Под кроной памяти - читать онлайн

Вечерело. Всё в округе утопало в прохладной синеве: просторная поляна, близкий и таинственный лес, мерцающие далекие огоньки города Цетинье. За горой Ловчен потухали огненные блики заката, на востоке синела далекая стена Динарского нагорья. Казалось, что здесь может царить одна лишь безмятежность, что не место здесь застарелым тоске и сомнениям и что в любом случае такой вечер заглушит наболевшее.

В центре поляны – огромное поваленное дерево. Фантазия смотрящего легко превратит его в сказочного дракона.

На поваленном дереве сидел человек, рядом стоял другой. Видно было, что молчат они о чем-то непростом и надоевшем. Первый протер глаза и стал осматриваться: ему казалось, что закат пылает не только на западе, будто это умирающее сияние прокрадывается с четырех сторон света, как если бы разом уходили четыре Солнца.

Второй вздохнул с тоской.

– Так можно всю ночь просидеть, Велибор! С таким же успехом мы могли ожидать, когда из леса повалит всякая нечисть! – проговорил он в обычной своей манере, быстро и немного запинаясь. – Чего мы вообще здесь делаем?

Велибор опустил голову, он пытался разглядеть в траве, еле различимой в сумерках, жука-носорога, который неуклюже тащился по своим неотложным делам. Велибору представлялось, что сам он начинает уменьшаться до тех пор, пока не становится таким маленьким, что сможет поместиться на ладони. Он пробирается сквозь дебри луговых трав вперед, чтобы догнать насекомое и проследить его загадочный путь.

– Сейчас, Берт, скоро пойдем. Я же сказал, что давно здесь не был. Мне захотелось навестить эту поляну, только и всего, – размеренно произнес он, поворошил траву носком ботинка и, поняв, что жука не найти, грустно вздохнул.

– Только и всего? Вот это расклад! – Берт хлопнул себя по коленям. – Мы здесь почти час торчим! Ты за это время толком ничего не сказал! То молчишь и смотришь на землю, то вздрагиваешь, будто на тебя набросились!

Велибор медленно поднял голову и посмотрел на брата, стоявшего, положив руки в карманы джинсовой куртки. У него было выражение лица человека, сказавшего что-то важное. Карие глаза его смотрели за пределы Цетинье, короткие темные брови сдвинуты на переносице, губы упрямо сжаты.

– Что с тобой, Велибор? – Берт откинул назад русые волосы, которые свисали на его лоб, подобно бахроме. – Ты сам не свой в эти дни…

– Я просто жду.

Сталкиваясь с неопределенным и непонятным, Берт обычно хмыкал, качал головой или пожимал плечами. Сейчас он поступил так же. Так же, как многие, он старался не вникать в то, что принято считать ненормальным и бессмысленным, и, не утруждая себя раздумьями, демонстрировал с помощью незамысловатого языка тела неприязнь.

Велибор достал из кармана куртки смятый листок бумаги, расправил его, повертел в руках и с тоской посмотрел на жирный вопросительный знак в верхнем левом углу листа.

– Что это? – спросил Берт.

Велибор протянул было листок брату, но тут же остановился, аккуратно разорвал его и подкинул обрывки.

– Мое творчество, – тихо ответил он.

Берт грустно усмехнулся и посмотрел на уносимые ветром кусочки бумаги. Порхающие бумажные обрывки издали казались стаей ночных мотыльков.

– Столько вокруг этого творчества! Если тебе так хочется приобщиться к нему, то не проще ли изучать его, а не пытаться добавить лишнего?

– Я понимаю, что это может оказаться лишним, но я же еще ничего не сделал, Берт. Я пока ищу прореху, где бы мне поместиться.

Всё вновь стало умиротворенным, как если бы на небеса с земли возносилась колыбельная без слов и, возносясь, распространяла бы свой дурман по окрестностям Цетинье, проникая в умы уставших к ночи жителей.

Велибор встрепенулся и указал рукой в сторону леса. Берт прищурился, пытаясь рассмотреть объект, но, ничего не заметив, вопросительно посмотрел на брата.

– Вот, снова…

Берт насторожился, лицо его стало глуповатым и испуганным, как обычно, когда он настораживался, а настораживался он часто.

– Чего снова?

– Ничего, Берт, показалось, думал, что… она…

– Она? – взволновался Берт. – Кто она?

Он всматривался в мягкую пушистую текстуру леса, но ничего там не видел.

– Ладно, ничего, – махнул рукой Велибор.

С лица Берта сползла маска испуга, а в карих глазах его вспыхнула искра желания немного понять этого человека.

– Чего бы ты хотел, Велибор, больше всего на свете? – Берт поднял носком ботинка какую-то корягу и отшвырнул ее в сторону. Послышался мягкий шорох травы.

Велибор потянул себя за волосы и замер. Отвечая, он тщательно подбирал слова, будто всю жизнь ждал этого вопроса, но не находил времени отрепетировать ответ.

– Больше всего на свете я хотел бы оказаться на вершине вон той горы, сидеть там в лучах заходящего солнца и смотреть, как медленно и необратимо умирает совершенство…

Берт поднял короткие брови, отчего на высоком лбу образовалось несколько морщинок, и посмотрел на гору, отбрасывающую на Цетинье угрожающую тень.

– Только и всего? В такие моменты еще оркестра не хватает, наверное, – заметил он.

– И когда последний луч света коснется меня, – продолжал Велибор, завороженно смотря на гору, – я не хотел бы пожалеть о том, что слишком долго молчал. Каждой мысли – свое время…

– Эта гора, она же совсем рядом, до нее рукой подать, – удивился Берт. – Поднимись да посиди часок-другой на закате! Что тут сложного?

– Я не могу, – Велибор уронил голову на колени.

– Почему?! – Берт недовольно хмыкнул. – Ты всё усложняешь, как всегда!

Велибор предпринял попытку встать, но затекшие ноги не поддались.

– Это солнце, Берт, – сказал он, потирая икры ног, – даже оно кажется мне ненастоящим. Недавно я понял, что теряю чувство реальности. Я перестаю видеть этот мир, я не могу ничего ему оставить…

– Велибор, ты просто романтик, не нужно превращать себя в сумасшедшего.

Силуэт Берта слился с серостью близкого леса, и Велибор, отыскав взглядом брата, недовольно усмехнулся.

– Если я ничего не оставлю, Берт, значит, вся моя жизнь была напрасной!

– Возьми себя в руки! Всё это…

– Альберт, ты не понимаешь! Все эти «возьми себя в руки» ни к чему! Жизнь кажется мне слишком неправдоподобной!

– Что еще за «неправдоподобной», Велибор? – отпрянул Берт. – Я понимаю, что ты еще не привык к городу, к людям, к новой жизни… но ты сам сделал выбор, ты мог и не приезжать сюда!

– Я считаю, что этот город – культурный центр страны!

– Ты мог поехать в Белград или в Любляну, но не сюда! – Берт продолжал перечислять причины, по которым Велибор стал беспокойным, задумчивым и расстроенным, он размахивал руками и притопывал ногой. – Я столько лет хочу оставить это место! А ты вот так запросто здесь остаешься.

Велибор ощутил, что мышцы вновь стали послушными, поднялся, приблизился к брату и громко хлопнул в ладоши перед его лицом.

– Альберт, если я ничего не оставлю, это принесет мне только разочарование! Это будет значить, что зря моя мать мучилась, производя на свет такое редкое чудовище, как я! – громко сказал он и быстро побежал в сторону леса.

– Велибор! Эй, Велибор! – Берт хотел было броситься вдогонку, но остановился и заложил руки за голову. – Всё равно вернешься, – тихо сказал он, смотря на отдаляющуюся фигуру.

В траве на лугу засуетились вечерние птицы, послышалось шуршание крыльев. Тишина разлилась.

Река Тара отражала человека, сидящего на ее берегу. Шум ее всегда взволнованных вод был обещанием понимания и принятия любого мнения: ей нечего было возразить.

Тара, «Слеза Европы». Вода в ней настолько чистая, что на дне видны огромные валуны. Берега скалистые, природа выложила их огромными камнями, поросшими светлым мхом. Практически к самой воде спускаются тоненькие березки, ели и липы.

Велибор рассматривал кусочек коры, поднятый им с земли. Движением плеча он поправил шарф, который упрямо полз вверх, едва ли не закрывая глаза, и задумался.

«Когда мы были совсем маленькими, – вспоминал он, – мама говорила нам, что кора – это кожа деревьев, и поэтому мы должны быть осторожными в лесу, чтобы ненароком не ранить их».

Поднес кору близко к лицу и втянул носом воздух: пахло сыростью и сладкой гнилью. Зажмурился, пытаясь вспомнить, где мог еще слышать этот запах, и, не вспомнив, отбросил кору в сторону.

Велибор перечитал письмо, аккуратно свернул его трубочкой, поместил в горлышко бутылки и пустил ее по реке. Бутылка медленно отчалила от берега, покачивающееся в воде горлышко слилось с цветом воды.

Тогда Велибору казалось, что придуманный им ритуал – пустить письмо вплавь – очень важен.

– А если не важен, – произнес он, – то, по крайней мере, интересен.

«Мне двадцать семь, – Велибор вспоминал слова, написанные залихватским неровным почерком, – меня зовут Велибор Радич, я родом из Пржно. Мне наскучило море и нескончаемые толпы туристов, которые оккупировали округу. Пару месяцев назад я переехал в небольшой городок Цетинье. Главная причина для переезда – вовсе не усталость от окружающего. Я хочу отстраниться от прошлого, потому что, каким бы оно ни было, оно порождает привычки, а привычки являются неотъемлемой частью человеческого характера. А я собираюсь измениться, чтобы не предать свои мечтания. Я должен воплотить их любой ценой! Хочу познакомиться с другим собой, с тем, который видит много больше, чем сейчас.

В Цетинье я остановился у своего младшего сводного брата Альберта Витте, в пристройке к его дому, где он живет вместе с отцом и младшей сводной сестрой Катариной. Отец Берта и Катарины – немец. Неизвестным мне ветром занесло его в Черногорию. Насколько я помню, он, кажется, собирался организовать здесь торговлю каким-то немецким товаром, но в итоге прогорел и стал зарабатывать на том же, на чем большинство черногорцев – сдавая жилье в аренду туристам. Иногда Берт с отцом работают на местных стройках.

Вообще-то сводными нас с Бертом называть неправильно, поскольку у нас общая мать, и при таком раскладе мы являемся единоутробными, но это как-то не звучит. Да и Катарина Берту никак не сводная сестра, поскольку у них общий отец. В общем, всё это очень запутано, и мы привыкли называть друг друга сводными. С Катариной происходит в последнее время что-то странное. По приезде я заметил, что в ее зеленых глазах мелькнуло что-то теплое и непрошеное, с чем ей теперь нужно бороться.

Возвращусь к своему пристанищу. Большая часть домов на улице Саво Бурича, названной так в честь известного югославского военачальника, двухэтажные с побеленными стенами и красной черепичной крышей. Почти все одинаковые: один фронтон, окна на дорогу. Перед многими разбит небольшой сад: клумбочки с нежными фиалками и нарциссами; беседка, охваченная сетью вьюнов и хмеля; каменные фигурки мифических существ. Мой же дом совсем маленький, стены покрыты пыльными разводами, во дворе – давно не кошенный газон, поросший сорняками и дикой крапивой.

Но мне не важен комфорт, я приехал, чтобы окунуться в атмосферу всего города.

Цетинье уютно расположился среди холмов и гор. Когда-то по долине протекала река Цетина, которой и обязано название города, но, к сожалению, она пересохла. Здесь много примечательного: королевский театр, сквер Негоша, голубой дворец, храм Рождества Пресвятой Богородицы на холме Чипур, летняя сцена, выполненная по принципу амфитеатра, Цетинский монастырь, Влашская церковь, главная улица, какая есть практически в каждом городе – длинная, узкая, с торговыми лавочками и кафе, есть даже мавзолей и крепость Бильярда, где в бильярд никто не играет. И всё здесь такое миниатюрное, чистое и умытое, как в сказке!

Иногда местные собираются в кафе: обсуждают наболевшее, собирают сплетни, плетут интриги, шлют друг другу приветы, передают подарки.

Я бываю там обычно в качестве стороннего наблюдателя, но временами мне попадаются интересные одноразовые собеседники, и тогда я становлюсь частью этого неконтролируемого потока народного сознания, стремящегося к счастью и обретению истин.

Сегодня таких собеседников нет. Мы приехали в заповедник Дурмитор с Бертом и его компанией, чтобы устроить сплав на рафтах по Таре. Изначально это была не моя идея, поэтому я сплавляться не стал, я решил просто посидеть на берегу один. Люблю это место».

Остановив мысленный поток, Велибор приложил пальцы к вискам. Тепло. Под тонкой кожей правого виска живо пульсирует вена.

«Если вы писатель или поэт, – воскрешал он в памяти следующие строки, – музыкант, художник или скульптор – одним словом, человек искусства, то наверняка не раз сталкивались с муками творчества. Тогда кажется, что еще немного, один день без идеи, и жизнь лишится всякого смысла.

В последнее время у меня вошло в привычку писать что-то на листках, вырванных их блокнота. Описываю природу, ощущения, придуманные мной образы, но, так или иначе, прочитав написанное, рву бумагу на части. Это письмо – первое, что осталось целым, но его у меня больше нет».

Велибор шумно вздохнул, зрачки его проницательных глаз быстро забегали, и вот лицо его исказилось свойственной гримасой, возникающей оттого, что не открылась желанная истина. Им овладела злость, с которой невозможно смириться. Черты лица заострились и стали жестче: губы плотно сомкнулись, скулы свело от неуправляемого спазма, а на подбородке появилась еле заметная ямочка. В темных черногорских глазах Велибора возникло отчаяние, отвращение и насмешка.

В последнее время он часто ощущал, как гримаса эта сковывает его лицо, но не мог с ней справиться.

«Знаю, вам может показаться, что в мыслях моих много пафоса, – звучало в его голове письмо, – что фразы мои напыщенные и пустые и что я говорю только ради того, чтобы выглядеть загадочным и непостижимым, но это не так.

