…Синоптики не соврали. Погода действительно была ясная, сухая и с температурой до тридцати трех градусов. Шатов допустил оплошность, выпив пол-литра кваса. Жидкость, не задержавшись в организме ни на секунду, выступила неприятными пятнами на рубашке. Тело стало липким.
Но самым тяжелым оказалось не это. Труднее всего было постоянно помнить, что за тобой могут следить, что нужно постоянно оглядываться, пытаясь разглядеть в толпе кого-нибудь из пары головорезов. Идея поплутать по рынку, показавшаяся поначалу привлекательной, очень быстро стала выглядеть нелепой и обременительной.
В такой толкучке был, конечно, шанс оторваться от возможного хвоста, но куда большей была вероятность проглядеть любое количество соглядатаев. В галдящем и копошащемся муравейнике рынка совершенно незаметно могло укрыться до батальона английских гвардейцев, в полном парадном облачении, белых ремнях, медвежьих шапках, красных мундирах и с ружьями на плече.
Шатов несколько раз прошел по овощным и фруктовым рядам, пару раз резко оглянувшись и сменив направление движения. Вроде бы никого нет. Или кто-то есть, но Шатов не смог его разглядеть.
Сзади кто-то сильно ударил Шатов в бок, в районе печени. Шатов шарахнулся в сторону, оглянулся. Угрюмый мужик с ящиком наперевес, не извинившись, проследовал дальше. Черт. А если бы это был убийца? И если бы он ткнул не ящиком, а ножом? Или просто заточенной отверткой…
Шатов извлек из кармана брюк платок и попытался вытереть лицо. Платок был мокрым насквозь. Часы намекнули, что до встречи в заброшенном доме осталось ровно пятнадцать минут.
Нужно идти. Что бы там ни было – нужно идти. Заодно, проходя по достаточно безлюдной дороге мимо заводского ДК, можно оглянуться и убедиться, что сзади никто не топчется. Оставалось только надеяться, что, кроме боевой парочки, следом за Шатовым не ходит никто другой.
Хоть бы дождь пошел, что ли. Немного прибил пыль и остудил горячий асфальт. Шатову представилось, как капли дождя устремляются к земле, падают на раскаленные крыши, прилавки, тела людей и с шипением превращаются в обжигающий пар… Господи, примерещится же такое.
Сразу за рынком, по пути к ДК, вдоль аллейки расположились торговцы всяким старьем, от книг, до потемневшей от времени и невзгод бижутерии. Шатов остановился, делая вид, что рассматривает, присел возле книг и только через десять минут сообразил, что увлекся, что еще немного и требовательно подаст из кармана голос мобильный телефон. А обладатель мобилки будет в этом приюте бедности выглядеть, мягко говоря, чуждо.
И, кстати, он ведь собирался только оглядеться.
Ну не рожден Шатов для игр в сыщики-разбойники. Это нужно быть законченным параноиком, чтобы всегда быть в состоянии боевой готовности, анализировать все происходящее вокруг и мгновенно реагировать на любую возникшую опасность.
Черт с ним, пусть будет что будет. Шатов все-таки заставил себя по дороге к дому трижды оглянуться назад и почти минуту стоял возле самого дома, рассматривая тех, кто шел следом. Никого внушающего подозрения.
Вернее, никого, кто внушал подозрение особое. Подозрительно выглядели все, даже мальчишка лет двенадцати что-то уж слишком пристально рассматривал проезжавший мимо трамвай.
Среди машин на проспекте, насколько мог видеть Шатов, коричневая БМВ не фигурировала.
Поехали, прошептал про себя Шатов, время встречи пришло. Где ты, неизвестный спаситель?
Входная дверь была заколочена наглухо, как и окна первого этажа.
Шатов прошел вдоль фасада старой ободранной пятиэтажки, прикидывая, как можно проникнуть вовнутрь. Раньше здесь был то ли военкомат, то ли пересыльный пункт, потом размещалась какая-то воинская часть, а последние лет десять не было никого. Официально.
