– Они здесь! – заорал я, когда белый «форд-гранада-гиа» дяди Брайана вплыл на Кингфишер-Медоуз.
Джулия захлопнула дверь в свою комнату, словно говоря: «Тоже мне событие!» – но родители внизу зашебуршали и застучали, как всегда, когда в дом вот-вот войдут гости. Я уже снял со стены карту Средиземья, спрятал глобус и все остальное, что кузен Хьюго мог бы счесть забавой для малышей. Так что мне можно было не трогаться с подоконника. Вчера ночью ураган шумел так, словно Кинг-Конг пытался содрать с нашего дома крышу, и ветер до сих пор еще не затих окончательно. Мистер Вулмер, сосед напротив, разбирал у себя на участке куски поваленного забора. Машина дяди Брайана свернула на нашу площадку перед гаражом и встала рядом с маминым «датсуном-черри». Первой из машины вышла тетя Алиса, мамина сестра. Потом с заднего сиденья вылезли трое моих двоюродных братьев Лэм. Сначала Алекс – на нем была майка с надписью «THE SCOPRPIONS LIVE IN 1981», а на голове повязка, как у Бьорна Борга. Алексу семнадцать лет, у него прыщи, как чумные бубоны, и тело ему на три размера велико. За ним вылез Найджел, он же Сопляк-младший, полностью погруженный в кубик Рубика, который он вертел со страшной скоростью. Последним вышел Хьюго.
Тело Хьюго сидит на нем идеально, как перчатка. Он на два года старше меня. Для большинства ребят имя Хьюго было бы страшным проклятием, но моего кузена оно озаряет ореолом. (Кроме того, Лэмы ходят в независимую школу в Ричмонде, где травят не мажоров, а тех, кто недостаточно мажорен.) Хьюго был одет в черную кофту на молнии, без капюшона и без логотипов, «ливайсы» на пуговицах, эльфийские сапожки и плетеный браслет, какой надевают, чтобы показать, что ты уже не девственник. Хьюго – любимчик фортуны. За игрой в «Монополию», пока мы с Алексом и Найджелом еще лихорадочно вымениваем Юстон-роуд на Олд-Кент-роуд с доплатой в 300 фунтов и надеемся сорвать куш на клетке «Бесплатная парковка», Хьюго уже успевает обзавестись отелями в Мэйфере и на Парк-лейн.
– Наконец-то! – Мама пробежала по дорожке и обняла тетю Алису.
Я приоткрыл окно на щелочку, чтобы лучше слышать.
В это время из теплицы вышел папа при всем параде – в облачении садовода-огородника.
– Брайан, ну и ветерок вы нам привезли!
Дядя Брайан вылез из машины и при виде папы отступил в деланом изумлении:
– Только посмотрите на этого бесстрашного садовода!
Папа взмахнул совком:
– Чертов ветер просто сплющил все мои нарциссы! К нам ходит человек делать основную работу по саду, но он сможет прийти только во вторник, а как говорит древняя китайская пословица…
– Мистер Бродвас – этакий самобытный деревенский персонаж, – вмешалась мама. – Он стоит всех тех денег, что мы ему платим, и еще столько же сверх того – ему приходится исправлять все, что натворит в саду Майкл…
– …как говорит древняя китайская пословица, «Мудлец сказял: хосесь быть сясливым неделю, возьми зену. Хосесь быть сясливым месяс, забей свиню. Хосесь быть сясливым сю зизнь, посяди сяд». Правда, очень остроумно?
Дядя Брайан притворился, что это очень остроумно.
– Эту пословицу Майкл услышал в передаче «Вопросы и ответы для садоводов», и там свинья шла раньше жены, – заметила мама. – Но посмотреть только на твоих мальчиков! Они опять выросли! Алиса, что ты подсыпаешь им в еду? Мне надо бы дать Джейсону того же, да побольше.
Вот это был удар под дых.
– Давайте скорее в дом, пока нас не сдуло, – сказал папа.
Хьюго уловил мой телепатический сигнал и поднял голову.
Я слегка шевельнул рукой в знак приветствия.
Наш домашний бар открывают только к приезду гостей и родственников. Из него пахнет лаком и хересом. (Однажды, когда никого не было дома, я попробовал херес. Вкус был как у сиропа на основе «Доместоса».) Мама велела мне притащить стул из столовой в гостиную, потому что там не хватило посадочных мест. Стул весил не меньше тонны и всю дорогу колотил меня по щиколотке, но я сделал вид, что мне нипочем. Найджел плюхнулся на кресло-мешок, а Алексу досталось одно из обычных кресел. Он тут же принялся выбивать ритм на подлокотнике. Хьюго сел по-турецки на ковер, а когда мама принялась выговаривать мне за то, что я принес мало стульев, сказал: «Ничего-ничего, тетя Хелена, мне удобно». Джулия так и не вышла. Только прокричала сверху, уже двадцать часов назад: «Сейчас иду!»
Как обычно, вечер открыли папа с дядей Брайаном, заспорив, как лучше ехать из Ричмонда в Вустершир. (На каждом было джерси для гольфа, которое другой подарил ему на Рождество.) Папа заявил, что, если ехать по А40, можно сэкономить двадцать минут по сравнению с А419. Дядя Брайан не согласился. Потом дядя Брайан сказал, что, погостив у нас, он собирается поехать в Бат через Сайренсестер и А417, и лицо папы исказилось ужасом.
– А – четыреста семнадцать? Ты собираешься пересекать Котсуолды в праздничный день? Брайан, это будет настоящий ад!
– Майкл, я уверена: Брайан знает, что делает, – сказала мама.
– А – четыреста семнадцать? Да это преддверие ада! – Папа уже листал свой «Атлас Королевского автомобильного общества», и дядя Брайан взглянул на маму, как бы говоря: «Если ему это доставляет удовольствие, пусть себе». (Я очень обиделся за папу.) – Видишь ли, Брайан, у нас в стране есть такие недавно изобретенные штуки, они называются «автомагистрали»… Вот, тебе нужна Эм-пять, пятнадцатый съезд… – Папа с размаху ткнул в карту указательным пальцем. – Вот! А отсюда просто повернешь на восток. Незачем тебе торчать в бристольских пробках. Эм-четыре, восемнадцатый съезд, потом А – сорок шесть до Бата. И дело в шляпе.
– Последний раз, когда мы навещали Дона и Друзиллу, мы именно так и поехали. – Дядя Брайан подчеркнуто не смотрел на «Атлас Королевского автомобильного общества». – Обогнули Бристоль с севера по Эм-четыре. И угадай, что было дальше. Мы простояли, бампер к бамперу, два часа! Верно, Алиса?
– Да, мы довольно долго стояли.
– Два часа, Алиса.
– Но это было, когда строили новую полосу! – парировал папа. – А сегодня вы просто пролетите по Эм-четыре. Как на крыльях. Гарантирую.
– Спасибо, Майкл, – обиженно растягивая слова, сказал дядя Брайан. – Но я не особенный поклонник автомагистралей.
– Что ж, Брайан, – папа с грохотом захлопнул «Атлас Королевского автомобильного общества», – если тебе нравится торчать в пробках среди гериатрических водил с автоприцепами, А – четыреста семнадцать до Сайренсестера для тебя самое то.
– Джейсон, пойди-ка помоги мне.
«Помоги мне» означает «принеси вообще все». Мама показывала тете Алисе свою недавно переоборудованную кухню. Из духовки сочились мясные ароматы. Тетя Алиса поглаживала новую плитку и говорила: «Потрясающе!» – а мама в это время наливала три стакана кока-колы – Алексу, Найджелу и мне. Хьюго попросил стакан холодной воды. Я высыпал в вазу пакет твиглетов. (Твиглеты – это такая еда; она, по мнению взрослых, должна нравиться детям; на самом деле твиглеты на вкус как горелые спички, которые обмакнули в «Мармит».) Потом я составил все на поднос, поднос выставил на окно между кухней и гостиной, обошел кругом, взял поднос и отнес его на кофейный столик. Ужасно нечестно, что мне приходится делать абсолютно все. Если бы я застрял у себя в комнате, как Джулия, за мной уже давно послали бы команду спецназа.
– Вижу, мемсаиб тебя выдрессировала как следует, – заметил дядя Брайан; я притворился, будто знаю, что такое мемсаиб.