Еще кое-что скажу… Нижеследующее, конечно, по большей части представляет важность для меня, но я каждодневно соприкасаюсь с миром. И мне кажется, что я давно сижу на верхушке высокого-высокого дерева с пушистой кроной. Так хочется посмотреть на землю, но не выходит! Листва слишком густая, а дерево такое высокое, что удается разглядеть лишь маленькие кусочки земли. И картину собрать воедино тяжело, и слезть не получается. Я очень хочу увидеть, что же там, внизу, хотя бы на мгновение.

Простите за нецелостность повествования и за неровный почерк. Велибор Радич».

Он чуть дернулся, поднял с земли маленький камешек и постарался сделать с его помощью лунку в твердой земле.

«Велибор!» – раздался в воздухе звонкий мужской голос.

Обернулся, и на лице его мелькнула удивленная улыбка.

– Берт? Как ты бесшумно возник…

– Я волшебник, – Берт остановился неподалеку и начал осматриваться. – Может, ты всё же обзаведешься телефоном? Нам уже ехать скоро, а тебя нет нигде. Как всегда все ищут Велибора! Если бы я не догадался прийти сюда, пришлось бы ехать без тебя, а ты бы домой на попутках добирался.

– Что ж… разве кто-то был бы сильно расстроен? – иронично заметил Велибор.

– Да, а ты чего тут сидишь вообще? – Берт направился к брату, отжимая футболку. – Этот твой шарф. Мне кажется, что ты готов с головой им обмотаться… Ты, наверное, и спишь в нем!

Велибор вздохнул шумно и поправил шарф.

– Зря не стал с нами сплавляться, – Берт склонил голову набок и сделал несчастное лицо. – Такие пороги были! Мы с Миланом даже вылетели пару раз из лодки!

– Ветрено сегодня, да и не до веселья мне вашего, – ответил Велибор и, желая сменить тему, поинтересовался, как дела у брата в семье.

– Отец всё хворает… опять этот его ревматизм, сам знаешь…

Велибор кивнул.

– Кстати! Вчера я заходил в аптеку – купить отцу кое-что, – прыснул Берт. – Продавщица спрашивала про тебя!

– Что? – Велибор закрыл голову руками.

– Молодая аптекарша с такой азиатской внешностью… Не притворяйся, что не понимаешь, о ком я говорю!

– Азиатская внешность, – Велибор поднял камешек и бросил его в реку. – Да, понимаю…

– Ее зовут Лиен!

– Ли-ен, – по слогам проговорил Велибор. – Берт, что происходит? Я видел ее раз пять, в кафе, кажется, и в аптеке… пару раз мы перекинулись с ней парой слов, ничего не значащих. Ничего! Откуда эти напрасные надежды? В Цетинье и без меня достаточно представителей сильного пола! Все черногорские парни выглядят настоящими спартанцами!

– Говорит, – Берт постарался скопировать голос и жесты девушки из аптеки, – а как ваш брат? Я и не знала, что у вас такой замечательный брат! А может, вы передадите ему от меня вот эти витаминки? Осень, легко можно простудиться!

– Витамины! Всё, перестань! – рассмеялся Велибор и кинул в Берта пригоршней отсыревших листьев.

Вдруг послышался лай, рыжее облако шерсти пронеслось по изумрудной траве и скрылось в кустах, вороша их и громко фыркая.

– Вот и Флирт нас нашел, – Берт свистнул и посмотрел на кусты, где его пес усердно что-то откапывал. – Ребята наверняка уже переоделись, скоро поедем.

Велибор вновь принялся за бесцельные раскопки. Земляные хлопья летели в разные стороны, оседая на траве, сползая с листвы прибрежных кустиков облепихи.

– Я нашептал кое-что на бумаге и отправил, – сказал Велибор после минутного молчания и указал пальцем на реку, – может, кто-нибудь получит и прочтет.

– Запечатал письмо в бутылке, как в рассказах о пиратах?!

– Да, заточил его намертво.

– Странный ты, а кто его должен получить? – Берт нашел камешек и тоже принялся копать.

– Не знаю.

– Ты надеешься, что это будет девушка? – подмигнул Берт.

– Конечно, надеюсь, это будет не просто девушка, а русалка или лесная нимфа!

– Если серьезно, хоть убей, я не понимаю, – возмутился Берт, – неужели тебя устраивает одиночество? За этот месяц ты уже второй раз вот так бесцеремонно отшиваешь девушку!

– Перестань, пожалуйста, Берт… – Велибор устало махнул рукой.

– Я, конечно, понимаю, что та, которая пару недель назад за тобой увивалась, тебе не пара, – Берт поискал глазами собаку. – К тому же, она из Албании, что не близко, а тут проездом была, но всё равно…

– Послушай, Альберт, – Велибор посмотрел на брата со всей серьезностью, – раз уж мы подняли эту извечную тему, то я тебе могу сказать, что у меня уже есть идеал. Я не знаю, где она, не знаю, как она выглядит, но я знаю, что я почувствую, и с каждым днем я всё отчетливее понимаю, что прав… Есть и другая правда – я должен творить! Я не желаю никаких преград! Не хочу, чтобы мысли мои тянулись в сторону несвободы! Сейчас не хочу!

– Идеал! Преграды! Тоже мне! Да если бы все так думали, то на Земле давно бы уже никого не осталось! – выпалил Берт со свойственной ему горячностью и закатил глаза. – Ну, давай, так держать, быть может, к старости лет и дождешься свой идеал!

– Берт, – Велибор взял брата за плечо, – я понимаю, что ты переживаешь, потому что я твой брат, но это моя жизнь…

– Ой, ладно тебе, – грустно вздохнул Берт, – ты только притворяешься бесчеловечным, ты же нормальный парень, просто хочешь казаться особенным, вот и ищешь какую-то особенную и таким нетрадиционным способом.

– Хочу казаться особенным? – строго спросил Велибор.

– Ну, может, мне какое-то другое слово следовало подобрать, – на лице Берта мелькнул страх. – Я не знаю!

– Ладно, оставим этот бесполезный спор, – вздохнул Велибор. – Берт, я надеюсь, что получит письмо тот, кому оно может показаться интересным.

– Да оно кому угодно покажется интересным, не каждый же день получаешь послания в бутылке, но я лучше не буду с тобой спорить, – усмехнулся Берт, поднявшись. – А впрочем, поспорим, что я быстрее тебя добегу до машины?

– К тому времени, когда ты добежишь до нее, я уже буду внутри, – Велибор резко вскочил с земли и побежал за братом.

Пес Берта забегал вокруг, громко лая и приседая на передние лапы. Его переливистый голос терялся в траве и кустах вокруг, таял над рекой и проникал в землю. Земля берегов Тары была влажной и темной, в ее толще вытягивались влажные черви, прокладывали себе путь мелкие слепые грызуны, замирали извилистые жилы корней деревьев. Там, в глубине, таились следы канувших эпох.

Темнота – начало начал. В темноте чувствуешь себя намного свободнее, несмотря на то, что сначала она кажется пугающей. Стоит окунуться в нее на несколько мгновений, и она уже привычна. В ней нет ничего нарушающего душевную гармонию и усыпляющего самые невероятные надежды. Ее двойственная сущность скрывает и обнажает пороки, создает уют для раздумий. В темноте проще сосредоточиться: не нужно тратить энергию, заставляя глаза фокусироваться на предметах.

А теперь, даже если сильно напрячь глазные мышцы, невозможно что-либо увидеть. Кожей можно ощутить тепло и сырость. Если вытянуть вперед руки, замереть и постоять немного, почувствуется вокруг огромное замкнутое пространство – со всех сторон гладкие плоскости стен. Потолок здесь, кажется, низкий.

Еле уловимое движение возле самого уха, как будто кто-то бессмысленно и быстро поймал воздух. Снова всё замерло. И одна мысль возникает в сознании, она складывается в слова, и вот слышится шепот: «Темноты не должно быть слишком много».

Луч прожектора разрезал темноту и осветил человека, сидящего на стуле.

– Я думал, что приключений в моей жизни не будет, – сказал он зажмурившись.

Прошло несколько секунд, раздался смешок, эхом отразившийся от стен, и зазвучал глухой низкий голос.

– Нет, Велибор, ты не прав, ты их ждал, ты же не зря приехал в Цетинье.

– Я, наверное, часто бываю не прав, – ответил Велибор. – А что это за помещение? Мы в подземелье монастыря?

Велибор пытался привыкнуть к необычной реальности, он открыл глаза, сложил руки козырьком и впился взглядом в темноту, обволакивающую дорожку яркого света.

На миг ему в голову пришла безумная мысль, что он стал объектом похищения внеземной цивилизацией и находится сейчас в помещении, где жертвы безропотно ожидают своей очереди, чтобы подвергнуться затем какой-то страшной процедуре.

– Сейчас это зрительный зал, – отозвался голос.

Велибор поднял руки и, обнаружив, что они не скованы наручниками и не привязаны к подлокотникам, успокоился. Он пошарил по сторонам в поисках других сидений.

– Тогда почему нет рядов, а только одно кресло?

– Потому что этот спектакль подготовлен для тебя, он будет поставлен только сегодня!

– Может быть, вы перенаправите свет на сцену, он бьет мне в глаза, и я ничего не вижу, – Велибор немного поерзал на стуле, поправил шарф, прикрыв им часть лица и попытался рассмотреть хоть что-то в темноте около него. – Я ничего не вижу, – повторил он.

Смешок вновь зазвенел в зале.

– Всё идет по плану, Велибор, просто не по твоему, но тебе волноваться не о чем, потому что план уже существует.

Велибор сделал удивленное лицо. Он внимательно осмотрел внутреннюю сторону ладоней, широко расставив пальцы, потянул себя за волосы, дотронулся до кончика носа. После минутной концентрации на себе Велибор обратился в зал.

– У вас такой странный голос, – усмехнулся он, – я не могу понять, принадлежит ли он женщине или мужчине.

Свет еле заметно подмигнул.

– Разве это сейчас важно?

– Наверное, нет. Меня никто не слышит, только вы?

– Никто? Если точно знаешь, что сказать, всегда найдется тот, кому это предназначено! – ответил голос.

Велибор приложил руку ко лбу и глубоко вздохнул. Он пытался вызвать хоть какие-то мысли, но его разум упрямо молчал. Поглощавшее его было необъятным удивлением, препятствующим элементарному анализу.

– Не знаю, о чем говорить, я в замешательстве…

Воздух в темноте возле стула загустел, Велибору показалось, что сам голос стал материализоваться, принимая форму предмета.

– Велибор, ты уже не зритель! Будешь оправдываться перед публикой. Главное, чтобы твои оправдания звучали убедительно и красиво. Публика избалованна, требовательна!

– Почему не зритель? – Велибор отпрянул от сгустившегося воздуха. – Вы же сказали, что этот спектакль для меня!

Попытался встать со стула, но что-то подсказало ему, что лучше этого не делать, и он быстро потушил в себе желание побега.

– Всё это как-то нелепо, что ли, – сомневающимся тоном продолжил он, – план, зрители, не зрители…

Свет стал ярче и Велибор прикрыл лицо ладонями.

Затрещало в одном из углов зала, послышались тихие, настойчивые крысиные голоски. Что-то грузное и медленное проволоклось вдоль стен, глухо опустилось на пол, и крысы испуганно разбежались в разные стороны. Велибор инстинктивно приподнял ноги, чтобы крысы о них не споткнулись.

– Света боишься? – зазвучала речь, с каждым произнесенным словом становившаяся всё громче и быстрее. – Иногда так происходит, Велибор. Кажется, что ты один из сидящих в рядах, один из тех, кто замер в ожидании действа. Но тут свет в зале меркнет. Со всех сторон раздается взволнованный шепот. Свет зажигается вновь, ослепляя тебя, и ты понимаешь, что всеобщее внимание обращено на твою персону, что ты больше не зритель! Поднимаешь вверх указательный палец, призывая других убрать посторонние звуки, чтобы все безропотно внимали тебе.

Перешедший на крик голос оборвался, но в темноте всё еще висело гудящее громовое эхо.

Велибор, оглушенный происходящим, с трудом понимал, что хочет донести до него таинственный голос. Всё вдруг представилось ему отчаянным розыгрышем. В один миг он утратил способность понимания речи: привычные слова лишились своих значений и воспринимались как раздражитель слуха. Но уже спустя мгновенье всё встало на свои места, и тогда Велибор опустил голову и вздохнул с грустью:

– Больше не зритель, говорите?

Он поднял вверх правую руку, попытался выпрямить указательный палец и усмехнулся, смотря на плотно сжатый кулак.

– Но я не могу даже сделать жеста, призывающего к молчанию… – рука его плетью упала на колени.

Свет погас.

Асфальтовые дорожки парка «Тринадцатое июля» были влажными от недавно пробежавшего дождика, на скамейках и кустах разбросаны хрустальные бусины капель.

Утро решительно заявило о себе. На небе догорали последние звезды, тонкой вуалью расстилалась розоватая заря. На одной из скамеек, пробудившись от глубокого сна, сидел Велибор и удивленно озирался по сторонам. Сквозь деревья слышались удары маленьких колоколов церкви Рождества Пресвятой Богородицы на Чипуре.

– И что всё это означает? – задумчиво произнес Велибор.

Послышался писк, и из кармана его клетчатого пальто выбежала маленькая крыса. Заметалась по скамейке, но затем, издав последний воинственный писк, спрыгнула вниз и скрылась в траве.

– Вот это да…

Потянулся и замер с вытянутыми руками, посмотрев на проходившего мимо старика с тростью. Тот остановился и улыбнулся ему.

И каким неуместным показался тогда старик с его невинной улыбкой, но Велибор улыбнулся в ответ.

Старик остановился и, склонив голову на бок, произнес с шутливой интонацией:

– Неуютное местечко для ночлега ты выбрал себе, сынок.

– Я не выбирал… А вообще, вы правы, оно не очень уютное…

Велибор изучал облик старика. С каждой новой подмеченной им деталью глаза его раскрывались всё шире и шире. Всё в этом человеке было таким неестественным и одичалым: и длинный серый плащ без единой пуговицы – на месте, где предполагались оные, клочками висели обрывки прочных белых ниток, – и высокие коричневые незашнурованные ботинки, и трость, перекошенная, вся в каких-то бугорочках, напоминающая растрепанный камыш.

Старик смотрел вглубь аллеи, но казалось, что взгляд его обращен внутрь себя самого.

Бывают утра, когда всё тихое и восторженно замершее в ожидании чего-то значительного. И сейчас было как раз такое.

