В следующую среду после работы мы с Домиником изобретаем наши отношения и наш разрыв.
Готовясь к сегодняшнему вечеру, я распечатала кучу тестов из серии «Насколько хорошо вы знаете свою вторую половинку?» и позаимствовала у Амины с Ти Джеем пару настольных игр. Все уже ушли, за исключением вечернего диктора, проигрывающего контент с НОР, иногда прерывая его прогнозами погоды. (Частичная облачность. Всегда частичная облачность.) В ньюсруме горят только лампы над нашими головами, а снаружи уже стемнело.
Мы с Домиником провели весь понедельник и большую часть вторника на собраниях с Кентом и советом директоров. Такой совет есть на каждой общественной радиостанции – они решают этические и финансовые проблемы и владеют правами на лицензию станции. Для них наши отношения реальны – правду знает лишь Кент. Сегодня днем он объявил о запуске шоу другим сотрудникам станции. И, как он и предсказывал, они купились.
– Так и знала, что между ними что-то было, – сказала Марлен Харрисон-Йейтс. – Вечно они либо грызлись, либо всеми силами избегали друг друга.
– Неудивительно, что Доминик был против передачи во время мозгового штурма, – сказала Изабель Фернандес с понимающей улыбкой. Я попыталась улыбнуться ей в ответ.
Я все еще не до конца оплакала «Звуки Пьюджет», но не могу позволить себе зациклиться на них. «Экс-просвет» стартует в конце марта и будет выходить каждую неделю по четвергам – это даст нам пару недель на создание контента и правдоподобной истории. «Наша ложь безвредна», – без устали повторяю я себе.
– Начнем с самого простого, – говорю я, поворачиваясь к нему в рабочем кресле и открывая блокнот. – Как мы начали встречаться?
Доминик прислоняется к столу напротив, подбрасывая вверх резиновый мячик. В ньюсруме случилась перестановка, и теперь наши столы расположены напротив. В то время как на моем месте организованный хаос, его стол безупречно чист, за исключением наушников, лежащих на одном из краев. Никогда не видела настолько чистого рабочего места.
– Ты услышала по радио мой обворожительный голос, – шутит он, подхватывая мячик. Доминик после работы зажат чуть меньше, чем Доминик с восьми до пяти. Его джинсы темно-темно-синие, а серая рубашка в клетку расстегнута на полторы пуговицы. То есть вторая пуговица держится изо всех сил, но каждый раз, когда Доминик двигается, она так и норовит расстегнуться.
– Ты будешь делать это весь вечер? – спрашиваю я, указывая на мячик.
Доминик подбрасывает его и снова ловит.
– Меня это успокаивает.
– Не хочешь сделать заметки?
– У меня отличная память.
Я, уставившись, смотрю на него. Он закатывает глаза, но роняет мячик на стол, садится в кресло и открывает вордовский документ.
– Спасибо.
– Кстати говоря, я послушал твои подкасты. Мне понравился «Культурный конфликт».
– Да? – Надо отдать ему должное. Я не думала, что он на самом деле это сделает, но, судя по всему, он всегда скрупулезен в своей работе. – Какой выпуск ты прослушал?
Теперь его черед уставиться на меня.
– Все.
– Ты… что? – Вот этого я совсем не ожидала. – Все? Но их же больше пятидесяти.
– Пятьдесят семь. – Он немного робеет. – У меня было время.
– Хм. По всей видимости.
Я внимательно его изучаю, и меня охватывает странное чувство – не совсем гордость, хотя я действительно горжусь тем, что Доминику тоже понравился «Культурный конфликт». Думаю, я тронута.
Доминик указывает жестом на экран своего компьютера.
– Можно мы, по крайней мере, согласимся, насколько это все нелепо?
– Замечание принято. Теперь нам нужно договориться, что мы – э-э-э, знаю, прозвучит чудовищно – начали флиртовать с первых же дней, когда ты начал работать здесь, и что наши отношения полностью сформировались ко второй или третьей неделе, хотя мы, очевидно, хранили их в тайне от коллектива. Новый город, новая работа, новые отношения. Справишься со всем сразу?
– Видимо, придется, – говорит он. – А как выглядел флирт между нами?
– Я… понятия не имею, – говорю я, застигнутая врасплох этим вопросом. – А как… он обычно выглядит?
Он подпирает подбородок указательным и средним пальцем.
– Хм-м. Думаю, флирт – это не всегда сознательная штука, верно? Если это моя коллега, то я найду оправдание, чтобы подойти к ней и поговорить. Я буду шутить, попытаюсь ее развеселить. Может быть, я прикоснусь к ней, но только в пределах дозволенного и если точно буду уверен, что она не возражает, а если возражает, то немедленно прекращу.
Я разыгрываю эту сцену у себя в голове. Доминик не просто вожделенно глазеет на девушку, а как бы случайно, робко улыбаясь, касается ее руки тыльной стороной своей ладони. Он кладет ей руку на плечо и говорит, что ему очень понравилась ее передача или репортаж. Я испытываю легкий соблазн попросить его пошутить.
Доминик Юн, флиртующий со своей гипотетической коллегой, – это не тот же Доминик Юн, которого я знала с октября.
– Ага, – говорю я. – И мне это, стало быть, понравилось. – Я прочищаю горло. – Как долго мы встречались?
– Три месяца, – говорит он так невозмутимо, словно уже все решил.
– Почему три?
– Меньше может со стороны показаться не слишком серьезным, а дольше не получается, так как я относительно недавно вернулся в Сиэтл. Тем более, чем длиннее отношения, тем серьезнее все было между нами и тем меньше шансов на то, что люди в это поверят.