– Брайан? – Папа взмахнул графином. – Еще капельку хереса?
– Не откажусь, черт побери! Не откажусь!
Я выдал Алексу кока-колу, и он в ответ хрюкнул. И зачерпнул пригоршню твиглетов.
Найджел бодро прокричал: «Большое спасибо!» – и тоже набрал твиглетов.
Хьюго, получив воду, сказал: «Спасибо, Джейс», а на твиглеты – «Нет, спасибо».
Дядя Брайан и папа обсудили пункт «Обстановка на дорогах» и перешли к пункту «Рецессия».
– Нет, Майкл, ты в кои-то веки ошибаешься, – произнес дядя Брайан. – Бухгалтерия – это такая игра, которая более или менее неподвластна причудам экономики.
– Не хочешь же ты сказать, что твои клиенты не страдают от спада?
– Страдают?! Ёксель-моксель, Майкл, они забегали как муравьи! Банкротства, взыскания по закладным с утра до ночи! Мы уже затраханы работой, простите мой французский. Я тебе говорю, я благодарен этой бабе на Даунинг-стрит за эту финансовую, как ее теперь модно называть, анорексию. Наша бухгалтерская братия деньги просто лопатой гребет! А поскольку бонусы партнеров зависят от прибыли, ваш покорный слуга чувствует себя очень неплохо.
– Банкроты вряд ли станут постоянными клиентами, – подколол его папа.
– Ну и плевать, зато им нет конца! – Дядя Брайан вылил в глотку остаток хереса. – Так что я в этой ситуации боюсь за вас, розничных торговцев. Еще рецессия не кончится, как вы все положите зубы на полку. Помяни мое слово.
Папа задиристо потряс пальцем в воздухе:
– При хорошем управлении компания процветает не только в тучные, но и в тощие годы. Может, в стране и три миллиона безработных, но «Гринландия» только что взяла десять менеджеров-стажеров. Качественные продукты в розницу по оптовым ценам всегда найдут спрос.
– Расслабься, Майкл. – Дядя Брайан шутливо поднял руки, сдаваясь. – Ты не на слете директоров по продажам. Но мне кажется, ты прячешь голову в песок. Даже тори поговаривают о том, что надо затянуть пояса. Профсоюзы дохнут на глазах… хотя по мне, так это хорошо, а не плохо. «Бритиш лейланд» остается без заказов… доки затихают… «Бритиш стил» умирает… Все заказывают корабли в этой сраной Южной Корее, или где там, а не в доках Тайна и Клайда. Товарищ Скаргилл грозит нам революцией… Очень трудно поверить, что все это в конечном итоге никак не повлияет на сбыт замороженных блинчиков и рыбных палочек. Мы с Алисой за вас беспокоимся, знаете ли.
– Что ж, очень мило с вашей стороны, – папа откинулся в кресле, – но розничная торговля пока держится, и «Гринландия» прочно стоит на ногах.
– Рад слышать, Майкл. Честное слово, рад.
(Я тоже был рад это слышать. Папу Гэвина Коули сократили с фабрики «Металбокс» в Тьюксбери. День рождения Гэвина, который должен был пройти в парке аттракционов «Олтон тауэрс», отменили. Гэвин так осунулся, что глаза у него на несколько миллиметров запали в череп. Через год его родители развелись. Келли Дуран мне говорила, что его отец до сих пор сидит на пособии.)
У Хьюго на шее тонкий кожаный ремешок. Я тоже такой хочу.
Когда у нас гостят Лэмы, соль и перец волшебным образом превращаются в «специи». На ужин были: на закуску – коктейль из креветок в винных бокалах, на главное – бараньи котлеты в папильотках с картофелем «дюшес» и тушеным сельдереем, а на «десерт» (не на «сладкое») – «запеченная Аляска». Стол сервировали с салфетками в перламутровых кольцах. (Дедушка – папин папа – привез эти кольца из Бирмы, из той же поездки, в которой он купил «Омегу», разбитую мной в январе.) Перед тем как приступить к закуске, дядя Брайан открыл привезенное им вино. Джулия и Алекс получили по целому стакану, Хьюго и я – по полстакана, а Найджелу налили «только свисток смочить».
Тетя Алиса произнесла свой традиционный тост:
– За династию Тейлоров и Лэмов!
Дядя Брайан поднял свой традиционный тост:
– Выпьем за то, что я смотрю на тебя, малыш!
Папа притворился, что его это очень рассмешило.
Мы все (кроме Алекса) сдвинули бокалы и пригубили вино.
Папа непременно должен посмотреть свой бокал на просвет и воскликнуть: «Как легко пьется!» Вот и сегодня он не подвел. Мама пронзила его взглядом, но папа этого никогда не замечает.
– Умеешь ты выбрать выпивон, Брайан, этого у тебя не отнять.
– Я счастлив, что заслужил твое одобрение, Майкл. Я решил себя побаловать и купил целый ящик. Его делают на винограднике рядом с тем очаровательным коттеджем на озерах, где мы отдыхали в прошлом году.
– Вино? В Озерном крае? В Камбрии? Не может быть. Я уверен, окажется, что ты ошибся.
– Да нет же, Майкл, не на английских озерах. На итальянских. В Ломбардии.
Дядя Брайан крутанул бокал, ополаскивая вином стенки, понюхал и вылил в себя.
– Семьдесят третий год. С нотками ежевики, дыни и дуба. Впрочем, Майкл, с твоим суждением истинного знатока я согласен. Неплохое винцо.
– Ну что ж, – сказала мама, – налегайте на еду!
После первого раунда восторженных восклицаний тетя Алиса сказала:
– В школе было много событий в этом семестре, правда, мальчики? Найджел теперь капитан шахматного клуба.
– Президент, вообще-то, – поправил Найджел.
– Ах, пардоньте! Найджел теперь президент шахматного клуба. А Алекс делает что-то невероятное со школьным компьютером, правда, Алекс? Я вот даже видеомагнитофон на запись не умею включить, а он…
– Правду сказать, Алекс давно обскакал своих учителей, – сказал дядя Брайан. – Что ты там делаешь на компьютере, а, Алекс?
– Фортран. Бейсик. – Алекс говорил так, будто словам было больно выходить наружу. – Паскаль. Ассемблер зет-восемьдесят.
– Ты, наверно, ужасно умный! – воскликнула Джулия с таким жаром, что я даже не понял, был ли это сарказм.
– О, Алекс у нас умный, еще бы, – сказал Хьюго. – Мозг Александра Лэма – это передовой край современной британской науки.
Алекс пронзил брата злобным взглядом.
– За компьютерами будущее. – Папа набрал полную ложку креветок. – Технология, дизайн, электрические автомобили. Вот чему должны учить в школах. А не мусору всякому, разному там «я одиноким облаком блуждал». Как я только вчера сказал Крейгу Солту, это наш директор по маркетингу…
– Майкл, я с тобой абсолютно согласен. – Дядя Брайан сделал лицо, как у злого властелина, раскрывающего свой план захвата мирового господства. – Поэтому Алекс у меня получает новенькую двадцатифунтовую бумажку за каждую пятерку в году и десять фунтов – за каждую четверку. Чтобы купить свой собственный «Ай-би-эм».
(Зависть, как зубная боль, запульсировала у меня в голове. Папа считает, что платить детям за учебу – «прошлый век».)
– Еще никто не придумал стимула лучше материального поощрения, – продолжал дядя.
В разговор вступила мама:
– Хьюго, а ты чем занимаешься?
Наконец-то я мог разглядывать Хьюго открыто, а не исподтишка.
– Я, тетя Хелена, несколько раз довольно удачно выступил в гребной команде. – Хьюго отпил воды из стакана.
– Хьюго просто покрыл себя славой! – Дядя Брайан рыгнул. – По справедливости его должны были сделать главной шишкой в команде, но один толстожопый – ах, простите мой французский, – надутый денежный мешок, владелец половины страховой компании Ллойда, пригрозил поднять ужасную вонь, если главным не выберут его отпрыска, маленького лорда Фаунтлероя… как его там, Хьюго?
– Ты имеешь в виду Доминика Фицсиммонса?
– «Доминик Фицсиммонс»! Вот это имечко – нарочно не придумаешь, а?
Я мысленно молился, чтобы всеобщее внимание перекинулось на Джулию. Взывал к небесам, чтобы мама не упомянула о моей победе в поэтическом конкурсе. Только не при Хьюго!