– Я каждое утро прогуливаюсь по городу, – старик глянул на Велибора, – встаю часов в пять и иду на прогулку. Это полезно для моего старческого здоровья, – проговорил он, засмеявшись и легонько затрясшись от кашля.

Велибор промолчал. Он стряхнул с себя остатки недоумения, встал со скамейки и принялся очищать одежду, молотя руками по штанам и пальто. От ткани летели редкие пылинки.

«В непонятных ситуациях лучше всегда что-то делать, – сказал он про себя, – физические действия препятствуют формированию неправильных выводов».

– Как-то раз я видел тебя около Влашской церкви в четверть шестого, – заявил старик.

«Вовремя не замеченные неправильно сделанные выводы порождают почву для формирования предубеждений», – продолжил Велибор свой внутренний монолог, отряхивая пальто, но, осознав смысл сказанного стариком, прервался и выпрямился.

– Что? – строго спросил он.

Старик сделал невозмутимое лицо.

– Ты и там спал, но ты не выглядишь как нищий.

Велибор огляделся по сторонам, почесал подбородок и осторожно ущипнул себя за руку.

– Сейчас пять утра? – нервно спросил он.

Старик оставил вопрос без внимания.

– А в другой раз я видел тебя около монастырской стены, тоже в начале шестого.

Велибор потряс головой и посмотрел в лицо старика. Глаза у старика были светлые и ясные, от них расходились лучистые морщинки.

– О чем вы? – спросил Велибор.

– Я говорю, что видел тебя под самой монастырской стеной, – старик поднял тросточку и указал ею в направлении, где стоял спрятавшийся за деревьями монастырь. Старик опустил конец трости на землю и оперся на нее двумя руками.

– Это же был не я, – тихо возразил Велибор, натянув шарф почти до глаз, – вы не меня видели.

– Тебя, тебя, я тут всех знаю, а ты не кажешься мне знакомым.

Велибор всплеснул руками, но быстро успокоился.

– Я только два месяца как переехал к брату… мой брат Альберт, – ответил он. – Может, поэтому не кажусь знакомым?

– А-а-а… – протянул старик. – Вы теперь с отцом и с…

– Это не мой отец! – оборвал Велибор. – Это отец Альберта!

Лицо старика на миг покрылось грустью, которая, впрочем, быстро испарилась.

– И зачем мне спать на улице, когда у меня есть дом? – удивленно продолжил молодой человек.

– Не знаю, сынок, может, душно тебе в твоем доме, – предположил старик.

– Сейчас мне тоже душно, – Велибор начал обмахиваться руками.

Старик ничего не ответил, а Велибор, обнаружив, что у него развязался шнурок на ботинке, присел его завязать. Пальцы его работали механически, он чувствовал, что обрел что-то важное, от чего зависела если не вся жизнь, то, по крайней мере, ближайшие месяцы.

«Предубеждения всегда во вред», – подумал про себя Велибор.

Поднялся, похлопал по карманам и очень удивился, извлекши из одного несколько сухих листьев. Он выбросил их на дорогу. Листья хитро закружились и опустились один за другим на влажный асфальт.

– Вы извините, но мне уже пора, – бросил Велибор.

Он постоял немного, потом как будто собрался что-то добавить, но тут же передумал.

– Пора? Ну, в добрый путь! – усмехнулся старик.

– Да, – пробурчал Велибор. – Всего вам доброго.

Двинулся вперед, и расстояние между ним и стариком стало быстро увеличиваться. Весь парк еле заметно задрожал, как если бы озяб от утренней росы и сквозняка, резвившегося между стволами деревьев. Силуэт Велибора скрывался за деревьями, а старик остался стоять. Он чертил на пыльной поверхности дороги ровный замкнутый круг.

Велибор шел быстрым шагом. Он давно оставил позади парк «Тринадцатое июля» и необычного старца, свернул за здание Влашской церкви и сейчас уже практически достиг цели. На подходе к дому он пробежал пальцами по изгороди.

– Не верю я в совпадения, – еле слышно произнес он, – хоть вера в них и не противоречит здравому смыслу…

Открыл калитку и пошел по мягкой утренней траве. Толкнул дверь, которая оказалась незапертой, вошел в прихожую и опустился на диван.

С виду его дом казался неухоженным и заброшенным. Но как только попадаешь внутрь, чувствуешь, что он слишком живой, здесь даже неодушевленные предметы кажутся понимающими.

В гостиной, напротив входной двери – просторный диван темно-красного бархата, гостеприимно раскрывающий свои объятия.

Здесь же камин с вечно тлеющими углями, над ним репродукция картины Магритта «Возвращение пламени». На полотне – таинственный человек в черном впивается в комнату смелым взглядом. В гостиной – трельяж с зеркалами настолько мутными, что, кажется, если глянуть в них, то увидишь тех, кто использовал мебель много десятков лет назад. Над трельяжем небольшая репродукция картины черногорского художника Войо Станича, на ней силуэт сидящего спиной одинокого человека, перед которым синие небеса, укрытые кусочками облаков, пористый лунный диск и очертания чего-то угловатого и таинственного.

Возле окна с серыми туманными занавесками – маленький столик светлого дуба, к которому приставлены два изящных стула на трех витых ножках.

К стенам прилажены полки, наполненные книгами, разноцветными переплетами, скрывающими за собой чужие неизведанные миры.

На ступенях лестницы, ведущей на второй этаж, лежат радужные блики, падающие от огромного витражного окна сверху. Этот витраж, на котором море в лучах заката и силуэт острова, пару месяцев назад придумал Велибор. В композиции столь много оранжевого, отчего даже в серый день кажется, что в доме солнечно.

Множество вещей поступило сюда из лавочки, которой когда-то владел Велибор. Но в один момент он забросил лавочку, решив отдать Берту некоторые из вещей, и теперь всё хранилось в этой маленькой пристройке.

Просидев на диване с полчаса, Велибор почувствовал, как на него накатывают волны дремоты, которым было трудно противиться, поэтому он крепко заснул. И вокруг всё исчезло на время.

Кому-то, может, становится страшно от того, что привычное глазу исчезает в одно мгновение. Но с непривычки пугающее, пройдя испытание временем, становится обычным.

Во сне появлялось навязчивое ощущение: Велибора волокли чьи-то сильные руки, но кому принадлежат эти руки и куда они волокут его, было совершенно неясным.

Велибору удалось преодолеть кошмар, он проснулся от сильного толчка и понял, что, свалившись с дивана, лежит на полу.

Приподнялся на неуверенных руках, ощупал лицо и голову, сел и протер глаза. Взглянул на часы – те показывали пять утра.

– Неужели я проспал сутки напролет? – спросил себя Велибор. – Впрочем, это не так важно.

Окончательно проснувшись и воскресив в памяти события минувших ночи и утра, Велибор решил как можно скорее обозначить для себя грань между привидевшимся и виденным. Он поднялся, за несколько минут привел себя в порядок и, выйдя из дома, направился к Берту, который, как-то так вышло, был для него главным слушателем и советчиком. Приблизившись к обители брата, Велибор уже занес было руку над дощатой поверхностью двери, но в последний момент замешкался. Он развернулся и вышел за ворота, решив прежде своего визита побродить и собраться с мыслями.

Он прошел всего несколько десятков метров, как вдруг внезапно позади него послышался звук затихающего машинного двигателя, и уже через секунду раздался знакомый голос: «О, а ты куда это вышел в такую… рвань? То есть, это… в рань».

Велибор обернулся, но тут же быстро отвернулся, чтобы скрыть вспыхнувшее в глазах недовольство. За спиной стоял Генти с двумя собратьями-разнорабочими. Они возвращались из села Негуши, где иногда помогали какому-то человеку с приготовлением пршута, в Донье поле. На них была прокопченная рабочая форма, которую, впрочем, они зачастую носили и на досуге. Все трое были подвыпившими, грязными, от них пахло вяленым мясом и чем-то приторным.

Часто бывало так, что утром, еще затемно, Генти поднимался с кровати и шел к умывальнику, прибитому к сырой стене хижины. Умывшись, он бросал суровый взгляд в кусочек зеркала, косо прилаженного над умывальником, и злился, глядя на обозначившуюся на лбу морщину, нехарактерную для людей его возраста. Пыль, ежедневно оседавшая на его лице, въелась в кожу и придала ей землистый оттенок. Толкнув напоследок своего деда, чтобы тот храпел не так громко, Генти выходил в синеющую прохладу. Всякий раз он вспоминал, какая работа ему предстоит. Иногда он доезжал до Скадарского озера, а затем плелся по проселочной дороге в сторону широких виноградников, над которыми еще витали обрывки утреннего тумана и уже раздавались хриплые, надрывистые голоса виноградарей. Голоса, эхом разносившиеся под куполом небесного свода, терялись среди небывалой свободы, которая им не ощущалась.

Вечером Генти навеселе возвращался домой. Бывало, что первую часть пути он преодолевал в сопровождении других рабочих, среди которых были хорваты, албанцы, боснийцы и т. д. Обнявшись, они шли по проселочной дороге, горланя песни, порой каждый на своем языке, и смеясь. Сплетенная шеренга молодых мужчин раскачивалась из стороны в сторону, и временами крайние в ней ненароком сваливались в придорожные кусты, и их приходилось вытягивать оттуда, что, впрочем, немало веселило всех.

А позади оставались широкие поля, прикрытые темной вуалью ночи, посеребренные лунным светом. И над полями этими таяло эхо неистового веселья, смешанного с отчаянием.

– Куда ты вышел? – повторил Генти.

– Я вышел за ворота, Генти, – ответил Велибор неприветливо и тихо.

Он поежился и поправил шарф, закрыв им часть лица.

– Что? – удивился тот.

– Ты, видимо, хотел спросить, для чего я вышел?

– Я так и спросил, вообще-то, – криво усмехнулся Генти, подойдя ближе неуверенной походкой.

– Я вышел подышать свежим воздухом, Генти, – ответил Велибор, демонстративно набирая полную грудь. – Воздух этим утром необыкновенно свеж!

Велибор подавил в себе призыв тошноты и нерешительно попятился.

– Да ну? Какой еще свеж? Воздух как воздух, – резко возразил парень.

Один из его собратьев зажестикулировал, изображая что-то ведомое им одним, на что Генти громко рассмеялся, кивнул и сделал ответные пару жестов.

– А книга твоя… это самое, где? – спросил Генти заплетающимся языком.

– У меня их много, Генти, неплохая домашняя библиотека, есть очень редкие издания, и все-все мои, например… – Велибор сложил молитвенно руки, – впрочем, какая тебя интересует?

Троица смотрела на него в упор, все они ехидно улыбались.

– Какая вас интересует? – переспросил он, обращаясь уже ко всем.

– Ты же, типа, говорят, что вроде как писатель… писать тут приехал… твоя книга, понимаешь? – пояснил Генти.

– Ах, да!

Велибор почувствовал, как нервно встрепенулось его сердце. Все эти случайные кратковременные встречи с тремя собратьями очень тревожили его, эти люди казались ему неуместными, непонятными и неподходящими для его реальности.

«Но реальность предлагает свое… – подумал Велибор и прикоснулся к холодному стволу рябины, – всегда, когда вижу их, мне вспоминается мышиный король из сказки Гофмана о Щелкунчике, – Велибор изящным движением сорвал двумя пальцами огненную ягодку рябины и приблизил ее к глазам, – никак не получается скорректировать свои ассоциации, а так жаль».

– Эй! Ты чего задумался так? – удивился Генти. – Это же просто вопрос!

Велибор посмотрел на три пары глаз, веки которых от усталости медленно опускались и поднимались, а зрачки с трудом фокусировались на предметах.

«Совсем одинаковые, – решил Велибор, – взгляд, телосложение, даже эта стрижка „под горшок“ у всех троих. У одного только эта нелепая соломенная шляпа».

Велибор шумно выдохнул и резким движением отбросил ягоду рябины в сторону.

– Книга не готова, господа, – с расстановкой ответил он, – она даже не начата, поскольку большая ее часть всё еще здесь, – медленно поднял руку и слегка постучал указательным пальцем по лбу.

– В голове остальное у него, – пояснил Генти.

– Надо же, у него там что-то есть, кроме желания выпендриваться, – заявил парень в соломенной шляпе. – Ничего себе!

– А мы идем с работы, опять пршут делали, – сказал другой, пошатнувшись. – А вчера в ночь пришлось работать на винограднике!

Велибору тяжело удавалось сдерживать желание уйти, и он переминался с ноги на ногу.

– Виноград… – повторил он, – что вы с ним там делаете?

– А что обычно делают на виноградниках? – вскипел Генти. – Много чего!

– Обрезают ветки, например, – сказал парень в шляпе. – Подвязывают… Только это дневная работа.

– Мы в ночь работали! – добавил третий. – Устанавливали масляные печи, чтобы виноград не замерз.

– Печи, значит, устанавливали, – сказал Велибор, – ясно. Это хорошо, хорошо, что вы их установили… А почему вы здесь? В Албании, кстати, сельское хозяйство на высоте.

– Мы работаем! Это ты ходишь целыми днями, пишешь… умничаешь! А что-то есть еще нужно… а то…

– Как гласит старинная черногорская пословица: «Человек родился усталым и живет, чтобы отдохнуть», – объявил Велибор.

Парень замер с вытянутой рукой, сбившись с мысли, и Велибор смотрел на него с горечью и страхом.

«Вот он, памятник человеческому невежеству», – подумалось Велибору, и уголки губ его чуть заметно приподнялись, а возле глаз образовались тоненькие морщинки.

– Что я хотел сказать-то, значит… – напрягся парень, растерянно смотря в небо ясными глазами.

Но Велибор уже не слышал слов, произнесенных Генти и его собратьями. Он смотрел невидящим взором и слушал свой внутренний голос.

«По-детски протянутая рука… – подумал Велибор, – он ждет, что вселенная ниспошлет ему словарь, – Велибор наклонил голову вбок, пристально наблюдая за человеком, стоящим перед ним, – и среди тысяч слов он подыщет несколько нужных и скажет так, как хотел».

– Ладно, пойдем, Генти, а то дед наш, наверное, вдрызг уже! – добродушно сказал парень в соломенной шляпе, грустно вздохнув и крепко хлопнув Генти по плечу.

Велибор отогнал от себя мысли, тряхнув головой.

