Шатов покрутил головой. Освещением район обитания Васи городские власти не баловали. Улица освещалась светом из окон и огнями трех киосков, выстроившихся вдоль дороги возле автобусной остановки.
Васина берлога находилась в полуподвале старого, еще сталинской постройки дома в глубине микрорайона. Дом окружало нечто вроде остатков парка, изрядно вырубленного и изгаженного. Шатов прошел, аккуратно ставя ноги и тихо чертыхаясь.
Дверь в подъезде была также старая, высокая, массивная и на давно не смазанных петлях. Еще имела место старая пружина, превращавшая процесс открывания дверей в тяжкий труд, причем достаточно опасный. После того, как дверь нехотя открывалась, она имела привычку стараться пришибить неуклюжего прохожего.
Шатов подошел к Васиной двери, обитой старым дерматином. Особого впечатления дверь не производила, как не выглядела и надежным препятствием, но Шатов знал, что за ней стоит вторая дверь, бронированная. Вася любил работать, не опасаясь помех.
Чтобы Вася открыл дверь, нужно было вначале предупредить его о своем визите по телефону и получить разрешение. Потом дважды нажать на кнопку дверного звонка, выждать паузу и нажать еще трижды. После чего Вася подходил к двери и вступал в переговоры.
Шатов выполнил обряд. За дерматиновой дверью что-то стукнуло, и Васин голос поинтересовался, кого именно в такую пору принес черт.
– Это Шатов.
– Сейчас, – сказал Вася, снова что-то громыхнуло, и дверь открылась, – приперся?
– Да.
– Деньги принес?
– По курсу, – Шатов полез в карман и достал заранее отсчитанную сумму.
– Что нужно? – Вася мельком глянул на деньги, но руку за ними не протянул.
– Я войду? – спросил Шатов.
– Обязательно, – кивнул Вася, – потом.
– Не выпендривайся, Некрофил, – Шатов почувствовал, как в груди начинает что-то шевелиться. Словно начинает вибрировать пружина, готовая вот-вот сорваться. Или лопнуть. – Мы договаривались.
– Договаривались, – лениво согласился Вася, почесав в затылке, – просто ты сейчас двинешься за пивом на сумму в пять баксов, а я тем временем начну шукать.
Шатов сунул деньги обратно в карман, достал список:
– Восемь человек в течение трех месяцев.
– Опаньки, – без интонации сказал Вася.
– Что?
– Иди, милый, за пивом, – Вася сделал ударение на втором слоге, как в песне, и почти пропел, – за пивом, за пивом, за пивом…
Шатов демонстративно сплюнул Васе под ноги и двинулся к выходу.
– Слышь, Шатов! – бесцветным голосом сказал Вася, – там осторожно на улице. Местная сявота совсем оборзела, к серьезным людям лезет.
– Угу, – кивнул, не оборачиваясь, Шатов.
– Пиво – светлое, в бутылках.
– Хорошо.
– В дальнем киоске, с Винни-Пухом.
Встреча прошла в Васином стиле. Вася, похоже, получал удовольствие от того, что мог вывести посетителя из себя. Легко. Но все это Некрофилу прощалось.
Шатову выпало снова пройти через парк, разбудить задремавшего киоскера, получить здоровенную полиэтиленовую сумку с бутылками и вернуться назад, к Васе.
Правда, на последнем этапе Шатов убедился, что Вася довольно точно описал ситуацию в микрорайоне. Сявки действительно оборзели.
Шатов уже почти подошел к дому, как откуда-то из-за деревьев послышался смех. Громкий развязный смех. В три или четыре голоса. Что-то там ребятам показалось смешным.
Спокойно, приказал себе Шатов, это просто смеются пацаны. Лет по пятнадцать – шестнадцать. Им весело. Травят себе анекдоты. Веселятся.
– Слышь, мужик, – тень вынырнула из-за дерева и двинулась навстречу к Шатову, посвечивая огоньком сигареты.
Шатов перехватил сумку в левую руку и несколько раз сжал пальцы правой в кулак, разминая.
Спросят который час, или закурить, автоматически подумал Шатов.
– Мужик! – тень качнулась, и Шатов почувствовал запах. Неприятный сладковатый запах.
Это осложняло обстановку. Веселая компания, ночь, глухое место и травка представляли из себя смесь взрывоопасную.
Шатов остановился и аккуратно поставил сумку на землю. Потер ладони. Неожиданно накатило спокойствие. Даже стало зябко. Все нормально, сказал себе Шатов, все – нормально. Главное – не перебить бутылки с пивом.
– Мужик, одолжи денег, – сказал та тень, которая маячила спереди.
Две… Три тени придвинулись справа.