Неофициально здесь бывал кто угодно. Шатов вдруг вспомнил минимум три случая за последние два года, когда убитые были обнаружены именно в этом, когда-то красном здании.
Вот и сегодня… Шатов оборвал эту мысль. Все будет нормально. Все будет превосходно. Зачем-то меня хочет видеть этот телефонный тип. И, кстати, телефон, который он прислал Шатову, ведь не просто средство связи, но и знак того, что в Шатове заинтересован достаточно серьезный человек.
Эта мысль окончательно сформировалась у Шатова, когда он пролез сквозь дыру в заборе и обнаружил, что боковая дверь в здании приоткрыта. Двор был изгажен основательно. Идти пришлось, внимательно глядя под ноги, чтобы не вступить во что-нибудь или на что-нибудь не напороться.
Дверь подалась с трудом, проскрежетала по остаткам крыльца и наглухо заклинилась как раз так, чтобы Шатов мог протиснуться в щель, подобрав живот.
Шатов поздравил себя с тем, что не порвал ничего из одежды, и огляделся. Внутри дом выглядел ничуть не лучше, чем снаружи. Более того, если снаружи пять этажей вроде бы крепко держались друг за друга, то внутри битый кирпич покрывал пол в коридоре почти полностью, а от штукатурки остались только пересечения дранки на стенах. Перила с лестничного пролета куда-то подевались, стены первой комнаты, в которую заглянул Шатов сквозь дверной проем, оказались закопченными так, будто здесь ежедневно или еженощно жгли автомобильные покрышки.
И как теперь его искать, подумал Шатов. Крикнуть? Эй, ты! А если тут есть еще какой-нибудь бомж? С ним объясняться?
Черт. Ладно, пошел на компромисс с самим собой Шатов, пройдусь по первому этажу. Наверх не полезу. Нужно иметь склонность к суициду, чтобы отправляться по еле держащимся ступеням.
Прогулка по первому этажу тоже могла закончиться ушибами или переломами. Или побоями, сказал вдруг сам себе Шатов и замер. Входная дверь со скрежетом распахнулась. На пороге появилась темная фигура.
Шатов шарахнулся к лестничной клетке. Он не рассмотрел, кто именно распахнул заклинившую намертво дверь, но в душе что-то звякнуло, предупреждая. Это за ним.
За ним. И теперь нужно быстро решать, куда прятаться и что делать. Кровь бросилась в голову. Бежать… Куда? Центральная дверь заколочена. Есть ли тут другие выходы, Шатов не знал. Реальным был только путь наверх. На второй этаж, а там спрыгнуть. Повиснуть на руках и спрыгнуть. Дом старый, этажи высокие, но все равно должно получиться.
Шатов шагнул к ступенькам. Постарался поставить ногу тихо, но щебенка захрустела. Твою мать! Пришлось замереть.
От входа послышались шаги. Уверенные шаги человека, который не собирается прятаться и который точно знает, к чему стремится.
У Шатова мелькнула слабая надежда, что пришел тот, кто назначал свидание, но надежде выпала недолгая жизнь.
– Где этот козел? – спросил голос в коридоре.
– Где-то тут, – ответил другой голос.
– Глянь по комнатам, а я двинусь к лестнице.
Загремела пустая жестянка, что-то треснуло, с шорохом осело.
– Ты там осторожно, а то дом развалится.
– Принесло его сюда, урода, – пожаловался голос.
– Это ты ему сейчас сам все расскажешь, – хмыкнули в ответ.
Голоса звучали гулко, и каждый звук был слышен, отчетливо. Вот кто-то прошел по куску кровельного железа. Почти возле самого поворота к лестнице.
– Слышь, Мирон, – окликнул тот, что остался возле входа, – я двину наверх, а ты бегом проскочи коридор до конца и тоже поднимайся, по центральной. Усек?
– Усек, только ты тут сам бегай. Ноги можно на фиг поломать, – ответил Мирон.
– Поумничай еще! Я бабки так поделю, что потом…
– Я тебе поделю, – огрызнулся Мирон, но битый кирпич стал поскрипывать гораздо чаще.
