Последующее Расти Эверетт помнил смутно. Память с предельной ясностью запечатлела только один образ: обнаженный торс пастора Коггинса, белоснежная, как рыбье брюшко, кожа и выпирающие сквозь нее ребра.
Барби, однако – возможно, потому, что полковник Кокс вновь определил его в следователи, – видел все. Ему яснее прочего запомнился не Коггинс без рубашки, а Мелвин Сирлс, указывающий на него, Барби, пальцем, а потом склоняющий голову – значение этих телодвижений понятно любому человеку: Мы еще не закончили, дорогуша.
А все остальные запомнили, – и это, как ничто другое, объяснило им ситуацию, в которой оказался город, – душераздирающие крики отца, держащего на руках раненого, истекающего кровью сына, и мать, кричащую: «С ним все в порядке, Олден?! С ним все в порядке?» – Она, женщина полная, весящая фунтов на шестьдесят больше положенного, с устрашающей энергией протискивалась к месту событий.
Барби увидел, как Расти Эверетт пробрался сквозь толпу, собравшуюся вокруг мальчика, и присоединился к двум стоящим на коленях мужчинам, Олдену и Лестеру. Олден качал сына на руках, а пастор Коггинс смотрел на мальчика, и челюсть его отвисла, как воротина, у которой отлетела одна петля. Расти упал на колени между Олденом и Лестером и попытался оторвать руки мальчика от его лица. Олден – и, по мнению Барби, удивляться этому не приходилось – тут же ему врезал. Из носа Расти потекла кровь.
– Нет, Олден! Дай ему помочь! – закричала Линда и положила руку на плечо фермера.
Олден повернулся, судя по всему, с тем, чтобы врезать и ей. Его лицо говорило, что рассуждать здраво он не способен. Олден превратился в зверя, защищающего своего детеныша. Барби двинулся к нему, чтобы перехватить руку, если фермер замахнется, но потом в голову пришла идея получше.
– Здесь фельдшер! – прокричал он, наклонившись к лицу Олдена, стараясь перекрыть ему поле зрения, чтобы фермер не видел Линду. – Фельдшер! Фельдшер, фель…
Барби оттащили за воротник рубашки и развернули. Он едва успел сообразить, что перед ним Мелвин Сирлс, один из дружков Младшего, и на Сирлсе форменная полицейская рубашка плюс жетон на груди. Все так плохо, что хуже не бывает, подумал Барби, и, словно с тем, чтобы доказать его неправоту, Сирлс врезал ему по физиономии точно так же, как и на парковке у «Дипперса». В нос не попал, хотя целил именно туда, но губы разбил.
Сирлс вновь замахнулся, но Джекки Уэттингтон – в тот день его напарница, пусть ей этого и не хотелось – схватила парня за руку раньше, чем он нанес второй удар.
– Не делай этого! – крикнула она. – Патрульный Сирлс, не делай этого!
И пока Сирлс соображал, что ему делать, а чего – нет, Олли Динсмор, а потом и рыдающая, хватающая ртом воздух мать протиснулись между ними, заставив Сирлса отступить на шаг.
Мелвин опустил кулак.
– Ладно! – прорычал он. – Но ты на месте преступления, говнюк. Месте расследования, которое ведет полиция.
Барби вытер ладонью кровь с разбитых губ. Подумал: Бывает и хуже. В этом все дело – бывает.
Из всего этого Расти услышал только одно – крик Барби: «Фельдшер!» Теперь же он сам произнес это слово:
– Фельдшер, мистер Динсмор. Расти Эверетт. Вы меня знаете. Позвольте мне взглянуть на вашего мальчика.
– Позволь ему, Олден! – прокричала Шелли. – Позволь ему позаботиться о Рори!
Олден ослабил хватку, мальчик теперь покачивался из стороны в сторону на коленях отца, джинсы фермера залила кровь. Рори вновь закрыл лицо руками. Расти взялся за них – мягко, очень мягко – и потянул вниз. Надеялся, что все будет не так плохо, как он опасался, но увидел пустую глазницу, из которой хлестала кровь. Понял, что сильно поврежден и мозг за глазницей. Уцелевший глаз слепо смотрел в небо.
Расти начал снимать рубашку, но священник уже протягивал ему свою. Верхняя половина тела Коггинса – с белоснежной кожей живота и груди, с торчащими ребрами, с иссеченной перекрестными красными шрамами спиной – блестела от пота.
– Нет. – Расти мотнул головой. – Порвите ее, порвите.
Поначалу Лестер не понял. Потом разорвал рубашку пополам.
Подтягивалась полиция, и некоторые из штатных копов – Генри Моррисон, Джордж Фредерик, Джекки Уэттингтон, Фредди Дентон – звали новоиспеченных помощников, чтобы те помогали оттеснить толпу, создать свободную зону вокруг раненого. Помощники с энтузиазмом принялись за дело. Кое-кто из замешкавшихся зевак шлепнулся на землю, в том числе и Саманта Буши, знаменитая мучительница Брэтцев. Литл Уолтер сидел в сумке-кенгуру, и, когда Сэмми шлепнулась на пятую точку, оба начали орать. Ренни-младший переступил через Сэмми, даже не посмотрев на нее, схватил за руку мать Рори и дернул так, что едва не свалил с ног, прежде чем Фредди Дентон остановил его.
– Нет, Младший, нет! Это мать мальчика! Отпусти ее!
– Полицейская жестокость! – завопила Сэмми Буши с того места, где сидела на траве. – Полицейская жесто…
Джорджия Ру, новое пополнение полицейского участка Питера Рэндолфа, прибыла с Картером Тибодо, держа его за руку. Джорджия приставила ногу в высоком ботинке к одной груди Сэмми и чуть надавила – не ударила.
– Заткнись, лесба.
Младший отпустил мать Рори и отошел к Мелу, Картеру и Джорджии. Они смотрели на Барби. Младший последовал их примеру, думая о том, что повар постоянно сваливается им на голову. Мелькнула мысль, что Барби самое место в камере по соседству с Сэмом Бухло. Следом пришла новая мысль: быть копом – его призвание. Эта работа определенно излечивала от головной боли.
Расти взял половину рубашки Лестера и вновь разорвал пополам. Сложив в несколько слоев, уже собрался приложить к зияющей ране на лице мальчика, потом передумал, протянул сложенную материю отцу.
– Приложите к… – Слова едва вырвались: горло забивала собственная кровь. Расти вытолкнул ее обратно в рот. Отвернулся, выплюнул кровяную слюну на траву. Предпринял вторую попытку. – Приложите к ране, папа. Прижимайте. Второй рукой возьмитесь за шею сзади и прижимайте.
Ошалевший от случившегося, но стремящийся помочь, Олден Динсмор сделал все, как ему и сказали. Самодельный тампон тут же пропитался кровью, но мужчина чуть успокоился. Ему стало легче от собственной нужности. Обычная история.
Оставшийся кусок Расти сунул Лестеру:
– Еще!
Священник принялся рвать рубашку на более мелкие части. Расти поднял руку Динсмора и убрал первый тампон, промокший и уже бесполезный.
Шелли Динсмор, увидев пустую глазницу, закричала:
– Ох, мой мальчик! Мой мальчик!
Трусцой, тяжело дыша, прибежал Питер Рэндолф. Тем не менее, опередив Большого Джима, который – помня о сердечных проблемах, – не торопясь, спускался по широкой тропе, протоптанной толпой по чуть наклонному полю. Он думал о том, какая же получается мутня. В будущем, решил Ренни, такие сборища должны проводиться только по предварительному разрешению. И если он будет иметь к этому хоть какое-то отношение (конечно, будет, всегда имел), получение такого разрешения выльется в немалые трудности.
– Отодвинь людей подальше! – рявкнул Рэндолф патрульному Моррисону. И как только тот повернулся, чтобы выполнить приказ, чиф обратился к толпе: – Пожалуйста, отойдите. Не мешайте оказывать первую помощь.
– Патрульные, выстроиться в шеренгу! – проревел Моррисон. – Оттесняйте их! Любого, кто окажет сопротивление, в наручники!
Толпа начала медленно отступать.
Барби задержался:
– Мистер Эверетт… Расти… Помощь не нужна? Вы в порядке?
– Все хорошо, – ответил Расти, и по его лицу Барби понял все, что на тот момент требовалось знать: фельдшер в порядке, отделался разбитым носом; мальчик не в порядке и никогда уже не будет, даже если останется в живых. Расти положил свежий тампон на кровоточащую глазницу, прижал его рукой отца. – Вторую руку под шею. Давите. Давите сильнее.
Барби уже начал отходить, но тут мальчик заговорил.
– Это Хэллоуин. Ты не можешь… мы не можем…
Расти обмер, его руки, складывающие очередной тампон, застыли. Он словно вернулся в спальню дочерей, слушая крик Джанель: «Во всем виноват Большая Тыква!»
Расти повернулся к Линде. Она тоже слышала. Ее глаза округлились. Щеки, ранее пылающие, разом побледнели.
– Линда! – крикнул ей Расти. – Доставай рацию! Позвони в больницу! Скажи Твитчу, пусть приедет на «скорой».
– Огонь! – прокричал Рори высоким, вибрирующим голосом. Лестер смотрел на него, как, должно быть, Моисей – на неопалимую купину. – Огонь! Автобус в огне! Все кричат! Берегитесь Хэллоуина!
Толпа притихла, вслушиваясь в крики мальчика. Даже Джим Ренни их услышал. Он как раз добрался до последних рядов и начал проталкиваться к передним.
– Линда! Доставай рацию! – повторил Расти. – Нам нужна «скорая»!