Если у кого-нибудь их этих красавцев найдется нож, то Шатов вполне может завтра к утру стать частью коллекции Васи-Некрофила. А как будут разочарованы Васильев и Арсений Ильич… Шатов почувствовал, что улыбается.
Да что они сегодня, все с цепи сорвались?
– Мужик, бабки гони, – гнусаво протянул кто-то справа.
– Не тяни, мужик, а то порвется, – сказал тот, что стоял спереди, и все засмеялись.
Один из признаков наркотического опьянения – повышенная смешливость. Им сейчас все смешно. Ткнуть ножом – смешно. А как прикольно полезут кишки из распоротого брюха.
– Давай мужик…
Шатов шагнул вперед.
Пружина в груди наконец лопнула, в ушах зазвенело. Шатов зацепил того красавца, что стоял впереди, за одежду и с силой рванул на себя, выставляя вперед колено.
Хотел в пах, но мальчик оказался невысоким, и колено пришлось в солнечное сплетение. Мальчик всхлипнул.
Справа кто-то невнятно крикнул.
– Чтобы не порвалось, – пробормотал Шатов и ударил еще раз.
Справа что-то мелькнуло. Возле самого лица.
– Драться? – поинтересовался Шатов, чувствуя, что мозг захлестывает багровая ярость. – Драться?
Потом все смазалось. Два или три удара Шатов пропустил, но не обратил на это внимания. Рука скользнула по плечу Шатова, он перехватил ее, вывернул и ударил ею себя по колену, словно ломая хворост.
Хруст и крик. Вопль боли.
Кто-то попытался схватить Шатова сзади, за шею. Удар локтем, вслепую. Горло отпустили.
Снова тень слева, и Шатов, не целясь, ударил кулаком. Туда, где могло быть лицо. Костяшки пальцев больно ударились обо что-то твердое.
Тень не упала. Шатов зацепил ее руками за волосы, рванул книзу и дважды ударил о колено.
Что-то чавкнуло, будто лопнувший помидор.
И тишина.
Шатов прижал руки к лицу. Сердце колотилось где-то в горле, его грохот отдавался в ушах.
Спокойно.
Куда подевались остальные? Или он вырубил всех?
Шатов присел. Один лежит. Второй. А было их четверо…
Сзади послышался хруст веток и невнятный вой. Шатов резко обернулся. Все в порядке. Это отступающие силы противника. Изрядно помятые.
Один из лежащих застонал.
– Курить – вредно! – сказал Шатов. – Очень вредно. От этого потом болит… От этого все что угодно может болеть.
Прогулка закончена, можно просто брать сумку и нести Васе пиво.
Шатов потер лоб.
А ведь он мог сейчас убить. И рука не дрогнула бы. Не повезло ребятам. Не вовремя они сунулись к Шатову. Еще вчера он бы сделал все, чтобы не связываться с четырьмя накурившимися тинейджерами.
Шатов нашарил сумку с бутылками.
Пошли. Все нормально, пошли.
– Пошли! – Шатов понял, что сказал это вслух, и хмыкнул.
День у него сегодня такой.
Снова застонал один из лежащих. Завозился, шурша травой и листьями.
Можно было бы добавить ногой, отстраненно подумал Шатов. Чтобы урок получился немного предметнее. От всей души, с носка, в рожу…
Потом. Сейчас нужно просто идти к Васе. Он, наверное, заждался пива. Сейчас и пойдем. Нужно только немного отдышаться.
Действительно, сявота совсем совесть потеряла.
Шатов подошел к подъезду. Дверь удалось открыть со второй попытки. Когда дверь захлопнулась, Шатов прислонился к ней спиной и закрыл глаза.
Открыл глаза и посмотрел на свой правый кулак. Ссадины кровоточили.
Когда это он дрался последний раз?
Лет пять назад… Нет, в прошлом году, летом, пришлось в баре подписаться за Бореньку. Но там все было немного проще. Выпившие коллеги, решившие объяснить Бореньке Дмитриеву основы журналистской этики. Очень интеллигентная драка до первого нокаута…
Шатов еще раз посмотрел на кулак. После того удара ссадин не было. Рожа Капустина была помягче.
Хорошие воспоминания. Приятные. Набить рожу Капустину всегда приятно. А завязываться с накурившимися идиотами – глупо. И еще глупо расшибать им физиономии о свое колено.
На джинсах имело место пятно совершенно определенного происхождения.
Блин, нужно срочно застирать.
И зашить рубаху…
Шатов судорожно сглотнул. На рубахе, слева, под нагрудным карманом, зиял разрез, сантиметров двадцать в длину. И сквозь него ясно была видна царапина. Просто тонкая красная полоска.