Вот что значит материальная заинтересованность, помимо воли оценил Шатов. Раньше это называлось коэффициентом участия.
Только теперь ленивому Мирону осталось пройти всего пару метров, чтобы увидеть Шатова. А после этого…
Бесшумно подняться на второй этаж не получится, посему стоит постараться подняться просто быстрее. Шатов шагнул. Скрип. Еще шаг – шорох.
– Васек! – крикнул Мирон почти радостно, – он на второй этаж прется!
Не оглядываясь Шатов побежал наверх, молясь про себя, чтобы не поскользнуться и чтобы не провалилась лестница к чертовой матери. Непонятно, что именно собирались с ним делать Мирон и Васек, но убиться, упав с высоты пяти метров, также не хотелось.
– Стой, козел! – крикнул сзади Мирон.
Ага, сейчас, сейчас все брошу… Шатов чудом удержался на ногах, когда одна ступенька развалилась под ним. Ступню зажало, и Шатов испугался, что не сможет освободиться. Рванулся. Нормально. Несколько оставшихся ступенек он перемахнул одним прыжком, вылетел в коридор.
На лестнице чем-то грохотал Мирон. Васек… Что-то давно не подавал голоса Васек, не к добру. Шатов оглянулся налево, в сторону второй лестнице. Васек молчал, но времени зря не тратил. Он был уже в коридоре.
Шатов, не раздумывая, вбежал в комнату. И замер. Как он мог забыть, что это действительно был пересыльный пункт. Окна второго этажа были тщательно забраны решетками, сильно поржавевшими, но еще крепкими.
– Привет, – сказал Васек, остановившись на пороге комнаты, – хватит, побегал.
На полу не было ничего, чтобы могло стать оружием. Даже кирпичей на полу не было. Шатов попятился к окну.
Влип. Вот так жалко и нелепо попался. Как же они его вычислили, сволочи? Как он их проморгал?
– Что вам нужно? – выдавил из себя Шатов, понимая, что сейчас от него уже ничего не зависит.
Разве что крикнуть в окно, чтобы его бежали спасать. Только окно выходит в захламленный и поросший лопухами двор.
– Нам от тебя ничего не нужно, – улыбнулся Васек.
– А, вот он, сука… – отодвинув приятеля, в комнату ввалился Мирон.
Сердце у Шатова колотилось. Вот и все. Вот и наступил момент истины. Сейчас все станет понятно…
Прорваться? Шатов в юности занимался регби и понимал, что обежать обоих, или тем более, прорваться сквозь них, шансов у него нет. Абсолютно.
– Кто вас послал…
– А тебе какое дело? – осведомился Мирон.
Он немного расслабился, увидев, что жертва не собирается сопротивляться, а пытается вступить в переговоры. Сам он явно не был сторонником болтовни.
Шатов несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь унять сердцебиение.
– Не плачь, милый, – Мирон приблизился, чуть смещаясь в сторону, чтобы не пересекать дорогу Ваську.
Тот молчал, на лице играли желваки. Этот тоже разговаривать не собирался.
До них оставалось метра три, когда Шатов рванулся с места. К Мирону. Тот отреагировать не успел, толчок двумя руками в грудь застал его врасплох. Лучше было бы опрокинуть его в сторону, на Васька, но времени на всякие там подсечки и броски не было.
Шатов побежал. К двери. А там просто нужно не упасть на лестнице, проскочить по коридору…
В спину ударило будто молотом. Шатов почувствовал, что теряет равновесие, попытался удержаться на ногах, но следующий удар свалил его на пол. Лицом в пыль.
Шатов не успел ни сгруппироваться, ни перекатиться. Он ударился животом и грудью, дыхание пресеклось.
Полыхнуло болью в боку, еще раз. Ногами… Его бьют ногами. Нужно подтянуть колени к животу и прикрыть локтем бок. Еще удар.
Глубокий вдох, на губах вкус пыли, а выдох… Выдох из Шатова выбил очередной удар. В глазах потемнело. Только билась мысль – прикрыться, прикрыться.