Она вздрогнула, будто кто-то хлопнул в ладоши перед ее лицом. Сняла с ремня рацию.
Рори сполз на примятую траву, его начало трясти.
– Что происходит? – снова заволновался отец.
– Ох, дорогой Иисус, он умирает! – запричитала мать.
Расти наклонился над трясущимся, брыкающимся ребенком (стараясь не думать в этот момент о Джанни, но, разумеется, не мог не думать) и попытался поднять подбородок, чтобы не перекрылись дыхательные пути.
– Подключайтесь, папа, – обратился он к Олдену. – Не оставляйте меня одного. Суньте руку под шею. Зажимайте рану. Давайте остановим кровотечение.
Нажатие на рану могло привести к тому, что кусок пули, выбивший мальчику глаз, еще глубже уйдет в мозг, но Расти полагал, что поволноваться из-за этого он еще успеет. Если, конечно, мальчик не умрет прямо здесь, на траве.
Где-то вблизи – но ох как далеко – наконец-то заговорил один из солдат. Если и старше двадцати лет, то ненамного. Испуганный и печальный.
– Мы пытались его остановить. Он нас не послушал. Мы ничего не могли сделать.
Пит Фримен, «Никон» которого болтался у колена, одарил юного воина горькой улыбкой:
– Мы это знаем. Если не знали раньше, то теперь точно знаем.
Прежде чем Барби успел слиться с толпой, Мел Сирлс схватил его за локоть.
– Убери руку, – мягко попросил Барби.
Сирлс обнажил зубы в злобной ухмылке.
– И не мечтай, говнюк. – Он повысил голос: – Чиф! Эй, чиф!
Питер Рэндолф, хмурясь, нетерпеливо повернулся к нему.
– Этот парень мешал мне, когда я пытался освободить место от посторонних. Могу я его арестовать?
Рэндолф уже открыл рот, чтобы сказать: «Не отнимай у меня время». Потом огляделся. Джим Ренни наконец-то пробился к тем, кто оставался рядом с раненым мальчиком. Одарил Барби холодным взглядом ящерицы, сидящей на камне, повернулся к Рэндолфу и чуть кивнул.
Мел это заметил. Его улыбка стала шире.
– Джекки! Я хочу сказать – патрульная Уэттингтон. Могу я позаимствовать у вас наручники?
Младший и остальные члены его команды лыбились. Все лучше, чем смотреть на истекающего кровью мальчишку, гораздо лучше, чем приглядывать за толпой молящихся кретинов и этими козлами с плакатами.
– Час расплаты, Ба-а-а-арби, – протянул Младший.
На лице Джекки отражалось сомнение.
– Пит… я хочу сказать – чиф… я думаю, этот парень только хотел по…
– В наручники его! – оборвал ее Рэндолф. – Потом разберемся, что он хотел сделать, а чего нет. Сейчас же я хочу навести здесь порядок. – Он возвысил голос: – Все закончилось, друзья! Вы развлеклись – и видите, к чему это привело! А теперь по домам!
Джекки снимала с ремня пластиковые наручники (она не собиралась отдавать их Мелу Сирлсу, сама надела бы их на запястья Барби), когда заговорила Джулия Шамуэй. Она стояла позади Рэндолфа и Большого Джима (тот даже оттолкнул ее локтем, пробираясь к месту событий).
– Я бы этого не делала, чиф Рэндолф, если только ты не хочешь, чтобы полицию ославили на первой странице «Демократа». – И она подарила ему свою фирменную улыбку Моны Лизы. – С учетом того, что эта работа для тебя внове и все такое.
– Что ты такое говоришь? – Рэндолф нахмурился, лицо изрезали глубокие складки, которые не придавали ему шарма.
Джулия подняла фотоаппарат – тоже «Никон», но более старая модель, чем у Фримена.
– Я сделала несколько фотографий мистера Барбары, помогающего мистеру Эверетту с раненым мальчиком, пару – патрульного Сирлса, безо всякой надобности отталкивающего мистера Барбару… и одну – патрульного Сирлса, бьющего мистера Барбару по лицу. Также безо всякой надобности. Я – не очень хороший фотограф, но эта фотография у меня получилась. Не желаешь взглянуть, чиф Рэндолф? Это можно. Фотоаппарат цифровой.
Барби все больше восхищался Джулией: он не сомневался, что та блефует. Если она фотографировала, почему держала в левой руке крышку от объектива, будто только что ее сняла?
– Это ложь, чиф, – подал голос Мел. – Барби пытался ударить меня. Спросите Младшего.
– Я думаю, мои фотографии покажут, что молодой мистер Ренни помогал освобождать место вокруг мальчика и в момент удара стоял спиной к мистеру Барбаре и патрульному Сирлсу.
– Я могу забрать у тебя фотоаппарат. – Рэндолф мрачно смотрел на нее. – Как вещественную улику.
– Конечно, можешь, – радостно согласилась она, – и Пит Фримен сфотографирует тебя в этот момент. Потом ты сможешь забрать фотоаппарат Фримена… но все увидят, как ты это делаешь.
– На чьей ты стороне, Джулия? – Губы Большого Джима изогнула яростная улыбка. Улыбка акулы, готовой вцепиться в пухлую ягодицу зазевавшейся пловчихи.
Джулия улыбнулась в ответ, и глаза над этой улыбкой чистотой и наивностью не уступали глазам ребенка.
– А есть стороны, Джеймс? Помимо той, – она указала на наблюдающих солдат, – и этой?
Большой Джим не отрывал от нее глаз, его губы начали изгибаться в противоположную сторону, стирая улыбку. Потом он махнул рукой Рэндолфу.
– Будем считать, что проехали, мистер Барбара, – сказал чиф. – Погорячились.
– Благодарю, – ответил Барби.
Джекки дернула за рукав своего молодого напарника, который не сводил глаз с Барбары:
– Пошли, патрульный Сирлс. Тут все ясно. Давай и дальше раздвигать круг.
Сирлс пошел с ней, но сначала повернулся к Барби и навел на него палец, склонив голову набок. Мы еще не закончили, дорогуша.
Подошли кассир супермаркета Тоби Мэннинг и Джек Эванс – с самодельными носилками из брезента и стоек для тента. Ромми открыл рот, чтобы спросить: а какого хрена они это сделали? Потом закрыл. Пикник все равно закончился, так какая разница?
Все, кто приехал на автомобилях, рассаживались в них, а потом попытались уехать одновременно.
Предсказуемо, думал Джо Макклэтчи. Абсолютно предсказуемо.
Большинство копов пытались разрулить мгновенно образовавшуюся пробку, хотя даже подростки (Джо стоял с Бенни Дрейком и Норри Кэлверт) могли сказать, что новоиспеченная пятерка понятия не имела, как это делается. И по теплому воздуху далеко разносились ругательства (Не можешь, что ли, подать свою хреновину назад?). Несмотря на давку, никто не жал на клаксон. Большинство, похоже, еще не пришли в себя.
– Посмотрите на этих идиотов, – подал голос Бенни. – И сколько галлонов бензина сейчас вылетает через выхлопные трубы? Наверное, они думают, что запасы бесконечны.
– Дело говоришь, – кивнула Норри, девчонка задиристая, бунтарка местного разлива, с прической маллет[62], да только сейчас выглядела она бледной, подавленной и испуганной. Норри взяла Бенни за руку. У Пугала Джо остановилось сердце, но уже через мгновение застучало вновь, потому что она взяла за руку и его.
– А вон идет парень, которого едва не арестовали, – указал Бенни свободной рукой.
Барби и женщина из газеты шли к импровизированной автомобильной стоянке вместе с шестьюдесятью или восьмьюдесятью горожанами. Несколько человек удрученно тащили за собой плакаты, с которыми недавно маршировали.
– Наша газетчица ничего, между прочим, не фотографировала, – сообщил своим друзьям Пугало Джо. – Я стоял у нее за спиной. Хитро.
– Да, – кивнул Бенни, – но мне все равно не хотелось бы оказаться на его месте. До того как эта бодяга закончится, копы могут творить все, что им вздумается.
И это правда, мысленно согласился с ним Джо. А новых копов он никак не мог отнести к хорошим парням. Например, Ренни-младшего. История об аресте Сэма Бухло уже ходила по городу.
– Что ты сказал? – переспросила Норри Бенни.
– Да ничего особенного. Все пока еще клево. – Он задумался. – Достаточно клево. Но если так будет продолжаться… Помните «Повелителя мух»? – Ребята читали эту книгу, чтобы сдать на отлично экзамен по английскому языку и литературе. – «Бей свинью. Глотку режь. Добивай», – процитировал Бенни. – Люди обзывают копов свиньями, но я скажу вам, что думаю. Я думаю, копы находят свиней, когда начинает пахнуть жареным. Может, потому, что они, как и все, тоже боятся.
Норри Кэлверт вдруг разрыдалась. Пугало Джо обнял ее, осторожно, словно опасался, как бы это не привело к тому, что они оба взорвутся, но она повернулась к нему лицом и обхватила руками. Точнее, одной рукой, потому что второй по-прежнему держалась за Бенни. Джо подумал, что никогда в жизни не испытывал такого невероятного восторга, как в тот момент, когда ее слезы мочили его рубашку. Поверх ее головы с упреком посмотрел на Бенни.
– Извини. – Бенни похлопал Норри по спине. – Не бойся.
– Он остался без глаза! – сквозь слезы выкрикнула она. Грудь Джо частично заглушила слова. Потом Норри его отпустила. – Это уже не забава. Никакая не забава.
– Да. – Джо ответил таким голосом, будто открыл великую истину. – Не забава.
– Посмотрите, – воскликнул Бенни.