– Опять ракию спрячет, попробуй потом найди! – сказал другой, сплюнув.

«Нельзя быть сейчас самим собой, – быстро пронеслось в голове Велибора, – если буду медлить, то получу от них кучу компрометирующих вопросов, если сначала в лоб не получу! Так что лучше немного поинтересуюсь их жизнью ради собственной безопасности!»

– Где вы берете этот напиток? – осторожно спросил Велибор.

Покатились со смеху.

– Где вы берете напиток?! – повторил Генти. – Он не знает, что это такое! Не знаешь, где ракию взять?! Ты где родился вообще?

– Я знаю, что это такое, – оправдался Велибор, – просто не интересовался особенностями ее приготовления.

– Сами гоним, не маленькие уже! – сказал один из собратьев.

«Конечно, от потуги их понять, – подумал Велибор, – ближе к ним я не стану».

– Это, наверное, нелегкий труд? – сказал он вслух.

– Да какой нелегкий? – усмехнулся парень в шляпе. – Тут главное, чтобы сусло было наготове да фрукты разные.

– Сахар можно еще, – добавил второй, пошатнувшись.

Велибор осторожно прикрыл нос рукой, стараясь сделать это движение как можно более незаметным.

– Хорошая ракия дымом не пахнет… – Генти застыл с вытянутой рукой, ища подходящее слово, но потом присмотрелся к Велибору.

– А ты чего это кривишься-то?

– Что, прости? – Велибор отнял руку от лица.

– Ты чего кривишься?!

Велибор почесал затылок и громко шмыгнул носом, изображая насморк.

– Я, кажется, немного простудился, наверное, пора мне, да и вам тоже… неподходящее это занятие – стоять на холодном воздухе ранним утром и обсуждать секреты приготовления этого удивительного пития.

– Простудился, вот еще! – ощерился Генти. – Мы, бывает, ночами работаем! А еще на пастбищах! И в холод собачий! И ничего, не плачем!

– А ты заходи как-нибудь к нам, чтобы на холоде-то не болтаться, – оскалился один из собратьев. – Посидим, покумекаем… а что?

– А то столько здесь живешь, и всё соседей сторонишься… – ответил другой парень, поправив соломенную шляпку.

«Не знаю, что думать о себе, – Велибор почувствовал, как его повело в сторону, и приник спиной к стволу рябины, – но я чувствую неприязнь, потому что они другие… – лицо Велибора сделалось жалостливым и жестким, – они невежественны и жестоки, но я не боюсь их. Наверное, я утратил страх и совесть!»

– Спасибо, – выдохнул Велибор, отойдя от рябины, – но я, пожалуй, не приду… Нам с вами не о чем разговаривать, давайте не будем в угоду ненужным забавам расходовать многоценное время!

Велибор медленно развернулся и направился к дому Берта.

– Ишь, как говорит! А он свое время, можно подумать, всегда правильно расходует! – негодовал Генти.

– Никакой пользы от него! – крикнул кто-то из собратьев.

– Вот отец-то у них нормальный мужик, если бы не он, то… – начал было говорить третий, с головным убором.

Велибор остановился и с такой силой сжал кулаки, что почувствовал, как хрустнули фаланги пальцев. Глаза его наполнились гневом и отчаянием.

– Это не мой отец! – крикнул он с надрывом. – Не мой! Ясно вам?!

Он услышал, что собратья заспорили и Генти крикнул что-то на албанском, а затем краем глаза увидел, что парень в соломенной шляпке сдерживает готового броситься Генти, приговаривая ему что-то, но резкий шум в ушах, возникший от переполнявшей его ярости, помешал разобрать слова.

– Непросвещенным в мире тесно, – процедил Велибор сквозь зубы и продолжил свой путь. – Вот дьявол! Неужели все они в курсе того, что я собираюсь написать? Так я теперь обязан!

Прежде чем постучать в дверь, Велибор постоял немного на пороге, пытаясь укротить пыл, чтобы, представ перед братом, сразу же поведать о своих приключениях, избежав упоминаний о встрече с Генти и его собратьями.

Придя в себя, он осторожно постучал в дверь. Через несколько секунд она отворилась, и показался силуэт Берта. На нем была черная пижама, растрепавшиеся волосы его упорно лезли в глаза.

– Велибор?! – Берт удивился, широко открыв и без того выпуклые глаза, и быстро заморгал.

Велибор рассматривал носки своей обуви.

– Я, видимо, хожу во сне…

– Что? Да входи же ты!

Распахнул дверь и отошел, пропуская брата. Тот вытер обувь и бесшумно вошел внутрь. Берт же расположился в кресле, в его карих глазах читалась усталость.

Альберта расстраивало поведение брата, который, по его мнению, всё время пребывал в состоянии ненужного поиска. Он считал, что стоит стремиться к успеху, и давно лелеял мечту уехать в Дортмунд, к родственникам по отцовской линии, чтобы получить там второе высшее в местном техническом Университете на факультете экономики и социологии. В качестве запасного варианта он рассматривал Подгорицу или Белград – одним словом, большой город, предоставляющий больше возможностей, и где нет такой сплоченности, что каждый знает друг друга в лицо. Временами Альберт чувствовал себя зажатым, ему казалось, что эти величественные черные горы душат его, замыкая свободу.

– Как так – ходишь во сне? – Берт подпер рукой подбородок и приготовился слушать.

– Я не знаю, Берт, вчера я очнулся на лавочке в парке «Тринадцатое июля», встретил там одного старика, и тот сказал мне, что несколько раз видел меня спящим в различных местах города под утро.

– А днем ты что делал?

– Спал, Берт, я спал целые сутки…

Велибор стоял посреди комнаты со скрещенными на груди руками, серьезный и напряженный.

– Ну ничего себе! – Берт покачал головой.

Послышалось скрежетание, недовольное ворчание, дверь скрипнула, и в комнату ворвалось рыжее облако шерсти, которое тут же принялось прыгать и скулить. Следом за псом вошла девушка с длинными огненно-рыжими волосами, она сонно улыбнулась и кокетливо подмигнула. Кружевная сорочка ее была до неприличия коротка, и девушка с притворным смущением потянула ее полы вниз.

– Ой, Велибор! – воскликнула она. – А ты чего это здесь делаешь?

– Я… я пришел к Берту, – Велибор на миг закрылся шарфом.

– Ну вот, – Катарина надула губки и грустно вздохнула, – а я решила, что ко мне!

Девушка прошла в комнату, села на диван и пригладила растрепавшиеся волосы. Пес продолжал носиться по комнате, громко фыркая и скуля.

Катарина часто кокетничала и улыбалась, но сквозь ее улыбку проглядывала засевшая обида на обстоятельства. Она росла без матери – той пришлось уехать за границу, – и временами в девушке разгоралась ревность общего отца к брату. Но Катарина никогда не признавалась в существовании этой обиды ни себе, ни другим. Она была упряма и бесцеремонна, и все свои желания старалась исполнять вопреки морали и тактичности. Ее изумрудные глаза хитро сверкали из-под огненной пушистой челки, а от нее самой часто веяло каким-то наивным коварством.

Иногда к девушке приходили нарядные посылки от матери: волшебные коробочки, таящие шелковые платья, ароматные духи, косметику, шоколад и прочие женские премудрости.

Раз в неделю раздавался телефонный звонок, и в трубке звучал мелодичный женский голос. Разговор всегда был недолгим, но продуктивным: мать никогда не справлялась о жизни отца и брата, ее интересовала исключительно судьба Катарины.

Переезжать к матери девушка не стремилась, поскольку привыкла к Цетинье и не хотела покидать друзей и свою маленькую уютную комнатку. К тому же ей мешала гордость: несколько лет назад мать уехала, оставив ее на попечении отца и старшего брата, а теперь вдруг решила так запросто всё исправить.

– Флирт, это всё ты меня разбудил, – сказала Катарина, играя с собакой.

– Флирт, а ну спать! – вскипел Берт, он вскочил из кресла, схватил пса за ошейник, с силой затолкал его в чулан под лестницей и захлопнул дверь, подперев ее палкой. Пес обиженно пролаял, но быстро угомонился.

– Берт! – недовольно крикнула Катарина. – Зачем ты его всё время запираешь в чулане? Вот сам бы просидел там хоть бы минуту! Не думаю, что тебе такое понравится!

Велибор, словно не заметил никакой канители, лишь сказал привычное: «Сумасшедшая дворняга».

– Не дворняга он, а ирландский сеттер, просто не чистопородный, – возразил Берт, стряхивая шерсть с рук. – Катарина, иди спать! Чего ты вообще проснулась?

– Это Флирт меня разбудил! Он начал скулить и скрестись в дверь! – расстроенно заявила девушка, накручивая на палец прядь своих огненно-рыжих волос. – Велибор, а как у тебя дела?

– Всё… хорошо, спасибо.

– А зачем ты пришел тогда? – хихикнула Катарина.

– Катарина, – вскипел Берт, – иди спать! Он пришел ко мне! А тебе сегодня в школу!

– Берт, – девушка вскочила с дивана, – я уже не маленькая, поэтому не нужно мною командовать! Это последний класс, у нас почти все прогуливают!

– Эй, посмотрите на часы! Вы чего так расшумелись? – хрипло донеслось со второго этажа.

– Извини, пап, будем тише, – виновато ответил Берт, – у Велибора тут важное дело просто…

– Прости, пап… – промолвила Катарина и поплелась в свою комнату. На пороге она обернулась и отправила Велибору воздушный поцелуй, на который он притворно улыбнулся в ответ.

– Доброе утро, дядя, – рассеянно бросил он.

– Ох, уж доброе, – раздалось сверху. – И что там у вас за важные дела?

– Черт! Нужно было тише, – громким шепотом выругался Берт.

Прошло несколько мгновений молчания, после чего Берт заговорил вполголоса.

– Слушай, этого не может быть. Ты здесь уже два месяца, наверное, я бы заметил, что ты страдаешь лунатизмом?

– Я думаю, что мог не заметить, – Велибор медленно ходил по комнате, – ведь я живу в соседнем доме, хоть дома и за одним забором… Но калитка не скрипит, поэтому ты мог попросту не слышать, как я выхожу.

Берт задумался.

– Хочешь сказать, что несколько ночей ты бродил где-то, возвращался, просыпался утром в своей кровати, а вот именно сегодня очнулся на лавочке в парке? – с сомнением в голосе произнес он. – К тому же ты всё равно замечал бы что-то неладное, например, грязь на одежде или еще чего, да и ребята могли тебя подметить.

Велибор подошел к шкафчику, осторожно взял с полки фарфоровую фигурку голубя, повертел ее в руках и, обнаружив скол на месте одного из крыльев, со всей силы придавил место скола к тыльной стороне ладони.

«Когда я слышу истории о том, как кому-то не верят, – раздалось в его мыслях, – то всегда удивляюсь, потому что знаю: всё равно найдутся те, которые поверят. Нужно, чтобы о твоей правде знало как можно больше людей, тогда ты увидишь того, кто поверит».

– Не знаю, Берт, а кто меня мог подметить?

– Например, Милан или Йована, или Катарина, или Генти с его компанией, он точно бы сообщил об этом, не упустил бы шанса тебя обсмеять.

– Милан, кроме своей Йованы, больше ничего не видит вокруг, а Катарина не просыпается так рано, – с недоверием сказал Велибор.

– Зря ты так на Милана, – расстроился Берт, – ты же их не знаешь, а я знаю уже больше десяти лет… Им сейчас по двадцать, и они уже пять лет как живут вместе, а до этого с пеленок возились. Уж поверь мне, у них давно прошел тот период, когда всё кругом кажется радужным. Они встают с первыми петухами, они бы тебя заметили!

Велибор продолжал безмолвствовать, будто всё, что он сейчас слышал, не имело никакого смысла.

– Милан, между прочим, в восхищении от того, что ты весь такой творческий, – усмехнулся Берт, – а ты к нему, мне кажется, не очень расположен.

Велибор наконец поднял глаза.

– Я вижу, Берт, вижу, но это не восхищение, а… – он пощелкал пальцами, пытаясь подобрать слово, – что-то похожее на стремление войти в доверие. Только зачем мне это?

– Ладно, не о том сейчас речь, – отмахнулся Берт. – В любом случае тяжело не заметить тебя, валяющегося посреди улицы. Или где ты там обнаружился?

– Понимаешь, всё дело в том, что я не помню, как попал в парк, да еще рассказы этого старика нагнетают лишнее…

– А что вообще за старик? – всполошился Берт. – Я что-то сразу не спросил!

Велибор поставил фигурку голубя на место и потер руку – на коже осталось маленькое красное пятнышко.

– Он мне не знаком. У него такие светлые лучистые глаза, знаешь, как будто…

– Ой, Велибор, – перебил его Берт, – давай без этой своей романтики, я не могу помнить цвета глаз всех здешних стариков. Может, у него были какие-то явные отличия?

Велибор закрыл глаза руками, резко сел на диван и покачал головой.

– Не помню… Больше ничего не помню, – с грустью ответил он.

– Да уж…

Берт поднялся из кресла и прошел на кухню поставить чайник. Послышалось щелканье зажигалки, шум чайника, а потом из-за двери пошел еле заметный дымок. Берт вернулся с сигаретой в зубах.

– Так, мне всё это в любом случае не нравится… Я, конечно, не очень-то верю, что ты ходишь во сне, но как ты мог оказаться в парке? – Берт замялся, а потом как-то погрустнел, рассматривая тлеющий кончик сигареты. – Знаешь что, Велибор, мне кажется, что тебе неплохо бы сходить к врачу, на всякий случай…

Ребята долго молчали. Велибор сидел, обхватив голову руками.

«Если бы я только обладал феноменальной памятью, – пронеслось в его голове, – то проблем никогда бы не возникало. Я бы прочел необходимые книги, заполнил бы свой разум информацией, которая не дала бы пасть моему духу ни при каких обстоятельствах».

Берт докурил сигарету и вмял бычок в переполненную пепельницу, стоявшую на тумбочке возле кресла. Лицо его было хмурым.

Раздался звук закипевшего чайника, Берт поднялся из кресла и прошел на кухню. Зазвенела посуда, послышалось бульканье воды и мягкий звук сочившегося пара.

– Берт! – Велибор резко поднялся на ноги. – Я, кажется, вспомнил!

– И чего вспомнил? – Берт выглянул из кухни с чайной ложкой в руке.

