POV Жанна
К сожалению, самого владельца замка мы не застали. Как нам сказал мужчина не старше средних лет, впустивший нас, благородный граф сейчас находится в Париже. Слуге мама представилась мадам Катрин, графиней де Браве из Оверни, кузиной его господина, приехавшей со своей дочерью повидать родственника. Марса же слуги отвели в конюшню.
Замок давнего маминого знакомого, некоего графа де Ла Фер, не мог не восхитить меня строгой элегантностью, величественной красотой, лишённой малейшего намёка на помпезность и вычурность – как снаружи, так и внутри. «Интересно, а граф де Ла Фер добрый, как мама рассказывала?» – думала я, держа за руку маму, следуя за немногословным слугой и поднимаясь по лестнице. Если не ошибаюсь, слугу зовут Гримо.
– Да, мой кузен Оливье всегда отличался изысканным и утончённым вкусом, – заметила мама, проходя в просторную ванную комнату следом за Гримо, выразив своё мнение о родовом замке графа.
Только я прекрасно знала, что граф Оливье де Ла Фер, как зовут хозяина владений, далеко не мамин кузен и уж точно не мой дядя. Маме пришлось представиться Гримо кузиной графа де Ла Фер из Оверни, иначе бы наш визит мог повлечь за собой ненужные расспросы. Но Гримо, к счастью, удовлетворился маминым объяснением, ибо сам был не из любопытных и не словоохотливым.
– Мадам, мне помочь Вам нагреть воды? – учтиво спросил Гримо у мамы.
– Да, помощь мне действительно не помешает, – ответила мама, чуть улыбнувшись, и эта улыбка волшебным образом преобразила её худое и бледное лицо, зажгла умиротворяющим огоньком её небесно-голубые глаза с тёмными кругами от постоянных недосыпаний. Мама в последнее время нечасто улыбалась, даже крайне редко. Да и не было у неё сил и желания натянуто улыбаться. Искренней и открытой улыбкой она могла улыбаться только мне.
Эти полтора с лишним года, что я и мама изъездили едва ли не всю Францию, были очень для нас трудными и судьбы наши висели на волоске. Никакой уверенности в нашем с мамой будущем, представлявшимся мне подёрнутым туманной дымкой, и безопасности. Не было такого, чтобы я и мама прожили на одном месте спокойно хотя бы два месяца. Кардинал Ришелье не жалел средств и усилий, преследуя маму, намереваясь устранить. Хоть мне и десять лет, но я не дурочка.
Догадываюсь, что кардинал, перестав нуждаться в услугах моей мамы-агента, решил от неё избавиться любой ценой, объявив в розыск как вероломную изменницу Франции, действующую на стороне Англии. Значит, мама знает нечто очень важное, представляющее собой государственные ценные сведения… Нечто такое, что Ришелье навсегда хочет сохранить в тайне. Тогда понятно, из-за чего перевернулась с ног на голову наша с мамой привычная жизнь, и почему маму столь рьяно разыскивают кардинальские ищейки.
Видно, Ришелье твёрдо намерен устранить неудобного ему человека. Увы, эту роль первый министр Франции отвёл моей маме, служившей ему верой и правдой многие годы. Из-за преследований Ришелье маме пришлось столько вынести за эти полтора года. Ей приходилось переезжать со мной из города в город, продать все свои украшения тонкой ювелирной работы, кроме золотого медальона, и свои роскошные платья, в которых она некогда блистала на балах, украшая одним только своим присутствием любой праздник.
По милости красного герцога я и мама оказались перед лицом нищеты, из-за чего мама была вынуждена пожертвовать на парик цирюльнику свои прекрасные золотые волосы. А я так любила учиться делать маме красивые причёски…
«Ничего, вот отрастут снова у мамочки её волосы, она так просто от меня не отделается!» – случалось промелькнуть в моей голове мечтательной мысли. Свои собственные кудри мне и то не было так жаль, как мамины…
Но когда кончились последние деньги, вырученные с продажи наших волос и маминых драгоценностей с одеждой, тучи над нами сгустились сильнее. Чтобы выжить и прокормить себя и меня, маме приходилось продавать свой труд служанки в трактирах и харчевнях с гостиницами, где нам доводилось останавливаться, не зная к себе пощады и жалости. Не помню, чтобы у неё выдавалась хоть одна спокойная минута для отдыха. Работала мама как проклятая, поэтому и я делала, что могла: готовила еду, мыла посуду и полы, прибирала комнаты постояльцев, бегала по поручениям хозяев, стирала одежду и постели. За труд меня награждали обилием фруктов и сладостей, которыми я делилась с мамой. А то она, сидя на воде и хлебе с сыром, совсем исхудала и побледнела. Так вот и помогала я маме. Правда, она не догадывалась, что я беру на себя часть её работы.