Твитч ехал на «скорой» по полю Динсмора, на крыше перемигивались красные огни. Его сестра, женщина, которой принадлежала «Эглантерия», шла впереди, направляя его в объезд самых глубоких рытвин. «Скорая» на поле, под ярким послеполуденным октябрьским солнцем – последний штрих.
Внезапно Пугалу Джо расхотелось протестовать. Но не возникало желания и возвращаться домой.
В тот момент он мечтал только об одном – выбраться из этого города.
Джулия сидела за рулем своего автомобиля, но не заводила двигатель: предстояло подождать, пока рассосется пробка, и ей не хотелось зазря жечь бензин. Она наклонилась мимо Барби, открыла бардачок, достала старую пачку «Американ спиритс».
– Аварийный запас. – В голосе звучали извиняющиеся нотки. – Закуришь?
Он покачал головой.
– А не возражаешь? Потому что я могу и потерпеть.
Он вновь покачал головой.
Джулия закурила, выпустила струю дыма в открытое окно. Температура воздуха не падала – стоял настоящий день бабьего лета – но долго так продолжаться не могло. Еще неделя или чуть больше, а потом погода изменится не в ту сторону, как говорили старожилы. А может, и нет, подумала Джулия. Кто, на хрен, знает? Если Купол останется на месте, метеорологи, она в этом не сомневалась, выдвинут множество версий насчет погоды внутри, но что с того? Гуру телевизионного канала погоды не могли предсказать, в какую сторону сместится буран, и, по мнению Джулии, не заслуживали большего доверия, чем политические гении, которые целыми днями балаболили за базарным столом в «Эглантерии».
– Спасибо, что заступилась за меня. – Барби повернулся к Джулии. – Спасла мой окорок.
– Прослушай экстренное сообщение, дорогой, – твой окорок по-прежнему висит в коптильне. Что ты собираешься сделать в следующий раз? Попросишь своего друга Кокса позвонить в Союз защиты гражданских свобод? Возможно, там этим заинтересуются, но едва ли кто-либо из портлендского отделения Союза сможет в ближайшее время побывать в Честерс-Милле.
– Не будь такой пессимисткой. Возможно, этим вечером Купол унесет к морю. Или он просто растает в воздухе. Мы не знаем.
– Это вряд ли. Тут видны уши государства – какого-то государства, – и, готова спорить, твой полковник Кокс это знает.
Барби молчал. Он поверил Коксу, когда тот сказал, что США не несут ответственности за появление Купола. Не потому, что полковник пользовался у него абсолютным доверием. Просто Барби не думал, что Америка располагает такими технологиями. Или какая другая страна, если на то пошло. Однако что он на самом деле знал о современных технологиях? Последние годы Барби служил в Ираке, угрожал тамошним и без того запуганным жителям, иной раз поднося пистолет к их головам…
Дружок Младшего, Френки Дилессепс, стоял на шоссе номер 119, помогал регулировать движение. Форменную синюю рубашку он надел поверх джинсов – должно быть, в полицейском участке не нашлось штанов подходящего для него размера. Длинный сукин сын. А Джулия увидела (ее это встревожило), что на бедре у него пистолет. Поменьше, чем «глок», которыми пользовались штатные копы Милла, вероятно, его собственный, но все равно пистолет.
– И что ты будешь делать, если за тобой придет этот парень из гитлерюгенда? – Она мотнула головой в сторону Френки. – Крики о полицейской жестокости тебе не помогут, если они притащат тебя в тюрьму и решат закончить начатое. В городе только два адвоката. Один в старческом маразме, а второй ездит на «бокстере», который Джим Ренни продал ему со скидкой.
– Я позабочусь о себе.
– О-о-ох, мачо.
– А что с твоей газетой? Когда я уходил вчера ночью, она выглядела готовой.
– Если по времени, то ты уходил уже утром. Да, она готова. Пит, и я, и еще несколько друзей… мы позаботимся о ее доставке. Я просто не видела смысла начинать, пока город на три четверти пустовал. Хочешь стать почтальоном-добровольцем?
– Я бы стал, но мне предстоит приготовить миллион сандвичей. Вечером в ресторане только холодные закуски.
– Может, и я там буду. – Она выбросила сигарету, только наполовину выкуренную, в окно. Потом, после короткого раздумья, вышла из машины и затушила окурок. Не хватало им еще и травяного пожара, особенно теперь, когда новенькие пожарные машины застряли в Касл-Роке. – Я заезжала в дом чифа Перкинса. – Джулия вернулась за руль. – Только теперь это, естественно, дом Бренды.
– Как она?
– В ужасном состоянии. Но когда я сказала, что ты хочешь повидать ее, и по важному делу – хотя и не сказала, по какому именно, – она согласилась. Лучше после наступления темноты. Я полагаю, твой друг проявит нетерпение…
– Перестань называть Кокса моим другом. Он мне не друг.
Они молча наблюдали, как раненого мальчика загружают в «скорую». Солдаты тоже наблюдали. Вероятно, нарушая приказ, и отношение к ним Джулии определенно улучшилось. «Скорая» покатила через поле к дороге с включенной мигалкой.
– Это ужасно! – вырвалось у Джулии.
Барби обнял ее за плечи. На мгновение она напряглась, но тут же расслабилась. Смотрела прямо перед собой – на «скорую», которая уже выезжала на асфальт шоссе номер 119.
– Что будет, если они закроют меня, друг мой? Что, если Ренни и его карманная полиция решат закрыть мою маленькую газету?
– Этого не случится, – ответил Барби. Но засомневался. Он полагал, что каждый новый день в Честерс-Милле будет становиться Днем-когда-может-случиться-все, если Купол останется надолго.
– Ее тяготило что-то еще, – добавила Джулия Шамуэй.
– Миссис Перкинс?
– Да. Разговор у нас получился такой странный.
– Она скорбит о муже. Скорбь меняет людей. Я поздоровался с Джеком Эвансом – его жена погибла вчера, когда появился Купол, – и он посмотрел на меня так, будто никогда не видел, хотя с прошлой весны я по средам потчую его моим знаменитым мясным рулетом.
– Бренду Перкинс я знала еще Брендой Морс. Я думала, она скажет мне, что ее волнует… но Бренда не сказала.
Барби указал на дорогу:
– Пожалуй, уже можно ехать.
Едва Джулия завела двигатель, зазвонил ее мобильник. Она чуть не выронила сумку, так торопилась его достать. Послушала, потом передала Барби с ироничной улыбкой:
– Это тебя, босс.
Звонил Кокс, и ему было что сказать. Даже много чего. Барби прервал его только для того, чтобы сообщить о случившемся с мальчиком, которого увезли в «Кэтрин Рассел», но Кокс или не связал историю Рори Динсмора с тем, что говорил сам, или не захотел связать. Выслушал скорее из вежливости, потом продолжил. А закончив, задал вопрос, который прозвучал бы как приказ, если бы Барби носил форму и служил под его командованием.
– Сэр, я понимаю, что вы просите, но вы не в курсе… скажем так, здешней политической ситуации. И моей маленькой роли. До появления Купола у меня здесь возникли некоторые сложности и…
– Нам это известно, – прервал его Кокс. – Стычка с сыном второго члена городского управления и его друзьями. Тебя едва не арестовали, если верить лежащему передо мной досье.
Досье. У него уже есть досье. Да поможет мне Бог.
– Да уж, разведка у вас прекрасная, но позвольте кое-что добавить. Первое: начальник полиции, который спас меня от ареста, умер на Сто девятнадцатом шоссе, кстати, недалеко от того места, откуда я с вами говорю…
Из того мира, куда он сейчас не мог попасть, до Барби донеслось едва слышное шуршание бумаги. Внезапно ему захотелось голыми руками убить полковника Джеймса Оу Кокса, потому что полковник Джеймс Оу Кокс мог пойти в «Макдоналдс», если возникало такое желание, а он, Дейл Барбара, не мог.
– Мы знаем и об этом, – раздалось в трубке. – Проблема с кардиостимулятором.
– Второе, – продолжил Барби, – новый чиф, дружбан единственного обладающего властью члена городского управления, нанял новых помощников. Тех самых парней, которые пытались оторвать мне голову на парковке у местного ночного клуба.
– Знаешь, полковник, ты должен подняться выше этого.
– Почему вы называете меня полковником? Это вы – полковник.
– Поздравляю. Ты не только вновь призван на службу, но и получил фантастическое повышение.
– Нет! – взревел Барбара. Джулия в тревоге смотрела на него, но он ничего не замечал. – Я не хочу!
– Да, но ты должен, – спокойно ответил Кокс. – Я собираюсь переслать по электронной почте копии всех бумаг твоей подруге-редактору, прежде чем мы отключим от Интернета твой маленький городок, которому так не повезло.
– Отключите? Вы не можете этого сделать!
– Приказ о присвоении тебе нового звания подписан самим президентом. Ты намерен сказать «нет» ему? Насколько я знаю, президент становится весьма злобным, если ему перечат.
Барби не ответил. Голова у него шла кругом.
– Тебе надо зайти к этому члену управления и к начальнику полиции, – продолжил Кокс. – Тебе надо сказать им, что президент США ввел военное положение в Честерс-Милле и назначил тебя старшим офицером. Я понимаю, что поначалу ты встретишь сопротивление, но информация, которую я тебе сообщил, поможет тебе утвердиться в роли связующего звена города с внешним миром. И я знаю, что убеждать ты умеешь. Видел это своими глазами в Ираке.