– Джейсон занял первое место на поэтическом конкурсе библиотек Хирфорда и Вустера. Правда, Джейсон? – сказала мама.
У меня уши чуть не закипели от стыда, и я не знал, куда смотреть, так что уставился в собственную тарелку.
– Мне пришлось участвовать. Нас заставили писать на уроке английского. Я даже не… – я мысленно опробовал слово «представлял» и понял, что чудовищно запнусь на нем, – не знал, что мисс Липпетс собирается отправить наши стихи на конкурс.
– Не прячь свой светильник под спудом! – воскликнула тетя Алиса.
– Джейсону вручили замечательный словарь, – сказала мама. – Правда, Джейсон?
– Я был бы счастлив послушать твое стихотворение. – Алекс, урод этакий, искусно замаскировал сарказм, так что взрослые ничего не заметили.
– Не выйдет. У меня нет этой тетради.
– Какая жалость!
– В «Мальверн-газеттир» напечатали стихи победителей, – сказала мама. – И даже фотографию Джейсона! Я могу найти вырезку после ужина.
(Само воспоминание было пыткой. Газета послала фотографа в школу, и меня заставили позировать в библиотеке, с книгой в руках – прямо король педиков.)
Дядя Брайан смачно облизал губы:
– Я слыхал, что поэты цепляют гадкие болезни от парижских дам легкого поведения и умирают в нетопленых бастардах на набережной Сены. Отличная карьера, а, Майк?
– Хелена, креветки очень вкусные, – сказала тетя Алиса.
– Замороженные, из вустерской «Гринландии», – пояснил папа.
– Свежие, Майкл. Из рыбной лавки.
– Да? Я и не знал, что на свете еще остались рыбные лавки.
Алексу никак не давала покоя моя поэтическая премия.
– Джейсон, ну хоть расскажи, про что твои стихи. Про первые весенние цветочки? Или про любовь?
– Алекс, я боюсь, они тебе не понравятся, – сказала Джулия. – Произведениям Джейсона, безусловно, недостает тонкости и глубины, характерной для песен «Скорпионс».
Хьюго фыркнул – специально, чтобы позлить Алекса. И еще чтобы дать мне понять, за кого он. Меня так переполняла благодарность, что я готов был расцеловать Джулию. Ну, почти готов.
– Да-да, очень смешно, – буркнул Алекс, обращаясь к Хьюго.
– Алекс, не дуйся. Портишь красоту.
– Мальчики! – предостерегающе произнесла тетя Алиса.
Вокруг стола начали передавать мажорскую соусницу. Я построил берега из картофельного пюре и йоркширских мини-пудингов и налил между ними маленькое Средиземное море из соуса. Роль Гибралтара играл кончик морковки.
– Налетайте! – сказала мама.
Первой заговорила тетя Алиса:
– Отбивные просто божественные, Хелена.
– Шарман! – воскликнул дядя Брайан с карикатурным французским акцентом.
Найджел ухмыльнулся, обожающе глядя на отца.
– Весь секрет в маринаде, – ответила мама тете Алисе. – Я тебе потом дам рецепт.
– Спасибо, Хелена, я без него просто не уеду!
– Майкл, еще капельку вина? – Папа не успел ответить, как дядя Брайан долил его бокал (уже из второй бутылки), а потом свой. – Спасибо, Майкл, не откажусь. Выпьем за то, что я смотрю на тебя, малыш! Так что, Хелена, я гляжу, твоя передвижная пагода еще не отправилась на великую восточную свалку в небесах?
Мама надела на лицо вежливое непонимание.
– Я про твой «датсун», Хелена! Не будь ты такой отличной поварихой, я бы ни за что не простил тебе нарушение первой заповеди автомобилиста: не доверяй япошкам и мусору, который они делают! Я в кои-то веки вынужден согласиться с немчишками. Знаешь эту новую рекламу «фольксвагена»? Крохотная японская машинка ездит кругами, лихорадочно пытаясь найти новый «фольксваген-гольф», а он вдруг падает на нее с потолка и давит в лепешку! Я просто уписался от смеха, когда первый раз увидел этот ролик, правда, Алиса?
– А ведь вы снимаете «никоном», дядя Брайан. – Джулия вытерла рот салфеткой.
– И с японским хай-фаем тоже, кажется, все в порядке, – сказал Хьюго.
– И с микросхемами для компьютеров, – добавил Найджел.
Ну и я решил высказаться:
– И японские мотоциклы тоже классика.
Дядя Брайан картинно пожал плечами, показывая, что он чудовищно изумлен.
– Именно об этом я и говорю, мальчики и девочки! Япошки берут технологию у всех подряд, уменьшают под собственный размер, а потом продают обратно всему остальному миру, верно, Майк? А, Майк? Надеюсь, хоть в этом ты меня поддержишь! Чего можно ожидать от единственной державы Оси зла, которая не извинилась за войну! И это сошло им с рук, заметьте.
– Двести тысяч мирных жителей погибли при атомной бомбардировке, и еще два миллиона сгорели от зажигательных бомб, – сказала Джулия. – Вряд ли это можно назвать «сошло с рук».
– Но самое главное, – дядя Брайан умеет не слышать то, чего не хочет, – что япошки с нами до сих пор воюют! Уолл-стрит уже принадлежит им. Лондон на очереди. Пока идешь от Барбикана до моей конторы, понадобится двадцать пар рук… не меньше… чтобы сосчитать всех двойников Фу Манчу, которые попадутся на пути. Слушай меня, Хелена. Моя секретарша купила себе одну из этих… как их там… ну знаешь, вроде коляски рикши с мотором… «Хонду-сивик», вот. «Хонду-сивик» навозного цвета. Она выехала на новой машине из автосалона, и на первом же повороте – я не шучу – у этой жестянки отвалилась выхлопная труба. Начисто! Хлоп! Вот поэтому у них такие привлекательные цены. Потому что их продукция – дерьмо. Нельзя иметь в жизни все. Или приходится за это расплачиваться – например, тем, что подцепишь какую-нибудь грибковую инфекцию. Да, Майкл?
– Джулия, передай мне, пожалуйста, специи, – сказал папа.
Мы с Хьюго встретились глазами – и на миг нас словно было только двое живых в комнате, полной восковых фигур.
– Мой «датсун» прошел техосмотр на ура. – Мама предложила тете Алисе еще сельдерея, и та жестом отказалась.
Дядя Брайан фыркнул:
– Только не говори мне, что ты проходила техосмотр там же, где тебе продали эту пагоду на колесах!
– А почему нет, собственно?
– Ах, Хелена, – покачал головой дядя Брайан.
– Я не очень понимаю, о чем ты.
– Ах, Хелена, Хелена, Хелена.
Хьюго попросил «совсем маленький кусочек» запеченной «Аляски», и мама положила ему такой же шмат, как папе.
– Ты здоровый растущий мальчик, тебе нужна энергия!
Я запомнил эту фразу на будущее.
– Налетайте все, пока мороженое не растаяло!
После первой ложки тетя Алиса сказала:
– Просто божественно!
– Майк, ты же не собираешься оставлять эту бутылку пропадать недопитой, а? – Дядя Брайан от души плеснул в бокал папе, потом себе, потом поднял бокал, салютуя моей сестре. – Выпьем за то, что я смотрю на тебя, малыш! Но я все же не пойму, почему столь явно одаренная юная дама не целится в один из университетов Большой Двойки. В Ричмондской подготовительной школе с утра до ночи только и слышно: Оксфорд да Кембридж. Верно, Алекс?
Алекс на четверть секунды приподнял голову на десять градусов и буркнул «да».
– С утра до ночи, – серьезно подтвердил Хьюго.
– У нашего консультанта по профориентации мистера Уильямса, – Джулия ложкой поймала кусочек полурастаявшего мороженого, который собирался плюхнуться на скатерть, – есть приятель в Лондоне, адвокат из группы радикальных, и он говорит, что если я хочу специализироваться на природоохранном законодательстве, то мне надо идти в Эдинбург или Дарем.
