрела в изумлении на надменный и беспечный профиль мальчика.
– Боже правый, – сказала она.
Несколько долгих минут они ехали по дороге, не сильно отличавшейся от проселочной. Перл видела другие дороги, ответвлявшиеся от этой и уходившие петлями вдаль. Часть земли была расчищена под пастбища, но животных не было видно. Виднелось несколько маленьких деревянных загонов, тонувших в зарослях.
– Вы здесь разводите животных? – спросила она.
– Нет, это со времен деда Аарона. Прадеда, на самом деле. Он сделал состояние на животных, так или иначе. Дети все тебе о нем расскажут. Они от него без ума. Для меня он простой мясник. Но удачливый в деньгах.
«Бьюик» обогнул болото, за которым проглядывало море. Среди пышно разросшихся камышей и спартины на берегу стояло одинокое дерево. Высоко в его ветвях виднелось дощатое сооружение, детский домик.
– О, – воскликнула Перл. – У меня был такой. Мило здесь, правда? Острова такие милые. Это совершенно другой мир. Мне это нравится, – она понизила голос, чтобы Джо ее не услышал. – Мне нравится, как ты полюбил меня и привез сюда.
Ветви деревьев хлестали и царапали бока машины. Перл услышала издалека приятный перезвон церковных колоколов.
– Только не говори мне, что у вас тут своя часовня на острове, – сказала она беззаботно. – Или материковый бог недостаточно хорош для Томасов?
– Это просто дети играют с колоколом на доме, – сказал Уокер.
Затем Джо обогнул острый угол, и перед ними предстал дом. Колеса крутанулись на песке, и голова Перл легко качнулась от встряски. Небо было синим, кипуче-синим и живым. Оно заряжало Перл энергией, памятью, своего рода дееспособностью. Память возникала не через какой-то опыт, который она могла вспомнить. Это была почти химическая память, что-то врожденное. Безошибочная память.
Машина остановилась.
– Ну вот мы и приехали, – объявил Уокер Перл, а мальчику сказал: – Тебе нельзя забивать гвозди, Джо.
Джо пожал плечами и зевнул, явив огромный ком жвачки во рту. Перл отметила, что вспотела. Джо, казалось, смотрел сквозь нее. Взгляд у него был бдительным и влекущим, но ни на что не направленным. Перл почувствовала облегчение, когда он неожиданно повернулся и побежал к другому мальчику, возникшему из дома. Голову мальчика как будто покрывали перья.
Дом на первый взгляд показался Перл более-менее знакомым. Словно сезонный отель. Один из тех, в которых она, разумеется, никогда не бывала, но тем не менее могла узнать. Обширное трехэтажное строение с мелкой черепицей на крыше. Несколько комнат имели балкончики, на которых стояли потертые парусиновые стулья. Казалось, дом строился постепенно и довольно хаотично и при всей своей вычурности сохранял небрежность и простоту, которые порой богатые напускают на свои жилища. В окнах были старые граненые стекла, слегка выдававшиеся. Дерево было теплым и гладким, как кожа. Тут и там виднелся затейливый барочный декор. На крыше был флюгер в виде человека, стреляющего в волка. Второй этаж отделялся от первого ободом более светлого дерева, обильно декорированного. Перл показалось, что это резвящиеся путти[10], хотя она не могла сказать наверняка. Дом опоясывала широкая веранда, на которой играли полдюжины детей. Некоторые совершенно голые.
– Уокер! Уокер! – кричали они радостно.
На мгновение его имя стало единственным словом, которое Перл различала в этом многоголосом гвалте. Затем крохотная девчушка тронула Перл за руку и пролепетала:
– Я проглотила зубик, но Зубная фея все равно дала мне четвертак.
Девчушка ощупала платье Перл.
– У тебя есть что-нибудь красивое, что бы ты хотела отдать мне? – спросила она.