– Он был в сером плаще с оторванными пуговицами, и еще у него была трость, похожая на обточенную палку.

Берт замер, потом вернулся в кухню.

– Я уж было подумал, что ты вспомнил, как оказался в парке, – разочарованно произнес он.

Велибор снова опустился в кресло и вцепился в подлокотники. Вскоре Берт вышел из кухни с двумя чашками чая и протянул одну Велибору. Тот рассеянно поблагодарил, поставив чашку на пол возле кресла.

Берт отхлебнул глоток и задумался, отчего сделался вмиг растерянным и озадаченным.

– Этот старик, которого ты мне описал, он полоумный, и не стоит верить его словам…

– Ты в этом уверен? – насторожился Велибор. – Мне кажется, что он не местный. Я его раньше вообще не…

– Разумеется, уверен, Велибор! Я столько лет здесь живу! Как только ты сказал про плащ и трость, я сразу понял, о ком ты! – Берт поставил чашку на тумбочку. – Он хорват с какого-то островка, достала его вся эта рыбалка, вот он сюда и приехал! На улице он болтается частенько, ты просто невнимателен, – с придыханием протараторил он.

– Вот так, да… – Велибор подпер рукой подбородок.

– Ты сейчас прямо как герой фильма, – усмехнулся Берт, смешно сморщив нос, – встретил местного дурачка и принял его за провидца, когда все в округе знают, что тот дурачок.

– Ни за кого я его не принимал, Альберт! Но дурачком он мне не показался… так, странный немного.

– Конечно, конечно… Ладно, забудем про него, это всё неважно.

– Неважно…

– Ты вроде как ехал сюда для того, чтобы написать что-то… Оставил, значит, все эти апартаменты с туристами на маму, а сам тут с ума сходишь?!

– Знаю, – встрепенулся Велибор, – я пытаюсь, но у меня не получается, наверное, потому что не знаю, для кого это.

Велибор повернулся в кресле и прислушался, на его лице застыла гримаса удивления. Он хлопнул по карману своего пальто, достал оттуда хрустящий смятый листок бумаги и распрямил его.

– Интересно, когда я успел это написать?

– Что там? – Берт вытянулся.

Велибор повернул листок к брату.

«Однажды…» – значилось там.

– Однажды?! – воскликнул Берт. – Это что, снова твое творчество?!

Велибор порвал листок на части, смял их, прицелился и бросил в топку камина.

Берт посмотрел, как комочек бумаги начинает менять форму, темнеть, уменьшаться, и чиркнул колесиком зажигалки.

– Я вот тут подумал… Кому это вообще нужно? Кто будет это читать? В мире тысячи писателей, поэтов, в конце концов, есть кино, театр, музыка – столько всего! Тебя же просто затопчут! Тебя никто не услышит!

– И что прикажешь делать? – проникновенно поинтересовался Велибор.

– Велибор, у тебя же была собственная лавка, ты неплохо ладил с торговлей. Все это видели: и мама, и я, и мой отец – все отмечали твои успехи! – Берт всплеснул руками. – Но вот внезапно ты всё бросаешь, становишься каким-то чудным! А в последние дни так и подавно. Что стряслось?

– Я всегда казался кому-то чудным, Берт, – удивился Велибор, – и у меня всегда было желание творить.

– У многих есть такое желание, и что с того?!

– Берт, давай оставим этот разговор.

– На нашей планете стало слишком много людей! Теперь уже не так просто до кого-то докричаться, понимаешь? – не унимался Берт.

– Берт, пожалуйста, оставим!

– Ладно… – Берт закрыл лицо руками.

Комната вновь потонула в молчании, слышались только тихие звуки, которые издает каждый дом. Но вот в открытое окно ворвались скрипучие голоса местных петухов, и воздух задрожал.

– Еще кое-что… – нервно сказал Велибор.

– И что же? – спросил Берт уставшим голосом.

Велибор собрался с мыслями.

– Я понимаю, что это прозвучит несколько странно.

– Уже и не знаю, чем ты сможешь меня удивить.

– Тяжело говорить тому, кто озвучил свое неверие, но я всё равно скажу…

Стрелки часов на стене со скрежетом отмеряли время. Велибор оживленно рассказывал про то, как оказался в театре, где был единственным зрителем. Берт кивал, курил и время от времени недоверчиво усмехался, стряхивая с сигареты пепел. Свет за окном утрачивал мягкость, становился более отчетливым – утро неизбежно отступало. Температура чая в чашках падала. Из окна слышался шум: редкие люди наполняли улицы, спеша по возникшим делам.

Пружина в одном из кресел издала гитарный звук, Велибор окончил повествование.

– Думаешь, что это не сон? – спросил Берт немного погодя.

– Выглядело, как реальность, – Велибор почесал затылок. – Единственное, что меня смущает, это то, что я не помню подобного места в городе. Что это могло быть? Действительно здание театра или попросту просторный подвал?

– Я тоже о таком не знаю, всё же странно это, – покачал головой Берт.

– Этот кто-то решил, что может послужить для меня временным божеством! Не знаю, как он определил, что я теряю веру, быть может, это заметно. Но почему он выбрал именно меня? – Велибор закрыл глаза. – В общем, несмотря ни на что, в истинности произошедшего со мной я не сомневаюсь, всё там было таким искренним. В конце концов от моего творчества никому выгоды нет. И всё это уже исчезло, не знаю, вернется ли вновь. А верить нужно только себе, я себя не подведу, наверное. И теперь у меня снова есть надежда!

– Надежда? – удивился Берт, широко раскрыв глаза. – Так она у тебя всегда была, Велибор. Это же универсальная штука на все случаи жизни! Но дело не в этом. Подожди… А если это всё твое воображение? Если не было никакого театра?

– Это не так важно, Берт, я чувствую, внутри что-то надломилось. Я это чувствую так ясно!

– Ясно, значит, – повторил Берт, потирая руки. – Может, всё же сходишь к доктору, а?

Велибор с тревогой в глазах посмотрел на брата.

– Да шучу, – усмехнулся тот. – Но в любом случае тебе решать…

Тут послышалась глухая музыка, первые ноты песни «Road to Hell» легендарного британского музыканта Криса Ри разбудили тишину. Берт с удивлением достал из кармана телефон, музыка стала громче. Щелкнул по кнопочке и уткнулся в экран.

– Марьяна? – тревожно спросил Велибор.

– Она… – Берт нажимал на кнопочки мобильного.

– У тебя всегда на звонке эта мелодия. Тебе нравится песня? «Дорога в ад».

– Да, нравится. В машине особенно люблю ее слушать.

– Ты же знаешь ее историю?

– Да, ее все знают. Как-то раз Крис Ри застрял в пробке на лондонской кольцевой магистрали, в тот момент он и написал слова к песне…

– Нет, Альберт, там еще кое о чем. О том, что отчаянное стремление подниматься выше по социальной лестнице не принесет тебе ничего хорошего.

– На что это ты намекаешь? – Берт поднял голову.

– Я просто, чтобы ты знал… – Велибор сложил руки вместе. – Марьяна так рано… Сейчас еще восьми нет…

– Не спится ей, прислала сообщение…

– Что может быть лучше чудесного послания в половине восьмого субботним утром от дорогого тебе существа? – иронично заметил Велибор.

Берт кивнул.

– Мы знакомы чуть больше двух месяцев, а я уже не знаю, как с ней быть, – растерянно заявил он.

– У нее расстройство сна?

Берт покачал головой и хмыкнул.

– Она просто такая необычная, я не всегда ее понимаю, постоянно что-то придумывает.

– Давно я не видел ничего необычного, ничто меня не удивляет, – Велибор подпер голову рукой. – Необычная? Как это?

Берт оторвался от экрана и посмотрел в потолок.

– Ну-у-у… – протянул он, – то ей в голову взбредет заниматься велоспортом, то верховой ездой, то она читает книги дни напролет, то еще чего… она постоянно перекрашивает волосы, делает непонятные прически… и достает меня! А еще она с недавних пор не улыбается! Но это не значит, что у нее плохое настроение, это она так себе придумала… часть ее имиджа!

– Ах, вот как, – кивнул Велибор, – ты не забывай, что она из очень обеспеченной семьи, поэтому полагает, что ей всё разрешено, что все двери для нее открыты и нет таких людей, которые способны ей хоть в чем-то отказать.

– Как это нет? – возмутился Берт. – Я вот часто с ней не соглашаюсь в чем-то, спорю и прочее!

– Но вы так редко видитесь. Она же из Будвы?

– Ага…

– Она же просто подруга, почему ты так волнуешься?

– Нет, не просто подруга, Велибор, – подмигнул Берт.

– Хорошо, хорошо, – Велибор улыбнулся и встал из кресла, ненароком задев ногой чашку с чаем. – Ой, я…

– Всё равно ковер скоро на выброс, – отмахнулся Берт, закуривая.

– Пойду тогда…

Велибор замешкался, приложил руку к губам и добавил:

– Ты постарайся забыть про эту историю с театром. Хорошо?

– Почему? – искренне удивился Берт. – Как такое вообще забудешь?

– Я имею в виду, просто не напоминай мне о ней.

– Хорошо, – Берт поднял брови и удрученно покивал, стряхивая пепел.

Велибор взглянул на лужицу растекшегося чая и направился к двери.

– Велибор!

Обернулся.

– Да…

– Ты, это… осторожнее там… ну, вообще…

– Ты тоже осторожнее… и прости, что разбудил дядю.

Нажал на ручку и толкнул дверь. Выходя, он сильно хлопнул ею.

Берт остался сидеть в кресле, пуская колечки из дыма.

Выйдя во двор, Велибор почувствовал, будто за этим хлопком осталось что-то лишнее, снедавшее его прежде. Взглянул на небо, синее и глубокое. «Ничего особенного, небо как небо», – подумал он и направился к своему дому-пристройке.

– Снова здравствуй, дом… – тихо сказал он, остановившись на пороге.

«Мы всю жизнь ищем дорогу домой, – подумал Велибор, – но для чего нам дом? Для того чтобы можно было скрыться. Даже если дом большой, его планировка предусматривает некоторое количество комнат. Желательно, чтобы у каждого жильца была своя – отдельная. Откуда такое стремление к уединению? Наверное, это давняя привычка души, которая помнит, что пришла в этот мир в полнейшем одиночестве и покинет его в этой же компании».

Велибор вошел в свой храм раздумий, и дверь затворилась за ним.

Весь день Велибор сидел за столом в комнатке на втором этаже. Он выглядел раздосадованным: наверное, его угнетала собственная немощь. Перед ним были разложены десятки листов, вырванных из блокнота. Каждый из листов исписан словами, разрозненными на слоги, из которых состояли незавершенные фразы. Каждая такая фраза заканчивались троеточием. Очень многое было перечеркнутым, заштрихованным или теряющимся за неумелыми рисунками.

Велибор хватал себя за волосы и грустно вздыхал всякий раз, как перед ним оказывался очередной чистый лист. Он предвидел пугающий итог.

Но коварные надежды, овладевающие нами, когда-нибудь скинут свое коварство, если не пребывать в бездействии, а пригрозить им верой.

Следующим днем был ливень. Люди стремились скорее найти укрытие. Велибор возвращался домой с пакетом в руке, в пакете покоилось маленькое лукошко, наполненное крупной малиной. Может быть, его угостила одна из женщин в кафе за то, что он исправил несколько ошибок в школьном сочинении ее сына.

Велибор никогда не замечал дождя и даже под таким проливным шел не спеша. Еще издали он заметил Милана, медленно шедшего под руку со своей женой Йованой. Они были под одним зонтиком. Велибор краем уха услышал, как Милан посредством нескольких скудных фраз выразил восхищение некоему архитектурному сооружению, на что Йована вежливо кивнула.

Милан с женой каждый день совершали пешие прогулки, может быть, бессознательно стремясь отойти от быта, в котором они безвозвратно погрязли.

В другое время они находились в своем маленьком уютном домике. Скорее всего, Йована проводила время за приготовлением всевозможных блюд, в уходе за садом и огородом, в уборке дома, в рукоделии. Изредка Йована встречалась со своей подругой, и они за чашечкой чая обсуждали прелести семейной жизни, обменивались кулинарными рецептами и баночками солений.

А Милан был мастером на все руки. Весь его доход складывался из частных заказов: если у кого-то станет неисправной бытовая техника или сломается автомобиль, забьется труба или протечет крыша, он тотчас же бежит к Милану за помощью.

Некоторыми вечерами Милан становился задумчивым. Он выходил во двор, садился на маленькую скамеечку под сенью яблоневых деревьев и принимался за чтение книг. Вроде бы он любил разных авторов, но жанр предпочитал определенный, и в руках его мелькали обложки сборников рассказов Чехова, Бунина, Павича, О. Генри, Сетона-Томпсона и др. Читал Милан мало, но старался проникнуться текстом и поэтому любил перечитывать.

Иногда он перелистывал свою старую тетрадь в сиреневой кожаной обложке. В ней таились его давние стихотворения. И чувствовалось ему, что в этом синем вечернем воздухе витает что-то безвозвратно уходящее, от чего щемило сердце и закрывались глаза.

Дождь усилился, и сделалось шумно. Бурлящие потоки воды неслись вниз по белокаменной мостовой, унося с собой мелкие соринки, намокшие перышки и первые опавшие листья. Стало тяжелее разбирать слова, но Велибор всё же услышал, как Милан произнес его имя. Парень пытался в чем-то убедить Йовану, но из всей речи Велибор уловил лишь два слова, сказанные громко и отчетливо: «творчество» и «необыкновенно».

Проходя мимо супругов, Велибор закутался в шарф и поднял воротник своего пальто, чтобы остаться незамеченным. Вскоре он услышал, как они сменили тему, начав спор о каких-то непропеченных пирогах.

«Какие же они милые, – подумал Велибор, с болью прикрыв глаза, – словно из сказки. Он будто средневековый услужливый рыцарь, а она совсем как фарфоровая кукла. И почему на ней вечно эти жуткие платья – все в бантах и рюшках. Да о чем я… – остановился Велибор. – Они же милая пара: спорят о кулинарных секретах, о том, какое удобрение лучше использовать, чтобы капуста пышнее цвела, или вспоминают, кто из них у кого отобрал игрушку в песочнице пятнадцать лет назад. Им по двадцать лет! Великолепно! Просто загляденье, а не жизнь!»