Достали самым кончиком лезвия. Кончиком остро наточенного лезвия.
А он не мог вспомнить, в какой именно момент его ударили ножом. Не заметил.
Комок застрял в горле, и никак не хотел проглатываться.
Шатов подошел к двери, обитой черным дерматином, и дважды нажал на кнопку звонка.
…-Ты козел, Шатов, – не оборачиваясь от компьютера сказал Некрофил.
– Козел, – сразу же согласился Шатов, – где подписаться?
– То, что ты козел, и так всем понятно. Какого черта ты полез в драку? Пыру захотел схлопотать под ребро?
– Не знаю, – честно признался Шатов, – как-то само собой…
– Само собой, – пропел Вася, – само собой. У меня есть знакомый – психоаналитик. Хочешь, познакомлю?
– На хрена?
– А он тебе постарается объяснить, что подсознательная тяга к смерти есть штука опасная, хотя и не всегда смертельная. Забудешь, скажем, отойти с пути трамвая, а он тебя не до смерти переедет. Ножки там по колено оттяпает, ручку одну-другую… А там, глядишь, «скорая» поспеет, и врач дежурный окажется не совсем пьяным и сгоряча тебе жизнь спасет. И будешь ты лежать живой, но некомплектный, со своей нереализованной тягой к самоубийству, – Вася наконец соизволил краем глаза посмотреть на Шатова, сидевшего на диване. – Дать телефончик психоаналитика?
– Обойдусь, – бросил Шатов.
Его начинало колотить. Пальцы дрожали, лицо время от времени словно сводило судорогой. Он боялся, что голос тоже дрожит.
– Они, видите ли, обойдутся! – Вася отхлебнул пиво прямо из бутылки. – Все так, между прочим, говорят. А потом – бац, суицид. Или вот еще, подавишь в себе тягу к самоубийству и начнешь мочить окружающих. Мировая практика просто напичкана такими случаями…
Шатов сжал кулаки и закрыл глаза. «Не тяни, мужик…» Хруст кости… тень, боль в руке, хлюпающий звук удара… А он даже не заметил, что там был нож.
Как бы это выглядело? Что бы он почувствовал? Ему стало бы больно?
Или просто толчок, а потом уже, потом, когда осознало бы рану, пошла боль? Он бы упал сразу или еще стоял бы, пока эти сволочи не свалили его на землю?
Внезапно запекло слева, под грудью. Там, где осталась тонкая красная полоска. Перехватило дыхание. Шатова согнуло вдвое, будто и вправду нож вошел в тело. Огненный клинок.
Раскаленное лезвие легко рассекло грудь и уперлось в сердце. Медленно приблизилось к лихорадочно пульсирующему комку страха. Медленно. Очень медленно. Жар, исходящий от ножа, коснулся сердца. Больно…
От этого жара кровь в сердце стала запекаться.
Умер.
Он умер.
Он умер. Уже дважды. Дважды за один день.
Шатов застонал, прижимая руки к груди.
– Выпей, – Шатов почувствовал в руках кружку.
– Я… – сказал Шатов и поперхнулся.
Больно…
– Выпей, – приказал Васин голос, – легче будет.
Шатов поднес кружку к губам.
– Залпом, так лучше, – подбодрил его Вася.
Залпом. Шатов влил в себя жидкость, не ощущая вкуса. Глоток.
Горло перехватило, дыхание пресеклось.
Словно огонь.
Шатов попытался вздохнуть. Закашлялся.
– Нормально? – поинтересовался Вася.
– Ка… – горло полыхало, Шатов не сразу справился с голосовыми связками, – какого черта…
– Это, брат, особый коктейль. Бодрящий. Чистый спирт с перцем и другими веселыми примесями. Берет за душу?
Шатов помотал головой, пытаясь восстановить дыхание.
– Берет, – засмеялся Вася, – от коктейля вначале умираешь, а потом рождаешься заново.
– Запить… – попросил Шатов, пытаясь стереть слезы с глаз.
– Ни боже мой. Нельзя. Пропадет лечебное действие.
– Сколько я принял? – спросил Шатов.
– Доза стандартная, кружечка в двести граммов.
– Это я сейчас бутылку водки принял?
– Чуть больше, – Вася снова сел за компьютер, – ты пока полежи, болезный, отдохни. А я поработаю.
– Не хочу, – быстро сказал Шатов.
Нельзя спать. Ему нельзя спать. К нему могут прийти эти двое, Васек и Мирон. Шатов тяжело поднялся с дивана:
– У тебя душ есть?
– Есть, по коридору направо.
– Я схожу?
– Давай-давай, только не мешай работать.