– О, простите меня, – дядя Брайан рубанул ладонью воздух, как каратист, – простите, простите, простите, но вашего мистера Уильямса – он, без сомнения, тайный валлиец! – надо вымазать смолой, обвалять в перьях, посадить на мула и отправить обратно в Хаверфордуэст. – Дядя Брайан побагровел так, что чуть не дымился. – Дело не в том, чему учат в университете, дело в том, с кем ты там водишь знакомство! Только в Оксбридже можно завести связи с будущей элитой! Если бы я носил галстук другого колледжа, меня бы сделали партнером на десять лет раньше! Я не шучу! Майк! Хелена! Неужели вы намерены сидеть и смотреть, как ваша единоутробная дочь губит свои таланты в заштатном сельском университете?
На лицо Джулии набежала тучка раздражения.
(Я на этой стадии обычно прячусь куда-нибудь подальше.)
– У Эдинбургского и Даремского университетов неплохая репутация, – сказала мама.
– Конечно-конечно, но не забывайте вот о чем. – Дядя Брайан практически перешел на визг. – Главный вопрос: лучшие ли они на рынке? А ответ – хрена с два! Ёксель-моксель, именно поэтому государственные школы никуда не годятся. Они, конечно, вполне подходят для Джека и Джилл Незнамокто, но разве они стимулируют развитие самых способных и талантливых детей? Хрена с два! Для учительских профсоюзов «способный» и «талантливый» – грязные ругательства.
Тетя Алиса положила руку на предплечье мужа:
– Брайан, я думаю…
– Нечего меня «брайанить», когда на карту поставлено будущее нашей единственной племянницы! Оно меня волнует! Если это значит, что я сноб, то и хер с ним, простите мой французский, пусть я буду снобом, и я буду носить это звание с гордостью! Я просто не в силах понять, почему девушка с мозгами, достойными Оксбриджа, нацелилась на какую-то дыру.
Дядя Брайан залпом осушил стакан.
– Разве что… – ярость на дядином лице за три секунды сменилась сальной ухмылкой, – разве что, Джулия, у тебя где-нибудь припрятан юный шотландский жеребец с большим волосатым спорраном? А, Майк, а? А, Хелена? Вы об этом не думали?
– Брайан…
– Не беспокойтесь, тетя Алиса, – улыбнулась Джулия. – Дядя Брайан знает, что я охотнее попаду под машину, чем стану обсуждать с ним свою личную жизнь. Я собираюсь изучать право в Эдинбурге, и всем Брайанам Лэмам, элите будущего, придется заниматься нетворкингом без меня.
Вот если бы я такое сказал, мне бы это никогда не сошло с рук, никогда в жизни.
Хьюго поднял бокал, салютуя моей сестре:
– Отлично сказано, Джулия!
– Ах, – дядя Брайан издал какой-то проколотый смешок, – вы далеко пойдете в юриспруденции, девушка, хоть вас и тянет во второсортный университет. Вы в совершенстве владеете приемом под названием «нон-секатор».
– Я счастлива, что заслужила ваше одобрение, дядя Брайан.
Возникла пауза – неловкая, словно корова на льду.
– Ура! – фыркнул дядя Брайан. – За ней всегда должно остаться последнее слово.
– У вас на подбородке волоконце сельдерея, дядя Брайан.
Самое холодное место в нашем доме – сортир на первом этаже. Зимой там задница примерзает к сиденью. Джулия попрощалась с Лэмами и ушла к Кейт Элфрик повторять историю. Дядя Брайан удалился в гостевую спальню, чтобы «дать отдых глазам». Алекс уже в третий раз за время визита сидел в туалете. Каждый раз он просиживает не меньше двадцати минут. Уж не знаю, что за занятие он там находит. Папа показывал Найджелу и Хьюго свою новую «минолту». Мама и тетя Алиса пошли прогуляться по ветреному саду. Я изучал свое лицо в зеркале над раковиной, ища хоть тень сходства с Хьюго. Могу ли я превратиться в него одним усилием воли? Одна клеточка за другой. У Росса Уилкокса получается. В начальной школе он был тупым ничтожеством, а теперь курит со старшими ребятами, вроде Гилберта Свинъярда и Пита Редмарли, и все зовут его «Росс», а не «Уилкокс». Значит, какой-то способ есть.
Я сел и отложил порядочную личинку. И вдруг совсем близко послышались голоса. Я знаю, что подслушивать нехорошо, но я же не виноват, если мама и тетя Алиса вздумали поболтать прямо рядом с отверстием вентилятора?
– Хелена, это не ты должна извиняться. Брайан вел себя как… Боже, я готова была его убить!
– Майкл всегда пробуждает в нем худшие качества.
– Ладно, давай просто… Ой, Хелена, какой у тебя розмарин! Почти дерево. У меня зелень вообще не растет. Кроме мяты, мята прет как ненормальная.
Пауза.
– Интересно, что сказал бы папа, – произнесла мама. – Ну, если бы увидел их сейчас.
– Брайана и Майкла?
– Да.
– Ну, первым делом он заявил бы нам с тобой: «Я же говорил!» Потом закатал бы рукава, нашел точку зрения, прямо противоположную обоим, и не сошел бы с ринга, не раскатав обоих в тряпочку.
– Это, пожалуй, резковато.
– Папа еще и не так был резковат! Вот Джулия с ним, пожалуй, потягалась бы.
– Да, она порой… довольно уверенно отстаивает свои мнения.
– Хорошо хоть ее мнения касаются «Кампании за ядерное разоружение» и «Международной амнистии», а не этих, как их, «Витлуфа» и «Сиси-диси».
Пауза.
– Хьюго у тебя стал такой галантный.
– Галантный, говоришь?
– Ну посмотри, как он настаивал на том, чтобы вымыть посуду. Конечно, я не могла ему этого позволить.
– Да, он мастер прикидываться овечкой. А Джейсон до сих пор болезненно молчалив. Как его дела у логопеда?
(Я не хотел этого слушать! Но не мог уйти, не спустив за собой. А если спустить, они поймут, что я их подслушивал. Так что я был в ловушке.)
– Так себе. Он ходит к этой даме из Южной Африки, по имени миссис де Ру. Она говорит, что мы не должны ждать чудодейственного исцеления. Мы и не ждем. Она говорит, что мы должны быть терпеливы с ним. Мы терпеливы. Больше мне сказать нечего.
Долгая пауза.
– Знаешь, Алиса, даже после всех этих лет мне никак не верится, что папы и мамы больше нет на свете. Что они по правде… умерли. А не просто уехали в круиз по Индийскому океану на полгода и не подают вестей. Или… что ты смеешься?
– Представь себе: застрять с папой на круизном лайнере на полгода! За это, пожалуй, все грехи простятся.
Мама не ответила.
Еще более долгая пауза.
Тетя Алиса заговорила каким-то другим голосом:
– Хелена, прости, я не хочу лезть не в свое дело, но ты с января ни разу не упоминала про те призрачные телефонные звонки.
Пауза.
– Прости, Хелена, я совершенно зря сую свой нос…
– Нет-нет… Видит бог, с кем я еще могу об этом поговорить? Нет, их больше не было. Я даже чувствую себя немного виноватой за свои тогдашние выводы. Я уверена, что это была буря в стакане воды. Выдуманная буря. Если бы не тот… ну, знаешь, тот «инцидент» Майкла пять лет назад, или когда там, я бы мгновенно забыла об этих звонках. Люди постоянно ошибаются номером, линии соединяются неправильно, и все такое. Правда же?
(«Инцидент»?)
– Совершенно верно, – ответила тетя Алиса. – Совершенно верно. Ты ничего не сказала?..
– Ты же понимаешь, припереть Майкла к стенке и потребовать ответа – все равно что своими руками выкопать себе могилу.
(У меня вскочили такие огромные мурашки, что коже стало больно.)
– Еще бы, – согласилась тетя Алиса.
– Средний стажер в «Гринландии» лучше представляет себе, что творится в голове у Майкла Тейлора, чем его собственная жена. Имей в виду, теперь я знаю, почему мамочка половину всего времени была такая депрессивная.
(Я не понимал. И не хотел. Хотел. Не знаю.)
– Ты погрязаешь в унынии, старшая сестричка.
– Ты меня спасаешь, Алиса. Ты, как волшебная швабра, впитываешь мое уныние. Вот ты ведешь гламурную жизнь. Все время общаешься с китайскими скрипачами и смуглыми ацтеками, играющими на сампоньо. Кто у тебя в театре на этой неделе?
– Гастроли Бэзила Браша. «Бум-бум!»
– Вот видишь.