Но когда в один день мама едва не свалилась от смертельной усталости, посреди кухни с недомытым полом, мне надоело помогать исподтишка. Отобрав у мамы ведро и тряпку, я довольно категорично велела ей идти отдыхать; и пригрозив тем, что рассержусь, если вдруг увижу, что она вместо сна полы скоблит на кухне. Я и не знала раньше до этого дня, что могу быть строгой. Я и мама на время поменялись ролями. С самого моего рождения мама заботилась обо мне, любила и оберегала. Всегда была для меня единственным и верным другом. Почему же мне нельзя оберегать маму и точно так же заботиться о ней, как пять лет назад, когда мне довелось выбить бокал с ядовитым вином из её рук?
Мне тогда не было и шести лет. Как-то раз я заигралась в прятки с моей няней, мисс Джейн Блейк, найдя убежище в платяном шкафу, в кабинете дяди – лорда Джорджа Винтера. Уйти не успела – дядюшка пришёл в кабинет раньше, чем даже я могла бы вылезти из шкафа. Достал бутылку бургундского и два бокала, наполнив их и всыпав в один какой-то порошок. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о назначении того порошка.
– Надеюсь, вино придётся этой суке по вкусу, – процедил он тогда сквозь зубы и вышел, вернувшись уже с мамой, и попросив её подождать в кабинете, а сам вновь куда-то удалился. Но когда мама взяла в руки тот бокал с подмешанным в него порошком, в моей голове будто сработал спусковой крючок. Не помня себя от ужаса, я выскочила из шкафа, толкнув маму столь резко и неожиданно, что она выронила бокал, и он, упав, разбился. Содержимое впитал в себя коврик. Даже сейчас при этих воспоминаниях холод пробирает. Что бы могло случиться, не спрячься я в шкафу тогда, пять лет назад?! Наученная этим случаем, мама спешно перевезла меня в Париж, вместе с няней, подальше от дяди. Купила в столице Франции особняк, в предместье Сен-Жермен. Там я и жила под присмотром слуг, няни и учителей, нанятых мамой.
***
За эти многие месяцы работы в гостиницах и тавернах с трактирами и харчевнями, между мной и мамой словно разгорелось негласное соперничество. Мама будто нарочно проявляла утроенное рвение к работе, отнимая эту самую работу у меня. Я, немного уязвлённая её поведением, старалась во всём маму превзойти.
Но теперь, когда я и мама наконец-то прибыли в Берри, во мне ожила робкая надежда, что все наши беды теперь в прошлом. Влияния этого таинственного графа де Ла Фер достаточно, наверно, чтобы защитить меня и мою маму. Его загадочная личность не могла не тревожить мой ум и не волновать воображение. Надеюсь, мы с мамой у него и останемся погостить. В поместье хорошо и красиво, ко мне добр мой новый знакомый Гримо – слуга графа. Наконец-то у меня и мамы есть шанс пожить спокойно на одном месте. Может быть, я смогу поладить с графом де Ла Фер.
Помогая маме и Гримо нагревать воду для ванны, я строила в своей голове грандиозные и радужные планы. Многие месяцы скитаний едва ли не по всей Франции позади, я с мамой в безопасности, и ничто не сломило нас, мы вместе. Вскоре вода для ванны была нагрета.