На лице Велибора появилась ухмылка, которая вскоре исчезла. Он обернулся посмотреть вслед их отдаляющимся фигуркам и пошел дальше, рассекая толпу семенящих прохожих и безмолвных попутчиков, многие из которых были туристами.

Когда он проходил мимо аптеки, ему пришлось на миг забиться под карниз: по улице, попутно окатывая грязными брызгами прохожих, мчался автомобиль. Прильнув к стеклу и прижав к себе пакет с малиной, Велибор успел краем глаза заметить, что Лиен обнаружила его присутствие. Девушка улыбнулась, отчего ее темные азиатские глаза сузились, и направилась к двери.

Лиен уже пару лет состояла в должности аптекаря в Цетинье. Дни напролет она проводила за прилавком в окружении фармацевтических препаратов. Девушка приноровилась и могла за несколько секунд подобрать успокоительное – нервному, болеутоляющее – страдающему, аноректик – тучному. Каждый день Лиен выслушивала в свой адрес грубости и похвалу, а когда был обеденный перерыв, запирала дверь, повесив на нее табличку, а сама скрывалась в маленькой комнатке, где варила себе кофе и высыпала из принесенной ею баночки на плоскую белую тарелку диковинные яства.

Пережевывая холодную – как она любила – пищу, Лиен прижималась лбом к окну и смотрела на прохожих. Некоторых из них она знала в лицо, поскольку видела десятки раз, наблюдая в обеденный перерыв за жизнью, пробегающей за окном.

За время, проведенное в Цетинье, Лиен научилась быть серьезной. Она редко смеялась, но часто сдержанно улыбалась, поскольку по натуре своей была доброжелательной. Лиен не любила резких движений и громкого голоса, поэтому сама была осторожной и разговаривала в полтона.

В выходные дни ее будила кошка. Требуя еды и ласки, она протяжно мяукала и запускала когти в мягкие плечи Лиен. Девушка подолгу сидела возле компьютера, общаясь на своем родном языке с родными ей людьми.

Велибор закрыл глаза, вздохнул и, дождавшись, когда машина проедет, быстро направился в сторону дома. Он услышал позади звон колокольчиков, который раздавался, когда открывалась дверь аптеки. Велибор знал, что маленькая фигурка Лиен стоит сейчас на пороге. Лиен смотрит ему вслед, и на нее из сточной трубы льется тонкая струйка воды, и улыбка на ее лице тает с каждым его шагом, вот сейчас, наверное, она совсем растаяла.

«Какой же я бессердечный, что ли… – подумал Велибор, утерев рукавом с лица капли дождя. – Безрассудный… И откуда только берется желание избегать людей? От меня же ничего не требовалось, только поздороваться, может, даже просто кивнуть. Это несложно, но я спрятался за воротник, как последний трус, а потом сбежал».

По прошествии нескольких минут Велибор замедлил шаг. Внезапно из общего суетливого потока вырвалась девушка в ярко-желтом пальто и желтой же шляпке. В руках ее была большая картина, написанная акварелью, прикрытая салфетками, которые уже намокали. Девушка была взволнована, сначала она бежала в одном направлении, затем резко остановилась, задумалась и припустила в обратную сторону, где на ее пути возник Велибор.

Взметнулись полы ярко-желтого пальто, вспорхнула желтая шляпка, распустились по ветру пышные волосы, разлетелись свадебными голубями салфетки, рассыпалась по дороге ароматная малина. «Принимаем благосклонности дня!» – вырвалось у девушки. Она резко подняла картину с земли и принялась собирать ягоды малины, которые уже потеряли прежнюю форму и оставляли на ее руках красные следы, растекающиеся под потоками дождя.

«Желтый… как цветущие одуванчики весной», – пронеслось в голове Велибора.

– Не нужно ее собирать, – безучастно произнес он, увидев, как одна ягода выскользнула из тонких пальцев девушки.

Девушка проигнорировала просьбу и продолжала собирать малину.

«Я помню одно утро… – Велибор ухватился мыслью за воспоминание, – мы с Бертом были еще совсем детьми, мама отправила нас на луг собирать одуванчики для варенья… до сих пор помню вкус этого варенья».

– Оставьте, – повторил Велибор, – не люблю малину.

– Слишком много воды…

Она оставила малину и взглянула на картину: контуры исчезли, всё превратилось в замысловатую абстракцию.

– Уже совсем другой стиль, – грустно сказала девушка, посмотрев на Велибора долгим взглядом. – Я раньше не рисовала. Рисование, особенно акварелью, точно мне не подходит… Теперь я это знаю!

Убрала волосы, упрямо лезшие в лицо, на щеке ее остались разноцветные следы акварели и малины.

Велибор глянул на нее и на миг поймал взглядом чуть заметную улыбку. Долго смотрел на этот краешек губ, и перед взором его пронеслось множество художественных полотен, но он остановился на одном.

– Джоконда, – шепотом сказал он.

– Многие любят показать себя ценителями искусства, но нет, это был просто пейзаж, – девушка отрицательно покачала головой.

Дождь усилился. Она развернулась и стала медленно удаляться, пренебрегши недавней бережливостью, унося картину в одной руке.

– Я не об этом, – сказал Велибор.

Незнакомка смешалась с быстрым потоком людей, ее силуэт спрятали множество распахнутых зонтиков.

Велибор постоял немного, потом развернулся и медленно пошел к дому. Он пожал плечами, удивившись, что не запомнил ни черт ее лица, ни цвета волос, а лишь этот краешек губ, которые улыбались не то с состраданием, не то с усмешкой.

Зайдя в дом и закрыв за собой дверь, Велибор услышал с улицы суровое ворчание грома. Должно быть, он еще какое-то время бродил по улицам, потому что обнаружил в пустом пакете много воды, и пальто его было мокрым насквозь.

«Все мы бежим за единственным мигом, – пронеслось в его голове, – в котором станем счастливы, чтобы сохранить его в памяти. А потом, спустя время, поведать кому-то дорогому и близкому, как однажды отыскали настоящее сокровище и как оно растворилось, словно сон».

Велибор повернулся и долго смотрел на картину Магритта.

– Возращение пламени, – тихо произнес он и прошел к дивану, оставив на полу дорожку мокрых следов.

Опустился на диван и зарылся в подушки, вспомнив недавнюю встречу. Он старался отогнать от себя мысли о новом, но в то же время таком знакомом чувстве.

– Нет, нет, нет… – зашептал Велибор, судорожно сжимая подушку. – Прочь!

Затих. Прошло несколько минут, после чего он поднялся, прошел к трельяжу и посмотрел в зеркало. Усмехнулся, оглянувшись на картину, и попытался принять такую же позу, как человек в черном костюме: выставил ногу вперед, согнул колено, одной рукой подпер подбородок, другую отвел за спину, сжав в ней невидимый цветок.

– Сгореть в триумфальном огне и не воскреснуть! – с пафосом произнес Велибор.

Он расслабленно улыбался, любуясь на некое сходство с оригиналом, как вдруг что-то его испугало. Встрепенулся, резко избавив тело от непривычной позы, глянул на лестницу и, снова посмотрев в зеркало, шумно выдохнул.

– Опять! Как это возможно?

В глазах его всё еще стояло призрачное видение ускользающих по ступеням легкой бледно-розовой вуали и кружева, а в воздухе витал настойчивый цветочный аромат.

– Шлейф… от платья… – прошептал Велибор, отойдя от трельяжа.

Он пошел, ступая так осторожно, будто в полу его собственного дома неизвестные заложили мины. Пробежался глазами по ступеням и посмотрел наверх сквозь переплетенья стоек перил – никого!

Промычал что-то бессвязное и засмеялся. Велибору стало не по себе от таинственного видения, он не хотел понять его природу, но ему хотелось узнать, кто она, владелица прекрасного платья. Велибор почувствовал усталость и грусть и с опаской глянул в зеркало. Вскоре он раздобыл ручку и лист бумаги и прошел к лестнице, где присел на ступени. Он приготовился писать.

За окном всё было серым, но благодаря красочному витражу в доме жила частичка невозможного сегодня солнца.

Через несколько минут Велибор удивленно посмотрел на лист бумаги и покачал головой.

– Что за чепуха? – произнес он, глядя на три гордых восклицательных знака. – Невыносимо уже!

Порвал лист на несколько частей, сжал обрывки в кулаке, расслабил пальцы. На ступенях осели маленькие белые кусочки.

– Сколько всего! – Велибор тяжело вздохнул и посмотрел на книжные полки.

Взял в руки томик рассказов неизвестного автора и открыл книгу.

– Оглавление, – прочитал он вслух, – «Стефи-Стефан», «Предрассветные тени», «Любовь в декабре», «Встреча на Балканах», «Забытые».

Полистал книгу, поводил пальцем по строчкам.

– Страница шестьдесят три, – со значимостью произнес Велибор, – «она собрала в себе остатки храбрости и выбежала, громко хлопнув дверью пустой комнаты. Элада побежала вниз по тропинке, найдя в этом бегстве спасение и надежду».

Громко захлопнул книгу и поставил ее на место.

В этот момент в дверь постучали. Там, за разводами воды на стекле, угадывались очертания Катарины, которая суетливо поправляла свои растрепавшиеся рыжие волосы.

Велибор закусил губу и, почесав подбородок, начал тихо подниматься по лестнице, но одна из ступеней предательски заскрипела.

– О нет! – произнес он и тут же прикрыл рот ладонью, но было поздно.

– Велибор! – донесся до него голос Катарины, приглушенный дождем.

Вздохнул и, отняв руку от лица, продолжил подниматься по ступеням, уже не стараясь казаться незамеченным. Вскоре его фигура растворилась за поворотом.

– Велибор, открой! – кричала Катарина. – Я промокла! Открой!

Сверху раздался скрип двери, а потом глухой звук, будто тяжелое плашмя упало на мягкую поверхность.

– Элада! – проговорил Велибор и засмеялся в подушку. – Ты уж разберись, Элада, спасение или надежда.

– Эй, открой мне! – не унималась девушка. – Вообще-то, это наш дом!

Резко поднялся с кровати и выглянул в открытое окно.

– Катарина! – выдохнул Велибор. – Ты ставишь меня в неловкое положения, потому что дом действительно ваш.

– Я знала, что ты здесь! – девушка запрокинула голову и прикрыла лицо от дождя. – Впусти меня… я просто посижу!

– Но пока я в нем живу, это мое личное пространство, – продолжал Велибор. – Берт так сказал.

– А что Берт? Он тут не хозяин! – Катарина посмотрела себе под ноги. – А у меня промокли туфли!

– Катарина, до твоего дома пять метров, и неужели в нем сейчас никого нет? – Велибор нервно потер руки.

– Папа еще не вернулся…

Катарина резко пошевелилась, и Велибор услышал, как в кармане ее платья что-то громко зазвенело.

– А Берт, должно быть, уже дома, – устало сказал он, взглянув на знакомую старую машину, чернеющую сквозь кусты красной смородины, – и у тебя есть ключи.

Вернулся в комнату и снова плюхнулся на кровать, прижав к лицу подушку. Он услышал, как Катарина пошла к своему дому, а еще через несколько секунд она громко хлопнула дверью.

– Что сегодня за день? – простонал Велибор. – Напасть какая!

В комнате его было тихо, и такой идеальный порядок царил, а главное – ничего лишнего. Шкаф, кажущийся надутым, кровать, рядом с нею – стол, на котором одна лишь настольная лампа с зеленым абажуром, подле стола – стул, со спинки которого свисает синий безрукавный плащ-накидка с белым рисунком схематично изображенного лабиринта.

Велибор сидел на лавочке в сквере Негоша и смотрел на редких прохожих, идущих размеренным шагом. Его размышления были направлены на одно: все люди подражают друг другу, и это страшно.

«Живем среди обесцененных ценностей, стараемся стать счастливыми и, когда у нас это не получается, решаемся выглядеть счастливыми, – сказал себе Велибор. – Неужели достаточно выглядеть счастливыми? Должны быть какие-то черты, с помощью которых можно отличить по-настоящему счастливого человека! Хочется сбежать от привычки подражания, – думал он. – Люди копируют даже образ мыслей друг друга, и я тоже человек…»

Велибор прикрыл рот ладонью, с ужасом косясь на прохожих.

– Нет! – крикнул он, резко вскочив с лавочки.

– Вот псих-то! – женщина, проходившая мимо, замахнулась на него пустым бидоном и пошла дальше как ни в чем не бывало.

Велибор бросился к первому встречному, которым оказался нехарактерно низкий для черногорца пухлый мужчина с блестящей лысиной на голове.

– Куда вы идете?! – Велибор схватил его за воротник куртки и начал трясти изо всех сил. – Куда?

– Ты что делаешь?! – пропищал человек, резко дернулся и поправил воротник. – Идиот!

– Куда вы идете? – повторил Велибор уже спокойнее.

– Да какое твое дело?! – мужчина нерешительно замахнулся на него пакетом и попятился. – Ненормальный! Я иду на работу!

– Зачем? – спросил Велибор с жалостью в голосе.

– Что значит зачем?! – мужчина обиженно посмотрел на него.

– А после работы?

– Слушай, – окинул он Велибора взглядом, полным подозрительности, – отстань от меня!

– А может, вам туда не нужно?

– Откуда тебе знать, что мне нужно? – человек выругался и пошел дальше.

Велибор вышел на середину дороги. Он с недоверием смотрел на лица прохожих: «Что вы все тут делаете?» Вот вдалеке показалась девушка в пышном малиновом платье. В этом платье она выглядела как цветочный бутон, покачивающийся на ветру.

– Я хотел спросить… – обратился Велибор, поравнявшись с ней шагом. – Куда вы идете?

– Вопрос прямо в лоб! – улыбнулась девушка. – Так со мной еще не знакомились! Я иду на остановку, поеду в Котор.

– А зачем вам в Котор? – усмехнулся Велибор.

– А зачем вы спрашиваете? – улыбка сползла с лица девушки.

– Я давно не был в Которе, но помню, как там красиво… У меня там брат учится.

– А я там живу.

– Вы довольны, что живете в Которе?

– Не знаю, наверное, нет, – девушка мечтательно посмотрела в небо, – я об этом не думала.

– Так подумайте! – Велибор остановился и, развернувшись, пошел в обратную сторону.