– Сэр, вы неправильно оцениваете местную ситуацию. – Свободной рукой Барбара провел по волосам. Ухо горело от этого злогребучего мобильника. – Вам понятна идея Купола, но не того, что происходит в городе в результате его появления. А ведь прошло меньше тридцати часов.
– Так проясни ситуацию.
– Вы говорите, президент хочет, чтобы я это сделал. Допустим, я позвонил ему отсюда и сказал, что он может поцеловать мой благоухающий зад? – Джулия в ужасе посмотрела на него, но Барби это только вдохновило. – Допустим, я сказал ему, что я тайный агент «Аль-Каиды» и собрался убить его – пух, и пуля в голове. Как насчет этого?
– Капитан Барбара… то есть полковник Барбара… вы наговорили достаточно.
Барби так не считал.
– Сможет он послать ФБР, чтобы схватить меня? Секретную службу? Чертову Красную армию? Нет, сэр. Не сможет.
– У нас есть планы по изменению сложившейся ситуации, как я только что объяснил. – Легкость и добродушие улетучились из голоса Кокса, он более не говорил с давним другом.
– Если ваш план приведет к желаемому результату, присылайте агентов любого федерального ведомства, чтобы арестовать меня. Но если мы останемся отрезанными, кто меня послушает? Поймите же наконец: этот город отрезан. Не только от Америки, но и от всего мира. С этим мы ничего не можем поделать, но и вы тоже ничего не можете.
– Мы пытаемся вам помочь, – мягко указал Кокс.
– Вы так говорите, и я почти вам верю. А остальные поверят? Когда люди смотрят, какую помощь им оказывают за счет налогов, которые они платят, то видят солдат, стоящих на страже, повернувшись к городу спиной. И это кое-что для жителей Честерс-Милла значит.
– Ты слишком много говоришь для человека, который отказывается от порученного ему дела.
– Я не отказываюсь. Но я всего в шаге от ареста, и если объявлю себя временным комендантом города, мне это не поможет.
– Допустим, я позвоню первому члену городского управления… как там его фамилия… Сандерс… и скажу ему…
– Именно поэтому я и говорил, что вы ничего не знаете. У нас все тот же Ирак, только на этот раз вы в Вашингтоне, а не в гуще событий, и, похоже, так же беспомощны, как и остальные кабинетные солдаты. Отрывочные разведданные хуже, чем полное отсутствие разведданных.
– Полузнание опасно, – проворковала Джулия.
– Если не Сандерс, то кто?
– Джеймс Ренни. Второй член городского управления. В этих местах он Босс Хог[63].
Последовала пауза, после которой Кокс заявил:
– Пожалуй, мы сможем оставить вам Интернет. Некоторые из нас придерживаются мнения, что отрезать его – неадекватная реакция.
– С чего это? Разве вы не понимаете, что рецепт клюквенного хлеба тетушки Сары рано или поздно перестанет быть секретом, если вы позволите нам оставаться в Сети?
Джулия выпрямилась и губами, не издавая ни звука, спросила: «Они собираются отключить Интернет?»
Барби предупреждающе поднял палец: «Подожди».
– Выслушай меня, Барби. Допустим, мы позвоним этому Ренни и скажем ему, что отключаем Интернет: извините, кризисная ситуация, экстремальные меры, и так далее, и так далее. Потом ты сможешь убедить его в своей незаменимости, раз уж вроде как добился того, что мы изменили свое решение.
Барби задумался. Могло сработать. На какое-то время. Могло и не сработать.
– Плюс, – добавил Кокс, заметно оживляясь, – ты сообщишь им и другую информацию. Может, спасешь несколько жизней и уж точно спасешь от самого жуткого в жизни страха.
– Мобильная связь тоже должна работать, как и Интернет.
– Это сложно. Насчет Сети я пообещать могу, но… Послушай, в том комитете, который все это разгребает, заседают как минимум пять кертисов лемеев[64]. И пока не доказано обратное, они убеждены, что все жители Честерс-Милла – террористы.
– И чем эти гипотетические террористы могут навредить Америке? Взорвать вместе с собой церковь Конго?
– Барби, ты ломишься в открытую дверь.
Скорее всего Кокс говорил чистую правду.
– Ты это сделаешь?
– Я вам отвечу при нашем следующем разговоре. Дождитесь моего звонка, прежде чем что-нибудь предпринимать. Сначала я должен поговорить с женой погибшего начальника полиции.
У Кокса нашелся еще один вопрос:
– Надеюсь, ты оставишь при себе ту часть разговора, что касалась политической сделки?
И опять Барби поразился, сколь мало даже Кокс – по армейским стандартам, вольнодумец – понимает, какие изменения уже вызвал Купол. Здесь привычная Коксу секретность не играла никакой роли.
Мы против них, подумал Барби. Теперь мы против них. Если только их безумная идея не сработает.
– Сэр, мне действительно придется вам перезвонить. Аккумулятор практически разрядился. – Ложь не вызвала угрызений совести. – И вам придется подождать моего следующего звонка, прежде чем говорить с кем-то еще.
– Только помни, что большой взрыв назначен на тринадцать ноль-ноль завтрашнего дня. Если ты хочешь утвердить свое старшинство, тебе лучше заранее объявить об этом.
Утвердить старшинство. Еще одна бессмыслица под Куполом. Если речь идет не о том, что именно твой генератор будет обеспечен пропаном.
– Мы вскоре поговорим. – И Барби захлопнул мобильник до того, как Кокс успел сказать что-то еще.
119-е практически опустело, хотя Дилессепс оставался там, скрестив руки на груди. Привалился к борту ретро-автомобиля с мощным двигателем. Когда Джулия проезжала мимо «шевроле-новы», Барби заметил наклейку: «ЗАДНИЦА, БЕНЗИН ИЛИ ТРАВКА – НА ХАЛЯВУ НЕ ПОДВОЖУ». При этом на приборном щитке лежала съемная полицейская мигалка. Барби подумал, что увиденное – наглядная иллюстрация нынешних отличий Честерс-Милла от обычного американского городка.
По пути Барби пересказал Джулии разговор с Коксом.
– То, что они планируют, по существу, не отличается от проделанного мальчиком. – В ее голосе слышался ужас.
– Нет, отличия есть. Мальчик воспользовался винтовкой. У них наготове крылатая ракета. Считай, что это проверка теории Большого Взрыва.
Джулия улыбнулась. Только не как всегда, а растерянно и недоуменно. И с такой улыбкой выглядела на все шестьдесят, а не на сорок три года.
– Судя по всему, вторую газету мне придется выпустить раньше, чем я думала.
Барби кивнул:
– Экстренный выпуск, экстренный выпуск, прочитайте об этом все.
– Привет, Сэмми! – обратился к ней кто-то. – Как ты?
Саманта Буши голоса не узнала и осторожно повернулась, поправив сумку-кенгуру. Литл Уолтер спал и весил тонну. Зад болел после падения, и она чувствовала себя оскорбленной – эта чертова Джорджия Ру обозвала ее лесбой. Джорджия Ру, которая не раз и не два, скуля, приходила в ее трейлер, чтобы разжиться восьмушкой[65] для себя и того накачанного урода, с которым жила.
Как выяснилось, к ней подходил отец Доди. Сэмми говорила с ним тысячу раз, но не узнала голос; едва узнала его самого. Выглядел он старым и печальным – каким-то разбитым. Даже не посмотрел на ее буфера, первый раз.
– Привет, мистер Сандерс. Ой, я даже не видела вас на… – Она махнула рукой в сторону поля и большого тента, который наполовину сложился и выглядел жалким. Почти таким же жалким, как мистер Сандерс.
– Я сидел в тени. – Все тот же запинающийся голос и страдальческая, виноватая улыбка, на которую больно смотреть. – Хотя у меня было что выпить. Не слишком ли тепло для октября? Да, конечно. Я думал: такой хороший день – очень подходящий для городских мероприятий… пока этот мальчик…
Ух ты, он плакал!
– Я очень сожалею, что так вышло с вашей женой, мистер Сандерс.
– Спасибо тебе, Сэмми. Ты такая добрая. Помочь тебе отнести ребенка к машине? Думаю, ты уже можешь ехать, дорога почти полностью освободилась.
От этого предложения Сэмми отказаться не могла, пусть мистер Сандерс и плакал. Вытащила Литл Уолтера из сумки-кенгуру – все равно что достала большой ком теплого теста – и передала отцу Доди. Литл Уолтер открыл глаза, сонно улыбнулся, рыгнул и продолжил спать.
– Я думаю, он наложил полный подгузник, – заметил мистер Сандерс.
– Да, кладет без передышки. Добрый Литл Уолтер.
– Уолтер – очень милое, старомодное имя.
Говорить, что первое имя мальчика Литл, смысла не имело… и она точно знала, что такой разговор у них уже был. Сандерс просто не помнил. И идти с ним – пусть он и нес ребенка – идеальное обломное завершение этого идеального обломного дня. По крайней мере Сандерс не ошибся насчет дороги: автомобильный рой разлетелся. Сэмми задалась вопросом: а сколько пройдет времени, прежде чем весь город пересядет на велосипеды?
– Мне никогда не нравились эти ее летные уроки. – Сандерс, похоже, продолжил, только вслух, какой-то внутренний разговор. – Иногда я даже спрашивал себя: а не спит ли Клоди с этим парнем?
Мать Доди, спящая с Чаком Томпсоном? Эта идея шокировала и заинтриговала Сэмми.
– Наверное, нет. – Он вздохнул. – В любом случае теперь это значения не имеет. Ты не видела Доди? Прошлой ночью она не пришла домой.