– Гримо, будьте добры, принесите чистых простыней и две рубашки, – свою просьбу мама сопроводила чуть усталой, но тёплой улыбкой, делающей её лицо не просто красивым – прекрасным. Глядя на маму – такую прекрасную и нежную, добрую и ласковую, женственную и утончённую, изящную, остроумную и в то же время несгибаемую, я невольно завидовала ей и во многом брала с неё пример. Да, я завидовала своей матери белой завистью, где-то в глубине души считая себя лишь её бледной тенью, как бы мама ни называла меня принцессой или красавицей, её ангелом или солнышком…
Когда я смотрела на себя в зеркало, на меня находило смутное желание разбить его на множество осколков. В нём отражалась худая и нескладная девчонка маленького роста, никак не выглядевшая на свои десять с половиной лет – на вид мне можно дать лет девять, да и то с большой натяжкой. Лицо овальной формы, прямой тонкий нос, большие карие глаза. Не люблю свой цвет глаз – было бы гораздо лучше, будь они голубыми. От мамы только природный светло-золотой цвет волос и пушистые тёмные ресницы с чуть надломленными бровями. Ну и форма губ мамина… В остальном я на неё мало похожа, что меня с раннего детства огорчало. Но, если я и не походила на маму так, как хотела бы внешне… То научусь быть столь же волевой и твёрдой, как она. Невзирая на все трудности и беды, постигшие маму, она не сдалась и не опустила рук, проявляя свою непокорность обстоятельствам, так ещё на ней была забота обо мне. Мама не жалела себя и боролась изо всех сил, чем подала мне пример. Зато теперь я точно для себя уяснила, что хочу стать несгибаемой и решительной, хочу быть достойной дочерью своей матери.
– Да, мадам, как будет угодно. – Поклонившись, Гримо вышел из ванной комнаты. Отсутствие его продлилось не так уж и долго, но вернулся со всем, что было нужно маме – с простынями и двумя рубашками. – Правда, мадам, они мужские, – пояснил Гримо, отдавая всё принесённое маме. – Господин живёт в замке один, женщин сторонится…
– Ничего страшного, – обронила мама бодро, махнув рукой, – мне не привыкать. Мой дорогой кузен прекрасно осведомлён, что я отдаю гораздо большее предпочтение мужской одежде, и Оливье мои странности перестали смущать ещё очень давно, потому что я практически росла на его глазах.
«Ох, мамочка, – вдруг подумала я с тревогой, ощутив, как запылали мои щёки, – Господи, я бы побоялась врать о таких вещах, будь на твоём месте, да и по моему выражению лица легко прочитать ложь. Не понимаю, как же ты не боишься? Только бы Гримо не заподозрил в нас самозванок и не велел выгнать из земель… Вот уж тогда я точно не буду знать, что нам делать и куда идти, кто бы временно укрыл нас от ищеек кардинала…»
– О, если благородная дама довольна, но мой хозяин и Ваш кузен по совместительству…
– …в курсе моего приезда к нему, тем более что я с моей дочерью приехала по приглашению Оливье, – ответила мама, верно угадав вопрос Гримо. – Я и Жанна проделали долгий и трудный путь, и…
– Конечно, мадам, я Вас оставлю. – Выйдя за порог ванной комнаты, Гримо плотно прикрыл дверь.
Поснимав с себя всю одежду и сложив её на скамье, я залезла в большую ванну из белого мрамора, погрузившись в воду по самые плечи, блаженствуя от ощущения тепла и расслабленности во всём теле. Смочив мои волосы, мама принялась тщательно их мылить, смывая всю пыль и споласкивая. Всё же в коротких волосах есть свой плюс – не нужно долго мучиться с ними. Приняв ванну с дороги, в чём мне помогла мама, отмывшись от дорожной пыли с ног до головы и надев одну из принесённых чистых рубашек, висевшую на мне балахоном, я вышла из ванной комнаты, намереваясь исследовать замок. Никогда бы не подумала, что одинокие прогулки по коридорам могут быть настолько приятным времяпровождением. Везде стоят скульптуры в духе античности и оправленные в золотые рамы картины висят на стенах. Немного досадно, что я не могу выразить своего восхищения скульпторам и художникам. Большие окна, не задёрнутые тяжёлыми занавесками, пропускают много света. Какой-то элегантной и не кричащей красотой меня поразило внутреннее убранство замка. Внезапно, когда я бродила по коридору второго этажа, мой взгляд привлекла дверь бледно-голубого цвета с серебристой ручкой.