Чьи-то пальцы вцепились в волосы и рванули голову вверх.
– Ах ты, сволочь! Ты на кого это попер…
Это Мирон обиделся, вяло подумал Шатов. Все тело было словно чужое, будто резиновое и совершенно не желало подчиняться.
Шатова перевернули. Солнечный свет из окна бил в глаза, поэтому обоих быков Шатов видел как темные силуэты где-то далеко вверху. Только голоса… Только голоса он еще различал, когда пробивались они сквозь шум в ушах.
– … молчишь, сука… чишь… – и удар, снова ногой, в грудь.
И шум крови в голове, и удары сердца. Сердце дробно стучало, словно взбесившийся метроном.
– … бегать… урод… решу…
И снова удар.
И снова вспышка боли, и снова тело пытается свернуться, сжаться в комок. И снова его настигает удар.
Тело согнул приступ кашля. Шатов лежал на боку, пытаясь прокашляться и унять боль, и заставить свое тело вздохнуть, хоть еще раз, хоть немного…
К нему кто-то наклонился. Мирон? Васек? Он уже даже голосов не мог отличить. Его снова перевернули на спину, чье-то лицо приблизилось к нему.
Сволочи, прошептал Шатов.
– Что? – спросило лицо.
– Сволочи, – Шатов повторил громче, так ему, во всяком случае, показалось.
Взгляд ни как не фокусировался, вместо лица размытое пятно.
Сволочи, думаете все? Думаете, конец Шатову? Он еще сможет, он еще…
Удар вышел скользящим, Шатов даже не сжал кулак. Он ударил изо всех сил, но не его вина была в том, что сил на большее не было. Растопыренными пальцами. В лицо.
И стон боли, и ругань, и новые удары.
Его голову снова приподняли за волосы, дважды ударили об пол затылком.
– Ублюдки, – Шатову удалось выдавить на этот из себя слова достаточно громко и внятно.
Наказания не последовало. Кто-то встряхнул его голову. Пощечина.
Шатов застонал и попытался уклониться от следующей. Тщетно.
– Слышишь меня? Слышишь?
– Ублюдки…
– Слышишь?
– Слышу…
– Тебе просили передать, чтобы ты понял… Не лезь не в свое дело… Ты понял?
– Передать… – прошептал Шатов.
– Ты понял?
– Понял, – он действительно понял, ему просили передать, а потом… – а что?…
– Чтобы ты понял, что полез не в то дело! Ты понял…
– Я понял, – уже осмысленно ответил Шатов, – а потом что?
– Потом…
Его подхватили подмышки, оттащили к стене и посадили, прислонив спиной. Шатов застонал.
– Потом сказали, чтобы мы привели тебя в чувство. Это обязательно. Чтобы ты оклемался немного. Ты оклемался.
Шатов попытался поднять руку, чтобы ощупать тело, но она не подчинилась.
– Ты все ясно понимаешь, козел? – это к разговору подключился Мирон. – Ясно?
– Понимаю, ясно, – сказал Шатов.
В голове действительно немного прояснилось. Настолько, чтобы увидеть и комнату, и лица обоих приятелей, загорелое, с родинкой на щеке, Васька, бледное, со ссадиной на щеке – Мирона.
Это он когда упал, ссадину получил, удовлетворенно подумал Шатов. Слабое утешение, но все-таки.
Васек легко присел на корточки:
– Ты все понимаешь, все видишь. Так?
– Да, я в твердом уме и крепкой памяти, – ответил Шатов.
Неужели это все? Неужели экзекуция закончилась? Просто попинали и все. И хватит. Он и так запомнит на всю жизнь – не лезь в чужие дела. Он запомнит.
– Я запомню…
– А вот это – не важно. Ты должен был оклематься, чтобы понять…
– Я понял…
– Нет, ты не понял… Тебя сейчас будут мочить, братан, – сказал Мирон, – и так мочить, чтобы ты до последней минуты помнил, за что умираешь. Понял?
Ленивым жестом Мирон достал из кармана нож, нажал на кнопку.