С губ Сэмми едва не слетело: «Конечно, видела – вчера днем». Но если Додестер не ночевала дома, ее слова только встревожили бы папашку Доди. И Сэмми пришлось бы долго-долго говорить с человеком, по лицу которого катились слезы, а из одной ноздри свешивалась сопля. Ее такая перспектива не устраивала.
Они дошли до автомобиля Сэмми, старенького «шевроле» с изъеденными ржавчиной порожками. Сэмми взяла Литл Уолтера, поморщилась от вони. В подгузнике лежала не просто почта, а, похоже, увесистая посылка.
– Нет, мистер Сандерс, я ее не видела.
Он кивнул, вытер нос тыльной стороной ладони. Сопля исчезла или перекочевала куда-то еще. Что радовало.
– Наверное, она поехала в торговый центр с Энджи Маккейн, а потом к тете Пег в Сабаттас, когда поняла, что в город вернуться нельзя.
– Да, вероятно. – И когда Доди объявится в Милле, это будет для него приятным сюрпризом. Видит Бог, он того заслуживал. Сэмми открыла дверцу и положила Литл Уолтера на переднее пассажирское сиденье. Детским сиденьем Сэмми давно перестала пользоваться. Слишком много хлопот. Кроме того, ездила она очень аккуратно.
– Рад, что повидался с тобой, Сэмми. – Пауза. – Ты помолишься за мою жену?
– Э-э-э… конечно, мистер Сандерс. Никаких проблем.
Она уже собралась сесть за руль, но тут кое-что вспомнила: во-первых, Джорджия Ру двинула ей в грудь подошвой высокого ботинка – вероятно, достаточно сильно, чтобы остался синяк; а во-вторых, Энди Сандерс, с разбитым сердцем или нет, оставался первым членом городского управления.
– Мистер Сандерс!
– Да, Сэмми?
– Некоторые из копов вели себя довольно грубо. Возможно, вы захотите что-то с этим сделать. До того как ситуация выйдет из-под контроля.
Печальная улыбка не сходила с лица Сандерса.
– Да, Сэмми, я понимаю отношение молодежи к полиции, сам был молодым, но сейчас у нас крайне тяжелая ситуация. И чем быстрее мы наведем порядок, тем будет лучше для всех. Ты это понимаешь, так?
– Конечно. – Сэмми поняла другое: никакое горе, даже искреннее, не могло остановить поток дерьма, который лился из политика. – Ладно, еще увидимся.
– Они – хорошая команда, – рассеянно продолжал Энди. – Пит Рэндолф проследит, чтобы они действовали сообща. Лили воду на общую мельницу. Дули в одну дуду. Защищали и служили, ты знаешь.
– Конечно, – кивнула Сэмми. Защищали и служили, а по ходу еще и пинали в грудь.
Она отъехала. Литл Уолтер спал на переднем сиденье. Жутко воняло детским говном. Сэмми опустила все стекла, потом посмотрела в зеркало заднего обзора. Мистер Сандерс по-прежнему стоял на импровизированной парковке, теперь практически полностью опустевшей. Он помахал ей рукой.
Сэмми ответила тем же, гадая, где провела ночь Доди, если не пришла домой. Потом отмела эти мысли – ее это совершенно не касалось – и включила радиоприемник. Но ловилось только Иисусово радио, поэтому приемник она выключила.
Когда перевела взгляд на дорогу, увидела Френки Дилессепса, который стоял перед ней, подняв руку, словно настоящий коп. Ей пришлось резко нажать на педаль тормоза, чтобы не сбить его, а потом протянуть руку к ребенку, удерживая от падения. Литл Уолтер проснулся и заревел.
– Посмотри, что ты сделал! – закричала она на Френки (с которым однажды устроила двухдневный загул в старшей школе, когда Энджи уехала в спортивный лагерь). – Ребенок чуть не свалился на пол!
– А где его сиденье? – Френки всунулся в окно, играя бицепсами.
Большие мышцы, маленький член, вот и весь Френки Дилессепс. Сэмми нисколько не завидовала Энджи.
– Не твое собачье дело.
Настоящий коп выписал бы ей штраф – как за длинный язык, так и за нарушение закона о перевозке в автомобиле малолетних детей, – но Френки только усмехнулся.
– Энджи не видела?
– Нет. – Тут она сказала правду. – Вероятно, ее отрезало, и она не может вернуться в город. – Хотя Сэмми казалось, что отрезало тех, кто остался в городе.
– Машина Энджи на месте. Я заглядывал в гараж.
– Большое дело. Они, вероятно, куда-то поехали на «киа» Доди.
Он задумался над ее словами. На дороге они остались практически одни. Транспортная пробка осталась воспоминанием.
– Джорджия сильно вдарила тебе по сиське, беби. – И прежде чем Сэмми успела ответить, протянул руку и ухватился за ее грудь. Тоже грубо. – Хочешь, чтобы я ее поцеловал?
Она ударила его по руке. Справа от нее орал Литл Уолтер. Иногда Сэмми задавалась вопросом: а для чего Бог создал мужчин? Действительно задавалась. Они только орали или лапали, лапали или орали.
Френки больше не улыбался:
– Ты руки не распускай. Теперь все иначе.
– А что ты мне сделаешь? Арестуешь?
– Я придумаю что-нибудь получше. Проваливай отсюда. А если столкнешься с Энджи, скажи ей, что я хочу ее видеть.
Она уехала, разъяренная и – ей не хотелось признаваться в этом даже себе, но да – немного испуганная. Проехав полмили, остановилась и сменила подгузник Литл Уолтеру. В багажнике лежал мешок для использованных подгузников, но она слишком разозлилась, чтобы вылезать за ним. Вместо этого выбросила обгаженный памперс на обочину, рядом с большим щитом-указателем:
Сэмми обогнала нескольких подростков на велосипедах и вновь задалась вопросом: сколько пройдет времени, прежде чем на них пересядут все? Да только до этого бы не дошло. Кто-то обязательно что-нибудь придумает, как в любом из фильмов-катастроф, которые она, обкурившись, обожала смотреть по телевизору: вулканы, извергающие лаву в Лос-Анджелесе, зомби в Нью-Йорке. И, когда все вернется на круги своя, Френки и Картер Тибодо станут теми же, что и прежде: лузерами из маленького городка, в карманах которых пусто или звякает мелочишка. А пока ей лучше не высовываться.
И Сэмми полагала, что поступила правильно, ничего не сказав о Доди.
Расти слушал торопливое пиканье монитора давления крови и понимал, что они теряют мальчика. Собственно, они теряли его с того момента, как привезли на «скорой» в больницу – черт, с того момента, как пуля рикошетом отлетела от Купола, – но пиканье монитора превратило правду в газетный заголовок. Рори следовало бы вертолетом доставить в первоклассную, оборудованную всем необходимым больницу оттуда, где он получил ранение. Вместо этого его привезли в операционную, где никогда не проводили операции на мозге, где было слишком жарко (кондиционеры отключили, чтобы сократить расход пропана), а оперировал мальчика врач, которому давно следовало уйти на пенсию, и ассистировали ему фельдшер, никогда не имевший дела с нейрохирургией, и единственная измученная медсестра, которая как раз подала голос:
– Мерцание желудочков[66], доктор Хаскел.
Сердечный монитор присоединился к монитору кровяного давления. Теперь они пикали хором.
– Я знаю, Джинни, я не труп. – Он помолчал. – То есть не глух. Господи.
Какие-то мгновения доктор и Расти смотрели друг на друга поверх накрытого простыней мальчика. Ясные, понимающие, что к чему, глаза Хаскела разительно отличались от глаз вооруженного стетоскопом человека, который обычно бледной тенью бродил по коридорам и палатам «Кэтрин Рассел». Но он все равно выглядел таким старым и хрупким.
– Мы пытались, – успокаивал его Расти.
Честно говоря, Хаскел не просто пытался; он напомнил Расти один из спортивных романов, которые ему так нравились в юности: стареющий питчер выходит из разминочной зоны, чтобы еще раз ухватить за хвост удачу в седьмой игре «Мировой серии». Но Расти и Джинни Томлинсон в этом действе годились только на роль зрителей, а старый боевой конь просто не мог рассчитывать на счастливый исход.
Расти начал с вливания солевого раствора, добавил маннитол, чтобы уменьшить отек мозга. Хаскел буквально выбежал из операционной, чтобы сделать анализ крови в лаборатории, расположенной в конце коридора, клинический анализ крови. Сделать это мог только Хаскел: Расти не имел необходимых навыков, а лаборанты отсутствовали. В «Кэтрин Рассел» катастрофически не хватало персонала. Расти подумал, что сын Динсморов станет лишь первым взносом из того счета, который придется оплатить городу за дефицит медиков.
Выяснилось, что крови четвертой группы с отрицательным резусом в их небольших запасах не было вовсе. Зато имелась кровь первой группы, универсального донора, и они использовали четыре дозы цельной крови из располагаемых тринадцати. Пока в мальчика вливалась кровь, Хаскел отправил Джинни в маленькую каморку, которая служила больничной библиотекой. Медсестра вернулась с потрепанной книгой: «Нейрохирургия: Общие сведения».
Хаскел оперировал, положив книгу рядом с собой. Ушная воронка придавливала страницы, чтобы они не переворачивались. Расти подумал, что никогда не забудет визга пилы и запаха костной пыли в неестественно теплом воздухе, а также сгустка желеобразной крови, который вывалился из головы мальчика после того, как Хаскел вытащил костяную пробку.
Несколько минут Расти даже позволил себе надеяться на успех. Просверленная дыра позволила снизить давление гематомы, и физиологические показатели Рори стабилизировались… или показали тенденцию к стабилизации. Потом, когда Хаскел пытался определить, находится ли фрагмент пули в пределах досягаемости, все вновь покатилось под гору, и быстро.