Девушка нерешительно обернулась и, увидев отдаляющийся силуэт, недовольно хмыкнула.

– Куда вы идете? – обратился Велибор к пожилой паре, возникшей на его пути. Он чувствовал, как бешено колотится его сердце, – вы знаете, куда вы идете?

– Ты чего, сынок, – захрипела старушка, – да мы просто гуляем.

– Белили потолок сегодня в доме, – задумчиво добавил старик.

– Зачем вы его белили? – спросил Велибор.

– Как же! – удивилась старушка. – Известь уже стала серой!

– Ну и что? Разве серый – плохой цвет?

– Так известь-то состарилась! – пояснил старик.

– Состарилась… – повторил Велибор. – Неужели вы часто смотрите на потолок? Нужно смотреть на небо, – он вздохнул и пошел дальше, махнув на прощанье рукой.

– Чудной какой-то! – прокряхтел старик.

– Наркоман, что ли, – добавила старушка. – Сумку-то проверь… Всё там на месте?

Велибор ходил по городу, он заглядывал в витрины лавочек, в лица прохожих, в лужицы воды на асфальте. Неотступное чувство поиска поглощало его, и в погоне за невидимыми ответами он сворачивал в переулки, обходил припаркованные автомобили, деревья, цветочные клумбы. Вот он остановился возле здания национальной библиотеки и рассеяно взглянул на колыхающийся над входом красный черногорский флаг.

«Должно быть, я сейчас выгляжу необычно, – подумал Велибор, но тут же тряхнул головой. – Нет! Такие мысли недопустимы! Они ведут к деградации!»

– Добрый день! Какая встреча!

– А, это ты, Милан, привет! – обернулся Велибор.

– В библиотеку собираешься?

– Да нет, просто хожу по городу.

– Никто просто так по городу не ходит, – возразил Милан.

– Я хожу… – ответил Велибор и посмотрел по сторонам проверить, не идет ли еще кто знакомый.

– А мне кажется, что в Пржно лучше, чем здесь, – заявил Милан. – Там море… простор для размышлений!

– Нет, Милан, там не лучше, там просто всё иначе…

Милан восторженно рассматривал наряд Велибора: старый, изъеденный молью черный шарф, обмотанный несколько раз вокруг шеи, скрывающий часть лица; серый свитер, изрядно потертый и потрепанный; синие джинсы с прорехами, сквозь которые проглядывали участки тела; высокие, плохо зашнурованные кеды с торчащими языками.

– Это всё потому, что ты писатель, поэтому и ходишь просто так, – с уверенностью сказал Милан. – Зачем ты так обмотался шарфом? Сегодня же нехолодно… Ты всегда обматываешься этим шарфом.

– Я ничего не написал, Милан, я не писатель, – возразил Велибор. – Я не знаю… не помню, как надел шарф, наверное, задумался.

– Ты задумался над книгой? – в глазах Милана мелькнул нездоровый огонек.

– Нет, Милан, не над книгой… – Велибор нахмурил брови. – Я соврал, я ни о чем не задумался. Я не думал ни о чем… В голове моей пусто было как никогда!

Велибор поежился и втянул голову в шарф: ему захотелось спрятаться.

– А я тоже хотел стать писателем… знаешь, как-то даже писал стихотворения, – продолжил Милан, – еще давно, когда жил в Херцег-Нови, я для Йованы писал и не только. Но ничего не вышло!

Милан расстроенно развел руки в стороны.

– Стихотворения… поэзия. Ты, должно быть, хотел стать поэтом? – поправил его Велибор.

– Да, точно, поэтом, – согласился Милан. – Они еще остались, мои стихотворения. Можно я принесу тебе их, и ты скажешь свое мнение? А вдруг они неплохие?

– Я не думаю, что смогу оценить их…

– Ну, пожалуйста! – парень молитвенно сложил руки. – Мне важно мнение профессионала!

«Я часто встречал такие лица, – громко зазвучало в уме Велибора, и он склонил голову набок, присматриваясь к Милану, – на которых виден след угасающей надежды… и глаза эти горели огнем предвкушения встречи со своей мечтой, которая никогда не сбудется! И люди эти судили о работах гениев, давали оценку великим, и между всех произнесенных ими строк читалось одно большое желание продемонстрировать свой исполинский потенциал. И я слушал их и молчал, – на лице Велибора вспыхнула улыбка, вскоре потухшая, – молчал и улыбался, улыбался и кивал в знак признания их „уникального“ мнения, и старался уйти».

– Хорошо, Милан, принеси, я посмотрю, но я не профессионал, я никогда им не был… я не писал стихотворений.

Милан выглядел растерянным.

– Ты правда их посмотришь, Велибор? Я принесу тебе тетрадь! Она сейчас в сундуке, где Йована хра… – Милан осекся, заметив что-то вдалеке, – хранит свои… платья.

По бульвару промчался маленький двухместный кабриолет цвета слоновой кости. Он оставил после себя легкое серое облачко пыли и несколько нот затихающей ритмичной песни Элвиса Пресли.

Велибор повернулся посмотреть вслед отдаляющемуся автомобилю, сердце его защемило от необъяснимой тоски, он обхватил себя руками и горько усмехнулся. Милан стоял с открытым ртом, покачивая головой в знак одобрения.

– Вот это да! – произнес он. – Йована сейчас же бросилась бы в погоню за этим авто попросить, чтобы ее прокатили!

«Вот оно, счастье… – задумался Велибор, – ржавеющее, ломающееся, недолговечное, но очень завидное для многих стремящихся к антуражу».

– Симпатичное авто, – сказал он вслух, – многим такие нравятся. – В Пржно много кабриолетов.

– А тебе разве не нравятся? – смутился Милан.

– А почему они должны мне нравиться?

Милан молчал, в глазах его читался страх от появившейся в сознании мысли о возможном заблуждении.

– Я просто думал, что писатели любят шик и… всякие красивые вещи.

Велибор дернул за свой шарф и закашлялся, случайно сдавив шею.

– Милан, – заговорил он, прерываясь от кашля и смеха, – какого писателя ты сейчас имеешь в виду?

– Я не знаю, ну… который написал, – Милан замялся, – например, «Двойник Дориана Грея».

Велибор продолжал кашлять и смеяться.

– «Портрет Дориана Грея», – поправил он, – о да, Оскар Уайльд был эстетом, думаю, он любил красивые вещи!

– Да, точно, это Оскар Уайльд, я читал его книгу.

– Но для писателя главное – отнюдь не пристрастие к вещам, – Велибор поправил шарф и подавил в себе смех, – поэтому не нужно подозревать меня в желании расточительства, к тому же расточать мне совершенно нечего…

Велибор размотал шарф и небрежно накинул его на плечо, подобно гиматиону.

– А я смотрел фильмы про писателей, – задумчиво сказал Милан, – я много фильмов смотрел про писателей!

– И теперь ты, наверное, думаешь, что писатели бывают трех типов, – предположил Велибор, почесав подбородок. – Первый – мизантроп, этакий затворник, притаившийся за столпами книг, чтобы взгляд простого любопытного не коснулся его лика гения. Второй – городской повеса, обладающий врожденной грамотностью и желанием поразвлечься, составляя красивые фразы, балагур с широкой, как небо, душой, к которому тянутся все страждущие просвещения и веселья. И третий, которого, как мне кажется, ты считаешь наиболее симпатичным, – манерный интеллигент, эстет, возможно, даже сноб, стремящийся не только к культуре, но еще к роскоши и признанию!

– А разве писатели не хотят признания, Велибор? Разве ты не хочешь, чтобы тобой восхищались?! – Милан воздел руки к небу. – Нет писателей из Цетинье… родом из города многие футболисты, спортсмены… художники были, но вот писателя не знаю ни одного!

– Милан, у тебя невероятные представления о человеке, который собрался что-то сказать в письменной форме!

– Зачем тогда говорить? – Милан опустил глаза.

– Это главный вопрос, – Велибор вздохнул и отвернулся от сильного порыва ветра, бросившегося в его лицо, – ладно, мне правда пора.

– До свиданья, Велибор!

Милан помахал рукой, а в светлых глазах его застыли лучики доброты.

– До встречи, – бросил Велибор, уже отвернувшись и направившись в сторону парка.

Он пошел не размеренным шагом, какой свойственен большинству черногорцев и местных, а стремительно, спеша, сам не зная куда.

Велибор проскитался час. Дойдя до Площади Революции, он повернул в сторону Цетинского монастыря и зашел в небольшой пролесок. Он решил избежать тропинки и пошел прямиком по траве, уверенно, так, словно бы ходил по ней каждый день и уже привык к влажной прохладе росы. Велибор думал, что когда ищешь сам не зная чего, то всегда приходится сворачивать с протоптанной дороги.

– Ох! – встрепенулся он и приложил ладонь к носу, пытаясь удержать в ней знакомый цветочный аромат, замер с взволнованным следящим взглядом – там, за стволами сосен, растворялась дымка нежно-розовой вуали и кружев. – Снова ты… Постой! Подожди!

Велибор попытался сдвинуться с места, но какая-то сила не давала ему ступить и шага. Тогда он протянул руку, с сожалением сжав в кулаке воздух. Еще миг, и остатки таинственного видения растворились в зелени леса. Велибор глубоко вздохнул, опустился в траву и стал беспорядочно хвататься за цветочные стебли.

– Держи меня, держи меня, земля… – приговаривал он. – Пожалуйста, держи…

Несколько минут назад Велибор поднялся на ноги, вышел на тропинку, передвигаясь неторопливым шагом, достиг летней сцены и посмотрел на каменный круг и окружавшие его дуги скамеек. Сооружение было серым, кое-где покрытое мхом, растительность в округе казалась изумрудной, а цветы, склонившие свои уставшие головы, яркими пятнами мерцали в траве.

«Когда видишь подобную красоту, – размышлял Велибор про себя, – сразу чувствуешь всю немощность человеческой речи. Никакие метафоры не позволят передать полноту картины, ни этих красок, ни возникающих чувств. Даже если тщательно подобрать слова, рассказать о том, как падает свет, и о том, как приятна эта каменная прохлада, то это будет всего лишь выдумкой! И попав в рассказанный мною мир, вы станете пленником двухмерного пространства!»

Велибор пошел дальше до тех пор, пока не почувствовал усталость. Тогда он опустился на валун, упершись ногами в рыхлую почву.

«Жаль, что в городе больше нет реки, – раздался его внутренний голос. – Раньше в долине была река, и даже сам город получил название в ее честь, но потом она пересохла. А когда смотришь на воду, становишься таким задумчивым и спокойным. Близость воды часто толкает на откровения. Вот если бы сейчас кто-нибудь оказался рядом…»

Привычная природная романтика распускала свои чары, и не нужно было закрывать глаза, чтобы представлять райские картины, всё было рядом.

Триумф красоты – одно мгновенье, когда разольется над землей гармония, единя хорошее и плохое, разрушая все грани! Красота – это принятие всего мира разом!

Смотря на окружающее, Велибор улыбался и чувствовал, что он не один. Постепенно это ощущение стало ближе, острее, он осознал, что в его спину целится чей-то упорный взгляд. Велибор долго не мог поверить в его реальность, потому как только что подумал о возможном собеседнике. Неуверенно обернулся, и зрачки глаз его расширились.

На расстоянии нескольких метров от него стоял я – человек в длинном темно-зеленом плаще. Руки мои покоились в карманах, волосы шевелились от легкого ветра. Я был повернут спиной к Велибору и смотрел на далекую гору в сторону разгорающегося заката.

Велибору не давало покоя удивительное ощущение: ведь он так отчетливо чувствовал на себе взгляд, но перед ним сейчас была моя широкая спина.

– Люблю закат! – заговорил я низким бархатным голосом. – Когда смотрю на него, то ощущаю себя свидетелем великого свершения. Чувствую, как сама Вселенная обращается ко мне с напоминанием о неумолимости времени. И на фоне этой угасающей красоты во мне просыпается сострадание к себе, и жажда жизни перебивает желание смерти, и верю я, что в грядущем дне опять найду якорь, который поможет мне удержаться, вот так…

– А я… а я не знаю, люблю ли я его, – неуверенно проговорил Велибор, – я его никогда не ощущал до конца. В Пржно, где я родился, его было так много, что я к нему привык. Я жду особенного заката, моего…

– Можешь не сомневаться, что любишь, – я взмахнул рукой, – эта любовь была заложена в тебе в самую первую секунду, как возник ты сам, вот так…

– Может быть, и так.

Гора казалась огромным, крепко спящим чудовищем, сон которого невозможно потревожить. Чудовищем, что охраняет солнечный свет от людского равнодушия.

На небе было ярко и безоблачно; временами то там, то здесь проносились дружные шумные стайки вечерних птиц. В какой-то момент Велибору показалось, что он теряет самоидентичность, сливаясь со всеми людьми мира, живущими сейчас, почившими много веков назад и еще не родившимися.

Велибор неотрывно смотрел на мой силуэт, он пребывал в ожидании.

– Всю свою жизнь я стараюсь избегать пустых помыслов, не подкрепленных ничем, кроме веры, – замысловато сказал я. – Но сегодня я решил поступиться этой идеей и, толкаемый своею верой, пришел сюда, вот так…

Велибор потер затекшую шею и понял, что уже давно сидит вполоборота ко мне. Тогда он поднялся и повернулся в сторону заката.

– А во что вы верили?

– Верил я, что встречу человека, который поспособствует скорейшему решению одного вопроса, который уже давно мучает меня.

– И вы его встретили?

– И я имею честь говорить с ним в данную минуту, вот так, – бодро сказал я.

– Вот как, – удивленно повторил Велибор. – А что за вопрос вас так мучает?

Я развел руки в стороны и некоторое время стоял так.

– Ты, конечно, проходил мимо летней сцены?

– Еще бы, и не раз. Я не только проходил, но и останавливался возле нее, чтобы посмотреть на лес в ее монументальном присутствии.

– Монументальном присутствии… Эта сцена давно молчит, и я хотел бы немного оживить ее!

Велибор не знал, что ему ответить, поэтому терпеливо ждал, когда я продолжу свое повествование.

– Ты только представь, – маслено сказал я, – софиты, прожекторы, занавес, кулисы, декорации! Вот так… И так много людей собралось, что перед сценой на траве в качестве дополнительных сидений пришлось расставить всевозможные стулья, кресла, лавочки, табуреты. В кронах деревьев прячутся колонки, из которых льется прекрасная музыка! А может быть, даже не из колонок льется музыка, а творит ее целый оркестр: скрипачи, трубачи, пианисты!