– Продезинфицировать? – по слогам спросил Мирон. Он, похоже, специально выучил это сложное слово, чтобы задать этот вопрос и увидеть, как расширяются от испуга глаза жертвы. Этого козла, который заставил их пробегать целый день, а потом даже умудрился сбить с ног его, Мирона.
– Можно было бы, конечно, ткнуть тебя в сердце, но ты бы слишком быстро умер. Чик – и готово. Я тебе горло перережу, медленно перережу, а потом юшка медленно вытечет из тебя…
– Не тяни, – бросил Васек.
– Успеем, – засмеялся Мирон.
– Не тя… – Васек оборвал фразу на полуслове и упал. Навзничь, как подрубленное дерево.
– Ты чего? – Мирон обернулся, и выражение его лица изменилось.
Что-то он там такое увидел, что-то неприятное и страшное.
– Ты что делаешь, сука? – вскричал Мирон, вскакивая с корточек и взмахивая ножом.
Его горло вдруг будто взорвалось. Из шеи, под затылком, вырвались красные брызги, и красный фонтан выплеснулся из дырки, появившейся вдруг на кадыке.
Мирон взмахнул руками, нож описал дугу и полетел куда-то в глубину комнаты. Тело Мирона упало, голова подпрыгнула, ударившись затылком об пол, повернулась вправо, лицом к Шатову, и он увидел, как гаснут глаза Мирона.
Изо рта потекла кровь.
Шатов поискал глазами Васька.
Неподвижен. Мертв.
– Евгений Сергеевич?
Шатов не сразу сообразил, что его назвали по имени.
– Евгений Сергеевич!
– Что?
– Вы можете встать?
– Встать?
По лицу Мирона прошла судорога, и оно застыло.
– Нам нужно торопиться, Евгений Сергеевич. Вставайте.
Это его просят встать. Шатов кивнул. Оперся на руку, встал на колени. Потом встал на ноги.
– Могу! – сказал Шатов громко.
– Пойдемте.
Шатов обернулся на голос. Мужчина средних лет. Крепкий. В светлых брюках и белой рубашке. В левой руке – небольшой кейс, в правой…
Пистолет. И с глушителем. Шатов снова кивнул – правильно. Он ведь не слышал выстрелов. И никто не слышал. Все прошло тихо.
– Как вас зовут? – спросил Шатов.
– Какая разница? – спокойно спросил в ответ незнакомец, пряча пистолет в кейс.
– Я ни куда не пойду, пока вы не скажете, как вас зовут, – упрямо потребовал Шатов.
– Если нас застанут здесь…
– Как вас зовут?
Незнакомец покачал головой:
– Арсений Ильич. Пойдемте.
Шатов осторожно сделал первый шаг. Оперся о стену.
– Проблемы? – спросил Арсений Ильич.
– Все нормально.
Потом стало немного легче. Шатов, не оборачиваясь, вышел из комнаты, спустился на первый этаж, без посторонней помощи вышел во двор.
– Минутку.
– Что?
– Подождите минутку, вам нужно немного привести себя в порядок, – Арсений Ильич извлек из кейса плоскую флягу, – подставляйте руки, я вам солью.
Стараясь не делать резких движений, Шатов аккуратно сполоснул руки, потер лицо.
– Вытряхните одежду, – подсказал Арсений Ильич.
– Ее только что вытряхивали, – прошептал Шатов.
– И тем не менее.
Медленно Шатов отряхнул брюки, рубашку. Застонал, зацепив ушибленное место.
– Более-менее, – удовлетворенно кивнул Арсений Ильич, – теперь между сараями на соседнюю улицу, пожалуйста. Дойдете?
– Дойду, – уже увереннее сказал Шатов.
…За городом машина прибавила скорости. Арсений Ильич несколько раз искоса посмотрел на Шатова, но тот на это внимания не обратил. Или не заметил. Шатов вообще был словно во сне – деревья проносящиеся за окном, редкие встречные машины – все это было словно в другом мире, словно было отгорожено от сознания Шатова невидимой преградой.
