Вернувшись с прогулки, малыш торопился в спальню, запрыгивал на «корову», бочком, приближался к Ольге Сергеевне и, немного смущенно, тыкался ей в лицо, убежденный, что весь этот теплый мирок в значительной степени был ее миром и что остальных обитателей дома, как когда-то его, она принесла сюда в свое время в хозяйственной сумке. Ольга Сергеевна целовала котенка, уложив, нежно гладила, наслаждаясь его доброй «песенкой». А котенок то расслаблялся и жмурился, то вздрагивал и напряженно пялил глаза на хозяйку. Она тоже с ним разговаривала, и с ним, и одновременно с собой, не в слух, как свойственно слабым натурам, – беззвучно. Взгляд ее то отчуждался, удаляясь в неведомое, то упирался в глаза собеседнику, точно желая проникнуть в его сокровенное.
Леопольду было неловко: казалось, его принимают за кого-то другого, но котенок боялся пошевелиться: не желая разрушить иллюзию. Ольга Сергеевна «приползала» с работы еле живая с ноющей болью в груди. В ушах – продолжал звучать голос начальника, в глотке которого словно соударялись стеклянные шарики, вызывая у окружающих нервные судороги. «Есть натуры, для которых такая работа – как раз то, что надо… – рассуждала Кошко, – но только не для меня.»
«Отогревшись» возле котенка, она надевала халат: начиналась «вторая работа».