Расти подумал о родителях, ждущих и надеющихся, хотя и понимающих, что никакой надежды быть не может. Левая дверь операционной вела к палате реанимации, и родители, войдя в последнюю по разрешению врача, могли взглянуть на сына. Но похоже, путь Рори лежал в правую дверь, к моргу.
– Будь это обычное время, я бы включил систему жизнеобеспечения и поговорил бы с родителями о донорстве органов, – сказал Хаскел. – Но разумеется, в обычное время он находился бы не здесь, а совсем в другом месте. И даже если бы попал сюда, я бы не пытался оперировать его, руководствуясь этим чертовым описанием. – Он взял ушную воронку и зашвырнул ее через комнату. Она ударилась о зеленые кафельные плитки, отбила кусок одной и упала на пол.
– Вы хотите ввести адреналин, доктор? – спросила Джинни. Спокойная, хладнокровная, сдержанная, но едва держащаяся на ногах от усталости.
– Я выразился недостаточно ясно? Не хочу затягивать агонию ребенка. – Хаскел протянул руку к красному выключателю на задней стенке аппарата искусственного дыхания. Какой-то остряк, наверное, Твитч, украсил его наклейкой «УР-Р-РА!». – Желаешь высказать противоположное мнение, Расти?
Тот обдумал вопрос, потом медленно покачал головой. Тест Бабинского дал положительный результат, показывая серьезные повреждения мозга, но главная причина состояла в том, что у них не было ни единого шанса. Причем с самого начала.
Хаскел повернул выключатель. Рори Динсмор один раз вдохнул сам, вроде бы попытался сделать второй вдох… и сдался.
– Это случилось… – Хаскел посмотрел на большие настенные часы, – в семнадцать пятнадцать. Укажешь время смерти, Джинни?
– Да, доктор.
Хаскел снял маску, и Расти с тревогой отметил, что губы у старика посинели.
– Пошли отсюда, – сказал Хаскел. – Жара меня убивает.
Но убила его не жара, а сердце. Он упал в коридоре, направляясь к Олдену и Шелли, чтобы сообщить им трагическую весть. Расти сделал укол адреналина, но тот не помог. Как не помог и закрытый массаж сердца, и дефибрилляция. Время смерти – семнадцать сорок девять. Рон Хаскел пережил своего последнего пациента ровно на тридцать четыре минуты.
Расти сидел на полу, привалившись спиной к стене. О смерти сына родителям Рори сообщила Джинни. С того места, где, закрыв лицо руками, сидел Расти, он слышал крики горя и печали, вырывавшиеся из груди Шелли. Они далеко разносились по практически пустой больнице. И казалось, никогда не смолкнут.
Барби подумал, что в молодости жена чифа была потрясающе красивой женщиной. Даже теперь, с темными мешками под глазами и в первой попавшейся под руку одежде (линялых джинсах и пижамной куртке), Бренда Перкинс выглядела ослепительной. По его убеждению, умные люди редко теряли красоту – если уж природа им ее подарила, – а в глазах Бренды светился живой ум. И что-то еще. Она, конечно, скорбела по мужу, но скорбь не лишила ее любопытства. И в данный момент именно он, Барби, представлял для нее интерес.
Поверх его плеча она смотрела на автомобиль Джулии, отъезжающий задним ходом. Вскинула руки, как бы спрашивая: «Ты куда?»
Джулия выглянула из окна.
– Должна убедиться, что газету развозят. Еще надо заглянуть в «Эглантерию» и передать Энсону Уилеру плохие новости – этим вечером сандвичи придется готовить ему! Не волнуйся, Брен, Барби не опасен! – И прежде чем Бренда успела ответить или запротестовать, Джулия уже ехала по Морин-стрит, женщина, которой хватало дел.
Барби очень хотел находиться рядом с ней, очень хотел, чтобы его вечерняя программа ограничивалась сорока сандвичами с ветчиной и сыром и сорока – с тунцом.
Когда Джулия уехала, Бренда вернулась к расспросам. Они стояли по разные стороны входной двери, и Барби чувствовал себя как кандидат на работу перед серьезным собеседованием.
– Правда? – спросила Бренда.
– Простите, мэм?
– Вы не опасны?
Барби обдумал вопрос. Двумя днями раньше ответил бы положительно, но сейчас чувствовал себя скорее солдатом в Фаллудже, нежели поваром в Честерс-Милле. В результате ответил, что он одомашненный, вызвав у нее улыбку.
– Что ж, придется мне выносить собственное суждение. Хотя теперь я не уверена, что оно будет правильным. Я понесла утрату.
– Знаю, мэм. И очень сожалею.
– Благодарю. Его похоронят завтра. Вынесут из нашего паршивенького маленького похоронного бюро, которое каким-то образом продолжает держаться на плаву, хотя весь город пользуется услугами бюро Кросмана в Касл-Роке. В городе «Похоронное бюро Боуи» называют «Похоронным сараем Боуи». Стюарт – идиот, а его брат Фернолд того хуже, но, кроме них, у нас никого нет. У меня никого нет. – Она вздохнула, словно женщина, которой предстоит большая работа.
И почему нет? – подумал Барби. Смерть любимого проявляет себя во многом, но в любом случае это тяжелый труд.
Она удивила его, спустившись с крыльца.
– Пойдемте во двор, мистер Барбара. Я, возможно, приглашу вас в дом, но позже, если буду в вас уверена. Обычно я полностью доверяю рекомендациям Джулии, но время сейчас необычное. – Бренда повела его вдоль дома, по выкошенной лужайке, с которой сгребли все осенние листья. Справа дощатый забор отделял дом Перкинсов от соседнего участка, по левую руку Барби видел ухоженные клумбы. – Цветами у нас занимался муж. Полагаю, вам представляется, что это странное хобби для защитника правопорядка.
– Я так не думаю.
– И я не думала. Но мы все равно в меньшинстве. В маленьких городках с воображением не очень. Грейс Металиус и Шервуд Андерсон[67] в этом совершенно правы. Опять же, – они обогнули угол и вышли на просторный двор, – здесь темнеет чуть позже. Генератор у меня есть, но утром он сдох. Закончился газ, как я понимаю. Один запасной баллон имеется, но я не знаю, как его подсоединить. Я пилила Гови за этот генератор. Он хотел научить меня, как его обслуживать. Я отказывалась учиться. В пику ему главным образом. – Слеза из одного глаза медленно поползла по щеке. Бренда рассеянно смахнула ее. – Я бы теперь извинилась перед ним, если б могла. Но не могу, так?
Барби знал, что риторические вопросы ответа не требуют.
– Это же переносной баллон. Я могу его заменить.
– Благодарю вас. – Она подвела его к столу, рядом с которым стояла сумка-холодильник. – Я хотела попросить об этом Генри Моррисона и собиралась купить в «Берпи» запасные баллоны, но к тому времени, когда собралась, «Берпи» уже закрылся, а Генри уехал на поле Динсмора вместе со всеми. Вы думаете, завтра я смогу купить баллоны с газом?
– Возможно. – Но Барби, честно говоря, сомневался.
– Я слышала о мальчике. Джина Буффалино из соседнего дома зашла и рассказала мне. Мне так жаль. Он выживет?
– Не знаю, – ответил Барби, но, поскольку интуиция подсказывала, что честность – самый прямой путь к завоеванию доверия этой женщины, добавил: – Думаю, что нет.
– Нет. – Бренда вздохнула, вновь вытерла глаза. – Нет… Это плохо. – Она открыла сумку-холодильник. – У меня вода и диет-кола. Единственный прохладительный напиток, который я разрешала пить Гови. Чему отдадите предпочтение?
– Мне воду, мэм.
Она открыла две бутылки «Поланд спринг», и они выпили. Бренда взглянула на него грустными любопытными глазами:
– Джулия сказала мне, что вам нужен ключ от здания муниципалитета. Я понимаю, зачем он вам нужен. Я также понимаю, почему вы не хотите, чтобы об этом узнал Джим Ренни…
– Возможно, его придется поставить в известность. Ситуация изменилась. Видите ли…
Она подняла руку и покачала головой. Барби замолчал.
– Прежде чем вы мне это скажете, я хочу знать, что у вас произошло с Младшим и его дружками.
– Мэм, разве ваш муж…
– Гови редко говорил о своих делах, но об этом происшествии рассказал. Думаю, его случившееся встревожило. Я хочу услышать, совпадет ли ваша история с рассказом Гови. Если да, мы поговорим и обо всем остальном. Если нет, я предложу вам уйти, хотя, возможно, бутылку с водой вы сможете унести с собой.
Барби указал на маленькую красную пристройку у левого угла дома:
– Это ваш генератор?
– Да.
– Если, рассказывая, я буду менять баллон, вы меня услышите?
– Да.
– И вы хотите знать все, так?
– Да, конечно. И если вы еще раз назовете меня «мэм», я огрею вас бутылкой.
Дверь в каморку с генератором удерживалась на месте сверкающим латунным крючком. Мужчина, который жил здесь до вчерашнего дня, поддерживал на участке идеальный порядок… хотя с пропаном опростоволосился. Барби решил, что на следующий день попытается раздобыть Бренде несколько баллонов пропана, как бы ни закончился этот разговор.
А тем временем, обратился он к себе, расскажи ей все, что она хочет знать о том вечере. Рассказывать Барби было легче, повернувшись к Бренде спиной. Не очень-то хотелось признаваться в причине случившегося: Энджи Маккейн решила, что с ним можно перепихнуться, как и с любым другим.
Правила «солнышка»[68], напомнил он себе и начал.