В голове начинало шуметь, огонь в горле почти погас и тепло перетек в желудок. Может развезти. Шатов не ел сегодня ничего, кроме яичницы на завтрак.
И пусть развезет. Пусть. Тогда он сможет забыть обо всем. И об Арсении, и о Васильеве. И о том, что в любой момент…
Шатов огляделся. Куда это он собрался? В душ. Кажется, он собрался в душ. Но мыться перехотелось. Он потер глаза.
Это спирт. Бодрящий коктейль. Сердце снова колотилось, но стук его был теперь не барабанный бой страха, а азартный перестук кастаньет. Чудо-эликсир.
На стене коридора, от самой двери висели листы ватмана. Шатов присмотрелся. Фамилии, имена. Даты рождения. И еще даты…
– Что это у тебя в коридоре, Вася? – спросил Шатов, – Список покойников?
– Там у меня стена скорби.
– То бишь? – Шатов вернулся в комнату и снова сел на диван.
Жар из желудка распространился по всему телу. Стало очень покойно и уютно.
– Там на стене список тех, кого я не могу включить в свою коллекцию. Так называемые пропавшие без вести. Ушли и не вернулись.
– До фига их там у тебя!
– До фига. Самое обидное, что большинство из них у меня в другой части коллекции наверняка есть. Среди неопознанных трупов. Но хрен их сопоставишь. Обидно, да?
– Не знаю, – покачал головой Шатов, чувствуя, как начинает заплетаться язык, – я такими делами не занимался.
– Нормальные дела!
– Ну, не знаю… – пробормотал Шатов, – смерть – это такая штука…
– Какая штука? – Вася оторвался от компьютера и вместе с креслом обернулся к Шатову. – Какая?
– Не коллекционная. Смерть – это…
– Смерть – это что? – Вася прищурился.
– Штука интимная, – Шатов облизал губы, – о ней не принято говорить…
– Не принято! – на Васином лице появилась гримаса отвращения. – О ней только и говорят. С каким удовольствием пипл хавает информацию о катастрофах и убийствах! Пальчики оближешь! Ты только дай ему посмотреть на лужу крови и кучку кишок, и пипл затащится, как от дозы наркоты. И тут привыкание почище чем к траве или ширке.
– Фигня, – сказал Шатов.
– Не фигня, милый, не фигня. Если бы фигня, ты бы у меня не покупал за хорошие бабки эти фотки и справочки.
– У меня есть сегодня необходимость, – все плыло перед глазами, Шатов с усилием выталкивал из себя каждое слово.
– Сегодня! Необходимость! А ты ко мне сегодня первый раз пришел? А?
– Сегодня мне очень нужно… – пробормотал Шатов, заваливаясь на бок, – очень нужно…
…И тут же открыл глаза. Васи за столом не было. По экрану монитора скользили какие-то абстрактные фигуры, меняя цвет и очертания. Шатов попытался встать, но сразу же отказался от этой попытки. Тело не хотело выпрямляться. Телу было очень больно. Оно болело все целиком, не размениваясь на ребра и почки. Каждая клеточка тела Шатова стонала и кряхтела.
Очень вредно спать в такой неудобной позе, подумал Шатов. Очень вредно спать в такой неудобной позе после таких чувствительных побоев. И самое обидное, что, как бы тело ни было право в своем нежелании вставать, ему все равно придется вставать. Придется выпрямляться, разгибать затекшие конечности и заставлять избитую плоть снова двигаться.
Особенно плохо справа, там, где оканчиваются нижние ребра. Шатов попытался вздохнуть поглубже, замер, пронзенный болью, и осторожно выдохнул сквозь зубы.
Больно-то как!
Вставать пришлось в несколько приемов. Аккуратно перекатиться на бок, спустить ноги с дивана… Кстати, когда это он умудрился разуться? Потом, прижимая руку к эпицентру самой острой боли, начал осторожно вставать. Осторожно. Еще осторожнее…
Мать твою! Шатов застонал и застонал громко, не сдерживаясь. Как же это он вчера не почувствовал, насколько сильно и качественно его обработали посланцы Васильева.
Кстати, рубаху он тоже вчера умудрился снять. И… Черт, какие красивые, с сильным уклоном в багрянец, у него синяки. Шикарные. Равномерно покрывающие грудь и бока.
А там, в доме, ему показалось, что били не очень долго.
– Шатов, – раздался из-за спины, от двери голос Васи, – ты козел.
– Я… – Шатов обернулся и зашипел от боли, – я уже подтверждал это твое наблюдение. Не оригинально.
– Ты козел, – повторил Вася, проходя мимо Шатова и усаживаясь в свое кресло. – И трепло. Насквозь лживый человек.