Шатов все видел, все понимал, несколько раз внятно ответил на какие-то вопросы своего спасителя, но не смог бы, даже если бы захотел, вспомнить, что его спрашивал Арсений Ильич, и что он, Евгений Шатов, на эти вопросы отвечал.
Сознание словно остекленело, было прозрачным, ясным, но совершенно неподвижным. Все что Шатов видел, слышал или ощущал, не проникало в глубину, а с легким шорохом скользило по поверхности и исчезало.
Только боль…
Шатов осторожно изменил позу в кресле. Боль отозвалась немедленно, охотно надавила куда-то на печень и остро укусила ребра справа. И при вздохе отозвалась где-то в груди. Сильно. Запершило, перехватывая дыхание, и Шатов, не удержавшись, закашлялся, раззадоривая боль все сильнее.
Прижав руки к груди, скрючившись на сидении, Шатов пытался унять кашель и хоть как-то погасить приступ боли, которая, словно пожар, захватывала теперь все новые уголки его тела.
Как больно!
Как его избили!
Его избили?
Прозрачная преграда в мозгу со звоном лопнула, разом освобождая его сознание и его память.
Засыпанный битым кирпичом коридор, гудящий сквозняком дом, удары, солнечный блик на лезвии ножа…
Его хотели убить… Слабая, словно отдаленное воспоминание, мысль вдруг полыхнула, сжигая и вышвыривая из мозга Шатова все другие мысли.
Его! Хотели! Убить!
Запоздалый ужас стянул кожу на лице. Шатов почувствовал, как начинают судорожно кривиться губы. Он должен был умереть… Там, в полуразрушенном, захламленном доме он должен был сейчас лежать мертвым, с перерезанным горлом, в луже собственной крови… Лежать до тех пор, пока кто-нибудь…
Его нашли бы не сразу – никто не шляется, рискуя свернуть шею на осыпающихся ступенях. И жара…
– Остановите машину, – выдавил из себя Шатов.
– Что? – не оборачиваясь, спросил Арсений Ильич.
– Машину остановите! – выкрикнул Шатов, – Машину…
Он должен был лежать мертвым… Сейчас, сию минуту он был бы уже не живым… Шатов открыл дверцу, вывалился наружу, упал на колени.
Уже не обращая внимания на режущую боль в груди, Шатов глубоко дышал, запрокинув голову. Дышал тяжело, со всхлипом, словно рыдая.
Но он не плакал. Глаза словно высохли и превратились в камни. Он мог думать только об одном – он мог умереть. Он мог умереть. Он мог умереть. Он…
Шатов ударил себя по лицу. Очнись!
Он мог умереть…
Очнись! И снова пощечина самому себе. Ты жив! Ты жив, козел, несмотря ни на что! Это не ты, это они умерли там на втором этаже, в пыли и удушливой духоте. Они, эти двое, которые хотели тебя убить…
Ты жив!
Шатов засмеялся. Вначале тихо, потом все громче. Смех и боль бурлили в теле Шатова, вытесняя все, кроме мысли о том, что он жив. Жив.
Хохот согнул тело Шатова. Хохот и боль швырнули его лицом в пожухлую придорожную траву. Шатов перевернулся на спину и прижал руки к лицу. Он жив, а они умерли.
Пуля разорвала горло тому, который держал в руках нож. Мирону, вспомнил Шатов, его звали Мироном. Его так звал Васек, который умер на мгновение раньше своего приятеля. Умер и остался лежать кучей дряни на развороченном полу.
А он жив! Жив!
– Все?
Шатов услышал вопрос, но внимания на него не обратил. Куда важнее было сейчас дышать, чувствовать спиной колкость травы, и даже боль, пульсирующая в теле, была куда важнее, чем все вопросы, вместе взятые.
– Пришли в себя? – вопрос прозвучал громче, и что-то коснулось плеча Шатова.
Шатов с трудом оторвал руки от лица.