Самые яркие воспоминания, оставшиеся у него от прошлого лета, – песня Джеймса Макмертри, которая, похоже, звучала на всех углах. «Разговор на “Тексако”», так она называлась. Строка, которую он запомнил лучше всего: «Мы все должны знать наше место». После того как Энджи стала прислоняться к нему вплотную, когда он готовил, или прижималась грудью к его руке, если тянулась к чему-то уже приготовленному, эта строчка постоянно приходила на ум. Он знал, кто ее дружок, и он знал, что Френки Дилессепс – часть властной структуры города, хотя бы благодаря дружбе с сыном Большого Джима Ренни. Дейл Барбара, с другой стороны, мало чем отличался от бродяги. В заведенном порядке места ему просто не было.
Как-то вечером она провела рукой по его бедру, ухватила за промежность и чуть сжала. Он отреагировал, и по ее злорадной улыбке понял, что реакция не осталась незамеченной.
– Ты можешь сделать то же самое. Если хочешь. – Они стояли на кухне, и она приподняла подол юбки, короткой юбки, давая ему возможность взглянуть на розовые, с оборочками, трусики. – Тебе и мне приятно.
– Я пас, – ответил Барби, и она показала ему язык.
Такое случалось с ним на кухнях пяти или шести ресторанов, и он иной раз даже подыгрывал. Обычно это говорило лишь о том, что молодая девушка решила пофлиртовать с более старшим и довольно-таки симпатичным парнем, работавшим вместе с ней. Но потом Энджи и Френки разбежались, и как-то вечером, уже после закрытия, когда Барби выливал помои в бак, она перешла к более активным действиям.
Он отвернулся от мусорного бака, и Энджи обхватила его руками за шею и поцеловала. Поначалу Барби ответил на поцелуй. Она опустила одну руку, чтобы взять его руку и положить себе на грудь. Это отрезвило Барби. Грудь была хорошая, юная и упругая, но могла навлечь на него беду. Энджи могла навлечь на него беду. Он попытался отстраниться, но она вцепилась в него (ногти уже впивались в шею) и попыталась прижаться к нему бедрами. Тут Барби ее оттолкнул, может, чуть сильнее, чем собирался. Энджи отбросило на мусорный бак. Она зло посмотрела на него, коснулась джинсов на заднице, злости во взгляде прибавилось.
– Спасибо тебе! Теперь у меня все штаны в дерьме!
– Ты должна знать, когда лучше дать задний ход, – сухо ответил он.
– Тебе понравилось!
– Возможно, но ты мне не нравишься. – Барби увидел, что злости и обиды во взгляде прибавилось, и добавил: – То есть ты мне нравишься, но не в этом смысле.
Четыре вечера спустя в «Дипперсе» кто-то сзади вылил стакан пива ему на рубашку. Повернувшись, он увидел Френки Дилессепса.
– Тебе это понравилось, Ба-а-арби? Если да, я могу сделать это снова… сегодня кувшин стоит два бакса. Разумеется, если не понравилось, мы можем выйти на улицу.
– Я не знаю, что она тебе сказала, но это ложь, – ответил Барби. Играл музыкальный автомат – не песню Макмертри, но она звучала в его голове: «Мы все должны знать наше место».
– Она мне сказала, что ответила тебе «нет», а ты не остановился и оттрахал ее. На сколько ты ее тяжелее? На сто фунтов? По мне, это изнасилование.
– Я этого не делал. – Но он понимал, что оправдываться бесполезно.
– Хочешь выйти на улицу, ублюдок, или слишком трусливый?
– Слишком трусливый. – И к удивлению Барби, Френки отошел. Барби решил, что на сегодня музыки и пива ему недостаточно, и уже поднимался, когда Френки вернулся, на сей раз не со стаканом, а с кувшином пива. – Не делай этого, – предупредил Барби, но, разумеется, Френки пропустил его слова мимо ушей. Выплеснул пиво ему в лицо, устроил душ из «Бад лайт». Несколько человек пьяно засмеялись и зааплодировали.
– Ты можешь выйти сейчас и решить этот вопрос, – сказал Френки, – или я могу подождать. Скоро закрытие, Ба-а-арби.
Он пошел, понимая, что драки не избежать, в уверенности, что быстренько уложит Френки, пока этого не увидит много людей, и на том будет поставлена точка. Он мог даже извиниться и повторить, что с Энджи у него ничего не было. Мог добавить, что Энджи подкатывалась к нему, и полагал, что об этом знали многие (Роуз и Энсон точно знали). Может, пущенная из носа кровь отрезвит Френки и он поймет очевидное: эта маленькая сучка решила таким способом отомстить Барби.
Поначалу казалось, что все так и будет. Френк стоял на гравии, чуть расставив ноги, отбрасывая две тени в свете двух фонарей в разных концах парковки, подняв руки, как Джон Л. Салливан[69]. Злой, сильный и глупый: типичный громила маленького городка. Привык сваливать противника одним сильным ударом, потом поднимать и наносить более слабые. Пока противник не просил пощады.
Френки шагнул вперед и пустил в ход не такое уж секретное оружие: апперкот, которого Барби избежал, чуть отклонив голову. И ответил прямым джебом в солнечное сплетение. Френки рухнул с написанным на лице изумлением.
– Нам совсем не обязательно… – начал Барби, и тут Младший ударил его сзади по почкам, вероятно, сцепленными руками, превратив их в большой кулак. Барби шагнул вперед, но там оказался Картер Тибодо, который, находясь между двумя припаркованными автомобилями, вышел ему навстречу и ударил наотмашь. Если бы попал в цель, для Барби дело закончилось бы сломанной челюстью, но он успел поднять руку, получив в результате самый большой из синяков, который не прошел и в День Купола.
Барби метнулся в сторону, понимая, что это спланированная засада, зная, что должен убраться до того, как кому-то сильно достанется. И не обязательно ему. Он бы убежал – не страдал избытком гордости. Но успел сделать лишь три шага, а потом споткнулся о выставленную ногу Мелвина Сирлса. Распластался на гравии, и тут же начались пинки. Барби прикрывал голову, но доставалось ногам, заднице, рукам. Один удар пришелся по ребрам, когда ему удалось подняться на колени за автофургоном Коротышки Нормана.
Здравый смысл покинул его, и он больше не думал о том, чтобы убежать. Встал, повернулся к ним лицом. Выставил руки перед собой, ладонями вверх, шевеля пальцами. Подзывая. В зазор между автомобилями они могли попасть только по одному.
Младший попытался первым, и его энтузиазм Барби вознаградил пинком в живот. Барби был в кроссовках, не в высоких ботинках, но ударил сильно. Младший согнулся пополам у борта автофургона, жадно ловя ртом воздух.
Френки перебрался через него, и Барби дважды двинул ему в лицо – жалящие удары, но недостаточно сильные, чтобы что-то сломать. Здравый смысл начал возвращаться.
Заскрипел гравий. Он вовремя повернулся, чтобы встретить лицом к лицу Тибодо, обошедшего его со спины. Удар Картера пришелся в висок. Перед глазами Барби вспыхнули звезды («А может, комета», – сказал он Бренде, открывая клапан нового баллона). Тибодо вновь надвинулся на него, и Барби сильно пнул его в лодыжку. Ухмылка Тибодо превратилась в гримасу. Он упал на одно колено, напоминая футболиста, держащего мяч перед реализацией попытки. Только игроки, владеющие мячом, обычно не хватались за лодыжки.
– Это грязный приемчик! – прокричал, выдвигая абсурдную претензию, Картер Тибодо.
– Кто бы го… – успел сказать Барби, прежде чем Мелвин Сирлс взял его шею в замок.
Барби врезал локтем по ребрам Сирлса, услышал, как из легких выходит воздух. И в нос ударил запах: пиво, сигареты, «Слим Джимс»[70]. Барби ожидал, что Тибодо опять бросится на него до того, как он выберется из узкого прохода между автомобилями, куда отступил. Но Барби вдруг это перестало волновать. Лицо горело, ребра горели, и он решил, что отправит всех четверых в больницу. Там они смогли бы обсудить, какой прием честный, а какой – нет, иллюстрируя это рисунками на гипсовых повязках друг друга.
Именно тогда – вызванный Томми или Уиллоу Андерсонами, владельцами придорожного ресторана – чиф Перкинс въехал на парковку. Фары осветили драчунов, как актеров на сцене.
Перкинс на мгновение включил сирену. Она взвыла и тут же смолкла.
Потом вылез из патрульного автомобиля, натягивая ремень на внушительное брюхо.
– Не слишком ранний день недели для таких развлечений, парни, а?
На что Ренни-младший ответил…
Продолжения Бренде не требовалось: Гови ей все рассказал, и она нисколько не удивилась. Даже ребенком сын Большого Джима врал без зазрения совести, особенно когда на кону стояли его интересы.
– На что Младший ответил: «Начал повар». Я права?
– Да. – Барби нажал на кнопку включения, и генератор ожил. Улыбнулся Бренде, хотя и чувствовал, как горят щеки. Он рассказал не самую любимую свою историю. Хотя предпочел бы ее рассказу о том, что однажды произошло в спортивном зале в Фаллудже. – Ну вот: будет свет, холодильник, все прочее.
– Спасибо. Как долго он протянет?
– Только пару дней, но к тому времени все, возможно, закончится.
– Или нет. Полагаю, вы знаете, кто спас вас в тот вечер от поездки в тюрьму округа?
– Конечно. Ваш муж видел, как все происходило. Четверо на одного. Не заметить было трудно.