– Их агент чудовищно капризен. Можно подумать, Либераче приехал, а не заштатный телевизионный актеришка с рукой в лисьей жопе.
– Нет бизнеса, кроме шоу-бизнеса!
Пауза.
– Хелена, я знаю, что уже двадцать тысяч раз это говорила. Но тебе нужны задачи посложнее запеченной «Аляски». Джулия в этом году выпорхнет из гнезда. Почему бы тебе не пойти опять работать?
Короткая пауза.
– Во-первых, сейчас рецессия, и людей увольняют, а не набирают. Во-вторых, я унылая домохозяйка. В-третьих, я живу не в пригороде Лондона, а в мрачных дебрях Вустершира, и возможностей для работы здесь намного меньше. В-четвертых, я не работала с тех пор, как родился Джейсон.
– Ну значит, твой отпуск по уходу за ребенком немного затянулся. На тринадцать лет. Ну и что?
Мама издала одинокий смешок – так обычно смеются люди, которым вовсе не смешно.
– Даже папа хвалился твоими эскизами перед дружками по гольф-клубу. Я всю жизнь только и слышала: Хелена то, Хелена сё.
– А я всю жизнь слышала: Алиса то, Алиса сё.
– Ну, папа в своем репертуаре, что ты хочешь? Пойдем. Покажешь мне, где ты собралась делать альпийскую горку.
Я спустил воду, задержал дыхание и попрыскал освежителем воздуха. «Утренняя свежесть» – удивительно отвратный запах.
Папин «Ровер-3500» живет в одном из наших двух гаражей, но мама обычно ставит свой «датсун-черри» на улице, и второй гараж пустует. Вдоль одной стены там живут велосипеды. Папины инструменты на аккуратных полках над верстаком. Картошка в бездонном мешке. В свободном гараже тихо даже в ветреный день, как сегодня. Папа ходит сюда курить, так что в гараже часто попахивает табаком. Мне нравятся даже пятна машинного масла на бетонном полу.
Но лучше всего – доска для игры в дартс. Дартс – это классно. Я обожаю звук, с которым острие впивается в доску. И вытягивать дротики из мишени тоже очень люблю. Я пригласил Хьюго поиграть, и он сказал: «Конечно!» И Найджел вдруг тоже стал проситься с нами. Папа сказал, что это отличная идея, и мы трое пошли в гараж и стали играть в «Раунд». (Нужно целиться в 1, пока не выбьешь 1, потом в 2, потом в 3 и так далее. Выигрывает тот, кто первым дойдет до 20.)
Мы бросили по одному дротику, чтобы определить очередность.
Хьюго выкинул 18, я 10, а Найджел 4.
– Слушай, – спросил меня Найджел, пока его брат попал в единицу первым же броском, – ты читал «Властелина колец»?
– Нет, – соврал Глист, чтобы Хьюго не подумал, будто я пытаюсь подружиться с Найджелом.
Хьюго промахнулся мимо двойки, но попал в нее следующим броском.
– Это просто эпическая книга, – сообщил Найджел.
Хьюго принес все три дротика и вручил мне.
– Найджел, никто уже давно не говорит «эпический».
(Я принялся вспоминать, не говорил ли сегодня «эпический» при Лэмах.)
Я промахнулся по единице первыми двумя бросками, но попал третьим.
– Хороший бросок, – заметил Хьюго.
– Мы проходили «Хоббита» в школе, – (дротики перешли к Найджелу), – но «Хоббит», по сути дела, обычная сказка.
– Я пытался читать «Властелина колец», но это мусор какой-то, – сказал Хьюго. – Там всех зовут как-нибудь вроде «Гондогорн» или «Сарулон» и все бегают кругами и кричат: «Ибо к ночи лес наводнят орки!» А этот Сэм! «Ох, сударь Фродо, да какой же у вас распрекрасный большой кинжал!» Чистая гомоэротическая порнуха, детей к такому даже и близко нельзя подпускать. Может, тебя как раз это и привлекает, а, Найджел?
Найджел промахнулся, и дротик отскочил от кирпичной стены. Хьюго вздохнул:
– Найджел, старайся все-таки быть поаккуратнее. Ты портишь Джейсовы дротики.
Мне следовало бы сказать Найджелу: «Ничего страшного». Но Глист промолчал.
Второй дротик Найджела попал во внешний край доски. Промах.
– Ты знаешь, Джейс, что гомосексуалисты не могут метко бросать? Научный факт, – между делом заметил Хьюго.
Я встревожился – Найджел явно готов был вот-вот расплакаться.
Хьюго умеет управлять чужим везением.
Третий дротик Найджела ударился о внешний край доски и отскочил. У Найджела внутри что-то лопнуло.
– Ты всегда настраиваешь людей против меня! – Он побагровел от ярости. – Я тебя ненавижу! Ты поганый ублюдок!
– Это нехорошее слово, Найджел. Ты знаешь, что такое ублюдок, или просто повторяешь как попугай за своими шахматными дружками?
– Да, между прочим!
– Да – знаешь, что такое ублюдок? Или да – повторяешь как попугай за дружками?
– Да, я знаю, что такое ублюдок, и это ты!
– Если я ублюдок, значит наша мать зачала меня от другого мужчины? Ты обвиняешь ее в аморальном поведении?
Глаза Найджела переполнились слезами.
Надвигались неприятности, я это прямо чувствовал.
Хьюго, который явно забавлялся, укоризненно поцокал языком:
– Папе тоже будет не очень приятно такое услышать. Знаешь что, иди-ка ты лучше вертеть свой кубик Рубика где-нибудь в укромном уголке. А мы с Джейсоном изо всех сил постараемся забыть, как плохо ты себя вел.
– Не стоит обижаться на Найджела. – Хьюго выбил 3, промахнулся, выбил 4. – Он такой… с приветом. Вообще не умеет ловить намеки и поступать соответственно. В один прекрасный день он будет мне благодарен за мое наставничество. Увы, Его Неандертальское Величество Алекс, боюсь, уже безнадежен.
Я изобразил смешок, думая о том, как это у Хьюго получается, что, произнося слова вроде «увы» и «наставничество», он выглядит сильной личностью, а не полным идиотом. Я промахнулся, потом выбил 2 и сразу 3.
– В прошлой четверти к нам в школу приезжал Тед Хьюз, – заметил он.
Теперь я точно знал, что моя премия в его глазах не порок, а достоинство.
– Правда?
Хьюго выбил 5, потом 6, потом промахнулся.
– Он подписал мне «Ястреба под дождем».
– «Ястреб под дождем» – гениальные стихи.
4, промах, промах.
– Я лично больше люблю поэтов Первой мировой. – Хьюго выбил 7, 8 и промахнулся. – Уилфреда Оуэна, Руперта Брука, всю эту компанию.
– Угу. – Я выбил 5, промахнулся, выбил 6. – Мне тоже они больше нравятся, если честно.
– Но мой кумир – Джордж Оруэлл. – (9, промах, промах.) – У меня есть все, что он когда-либо написал, и даже первоиздание «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертого».
Промах, промах, 7.
– «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» – просто потрясающая книга. «Скотный двор» тоже.
(На самом деле я не дочитал «1984» – увяз в длинном сочинении О’Брайена. А «Скотный двор» мы проходили в школе.)
Хьюго выбил 10.
– Но если ты не читал его публицистику, – он чуть не промахнулся, – ты не можешь утверждать, что знаешь творчество Оруэлла. – Он снова чуть не промахнулся. – Черт. Я пришлю тебе по почте его сборник эссе «Во чреве китовом».
– Спасибо.
Я по чистой удаче выбил 8, 9 и 10 подряд и сделал вид, что в этом нет ничего особенного.
– Классно бросаешь! Слушай, Джейс, давай немножко оживим игру? У тебя есть при себе какие-нибудь деньги?
У меня было 50 пенсов.
– Отлично, я ставлю столько же. Первый, кто дойдет до двадцати, выигрывает у другого пятьдесят пенсов.
Половина моих карманных денег – риск немалый.
– Ну давай, Джейс. – Хьюго ухмыльнулся так, будто я ему по правде нравлюсь. – Не будь Найджелом. Ну хочешь, я тебе дам еще раз кинуть вне очереди. Три броска.
Если я скажу «да», то стану больше похож на Хьюго.
– Ну ладно.