– Не будь невежливой, Свит, – сказал Уокер. – Это Перл. Трип, Питер, Джонни, это Перл[11].
Дети смотрели на нее насмешливо и задиристо.
– Привет, Перл, – сказали они мягко.
Уокер открыл дверь.
– Хочу показать тебе наши комнаты, – сказал он.
Они вошли в длинную, широкую переднюю, с лестницей, поднимавшейся в самом конце.
– Здесь библиотека, – сказал Уокер. – Мы потом спустимся сюда на коктейли.
Перл заглянула туда и увидела большой камин с тяжелой дубовой аркой и россыпь удобных стульев и ковриков, красных и розовых. В углу два мальчика играли в настольную игру. Они не стали отвлекаться.
Из другого конца передней Перл почуяла хлебный запах и услышала, как мягко напевает женщина. Она пошла за Уокером к лестнице. В доме было тепло, почти душно. Даже внутри дерево имело гладкий, бархатистый вид, широкие доски пола были почти белыми от возраста и чистки. На стенах висели в рамках детские рисунки рядом с двумя масляными работами Пикассо, акварелью Сарджента и несколькими рисунками Блейка.
– Это настоящие? – спросила Перл, щурясь.
– Блейка копии, – сказал Уокер.
Христос благословлял детей. Добрый и злой ангелы боролись за ребенка.
Второй этаж был светлее. Там ощущался чуть неприятный запах. Комнаты, мимо которых они проходили, были определенно детскими. Уокер сказал ей, что многие из этих детей приемные. Его брат, Томас, обожает детей. Он собирает их много лет, всевозможных бродяжек и подкидышей, и обеспечивает им долгое и привольное детство, давая полную свободу. Томас поддерживает их фантазии. Томас прививает им светские манеры и интеллектуальный голод. У Томаса достаточно денег, чтобы делать, что ему угодно, а угодно ему образовывать детей в соответствии со своими интересами.
– А какие у Томаса интересы? – спросила Перл.
Они одолели очередной лестничный пролет. Перл дышала с трудом. Она облизнула губы, все еще соленые после морского плавания. Над головой у нее была стеклянная крыша, над которой раскинулось небо, расчерченное красными штрихами.
– Мы будем в том конце, – сказал Уокер. – Из комнаты приятный вид на луг и море.
Перл посмотрела через его плечо на землю за окном с частыми рамами. На западе, вблизи пестрой рощи, был бассейн. На севере – песчаная скала, каменистый пляж и море. А к югу расходились всевозможные дворовые постройки за извилистыми каменными стенами, и среди них был причудливый каменный домик с крышей из дерна.
– Перл, – сказал он.
Она пошла за ним. Его костюм был чудесного золотистого оттенка, точно луг.
В комнате, в которую они вошли, стояла кровать с медной спинкой. Часть декора изголовья была погнута или поломана. Комната была просторной. В шкафу висела одежда Уокера. На сосновой конторке лежала его расческа.
– Я люблю тебя, Перл, – сказал он, улыбаясь ей так, словно она дурочка и он просто шутит.
– Я… чего… думаешь, я вся такая дурочка? Скажешь, нет… Приехала сюда с тобой, в твой дом.
Она попыталась возмутиться, даже испугаться, но не смогла. Она была счастлива.
Уокер провел рукой вниз по ее груди и потер ей живот через платье. Она откинулась на белое хлопковое покрывало, а он лег рядом, задрал ей юбку и стянул трусы. Он уронил свою большую темную голову ей на грудь. Перл захихикала. Она трепала его за уши, как щенка. Она шептала новые слова любви. Ей нравилось, что они одеты, что он накрывает ее не своей наготой, а благопристойным костюмом. Она коснулась его ремня, его бедер, а потом закрыла глаза и ухватилась за спинку кровати, обвив пальцами поврежденный, холодный узор.
Потом она лежала, прижавшись к его спине, а он спал. В открытых окнах была темнота. До Перл доносился детский голос из ванной внизу.