Велибор слушал с восхищением, он посмотрел вдаль, пытался угадать там очертания летней сцены, чтобы глубже погрузиться в мою фантазию.

– Я нашел нескольких прекрасных актеров, – продолжал я, – но у меня нет пьесы! Я не хочу ставить то, что уже было поставлено. Мне нужна новая, никем не тронутая суть! Мне нужны новые герои, новые слова, новые истины!

– Вы хотите, чтобы я написал вам пьесу? – неуверенно спросил Велибор.

– Еще я бы очень хотел, чтобы ты успел до того, как она уедет, – ответил я с проскользнувшей робостью.

– Кто она?

– У нее уже есть билет в один конец, – я стал говорить тише, словно посвящая его в свою тайну, – очень далеко, в те края, где стройные пальмы мерно покачиваются на ветру, где безбрежный океан шепчет свои молитвы, где всё кажется таким сказочным и волшебным, что у попавшего туда память тут же засыпает крепким сном… Но я так хочу, чтобы, засыпая, она пожелала бы вновь проснуться! Вот так!

Велибор неожиданно для себя понял, что тронут моими откровениями.

– Вам нужна пьеса? – вновь спросил он. – И как мне ее вам передать?

– Через два месяца я должен буду стоять на этой сцене и возвещать о новом витке своей карьеры, которым станет эта постановка!

– Хорошо, но вы, должно быть, захотите ознакомиться с предварительным вариантом пьесы?

– Пожалуй, – спокойно согласился я. – Буду на берегу Скадарского озера, в километре к западу от форта Лесендро, через три недели, в это же время. Форт будет виден вот с этого ракурса.

Я извлек из кармана фото.

– Я не знаю, сколько сейчас времени, – заметил Велибор, внимательно изучая снимок, – и какой сейчас день…

– Я тоже не знаю, – мне стало смешно, – но я думаю, что это не помешает нам встретиться.

Я, так и не обернувшись, в знак прощания поднял вверх руку в черной перчатке и начал отдаляться. Велибор тоже поднял руку, но спешно опустил ее, подумав, что я не увижу этого жеста.

– До встречи, добрый волшебник, – тихо сказал он.

С этого момента ни одна мысль больше не тревожила Велибора. Осознание того, что в нем кто-то нуждается, заглушило все. Он шел, не чувствуя ног, ничего не видя и не слыша вокруг.

Уже совсем повечерело. Силуэты людей, спешащих по домам, размыто мерцали на потемневших стенах домов; длинные, искаженные светом фонарей тени расползались в разные стороны.

Придя домой, Велибор трясущимися руками вытащил из ящика стола свой блокнот.

Стул был придвинут к шкафу, где он еще утром проводил поиски чего-то необходимого, что, по его предположению, таилось на верхних полках. Велибор решил не тратить время на то, чтобы возвращать стул на его привычно место, он согнулся над столом, упершись в него локтями.

Руки ломило от непривычного положения, ноги подкашивались, но он, не обращая внимания на претензии собственного тела, продолжал быстро писать.

Зашифрованные пазлы его безумной фантазии чернильными разводами оставались на желтоватых, подкопченных временем листках.

Утром Велибор лежал в постели и смотрел в потолок. Веки его были припухшими, на лбу обозначилась тонкая морщина. Должно быть, он полночи истратил на то, чтобы набросать хотя бы план.

Прогнав остатки сна, Велибор обнаружил, что неистовый душевный подъем остался в минувшем дне, и не мог понять, почему не удалось удержать его.

«Три недели – это не так много», – стало первой мыслью, посетившей Велибора. Медленно поднялся с кровати и первым делом подошел к письменному столу, где, подобно пасьянсу, были разложены несколько листков, выдранных из блокнота. Они были с неровными краями, исписанные, смятые, разорванные, видимо, оттого, что Велибор прилагал чрезмерно много усилий, нажимая на ручку. Поверхность стола была повреждена, на ней виднелись вмятины и синие размытые пятна чернил.

Велибор взял один из листков и, пробежав глазами по нескольким строкам, покачал головой. Вздохнув, он положил его на место и взял следующий. Так он изучил несколько листков, после чего вернулся к кровати и тяжело опустился на нее, вперив взгляд в пол.

– Вот оно, мое творчество… Сюрприз, Велибор…

Немного погодя он с подозрением покосился на письменный стол: с этого ракурса казалось, что он завален незавершенными фигурками оригами.

– Лучше бы я и правда учился искусству оригами…

Велибор был очень расстроен, обнаружив, что весь разорванный блокнот исписан фразами, объединив которые едва ли можно было получить цельный текст.

«Впрочем, можно… – подумал он, – там много чего не хватает… нужно придумать еще несколько деталей…»

– Я же не бездарность! – крикнул Велибор.

На улице послышался лай Флирта. Велибор поднялся с кровати и быстро подошел к окну. Выглянув во двор, он увидел пса, который весело прыгал возле калитки, ожидая, когда же Берт откроет ее и выпустит его на свободу. За забором стояли Милан и какой-то незнакомый парень в грязной одежде, он беспокойно о чем-то рассказывал, склабился и постоянно сплевывал на землю.

Лицо Велибора сковало привычной маской, он почувствовал, как его подбородок дрогнул, и постарался остановить спазм, приложив руку к лицу.

«Наверняка кто-то из компании Генти, – предположил он. – Чего ему, интересно, здесь потребовалось?»

Свистнул. Флирт тревожно гавкнул, Милан поднял голову, приветливо улыбнувшись, парень в грязной форме замолчал и сплюнул, а Берт, сложив руки козырьком, взглянул в окно.

– Доброе всем… – бросил Велибор.

– Привет, Велибор, – отозвался Милан.

Незнакомый парень, не поднимая глаз, помахал рукой в знак приветствия.

– Мне нужно с тобой поговорить, – обратился Велибор к брату.

– Что-то настолько важное, что я должен отложить прогулку с Флиртом?

– Для меня важное.

– Ну, хорошо, – пожав плечами, согласился Берт.

– Как твои дела, Велибор? – спросил Милан.

– Все хорошо, спасибо. А твои дела? Как они?

– А у меня такая история! Менял вчера колесо на одном фордике, что-то не так пошло, домкрат будто сломался, ну и меня чуть не расплющило! Йована говорит, что после этого я как заново родился!

«Заново родился, – подумал Велибор, и в глазах его мелькнула ухмылка, – а так и не скажешь… даже рубашка на тебе всё та же с аккуратной заплаточкой».

– И как ощущения от мира? – вслух поинтересовался он.

– Что? – растерялся Милан.

– Ты же заново родился, – пояснил Велибор.

– Ах, это! – Милан хлопнул по забору. – Да всё так же, в мире всё так же!

– Да, понимаю, мир, конечно, неизменен, – хитро улыбнулся Велибор, – только вот…

– Я принес их, – перебил его Милан, помахав старой тетрадью в сиреневой кожаной обложке.

– Стихотворения?

– Да, – обрадовался Милан, – я их перечитал сегодня в очередной раз.

– Я посмотрю, Милан, если тебе так важно мое мнение.

– Ты же, как это говорится, – Милан задумался на миг, – мастер слова!

– Неприкрытая лесть.

Милан передал Берту тетрадь, и тот запустил ее.

– Есть, – улыбнулся Велибор, потрясая пойманной тетрадью.

– Этой вот обложке очень много лет, ее прадед мой сам сделал!

– Недурно, – Велибор нахмурил брови.

Берт подошел ближе к окну и сказал громким шепотом так, чтобы никто кроме брата его не услышал.

– Что-то вы рано поднялись сегодня, ваше величество, да еще и в своих покоях, а не в какой-нибудь подворотне, как вам это свойственно…

Велибор сделал удивленное лицо.

– Уже забыл о словах местного мудреца, который видел тебя спящего на городских улицах?

– Ах, да… со мной всё в порядке, – Велибор заломил руки и кивнул на незнакомого парня. – А это кто?

– Человек… – Берт пожал плечами.

Велибор вопросительно молчал.

– Да не знаю я его, – протараторил Берт в обычной своей манере, – он на недельку, проездом… знакомый Милана, вроде пастухом трудится.

– А в Албании сейчас, значит, пастбищ нет… Ясно.

– Да что ты заладил про свою Албанию?! Может, нам с отцом тоже уехать? Всё, я ухожу, скоро вернусь… Кстати, – Берт замер на миг и расплылся в улыбке, – Лиен из аптеки передавала тебе привет! Ой, всё, молчу, – Берт притворно хлопнул себя по губам, – я совсем забыл, у тебя же идеал!

– Звучит как диагноз.

Берт ухмыльнулся, смешно сморщив нос, поманил пса и двинулся к забору. Открыв калитку, он посмотрел по сторонам и быстро пересек проезжую часть. Милан и незнакомый парень разошлись в противоположные стороны. Фигура Велибора осталась стоять возле окна безмолвно и недвижимо.

– Привет из аптеки… – пробубнил он. – Я должен придумать пьесу! Нет необходимости слать мне приветы Лиен…

Закрылись створки, заскрипели старые половицы, тяжело вздохнула кровать.

– Как странно устроен мир, всеобщее благо держится исключительно на эгоизме…

Ночью, когда многоголосый гомон Цетинье сошел на шепот, Велибор обнаружил себя сидящим на ступенях своего маленького домика. Он с трудом помнил, когда и как очутился здесь, поэтому вид имел совершенно растерянный. Кто знает, может быть, он бродил по улицам городка и черногорским лесам, а может быть, так и провел весь день дома.

Открылась калитка, и черные высокие сапоги заскользили по ворсистой лужайке.

– Велибор, – зашептала Катарина, – я уходила, было восемь, а сейчас уже почти десять, а ты всё сидишь!

Велибор поднял глаза и посмотрел на нее.

– Я, видимо, заснул, – ответил он, пожав плечами. – А тебе разве можно выходить на променад, когда так поздно?

– Не знаю, я ни у кого не спрашиваю разрешения, – хмыкнула Катарина, – я же не третьеклассница!

– Когда я учился в третьем классе, тебя еще на свете не было, – задумчиво произнес Велибор.

– Я догадываюсь, – иронично заметила девушка. Она извлекла из маленькой сумочки тонкую сигарету и розовую лаковую зажигалку.

– Ты что, тоже куришь? – удивился Велибор.

– Я изредка, – отозвалась Катарина. Она стояла, опершись на забор, курила и смотрела на небо. Струйки дыма, выходившие из ее пухлых губ, покрытых блеском, казались ему розовыми на фоне звездного черного неба.

– Ты странный, – Катарина выпустила струйку дыма и улыбнулась.

– Чего во мне странного…

– Да взять хотя бы твою манеру одеваться, – хмыкнула Катарина, – и кто такое носит? Шарф твой еще прапрадедушка надевал, наверное. Это же старьё! А еще ты бумажными обрывками разбрасываешься и болтаешься по городу в одиночестве. И в школе про тебя спрашивают, всё ли с тобой в порядке. Но я говорю, что очень даже в порядке, что ты писатель… и что тебя не понять.

Велибор искренне рассмеялся.

– Еще в детстве у человека появляется желание подсмотреть за кулисы для того, чтобы обнаружить чужие слабость или силу, – протирая глаза, заговорил Велибор. – Наверное, я твоим одноклассникам в утешение. Такой одичалый душевнобольной… растерявший остатки своего потенциала.

– Я же знаю, что тебя не понять, но это не плохо…

Катарина кокетливо намотала локон на палец и прикусила губу. Она еще немного постояла безмолвно, отмахиваясь от гудящих комаров, а потом направилась к дому, напевая что-то себе под нос.

– Тебя комары почему-то не кусают. Наверное, дурная кровь, а меня и Берта кусают, и папу тоже, – бросила Катарина через плечо. – Спокойной ночи, Велибор, пусть тебе приснится, что ты великий писатель!

– Спокойной ночи, Катарина!

Велибор остался в тишине наедине с ночью. «Дурная кровь», – усмехнулся он спустя несколько минут, а затем, вспомнив о тетради Милана, потер затекшие колени и прошел в дом, закрыв за собой дверь.

Исчезли все звуки в округе, только лесенка тихонечко скрипнула, выпрямляя дощечки ступеней, словно позвоночник.

В тусклом облачке света, идущего от лампы над крыльцом, клубилась вечерняя мошкара, металась пара теней от ночных суетливых мотыльков.

На листьях крапивы и цветов зарождались полные капли росы, стебли растений еле заметно пошатывались от шустрого сквозняка.

В домике что-то застучало и успокоилось, послышались шаги, дверь отворилась, и показался Велибор.

Он устроился на ступенях, открыл перед собой тетрадь Милана и принялся читать вслух:

Велибор так резко захлопнул тетрадь, что ладони его загудели. Он настороженно осмотрелся, и в глазах его промелькнул страх.

– Я сожгу ее! – процедил он сквозь зубы. – Сожгу и скажу Милану, что она пропала… Что ее унесли стрижи!

Велибор сделал глубокий вдох, успокоился и через пару минут, пересилив себя, вновь открыл тетрадь на следующей странице:

Твои глаза – аквамарины,

И алый рот…

Велибор тряхнул головой и перелистнул пару страниц. Пробежал глазами по нескольким строфам и с возмущенным видом перевернул еще страницу. На каждом из представленных в тетради стихотворений он не задерживался взглядом более пары секунд. На каждое очередное творение Милана он смотрел с жалостью и злобой, даже не дочитав его до конца.

Таким образом он пролистал большую часть тетради. Глаза его устали от сумрака и мелкого почерка, и он зажмурил их, оставив ненадолго чтение. Но вскоре возобновил его:

Велибор почесал подбородок и посмотрел на дату – стихотворение было написано спустя год после всех предыдущих.

– Я правда избавлюсь от этой тетради, – посмеялся он. – И, может быть, вырву единственную страницу, вот эту!

Он распрямил тетрадь и потянул лист на себя. Он тянул его с таким же усердием и прилежанием, с каким, должно быть, дантист удаляет больной зуб. Но когда лист был вырван, он оказался очень измятым и порядочно разорванным. Велибор рассмотрел его, зажав между двумя пальцами, аккуратно сложил несколько раз и убрал в карман джинсов.