Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.
Эта фраза, которая следует сразу за эпиграфом “Мне отмщение, и Аз воздам”, на самом деле является ловушкой, в которую попадает простодушный читатель, полагая, что это, как и эпиграф, нужно воспринимать всерьез, как некую жизненную мудрость.
Но что, собственно, произошло в доме Облонских? Муж изменил жене с гувернанткой. Эка невидаль! Вот если бы многодетная мать Долли изменила Стиве с приказчиком из магазина модных шляпок, здесь можно было бы говорить об экстраординарности ее поступка. Но в измене Стивы нет ничего особенного.
В этой фразе есть изрядная доля авторской иронии. В ней не хватает двух слов: “…каждая несчастливая семья думает, что несчастлива по-своему”.
В следующем абзаце Толстой показывает несчастье в доме Облонских глазами разных людей. И вот благодаря их реакции на это событие мы и видим его “по-своему”. Каждый из жильцов дома имеет свою точку зрения на то, что случилось, и ведет себя, как он считает, “по-своему”, хотя ведет он себя самым обыкновенным образом. Как если бы в курятник забралась лиса, и каждая курица принимала бы это как глубоко личное событие в ее жизни, но вели бы они себя при этом абсолютно одинаково.
Все смешалось в доме Облонских. Жена узнала, что муж был в связи с бывшею в их доме француженкою-гувернанткой, и объявила мужу, что не может жить с ним в одном доме. Положение это продолжалось уже третий день и мучительно чувствовалось и самими супругами, и всеми членами семьи, и домочадцами. Все члены семьи и домочадцы чувствовали, что нет смысла в их сожительстве и что на каждом постоялом дворе случайно сошедшиеся люди более связаны между собой, чем они, члены семьи и домочадцы Облонских. Жена не выходила из своих комнат, мужа третий день не было дома. Дети бегали по всему дому, как потерянные; англичанка поссорилась с экономкой и написала записку приятельнице, прося приискать ей новое место; повар ушел вчера со двора, во время самого обеда; черная кухарка и кучер просили расчета.
Гувернантка и есть та лиса, которая пробралась в птичник и устроила там кавардак. Само описание ее глазами Стивы – “Он живо вспомнил черные плутовские глаза m-lle Roland и ее улыбку” – говорит о том, что в доме появилось опасное существо. Его надо устранить, и тогда все встанет на свои места, и все окажутся на своих местах. В дом вернутся покой и гармония. Обратим внимание, что никто в доме, кроме оскорбленной Долли, не осуждает Стиву.
Несмотря на то, что Степан Аркадьич был кругом виноват перед женой и сам чувствовал это, почти все в доме, даже нянюшка, главный друг Дарьи Александровны, были на его стороне.
Но хаос в доме Облонских уже воцарился. Дом стал неуправляем. Необходима какая-то внешняя сила… даже не сила, а внешний взгляд на это событие, который всех успокоит, потому что все этого и хотят, но не в состоянии договориться друг с другом. И вот приходит телеграмма от Анны Карениной, сестры Стивы Облонского.
Разорвав телеграмму, он прочел ее, догадкой поправляя перевранные, как всегда, слова, и лицо его просияло.
– Матвей, сестра Анна Аркадьевна будет завтра, – сказал он, остановив на минуту глянцевитую, пухлую ручку цирюльника, расчищавшую розовую дорогу между длинными кудрявыми бакенбардами.
Эта телеграмма – оливковая ветвь, принесенная голубем Ною. Вокруг Стивы еще бушует житейское море, но суша уже близка. Мы еще не видели Анну, но с самого начала романа ее образ выступает как миротворческий. Это залог семейного мира, покоя и любви.
В переводе с еврейского имя Анна означает “милость” и “благодать”, а отчество героини Аркадьевна отсылает к утопическому образу земли Аркадии в Древней Греции, где люди жили в гармонии друг с другом.
На первых страницах романа Анна не несет в себе никакой опасности. Напротив, она самим своим появлением вселяет в людей надежду на то, что все будет хорошо, все устроится как нельзя лучше, потому что люди по природе своей хороши, даже прекрасны.
“Человек обязан быть счастлив. Если он несчастлив, то он виноват. И обязан до тех пор хлопотать над собой, пока не устранит этого неудобства или недоразумения”, – писал Толстой Н. Н. Страхову.