Моем руки и лицо,
Добродетель налицо.
Потому что чистота —
Это та же доброта.
Перл рассмеялась. Пробили часы, и Уокер проснулся.
– Уокер, – прокричал ребенок из-за двери, – Томас хочет познакомиться с Перл!
– Охх, – простонала Перл. – Может, мне лучше остаться здесь на несколько дней, пока не обвыкнусь. Я не быстро знакомлюсь с людьми. Я…
– Я дико извиняюсь, – сказал Уокер, – я что, забыл представиться? Я…
– Охх, – сказала Перл.
Она все еще была счастлива. И ощущала себя наполненной, полной сил после любви.
Они спустились в библиотеку, и Уокер смешал ей напиток из бара. Перл была счастлива счастьем и дерзостью другого человека. Уокер протянул ей стакан, и она тут же отпила половину его. Детей в комнате не было; только две женщины и один мужчина.
Перл вдруг занервничала, ощутив нервозность других.
Уокер представил их друг другу.
Шелли. Моя сестра.
Мириам.
Мой брат, Томас.
– Какая на вас прекрасная юбка, – сказала Перл Мириам.
У Мириам было доброе грубоватое лицо и коса, спускавшаяся до талии.
– Спасибо, – сказала Мириам.
Перл была благодарна. Она по глоточку отпивала из стакана.
– Она их шьет, – сказала Шелли. – Люди присылают ей обрезки отовсюду.
– Расскажи нам историю того обычного на вид голубого лоскута, – сказал Томас, указывая на кусочек саржи на талии Мириам.
– Это, – тут же ответила Мириам, – прислал молодой австралийский моряк, получивший увольнение и приплывший домой с Мальты, чтобы помогать жене, которую преследовал черно-белый призрак без головы, обижавший троих ее детей.
Перл уставилась на ее юбку. Она была и цельной, и разнородной. Слово «прекрасная» здесь не годилось, хотя сшита юбка была замечательно.
Перл перевела взгляд с юбки на Томаса. Он отличался такими же крупными габаритами и смуглой кожей, что и Уокер. На нем был довольно замызганный белый льняной костюм и рубашка. Он казался Перл хмурым небом, затянутым тучами.
– А этот откуда? – сказал он, указывая на вполне заурядный белый лоскут рядом с голубым. – Напомни, Мириам.
– Это с подушки самоубийцы.
– Боже мой, – воскликнула Перл.
– Ты должна что-то рассказать нам о себе, – сказала Шелли Перл.
Перл совершенно не представляла, что рассказать о себе. Она поставила стакан на каминную полку, рядом с деревянной статуэткой. Там было несколько фигурок из дерева, все порядка четырех дюймов в высоту. Перл нервозно взяла одну из них.
Никто ничего не сказал. Вокруг нее образовалась тягостная тишина, которую подчеркивал скрип досок пола.
– А это что такое? – почти выкрикнула Перл и смутилась.
Она вытянула руку с деревянной фигуркой. Это было животное, волк. Перл это видела. Она провела ногтем по его резной спине, по пробору, разделявшему надвое шерсть. Фигурка была хорошо проработана и казалась заряженной потной силой в ее влажной руке. Резные глаза и ноздри, тщательно проработанные гениталии, зубы и лапы…
Она уронила ее на ковер.
Томас подобрал ее и поставил обратно на полку.
– Их вырезал Аарон, еще в 1800-х, – сказал он. – Он их сделал дюжину. Волка, медведя, лиса, оленя… животных, которых он убивал. Вначале он был охотником и звероловом. Он многое знал о животных. Он их ел и ловил, и обдирал, и продавал. Потом он стал воссоздавать их.
– А Аарон… это он построил этот дом?
Перл обхватила пустой ладонью свой стакан.
– Он и его жена, Эмма. Аарон заполучил значительное состояние в свое время. Поэтому нам сегодня вольготно живется. Тебя это интересовало?