Эх, я буду не я, если не суну сюда свой любопытный носик! Повернув ручку и потянув на себя, я обнаружила, что дверь не заперта, и поэтому я переступила порог, принявшись с интересом осматривать обстановку.
На деревянном полу постелен дорогой персидский ковёр, возле большого окна стоит письменный стол и стул; картина в позолоченной раме, изображающая штормящее море. Большой платяной шкаф для одежды и второй шкаф рядом, но предназначенный для многочисленных книг.
«Так, значит, граф де Ла Фер любит читать, что позволяет думать о нём, как очень эрудированном и разностороннем человеке, к тому же интересном собеседнике, – выстраивала я в голове некое подобие цепочки рассуждений о знакомом моей мамы, кузиной которого она представилась Гримо. – В комнате каждая вещь на своих местах. Не пыльно, из чего следует, что граф де Ла Фер человек педантичный и любит во всём порядок, что подразумевает высокий уровень самодисциплины…»
Большая кровать, аккуратно застеленная синим покрывалом и не задёрнутая балдахином, по обе стороны от которой стоят две тумбочки – с подсвечниками на каждой, и большой камин – напротив кровати, у противоположной стены.
– Так, посмотрю, что тут можно почитать, – проговорила я, стоя у книжного шкафа, и внимательным взором оглядывая книги, стоявшие на полках. – «Диалоги» Платона, Диоген, Гомер, Тацит, Катулл, – водила я пальцем по ровному ряду книг. – Думаю, граф де Ла Фер не будет недоволен, если я что-нибудь из этих книг почитаю и потом поставлю на место, – говорила я скорее себе вполголоса, приметив том Шекспира и доставая его с полки. Удобно устроившись на кровати с книгой, я полностью ушла с головой в чтение. Читала вслух.
Мама не раз говорила, что мне надо работать над дикцией. Совмещу приятное с полезным. Как раз у Шекспира мне больше всего «Ромео и Джульетта» нравится. То, что книга не переведена на французский язык, меня не очень-то и смутило: родной английский я помнила хорошо.
Здесь меня и нашёл Гримо, видимо, услышав мой голос из-за двери комнаты своего господина. Даже тарелку куриных котлет и стакан горячего молока с мёдом мне принёс, и свежеиспечённые пирожки с ягодным вареньем, согласившись послушать сцену, где синьора Капулетти и кормилица говорили с Джульеттой о планах на её будущее. Раз Гримо здесь, почему бы ему и не побыть слушателем? Старалась читать так, чтобы не глотать звуки и с выражением, делая логические ударения и меняя голос, в зависимости от того, чью реплику я читала.
– Мадемуазель Жанна, читали вы по ролям очень хорошо, хоть я и не столь учён, чтобы об этом судить, да и английского не знаю, – похвалил меня слуга графа, – но могу я теперь унести пустую тарелку и стакан?
– О, конечно. Спасибо, котлеты, пирожки и молоко были очень вкусные, – поблагодарила я Гримо. – Одна маленькая просьба…
– Какая же, мадемуазель Жанна?
– Если увидите мою маму, передайте ей, пожалуйста, чтобы она сюда ко мне пришла.
– Обязательно сделаю это для вас.
Гримо, забрав поднос с тарелкой и стаканом, вышел из комнаты и закрыл дверь, а я и дальше продолжила читать вслух «Ромео и Джульетту». Помимо тех книг в шкафу графа де Ла Фер, на которые я обратила внимание в первую очередь, было много и других книг: о географии и медицине, алхимии, астрономии и физике, философии, истории, кораблестроении… путевые дневниковые записки первооткрывателей, об искусстве и на военную тематику, собрания сочинений многих когда-либо живших поэтов. Античная литература и литература Средних веков составляли лишь малую часть богатой библиотеки хозяина владений. Что-то подсказывало мне, что книг у графа де Ла Фер гораздо больше и где-то в замке есть богатая семейная библиотека, которую мне ещё предстоит найти. Надеюсь, граф разрешит позаимствовать приглянувшиеся мне книги. А пока, в ожидании мамы, я коротала время за чтением Шекспира и заучивала наизусть монологи, тренируя память.