Но эта мысль Толстого как будто опровергает первую фразу романа, где говорится, что все счастливые семьи похожи друг на друга. Из письма Толстого следует, что быть несчастным как раз просто, а для того, чтобы достигнуть счастья, нужно “хлопотать над собой”, то есть нужна большая внутренняя работа.
Но мы еще больше запутаемся в этом противоречии, если посмотрим на Стиву. Очевидно, что он счастливый человек. Но это счастье дано ему от природы и никаких “хлопот” не требует.
Половина Москвы и Петербурга была родня и приятели Степана Аркадьича. Он родился в среде тех людей, которые были и стали сильными мира сего. Одна треть государственных людей, стариков, были приятелями его отца и знали его в рубашечке; другая треть были с ним на “ты”, а третья треть были хорошие знакомые; следовательно, раздаватели земных благ в виде мест, аренд, концессий и тому подобного все были ему приятели и не могли обойти своего; и Облонскому не нужно было особенно стараться, чтобы получить выгодное место; нужно было только не отказываться, не завидовать, не ссориться, не обижаться, чего он, по свойственной ему доброте, никогда и не делал…
Ближайшим прототипом Стивы Облонского был Василий Степанович Перфильев, близкий товарищ Толстого, во время создания “Анны Карениной” занимавший пост московского вице-губернатора. В его доме Толстой останавливался, когда приезжал в Москву. Вместе с Перфильевым его видели в высшем свете. Перфильев был женат, но, судя по дневнику Толстого, верностью жене не отличался. При этом был человеком мягким, добрым, сердечным, либеральных взглядов, чем, как и Стива, вызывал всеобщую симпатию. Толстой любил его, несмотря на его грехи.
В доме Перфильева Толстой жил во время сватовства к Софье Берс. Именно ему он первому признался в своей любви к Соне и намерении сделать ей предложение.
Встретив Левина, Стива ведет его в ресторан. Там Левин говорит ему о своей любви к Кити, свояченице Стивы, и просит его совета. В дневнике Толстого за несколько дней до того, как он сделал предложение Соне, есть запись: “Нажрался с Васенькой нынче, и сопели, лежа друг против друга”. Толстой не уточняет, где именно он напился с Перфильевым. В романе Стива ведет Левина в “Англию”. Описание их обеда – это шедевр “гастрономического” текста в литературе.
Здесь и фленсбургские устрицы, доставляемые в Россию с XVIII века из северного немецкого городка Фленсбурга на границе с Данией. Эти устрицы открыл для себя еще Петр I во время путешествия по Европе и полюбил их нежный вкус. В XIX веке они считались деликатесом и стоили дорого. Так что Стива Облонский, заказавший аж три десятка этих моллюсков, не просто роскошествует, но и демонстрирует какую-то невероятную способность к пищеварению, потому что вообще-то есть устрицы в таком количестве опасно.
За устрицами следует суп с кореньями, или прентаньер. В этом заказе вроде бы нет ничего особенного. Просто суп на говяжьем бульоне с овощами. Но события начала романа происходят в феврале, а в состав этого супа обязательно входят зелень петрушки, сельдерей, зеленые бобы и спаржа – все свежее. Понятно, что в феврале они не росли так просто на московских огородах.
Затем – тюрбо под соусом Бомарше. Тюрбо – самая ценная порода атлантических рыб, “благородная камбала”, или “морской фазан”. Эту рыбу нужно готовить целиком, для этого требуется специальный котел с решеткой – тюрботьер.
Соус Бомарше – изобретение московского повара-француза.
Но этого мало. Стива заказывает ростбиф (жареная или запеченная в духовом шкафу говядина) и каплунов (специально откормленные петухи), которых официант-татарин переименовывает в пулярок (специально откормленные куры).
А на десерт Облонский требует совсем невероятный изыск – консервы. Сегодня это звучит смешно. Но, как вы сами понимаете, и здесь все непросто. “Консервы” в XIX веке – это не килька в томатном соусе. Облонский заказывает маседуан де фрюи – фруктовый салат, который подавался в лучших столичных ресторанах.
Шампанское он предпочитает с белой печатью, или каше блан, а из вин Облонский сначала заказывает нюи, но, подумав, предпочитает классический шабли.
Венчает этот гастрономический разврат сыр пармезан, но это уже не так интересно.