– Любой другой коп этого бы не увидел, даже если бы все происходило на его глазах. И вам повезло, что в тот вечер Гови выехал на патрулирование: дежурить полагалось Джорджу Фредерику, но тот слег с желудочным гриппом. – Она помолчала. – Можете назвать это провидением, а не удачей.
– Могу, – охотно согласился Барби.
– Не хотите ли пройти в дом, мистер Барбара?
– Почему бы не посидеть здесь? Если вы не возражаете. Тут хорошо.
– Не возражаю. Погода скоро переменится. Похолодает. Или нет?
Барби ответил, что не знает.
– Когда Гови привез вас всех в участок, Дилессепс сказал ему, что вы изнасиловали Энджи Маккейн. Разве не так?
– То была его первая версия. Потом он сказал, что, возможно, изнасилования и не было, но, когда Энджи испугалась и попросила меня остановиться, я ее не послушал. Полагаю, это должно означать частичное изнасилование.
Она чуть улыбнулась:
– Только не говорите при феминистках о частичном изнасиловании.
– Да уж, пожалуй, не стоит. В любом случае ваш муж отправил меня в комнату для допросов, которая днем, наверное, служила чуланом для швабр…
Бренда рассмеялась.
– …а потом вызвал Энджи. Посадил ее так, чтобы она смотрела мне в глаза. Черт, мы практически соприкасались локтями. Требуется серьезная подготовка, чтобы лгать о чем-то серьезном, особенно молодому мужчине или женщине. Я это выяснил еще в армии. Ваш муж тоже это знал. Сказал ей, что дело пойдет в суд. Объяснил, какое полагается наказание за дачу ложных показаний. Короче, она сказала правду. Призналась, что никакого полового акта не было, не говоря уж об изнасиловании.
– Гови придерживался принципа: «Логика превыше закона». Исходя из него и действовал. Питер Рэндолф все делает не так отчасти потому, что тугодум, но главным образом потому, что ему не под силу держать Ренни в узде. Мой муж мог. Гови говорил мне, что мистер Ренни, как только ему стало известно о вашей ссоре, потребовал, чтобы вас хоть в чем-то да обвинили. Он рвал и метал. Вы это знали?
– Нет. – Но Барби не удивился.
– Гови сказал мистеру Ренни, что он передаст в суд все материалы, если дело дойдет до суда, в том числе указывающие, что на парковке четверо напали на одного. Он добавил, что хороший адвокат по уголовным делам раскопает, что творили Френки и Младший в старшей школе. А натворили они много чего, хотя их старые проделки не шли ни в какое сравнение с тем, что случилось с вами. – Она покачала головой. – Ренни-младший никогда не был пай-мальчиком, но и особого вреда не приносил. Однако за последний год, может, чуть больше, он изменился. Гови это видел и тревожился. Как мне стало известно, Гови многое знал и о сыне, и об отце… – Бренда замолчала.
Барби видел, что она никак не может решить, продолжать ей или нет: жена начальника полиции маленького городка, Бренда привыкла держать язык за зубами, а такие привычки умирали медленно.
– Гови посоветовал вам покинуть город до того, как Ренни найдет способ навредить вам, так? Как я понимаю, вы не смогли уйти, потому что Купол появился до того, как вы это сделали?
– Именно так. Могу я теперь выпить «диет-колу», миссис Перкинс?
– Зовите меня Бренда. И я буду звать вас Барби, если вам так привычнее. Пожалуйста, возьмите газировку.
Барби взял.
– Вам нужен ключ от атомного убежища, чтобы взять там счетчик Гейгера. Я могу вам помочь и сделаю это. Но вы вроде бы сказали: Ренни должен быть в курсе, это меня тревожит. Может, горе затуманило мне рассудок, но я не понимаю, для чего вам хоть в чем-то соперничать с ним. Большой Джим выпрыгивает из штанов, стоит кому-то попытаться оспорить его власть, а вы с самого начала у него не в чести. Если бы мой муж оставался начальником полиции, возможно, вы вдвоем смогли бы пойти к Ренни. Думаю, я бы получила от этого огромное удовольствие. – Она наклонилась вперед, пристально всмотрелась в него. Под глазами темнели мешки. – Но Гови нет, а вы в любой момент можете оказаться в камере, вместо того чтобы искать этот загадочный генератор.
– Я знаю, но появилась новая информация. Завтра в час дня военные собираются выстрелить по Куполу крылатой ракетой.
– Господи Иисусе!
– Они стреляли и другими ракетами, но лишь для того, чтобы определить высоту барьера – на радаре он не виден. И с макетными боеголовками. Эта будет настоящая. Для уничтожения подземных целей.
Она заметно побледнела.
– И в какую часть нашего города они собираются стрелять?
– На месте пересечения Купола с Литл-Битч-роуд. Прошлым вечером мы с Джулией там побывали. Ракета взорвется примерно в пяти футах от земли.
У нее – что так не пристало даме – просто отвалилась челюсть.
– Это невозможно!
– Боюсь, так и будет. Ракету запустят с «Б-52», и полетит она по запрограммированному маршруту. Действительно запрограммированному. С учетом всех возвышенностей и долин, как только она спустится на высоту цели. Мощь у нее жуткая. Если ракета взорвется и не пробьет Купол, горожане только сильно напугаются. Грохота будет как при Армагеддоне. А если она пробьет Купол…
Ее рука поднялась к шее.
– Будут сильные разрушения? Барби, у нас нет пожарных машин!
– Я уверен, что вся пожарная техника будет стоять наготове. Что же касается разрушений… – Он пожал плечами. – Эвакуировать придется всех.
– Это правильно? Власти приняли правильное решение?
– Вопрос спорный, миссис… Бренда. Так или иначе, они его приняли. Но боюсь, это не самое худшее. – И Барби добавил, увидев выражение ее лица: – Для меня – не для города. Я – теперь полковник. Президент подписал указ.
Она закатила глаза.
– Я вас поздравляю.
– Я должен объявить в Честерс-Милле военное положение и взять власть. Джиму Ренни это понравится? – Она удивила его, рассмеявшись. И Барби удивил себя, последовав ее примеру. – Понимаете, что получается? Город не должен знать о том, что я позаимствовал счетчик Гейгера, но горожанам необходимо знать, что по ним выстрелят ракетой с боеголовкой, какими взрывают подземные бункеры. Джулия Шамуэй распространит данную информацию, если я этого не сделаю, но отцы города должны услышать ее от меня. Потому что…
– Я знаю почему. – Благодаря краснеющему солнцу с лица Бренды ушла бледность. Она рассеянно потирала руки. – Если вы должны установить здесь власть… как того хочет ваш командир…
– Полагаю, теперь Кокс – мой коллега.
Бренда вздохнула:
– Андреа Гриннел. Мы должны пойти с этим к ней. Потом вместе поговорим с Ренни и Энди Сандерсом. По крайней мере численный перевес будет на нашей стороне, трое против двоих.
– Сестра Роуз? Почему?
– Вы не знаете, что она третий член городского управления? – И добавила, когда он покачал головой: – Не огорчайтесь. Многие того не знают, хотя эту должность Андреа занимает несколько лет. Обычно она «чего изволите» для первых двух лиц города… точнее, для Ренни, поскольку Энди Сандерс – тот же «чего изволите»… И у нее есть… проблемы… но и характер тоже. Или был.
– Какие проблемы?
Он подумал, что и этим она делиться не будет, но ошибся:
– Наркотическая зависимость. Болеутоляющие. Я не знаю, как далеко все зашло.
– И, как я понимаю, лекарства она получает в «Аптечном магазине Сандерса»?
– Да. Я знаю, это не идеальное решение, а вам нужно быть предельно осторожным, но… Целесообразность может заставить Ренни какое-то время терпеть ваше присутствие. Но ваше лидерство? – Бренда покачала головой. – Он подотрет задницу любым объявлением военного положения, с подписью президента или без оной. Я…
Она замолчала. Смотрела куда-то ему за спину, и глаза округлялись.
– Миссис Перкинс? Бренда? Что такое?
– Ох! – выдохнула она. – Ох, Господи!
Барби обернулся, и изумление лишило дара речи и его. Солнце, как и всегда, становилось красным, спускаясь к горизонту после теплых, ясных дней, когда после полудня обходилось без дождя. Но никогда в жизни он не видел такого заката. У него зародилась мысль, что подобные закаты открываются глазам только тех, кто находится в непосредственной близости от извергающегося вулкана.
Нет, и они такого никогда не видели. Это нечто совершенно новое.
Заходящее солнце разительно отличалось от шара. Оно напоминало огромный красный галстук-бабочку с пылающей круглой серединой. На западную часть небосвода словно наклеили тонкую пленку цвета крови, но с набором высоты она становилась грязно-оранжевой. И вот эта грязная пленка практически полностью скрывала горизонт.
– Святый Боже, все равно что смотришь сквозь грязное ветровое стекло, когда едешь прямо на солнце, – прокомментировала Бренда.
И так оно и было, только роль ветрового стекла выполнял Купол. Он уже начал собирать пыль и пыльцу. И загрязняющие вещества. И эта пленка могла только утолщаться.
Мы должны его помыть, подумал Барби и представил добровольцев с ведрами и тряпками. Абсурд. Как они будут мыть Купол на высоте сорока футов? Или ста сорока? Или тысячи?
– С этим надо покончить, – прошептала Бренда. – Позвоните полковнику и скажите: пусть запустят самую большую ракету, и черт с ними, с последствиями. Потому что с этим нужно покончить.
Барби промолчал. Не знал, сумеет ли заговорить, даже если и хотел бы что-то сказать. Этот бескрайний пыльный блеск оставил его без слов. Он будто смотрел в иллюминатор, по другую сторону которого находился ад.