– Молодец! Только лучше не упоминать об этом при предках, – Хьюго кивком показал сквозь стену гаража, – а то придется весь остаток дня играть в «Лудо» или «Жизнь» под неусыпным родительским оком.
– Заметано. – Я промахнулся, попал в стену и снова промахнулся.
– Не повезло, – заметил Хьюго; промах, 11, промах.
– Тебе нравится гребля? – Я тоже выбил 11, промахнулся, выбил 12. – Я до сих пор греб только на водных велосипедах в Мальвернском зимнем саду.
Хьюго засмеялся так, словно я, по правде, смешно пошутил, и я ухмыльнулся, как будто это на самом деле так и было. Он стал кидать в 12 и промахнулся три раза подряд.
– Не повезло, – сказал я.
– Гребля – это потрясающе. Скорость, напряжение мускулов, ритм, гонка… все устремлено в одну точку. Сосредоточиваешься настолько, что лишь изредка слышишь всплеск воды или сопение товарища по команде. Если вдуматься, это похоже на секс. Ну и раздавить противника тоже очень приятно. Как говорит наш тренер: «Парни! Главное – не участвовать, а побеждать!»
Я выбил 13, 14 и 15.
– Боже мой! – Хьюго сделал такое лицо, словно был совершенно поражен. – Да ты, Джейс, не собираешься ли меня развести как невинного младенца? Слушай, а хочешь ободрать меня на целый фунт?
Он вытащил из кармана «ливайсов» портмоне из блестящей кожи и помахал в воздухе фунтовой бумажкой:
– Судя по тому, как ты сегодня играешь, деньги будут твои через пять бросков. Как твоя копилка, выдержит?
Если я проиграю, то останусь без гроша до следующей субботы.
– Нуууу, – заворковал Хьюго. – Джейс, да неужели ты струсишь в такой момент?
Я представил себе, как Хьюго рассказывает другим Хьюго в гребном клубе: «Мой кузен Джейсон, он такой… с приветом».
– Ну хорошо.
– Отлично!
Хьюго сунул фунтовую бумажку в верхний карман. И выбил 12, 13 и 14. И удивленно воскликнул:
– Да неужто удача повернулась ко мне лицом?
Мой первый дротик ударился о кирпичи. Второй – о железку. Третий не попал в цель.
Хьюго без колебаний выбил 15, 16 и 17.
Послышались шаги – кто-то шел от задней двери дома к двери гаража. Хьюго выругался под нос и взглядом сказал мне: «Молчи, говорить буду я».
Впрочем, ничего другого я и не мог бы сделать.
– Хьюго! – В гараж ворвалась тетя Алиса. – Объясни мне, пожалуйста, почему Найджел плачет!
– Плачет? – (Если бы голливудские киношники сейчас видели Хьюго, он бы точно получил «Оскара».)
– Да!
– Плачет?! Мама, я просто не могу поверить в то, как этот мальчик себя ведет по временам!
– Я не прошу тебя ни во что верить! Я требую, чтобы ты объяснил!
– А что тут объяснять? – Хьюго беспомощно, обиженно пожал плечами. – Джейсон любезно пригласил меня и Найджела поиграть в дротики. Найджел все время промахивался. Я дал ему пару советов, а он в итоге обиделся и выбежал вон. И ругался при этом – плохими словами. Мама, ну почему у него такое больное самолюбие и он совершенно не умеет проигрывать? Помнишь, мы его поймали на том, что он придумывал несуществующие слова, чтобы выиграть в «Скрэббл»? Как ты думаешь, он это перерастет?
Тетя Алиса посмотрела на меня:
– Джейсон, какова твоя версия событий?
Хьюго мог бы продать Найджела на скотобойню, и Глист все равно его поддержал бы.
– Тетя Алиса, Хьюго все правильно говорит. Так и было.
– Мы с удовольствием примем его опять в игру, как только он перестанет дуться, – заверил Хьюго. – Джейс, ты не возражаешь? Я знаю, что он тебя обозвал гадким словом, но он ничего такого не имел в виду.
– Я не возражаю.
Тетя Алиса поняла, что ей поставили пат:
– Лучше вот что. У тети Хелены кончился кофе, а твоему отцу нужно будет выпить кофе, когда он проснется. Поэтому я записываю вас в добровольцы – сходите в магазин. Джейсон, покажи дорогу своему красноречивому кузену, раз вы так крепко подружились.
– Мама, мы почти закончили игру, так что…
Тетя Алиса решительно выставила нижнюю челюсть.
Айзек Пай, владелец «Черного лебедя», зашел в игровую комнату в задней части паба, чтобы поглядеть, из-за чего такой шум. Хьюго стоял у игрового автомата «Астероиды», а вокруг толпились я, Грант Бёрч, слуга Бёрча Филип Фелпс, Нил Броуз, Энт Литтл, Освальд Уайр и Даррен Крум. Мы все не верили своим глазам. Хьюго играл уже двадцать минут, опустив в автомат один-единственный десятипенсовик. На экране кишели астероиды – я бы не продержался и трех секунд. Но Хьюго схватывает глазами весь экран, а не только один, самый опасный, астероид. Он почти никогда не использует реактивные двигатели для маневра. Он не тратит зря ни одной торпеды. Когда к нему зигзагами подлетает НЛО, он ставит завесу из торпед, только если астероидная буря не слишком сильная. Иначе он просто не обращает на НЛО внимания. Он использует кнопку гиперпространства только в исключительных обстоятельствах. Лицо его все это время спокойно, словно он читает очень интересную книгу.
– Три мильёна?! Не может быть, – сказал Айзек Пай.
– Почти три с половиной, – подтвердил Грант Бёрч.
Когда последняя, бонусная жизнь Хьюго наконец разлетелась фейерверком из звезд, игровой автомат электронно загудел и сообщил, что установлен глобальный рекорд. Эта запись останется в машине, даже если ее выключить.
– Я давеча истратил пятерку, дошел до двух с половиной миллионов и думал, что я кум королю, – буркнул Айзек Пай. – Я бы выставил тебе пинту за свой счет, да в баре сидят два легавых.
– Очень мило с вашей стороны, но я не сажусь пьяным за штурвал – вдруг меня задержит космическая полиция, – ответил Хьюго.
Айзек Пай ухмыльнулся, как соломенный Страшила, и пошлепал обратно в бар.
Хьюго ввел свое имя в игральный автомат: «ИИХ».
– А полностью как? – спросил Грант Бёрч.
– Иисус И. Христос.
Грант Бёрч заржал, поэтому все остальные тоже заржали. Боже, как я был горд. Нил Броуз теперь расскажет Гэри Дрейку, что Джейсон Тейлор – приятель Иисуса Христа.
– Сколько лет ты учился так играть? – спросил Освальд Уайр.
– Лет? – Акцент Хьюго стал чуточку менее мажорным и чуточку более лондонским. – Чтобы освоить игровой автомат, столько времени не нужно.
– Но наверняка нужно много денег, – сказал Нил Броуз. – На тренировки.
– Деньги не проблема, если у человека есть хоть капля мозгов.
– Не проблема?
– Деньги? Конечно нет. Найди спрос, найди возможность обеспечить предложение, завоюй благодарность покупателей, убей конкурентов.
Нил Броуз впитывал каждое слово.
Грант Бёрч вынул пачку сигарет:
– Закурим, приятель?
Если бы Хьюго отказался, он бы испортил только что произведенное впечатление.
– Спасибо, – Хьюго глянул на пачку «Плейерс № 6», – но я курю только «Лэмберт и Батлер», иначе потом несколько часов такое чувство, словно мне в горло дерьма напихали. Чур без обид.
Я впитывал каждое слово. Какой отличный способ отвертеться от курения.
– Ага, – подтвердил Грант Бёрч, – со мной то же самое бывает от «Вудбайнс».
Из бара донесся голос Айзека Пая, который повторял:
– «…я не сажусь пьяным за штурвал – вдруг меня задержит космическая полиция»!
Из задымленного дверного проема, ведущего в бар, выглянула мать Дон Мэдден.
– Слушайте, у нее сиськи по правде такие? – шепотом спросил Хьюго. – Или это две запасные головы?