А начинается обед с того, что возле стойки Стива выпивает рюмку водки и закусывает ее рыбкой.
Расплачиваясь с официантом за свою половину обеда, Левин отдает 14 рублей, огромные в глазах деревенского жителя деньги. Значит, и Стива отдает столько же. Но этим же утром, отправляясь в город, он дает камердинеру Матвею 10 рублей на все расходы по дому. Перед тем как пойти к Долли просить прощения, он с досадой думает о письме купца, “покупавшего лес в имении жены”.
Лес этот необходимо было продать; но теперь, до примирения с женой, не могло быть о том речи. Всего же неприятнее тут было то, что этим подмешивался денежный интерес в предстоящее дело его примирения с женою. И мысль, что он может руководиться этим интересом, что он для продажи этого леса будет искать примирения с женой, – эта мысль оскорбляла его.
Ради гастрономических пиршеств Стива разбазаривает приданное Долли, на которой женился явно не без расчета. Тем не менее он вызывает симпатию и кажется счастливым человеком, которому можно только позавидовать.
Почему?
Ответ прост.
Стива не чувствует за собой греха.
Степан Аркадьич был человек правдивый в отношении к себе самому. Он не мог обманывать себя и уверять себя, что он раскаивается в своем поступке. Он не мог раскаиваться теперь в том, в чем он раскаивался когда-то лет шесть тому назад, когда он сделал первую неверность жене. Он не мог раскаиваться в том, что он, тридцатичетырехлетний, красивый, влюбчивый человек, не мог быть влюблен в жену, мать пяти живых и двух умерших детей, бывшую только годом моложе его. Он раскаивался только в том, что не умел лучше скрыть от жены… Ему даже казалось, что она, истощенная, состарившаяся, уже некрасивая женщина и ничем не замечательная, простая, только добрая мать семейства, по чувству справедливости должна быть снисходительна.
Вот и весь секрет Стивы в достижении им счастья. Оказывается, для того, чтобы перестать быть несчастным, вовсе не нужно “хлопотать” над собой, проделывая трудную душевную работу. Нужно всего лишь перестать стыдиться своих грехов и испытывать чувство вины. И мы видим, что счастье вовсе не такая простая и линейная категория, как заявляет Толстой в первой фразе своего романа. Счастье достигается разными, порой противоположными способами. Ради достижения счастья можно работать над собой, а можно просто изменить свой взгляд на себя. Можно устранить причины источника вины, а можно перестать испытывать чувство вины.
Первый путь – путь Левина и самого Толстого. Мы впервые видим Левина, когда он приходит в департамент, где служит Облонский. Сторож не пускает его, принимая за простолюдина. Это больно ранит самолюбие Левина. У него озлобленный вид. Стива, напротив, сияет лицом.
Степан Аркадьич стоял над лестницей. Добродушно сияющее лицо его из-за шитого воротника мундира просияло еще более, когда он узнал вбегавшего…
– Ну, пойдем в кабинет, – сказал Степан Аркадьич, знавший самолюбивую и озлобленную застенчивость своего приятеля; и, схватив его за руку, он повлек его за собой, как будто проводя между опасностями.
В сравнении со Стивой Левин – воплощение добродетели. Он трудится на земле, не транжирит деньги, не распутничает, не чревоугодничает, предпочитая есть щи и кашу, не участвует, как Стива, в светских оргиях, после которых утром даже не помнится, где и как это было…
Да, да, как это было? – думал он, вспоминая сон. – Да, как это было? Да! Алабин давал обед в Дармштадте; нет, не в Дармштадте, а что-то американское. Да, но там Дармштадт был в Америке. Да, Алабин давал обед на стеклянных столах, да, – и столы пели: Il mio tesoro[3]и не Il mio tesoro, а что-то лучше, и какие-то маленькие графинчики, и они же женщины…
Кажется, Левин сделал все, чтобы устранить причины, по которым он может быть несчастным, испытывая чувство вины за свои грехи. Но именно он-то и несчастен, в отличие от Стивы. Он приехал в Москву в злобном состоянии души, чувствуя, что Кити ему откажет, и покинет Москву в еще более злобном состоянии, потому что Кити действительно отказала ему. В то же время ее старшая сестра Долли простит своего беспутного мужа и будет по-своему счастлива с ним.