– Ой, нет, – сказала Перл, – я не думала… нет…
– Он начал как обычный зверолов, но был слишком умен для такого занятия. Хотя дети тебе расскажут, что он перестал убивать потому, что последнее животное, которое он прикончил, заговорило с ним.
Перл посмотрела на Уокера. И хихикнула.
– Что оно сказало? – спросила она.
– Оно сказало: «Что ты смотришь, как я умираю? Скоро ты станешь умирающим животным, и люди будут смотреть на тебя».
Перл ничего не сказала. Это казалось вполне разумным.
– Как бы там ни было, что-то изменило его отношение. Аарон хорошо нажился и решил, что пора окультуриться. Он перенес охотничьи навыки из лесов на рынок. Все, чего он касался, приносило прибыль. Он никому особо не нравился, но так разбогател, что с ним приходилось считаться. Аарон вкладывался в банки, и железные дороги, и пароходы… Он был совладельцем «Генри Клея», самого быстрого парохода на Гудзоне, до 1852 года, когда он загорелся и потонул. Тогда погибло больше сотни человек, и Аарона обвинили в непреднамеренном убийстве, но потом оправдали. Аарон был счастливчиком. Он был счастливчиком до самого дня своей смерти.
– Ну что ж, – сказала Перл неопределенно.
– В последние годы он выстругал вот это, – сказал Томас и достал из-за фигурок животных короткую плоскую шкатулку. Открыв ее ногтем большого пальца, словно ключом, он показал короткий нож с роговой рукояткой. На рукоятке были вырезаны забитые животные, лежавшие вереницей, вцепившись зубами друг в друга, обвивая рукоятку ножа, со вспоротыми животами и перерезанными глотками; от этих грациозных животных, подкошенных смертью, веяло необычайной умиротворенностью.
– Рукоятку он тоже вырезал? – спросила Перл. – Он был очень хорош, да? То есть был настоящим художником, да?
– Нет, – Томас улыбнулся. – Это из Юкатана, Майско-тольтекского периода. Аарон был коллекционером. Ему нравились симпатичные вещи, необычные вещи.
– А его жена была необычной? Его Эмма.
– Аарон вступил мезальянс, женившись на ней, – сказал Томас.
Шелли улыбнулась через стакан. Перл ближе придвинулась к Уокеру.
– Дети скажут тебе, Эмма была ведьмой, – сказал Томас.
Перл уставилась на свежий напиток, который дал ей Уокер.
– Я не верю в ведьм, – сказала она.
– С чего бы тебе в них верить? – спросила Шелли.
– А как насчет привидений? – Томас снисходительно поднял брови.
Он смотрел на Перл с любопытством, с каким люди смотрят на занятного зверька.
– Я думала, у нас тут не детский час, – вздохнула Шелли.
– Многие мои корреспонденты верят в привидения, – сказала Мириам.
– Они живут в других странах, – возразила Шелли раздраженно.
– Привидениям нет хода в этот мир, так ведь? – спросила Перл. – То есть они его просто помнят, да?
Томас рассмеялся.
– Дети с тобой отлично поладят, Перл. Они обожают таинственное. Им нравится выдумывать свои истории.
– Мне ужасно не хочется думать о нашей истории в том виде, как ее могут рассказывать дети, – сказал Уокер. – Я вспоминаю только одну родственницу со странностями – одну тетку, которая хотела стать профессиональной боксершей.
– О боже, – сказал Томас. – Да.
– Здесь столько детей… – начала было Перл.
– Они приходят и уходят, – сказала Шелли. – Томас все время находит новых.
– Что ж, когда их так много, со всеми их днями рождения… Наверно, всегда есть повод для вечеринки…
От коктейлей Перл развеселилась.
– Мы отмечаем все их дни рождения в один день, – сказал Томас. – Так проще.
