– У вас красивый дом, – Алевтина Петровна схватилась было за мокрые шнурки, чтобы разуться.
– Не стоит, – распахнул малую гостиную, предназначенную именно для таких вот незваных визитёров, и пригласил дам.
Гостьи крутили головами, рассматривая всё вокруг, будто в Эрмитаж попали. Шли медленно, аккуратно обходя светлый ковёр, жались к стене и совершенно не стеснялись открытых от изумления ртов.
А у меня всё не пропадало ощущение прожигаемой в затылке дыры. Обернулся и в очередной раз напоролся на пристальный взгляд девчонки. Она так смело смотрела в глаза, будто знала обо мне то, о чем я даже не догадывался!
– Итак. Начнём сначала? Алевтина Петровна, у меня слишком мало времени, поэтому давайте по фактам?
– Проходи, Алексия, – старушка подтолкнула девчонку к креслу в углу комнаты, помогла взобраться в него и достала из сумки альбом для рисования и фломастеры.
Правда, оценив белоснежный велюр мебельной обивки, быстро заменила на цветные карандаши. Когда виновница сего недопонимания скинула на пол рюкзак и с воодушевлением стала выводить каракули, женщина подобралась и присела на самый дальний край дивана, почти у окна, очевидно, приглашая меня к разговору.
– Начнём сначала, – она раскрыла эту злополучную папку и стала перебирать документы. – Меня зовут Алевтина Петровна Казанцева, я являюсь старшим специалистом по вопросам опеки и попечительства. Пятнадцатого мая этого года к нам обратился персонал поселковой больницы номер три по факту беспризорной девочки…
– Алевтина Петровна, – я щелкнул пальцами по циферблату часов, пытаясь заставить женщину ускорить свою отрепетированную речь.
– Её мать лежит в больнице и в силу особого состояния не может осуществлять присмотр за дочерью, но на основании её заявления вы являетесь отцом её ребенка, – женщина, наконец, выудила из кипы бумаг нужную и передала мне.
– Как странно, Алевтина Петровна, я думал, беспризорник – это тот, у кого мертвы все родители. Вы ребёнка в мой дом притащили, а мать ещё жива?
Женщина шикнула на меня, давая понять, что моя прямота неуместна! Бросил взгляд на девчонку, в очередной раз утонув в её огромных серых глазах. И что-то поменялось, они в один момент стали темными, полными тоски и непролитых слёз. Девочка поджала губы, отвернулась от меня, словно всё для себя поняла, и вернулась к рисунку.
Чёрт… Наверное, я переборщил… Она-то тут ни при чем.
– Признаться, с подобным я сталкиваюсь впервые, хотя опыт у меня, сами понимаете, богатый, – женщина ещё раз осмотрела весьма нескромную обстановку и ещё сильнее поджала ноги к дивану. – Но я должна отреагировать на это заявление. Я считаю, что интернат или детский дом – это крайняя мера, учитывая наличие кровных родственников. А ребёнок должен быть под присмотром!
Уже не слушая её сбивчивую речь, перехватил какой-то смятый листок и стал вчитываться в крупный женский почерк:
«Я, Дунаева Марта Зиновьевна, находясь в трезвом уме, заявляю, что Горозия Горислав Борисович является биологическим отцом…»
Буквы плясали, а смысл прочитанного так и норовил ускользнуть… Сказать, что я был в шоке – ничего не сказать. Извилины скрипели, вновь и вновь гоняя имя и фамилию этой чокнутой женщины, решившей, что я конченый идиот, раз поверю в эту небылицу! Но память сдохла… Ни единой догадки!
– Слушайте, Алевтина Петровна, даже я, не будучи юристом, понимаю весь абсурд этой бумажки, – достал телефон, быстро сфотографировал содержимое и отправил другу, Денису Раевскому, по совместительству прикрывающему мой зад от вот таких вот казусных ситуаций в юридическом плане.
– Я это понимаю, Горислав Борисович, но не отреагировать тоже не могла, – искривленное лицо женщины просто орало: «Я же говорила», а крючковатые пальцы быстро засобирали бумаги обратно, давая понять, что встреча подошла к концу. – Девочке всего шесть, и если есть хоть один шанс не отправлять её в интернат, то я предпочитаю им воспользоваться. Вы, наверное, как и подавляющее большинство, верите в эти байки про аморальность сотрудников опеки, но нет! Ребёнку всегда лучше дома. Всегда, Горислав Борисович.
Стиснул зубы, чтобы не сказать, что сам являюсь воспитанником вот этой вот машины под названием детский дом. И кому как не мне знать все минусы унылого существования в этой тьме.
– Что, у неё нет родственников? Почему вы приехали ко мне, прекрасно понимая и то, как я отреагирую, и то, что оснований верить какой-то сумасшедшей женщине у меня нет?
– У неё и правда нет никаких родственников. – сухая, строгая и даже немного жесткая с виду женщина вдруг с таким теплом посмотрела на девочку, что не могло не удивить. – Горислав Борисович, я спрошу в последний раз. Вы не знаете Дунаеву Марту?
– Нет, – вложил в голос всю твёрдость и уверенность, не потому что боялся последствий, а потому что искренне не мог помочь им.
– Тогда прошу прощения за беспокойство, мы пойдем, – Алевтина Петровна встала, неаккуратно тряхнула плащом, и её сокровенный ридикюль шлепнулся на пол, рассыпая свое содержимое.
И вот тут по спине побежали предательские капельки пота. Они раскаленными шариками сдирали плоть, вытягивая мутные воспоминания прошлого. Настолько далёкие, что не узнавал самого себя в этих красочных картинках.
Среди бумаг валялась маленькая отрезанная фотография, с которой на меня смотрела молоденькая девчонка с рыжими, как закатное солнце, волосами, они упругими пружинками торчали вверх, и лишь шелковый платок, сдерживающий буйство рыжины на макушке, мог умерить эту гриву.
– Кто это?
– Дунаева Марта, мама Алексии…
– Но она не Марта, да и не Дунаева, насколько я помню, – сел на корточки и вырвал из её рук фотокарточку.
Глянцевая поверхность была затертой, вышарканной, но даже так она слепила сочностью красок и теплом эмоций этой курносой девчонки. Мне даже в голову не приходило, что её зовут Марта. Во дворе её все звали Марфа, только и фамилия у неё была Мальцева, а не Дунаева.
– По всем документам они числятся как Дунаевы, – женщина истерично стала перебирать листочки, чтобы перепроверить все факты. – Ну вот же… Копия её паспорта! Дунаева!
– А с женщиной что? – я взял документ, сделал очередной снимок и снова отправил Раевскому.
– Она в реанимации уже вторую неделю, и прогнозы врачей неутешительные. Бедная девушка, ведь ещё совсем молоденькая, – Алевтина Петровна зашептала, чуть приоткрывая рот, чтобы Алексия не услышала этого. – За день до ухудшения состояния она и написала это заявление, и адрес ваш дала.
Женщина подтолкнула мою руку, чтобы я перевернул карточку, где на пожелтевшей бумаге для меня было оставлено послание…