Мистер Ридд лепит на окна своей лавки пластиковые листы, желтые, как «Люкозейд», чтобы товары на витрине не выгорали. Но у него на витрине сроду стояли только пирамиды из банок консервированных груш, а из-за желтого пластика внутренность его лавки напоминает фотографию викторианской эпохи. Мы с Хьюго принялись читать объявления на доске: кто-то продавал подержанный набор «Лего», кто-то – стиральную машину за 10 фунтов («Совсем как новая, торг уместен»), кто-то пристраивал котят, а кто-то предлагал работу на дому («Зарабатывайте сотни фунтов в свободное от основной работы время!»). Холодно-мыльный, гнилостно-апельсиновый, газетный запах лавки мистера Ридда ударяет в нос, как только войдешь. В углу – почтовый прилавок, где миссис Ридд, почтальонша, обычно продает почтовые марки и лицензии на собак, только не сегодня, потому что сегодня суббота. Миссис Ридд подписывала «Акт о неразглашении государственной тайны», но с виду она совершенно обычный человек. На подставке стоят разные поздравительные открытки: мужчины, одетые как принц Филип, удят рыбу в реке, и надпись гласит: «С Днем отца!», или наперстянки в саду перед сельским домиком, а снизу написано: «Любимой бабушке». На полках – банки алфавитных макарон в томатном соусе, собачьего корма и рисовой каши «Амброзия». И игрушки – духовой футбол, наборы игрушечных денег, только их никто никогда не покупает, потому что они дерьмового качества. Машинка «Слаш паппи» делает сладкий крашеный снег цвета фломастеров, но только не в марте. На полках за прилавком – сигареты, пиво и вино. Повыше – банки с «шербетными бомбочками», «кола-кубиками», «яблочными шипучками» и «морскими таблетками». Их продают на развес в бумажных кульках.
– Ух ты, – сказал Хьюго. – Какое царство потребления. Похоже, я умер и попал в «Хэрродс».
И тут в лавку впорхнула Кейт Элфрик, лучшая подружка Джулии. Она подошла к прилавку одновременно с мамой Робина Саута. Мама Робина Саута пропустила Кейт вперед, поскольку та покупала лишь бутылку вина. Кейт уже исполнилось восемнадцать лет, поэтому ей продают вино.
– Пасиб. – Мистер Ридд протянул Кейт сдачу. – Отмечаете что-то?
– Да нет. Папа с мамой завтра вечером возвращаются из Норфолка. Хочу встретить их хорошим ужином. А это, – она постучала пальцем по бутылке, – завершающий штрих.
– Молодец, молодец, – сказал мистер Ридд. – Слушаю вас, миссис Саут…
Кейт миновала нас по пути к выходу.
– Привет, Джейсон.
– Привет, Кейт.
– Привет, Кейт, – сказал Хьюго. – Я его кузен.
– Тот, которого зовут Хьюго. – Кейт окинула Хьюго взглядом через очки, как у русской секретарши.
Хьюго картинно зашатался от изумления:
– Я всего лишь три часа в Лужке Черного Лебедя, и обо мне уже говорят?
Я объяснил Хьюго, что это именно к Кейт Джулия пошла заниматься.
– А, так вы та самая Кейт! – Он показал на вино. – «Либфраумильх»?
– Да, – в голосе Кейт явственно слышалось «а твое какое дело?», – «Либфраумильх».
– Сладковато. Вы, на мой взгляд, более сухого типа. Вам подошло бы шардоне.
(Я вот из всех вин знаю только красное, белое, шипучее и розовое.)
– Может, вы не так уж и хорошо разбираетесь в типах.
– Все может быть, Кейт, – Хьюго пятерней зачесал волосы со лба, – все может быть. Ну что ж, не будем вас отрывать от повторения учебного материала. Без сомнения, вы с Джулией сидите над книгами, не разгибаясь. Надеюсь, мы с вами еще пересечемся как-нибудь.
Она зловеще улыбнулась:
– Не надейтесь особенно.
– О, я не буду возлагать все мои надежды. Это было бы необдуманно. Но жизнь порою нас удивляет. Я еще молод, но это знаю твердо.
Дойдя до двери, Кейт оглянулась.
У Хьюго на лице уже читалось уверенное: «Вот видишь?»
Кейт сердито вышла.
– Какая… аппетитная.
В этот миг Хьюго был похож на дядю Брайана.
Я заплатил мистеру Ридду за кофе.
– Да неужто это у вас настоящий засахаренный имбирь вон в той банке, на верхней полке? – спросил Хьюго.
– Он самый, Блю. – Мистер Ридд зовет всех ребят «Блю», чтобы не запоминать имена. Он высморкался – нос у него, как у Панча. – Матушка миссис Юэн его любила, так что я для нее заказывал. Она отошла в лучший мир, и у меня осталась едва начатая банка.
– Замечательно. Моя тетя Друзилла, к которой мы сейчас едем, просто обожает засахаренный имбирь. Простите, что я вас опять гоняю по лестнице, но…
– Нет проблем, Блю, – мистер Ридд сунул носовой платок в карман, – никаких проблем!
Он перетащил стремянку в нужное место, забрался на нее и потянулся за широкогорлой банкой.
Хьюго оглянулся, проверяя, нет ли кого еще в лавке.
Он ужом скользнул вперед, через прилавок, протянул руку между перекладинами лестницы, в шести дюймах от туфель мистера Ридда, схватил пачку сигарет «Лэмберт и Батлер» и так же ловко скользнул назад.
Я произнес одними губами: «Что ты делаешь?!»
Хьюго сунул пачку за пояс.
Мистер Ридд оглянулся на нас с высоты и тряхнул банкой:
– Тебе эту надо, Блю?
– Да, мистер Ридд, именно эту мне и надо, – ответил Хьюго.
– Отлично, отлично.
Я чуть не обделался.
И тут, пока мистер Ридд спускался по лестнице, Хьюго схватил с подставки два шоколадных яйца «Кэдбери» с кремовой начинкой и уронил в карман моего пальто. Если бы я начал сопротивляться или попытался положить их на место, мистер Ридд непременно увидел бы. И в довершение всего, в долю секунды между моментом, когда мистер Ридд коснулся ногами пола, и моментом, когда он повернулся к нам, Хьюго схватил пакетик ментолового драже от кашля «Друг рыбака» и сунул вслед за шоколадными яйцами. Пакетик зашуршал. Мистер Ридд смахнул пыль с банки.
– Сколько тебе, Блю? Четверть фунта хватит?
– Четверть фунта – отлично, мистер Ридд.
– Почему ты… – Вешатель перехватил «спер», потом «свистнул», – украл курево?
– «Курево» курят плебеи. Я курю сигареты. И я не краду. Крадут плебеи. Я – приватизирую.
– Тогда почему ты приватизировал… – Теперь я не мог выговорить «сигареты».
– Я тебя внимательно слушаю, – подбодрил меня Хьюго.
– «Лэмберт и Батлер».
– Если ты хотел спросить, почему я приватизировал сигареты, ответ будет такой: потому что курение – простое удовольствие без каких-либо осложнений, если не считать рака легких и болезней сердца. Но я надеюсь умереть раньше от чего-нибудь другого. Если же ты хотел спросить, почему я выбрал именно «Лэмберт и Батлер», то я выбрал их, потому что даже под страхом смерти не стану курить ничего другого, за исключением «Пассин клаудз». Но «Пассин клаудз» этот старый бомж у себя в лавчонке наверняка не держит.
Я все еще не понимал:
– У тебя что, нет денег на сигареты?
Его это рассмешило.
– Я что, похож на человека, у которого нет денег на сигареты?
– Но зачем тогда рисковать?
– О, приватизированная сигарета намного слаще.
Теперь я знал, что чувствовала тетя Алиса тогда в гараже.
– Но зачем ты взял шоколадные яйца и «Друга рыбака»?
– «Друг рыбака» – моя защита от табачного запаха изо рта. А шоколадные яйца – защита от тебя.
– Защита от меня?
– Ты меня не заложишь, если у тебя самого в кармане приватизированный товар.
Мимо, изрыгая ядовитые пары, поползла автоцистерна с бензином.
– Я же не заложил тебя сегодня, когда ты довел Найджела до слез.
– Довел Найджела до слез? Кто это довел Найджела до слез?
Тут я обратил внимание на дом Кейт Элфрик, точнее, на серебристый «MG», стоящий в боковом проулке. Какой-то парень, который совершенно точно не был Джулией, открыл парадную дверь для Кейт, идущей к дому по дорожке с бутылкой в руках. В окне второго этажа пошевелилась занавеска.