– Для тебя, возможно, – возразила Мириам. – Но это я должна печь пироги. Из них каждый может съесть по пирогу, клянусь, и всем подавай разноцветную глазурь и разные формы…
– Ты это любишь, Мириам, – сказал Уокер.
– Когда мы уже будем есть? – сказала Шелли. – Мне завтра рано отчаливать, вы же знаете, а я еще не собрала ни единой вещи.
– Полагаю, ты намекаешь на ужин, – проворчала Мириам, – хотя сама никогда не ешь.
– Шелли нужна энергия, – сказал Томас. – Она едет в колледж за своим самцом.
– Ну ладно тебе, – Шелли покраснела.
– Выбирай такого, чтобы делал хороших детей, – сказал Томас.
Они перешли в столовую. Позвали детей, и все уселись за стол. Детские лица были вымыты, волосы – прилизаны. Дети вели себя культурно и обслуживали друг друга. Томас исполнял роль наставника. Между ними шел увлеченный разговор, суть которого ускользала от Перл. От напитков у нее кружилась голова, и ей было не по себе. Видя, как ребенок шести-семи лет в один момент носится как угорелый, а в следующий чинно сидит за обеденным столом и обсуждает формулы Майстера Экхарта о преодолении оков собственного «я», Перл чувствовала себя не лучшим образом.
Она вздохнула. Подняла вилку.
– Смотри, Перл, – сказал один мальчик.
Его звали Джонни. Его глаза казались старыми и уставшими, и в глубине их читалось странное разложение. Он подвинул к Перл по скатерти ракушку.
– Поднеси ее к уху.
– О, да, – сказала она, улыбаясь. – Я слышу океан. Слышу волны.
Ракушка была липкой и пахла сладким.
– А вот и нет. Ты слышишь свою кровь. Это звук твоей собственной крови, поющей у тебя в ушах.
Он взял ракушку и положил себе на колени. Его лицо нервно дернулось.
– Ну, – сказала Перл, – полагаю, что так.
К ней подсела рыжая девочка с довольно большим ртом. Она ела быстро, делая проворные аккуратные движения, и каждый раз прикладывала ко рту салфетку.
– Эмма забеременела и родила ребенка, который оказался не ее, – сказала она Перл.
«Дети, – подумала Перл, – какая у них сумятица в головах…»
– Если она родила ребеночка, он должен быть ее, – сказала Перл убежденно. – Мужчины иногда не знают, являются они отцом ребенка или нет, но мать должна знать.
Она кашлянула. Она чувствовала, что зашла куда-то не туда.
Дети по другую сторону стола смотрели на нее с интересом. И качали головами.
– Нет, – сказал мальчуган по имени Трип с длинным тонким лицом и родинкой на щеке. – Нет, ребенок Эммы был не ее.
Перл улыбнулась.
– Эмма – это кто-то из ваших фантазий, да?
– Нет, нет, Перл, – сказала рыжая девочка. – Она прабабка Уокера. И Томаса. И Шелли, и Мириам тоже.
– Ну что ж, – сказала Перл. – Так что же случилось с ребенком, который не был ее? Она ведь все равно его любила, правда?
Дети смотрели на нее с лукавым огоньком в глазах.
– Он вернулся, откуда пришел, – сказали дети хором.
«Как они мягко осмысляют смерть», – подумала Перл.
– Ох, это очень грустно, – сказала она.
Она опустила глаза и увидела в своей тарелке, под нетронутой едой, нарисованную рыбу, разевавшую пасть на нее.
– Когда Эмма умерла, никто не услышал знака, – сказала девочка постарше.
– Знака? Я не… какого еще знака?
– Знак – это такой звук, который говорит тебе, когда не стало кого-то, кого ты знаешь. Это может быть стук в дверь, а когда откроешь, там никого. А может быть крик совы, доносящийся из такого места, где нет никаких птиц. Таким способом люди дают тебе понять, что они умерли.