– Эй, гляди…
– Идем! – Хьюго ринулся в открывшийся просвет между машинами. – Что «эй, гляди»?
Мы рванули через дорогу, к тропе, которая ведет к озеру в лесах.
– Ничего.
– Да нет же, ты ее держишь, как голливудский фашист. Расслабься! Держи ее как авторучку. Вот. Теперь – да будет свет…
Хьюго полез в карман куртки:
– Конечно, если хочешь впечатлить клевую телку, спички не годятся. Нужна зажигалка. Но зажигалки выдают человека с головой, будучи откопаны у него в кармане чересчур любопытными найджелами. Так что для сегодняшнего урока придется обойтись спичками.
Озеро нервно рябило волночками и противоволночками.
– Я не видел, как ты и их приватизировал у мистера Ридда.
– Нет, я их взял в пабе, у того неформала, который обозвал меня «приятелем».
– Ты обокрал Гранта Бёрча?!
– Не надо так ужасаться. Грант Бёрч меня в жизни не заподозрит. Я же отказался от его вшивой папироски. Еще одно идеальное преступление.
Хьюго зажег спичку, прикрыл ее ладонью и склонился ко мне.
Внезапный порыв ветра выхватил у меня сигарету. Она провалилась в щель скамейки.
– О черт, – сказал я, нагибаясь за сигаретой. – Сорьки.
– Возьми другую и не говори «сорьки». Мне все равно придется принести весь лишний табак в жертву местной природе. – Он протянул мне пачку сигарет. – Мудрый дилер никогда не рискует, что при нем найдут товар.
Я посмотрел на протянутую пачку:
– Хьюго, я тебе очень благодарен, что ты, ну, предлагаешь меня научить и все такое, но, если честно, я не уверен, что…
– Джейс! – Хьюго сделал карикатурно-изумленное лицо. – Неужели ты хочешь пойти на попятную сейчас? Я думал, мы решили избавить тебя от позорной девственности в этом плане?
– Да… но… может быть… не сегодня.
– «Не сегодня», значит?
Я кивнул, боясь, что он обидится.
– Решать тебе, Джейс. – Хьюго состроил нежнейшее лицо. – То есть мы же с тобой друзья, верно? Я ни в коем случае не собираюсь выкручивать тебе руки и заставлять делать что-то такое, что тебе не по нраву.
– Спасибо. – Я был ему до смешного благодарен.
– Однако, – Хьюго зажег собственную сигарету, – я считаю своим долгом указать тебе на то, что речь идет не просто о выкуривании скромной канцерогенной палочки.
– О чем ты?
Хьюго изобразил лицом серьезные моральные колебания.
– Ну давай, говори уже.
– Кузен, я должен сообщить тебе несколько неприятных истин, – он глубоко затянулся, – но сперва я хочу убедиться, что ты понял: я говорю тебе все это ради твоего же блага.
– Хорошо. Я… – Вешатель перехватил «понял», – осознал.
– Точно?
– Точно.
Глаза у Хьюго могут быть серыми или зелеными – зависит от погоды.
– Это твое «не сегодня» – истинный рак! Рак воли. Оно угнетает твой рост. Другие парни чувствуют твое «не сегодня» и презирают тебя за него. Из-за «не сегодня» ты боишься тех плебеев из «Черного лебедя». Бьюсь об заклад, что причина твоего дефекта речи – то же самое «не сегодня».
(У меня в голове взорвалась бомба стыда.)
– «Не сегодня» обрекает тебя на роль шестерки при любом авторитете, любом хулигане, любом тиране. Они чувствуют, что ты не можешь им противостоять. Не сегодня и вообще никогда. «Не сегодня» – слепой раб любого паршивого правила. Даже правило, которое гласит, – тут Хьюго заблеял, – «Хорошие мальчики не курят! Не слушай этого гадкого Хьюго Лэма!», Джейсон, ты должен убить «не сегодня».
Это была правда – столь чудовищная, что я лишь силился улыбнуться.
Хьюго продолжал:
– Джейс, я сам когда-то был на твоем месте. Я был такой же. Вечно боялся. Но есть и другая причина, по которой ты должен выкурить эту сигарету. Не потому, что это первый шаг к превращению в человека, которого твои деревенщины-одноклассники будут уважать, вместо того чтобы вытирать об него ноги. И не потому, что юноша с достойной сигаретой привлекательней для дам, чем мальчишка с карамелькой. А вот почему. Иди сюда, я шепну тебе на ухо.
Хьюго наклонился так близко, что коснулся губами моего уха, и десять тысяч вольт пронизали каждый мой нерв. (На долю секунды перед глазами вспыхнуло видение: Великий Гребец Хьюго несется по воде, соборы и речные берега сливаются в единое пятно, бицепсы напрягаются и расслабляются под майкой, а вдоль берега выстроились поклонницы. Поклонницы, готовые вылизать ему любое место по его приказу.)
– Если ты не убьешь «не сегодня», – голос его зазвучал как закадровый комментарий в трейлере фильма ужасов, – в один прекрасный день ты проснешься, посмотришь в зеркало и увидишь Брайана и дядю Майкла!
– Вот молодец… вдыхай… через рот, не через нос…
Газообразная грязь покинула мой рот.
Хьюго был непреклонен:
– Ты ведь не вдыхал в легкие, верно?
Я мотнул головой. Мне хотелось сплюнуть.
– Понимаешь, Джейс, нужно вдыхать. В легкие. Иначе это все равно что секс без оргазма.
– Хорошо. Ладно.
(Я не знал, что такое оргазм, за исключением того, что этим словом называют человека, отмочившего какую-нибудь совсем тупую корку.)
– Я сейчас зажму тебе ноздри, чтобы ты не мог меня обмануть. – Пальцы Хьюго защемили мне нос. – Глубокий вдох – не слишком глубокий, – чтобы дым вошел в легкие вместе с воздухом.
Другая рука зажала мне рот. Воздух был холодный, но пальцы у Хьюго – теплые.
– Раз… два… три!
Горячая газообразная грязь вошла в меня. Затопила мне легкие.
– Держи в себе, – подбадривал меня Хьюго. – Раз, два, три, четыре, пять… выпускай!
Он отпустил мои губы.
Дым вытек струйкой, как джинн из бутылки.
Ветер распылил его на молекулы.
– Вот и всё, – бодро сказал Хьюго.
– Здорово.
«Какая мерзость».
– Ты привыкнешь. Докури до конца.
Хьюго уселся на спинку скамейки и закурил другую «Лэмберт и Батлер».
– Кстати сказать, в плане водных просторов я вашим озером не впечатлен. Это здесь у вас лебеди?
– В Лужке Черного Лебедя на самом деле нет никаких лебедей. – Вторая затяжка была так же омерзительна, как первая. – Это, в общем, такая шутка. Но озеро в январе было просто классное. Оно замерзло. Мы играли в «британских бульдогов» прямо на льду. Хотя потом я узнал, что здесь утонуло в общей сложности около двадцати ребят. За много лет.
– Их трудно винить. – Хьюго устало вздохнул. – Лужок Черного Лебедя, может, и не жопа мира, но из него открывается прекрасный вид на эту самую жопу. Джейс, ты что-то побледнел.
– Я в порядке.
Первая волна вырвалась из меня со звуком «ГЭЭЭ-ЭРРРР» и хлынула на грязную траву. В горячей жиже плыли ошметки моркови и креветок. Часть попала мне на растопыренные пальцы. На ощупь оно было как теплый рисовый пудинг. Я чувствовал приближение второй волны. Перед закрытыми глазами стояла картинка: пачка «Лэмберт и Батлер» с одной высунутой сигаретой, как в рекламе. Вторая волна оказалась желтоватой, горчичной. Я хватал губами кислород, как человек, запертый в воздушном шлюзе. Я молился, чтобы на этом все кончилось. Последовали три коротких залпа, гуще и липче первых. Должно быть, это «Аляска».
Господисусе.
Я вымыл в озере заляпанную рвотой руку, вытер глаза, слезящиеся от рвоты. Мне было дико стыдно. Хьюго пытается научить меня, чтобы я стал как он, а я даже одной сигареты не осилил.
– Прости, пожалуйста, – я вытираю рот, – прости меня!
Но Хьюго на меня даже не смотрит.
Он извивается на скамейке, запрокинув лицо к взъерошенному небу.
Мой кузен рыдает от смеха.