– Я спрашиваю – вы уже пришли в себя? Истерика закончилась? – Арсений Ильич с брезгливым выражением лица посмотрел на лежащего Шатова, потом оглянулся на дорогу. – Вы хотите, чтобы кто-нибудь сердобольный поинтересовался у вас, чем это вы тут занимаетесь? Или чтобы кто-то сердобольный, но осторожный, поведал о нашей с вами мизансцене ближайшему милиционеру?
Смех прекратился. Разом. Шатов сел, не удержался и застонал. Ушел только хохот, боль осталась, безраздельно хозяйничая в теле.
– Помочь встать? – осведомился Арсений Ильич.
– Не нужно, я сам, – Шатов осторожно оперся о землю руками, подтянул ногу, перенес вес на нее, вздрогнул от нового росчерка боли и встал.
– В машину, – приказал Арсений Ильич.
– Я вас не поблагодарил… – пробормотал Шатов.
– Еще успеете, – пообещал Арсений Ильич, – и отработаете многократно. Садитесь, поехали.
Шатов сел в машину. Потер лицо. Замер. Потом аккуратно, сантиметр за сантиметром ощупал свое лицо.
– Что-то не так? – спросил Арсений Ильич.
Шатов молча повернул к себе зеркало заднего вида.
– Увидели что-то новое? – снова спросил Арсений Ильич.
– Лицо… – пробормотал Шатов.
– Не то лицо?
– То. Нет повреждений…
– Что вы говорите? Вот подонки! А где перелом челюсти? Где заплывший глаз? Где расплющенный нос или, на худой конец, разорванная губа?
Шатов вернул зеркало в исходное положение.
Лицо было чистым, без синяков и царапин.
Когда-то давно, еще в девятом классе, Шатов нарвался в темноте на сакраментальный вопрос «Закурить не найдется?». Его били, свалив на землю, били ногами, и ему пришлось почти две недели сидеть дома, чтобы не демонстрировать людям своего вспухшего пятнистого лица и размозженных губ. Очень трудно, избивая лежащего ногами, отказать себе в небольшом удовольствии пнуть несколько раз в лицо.
– Они ни разу не ударили в лицо, – сказал Шатов, глядя перед собой.
– Наверное, я им помешал. Извините.
– Когда вы появились, они уже меня не били. Они собирались перерезать мне… – запоздалый спазм подкатился к горлу.
Шатов сглотнул слюну.
– Вы грустите по этому поводу?
– Просто странно, – Шатов повернул голову влево, к водителю, – у меня профессиональная привычка обращать внимание на странности.
– Кстати, о привычках, – Арсений Ильич мельком глянул в глаза Шатову, – вам не кажется, что эта ваша привычка чуть не отправила вас на тот свет?
Шатов промолчал.
– Вы очень красноречиво молчите, – оценил Арсений Ильич, – мне в вашем молчании даже почудилось нечто вроде – отстань, не суй свой нос в чужие дела. Это даже невежливо. И молчание ваше невежливо. В конце концов, я по вашей милости принял на свою душу грех двойного убийства.
– Извините, – пробормотал Шатов.
– Не извиняю. Я вам уже говорил, что имею к вам небескорыстный интерес. Я хочу получить выгоду.
– Деньги?
– Вас точно не били по голове? – Арсений Ильич хмыкнул, – Лучше помолчите немного, пока мы не приедем на место.
– Куда?
– На место. Уже недалеко, – машина притормозила, сворачивая на заросшую травой и лопухами лесную дорогу.
Шатов внешне безучастно наблюдал за тем, как машина очень медленно и осторожно преодолела какую-то канаву поперек дороги. Здесь мало ездят. И выглядит все безжизненно и запущенно. И за рулем сидит человек, которого Шатов видит впервые в жизни и который, тем не менее, зачем-то не только спасает жизнь Шатову, но и убивает двух человек при этом.
Таких альтруистов на свете не бывает. Не бывает. Они просто не могут существовать. Они должны вымирать, так рискуя из-за совершенно посторонних людей.
Машина остановилась.
Арсений Ильич переклонился назад, взял с заднего сидения свой кейс.
У него там пистолет, мелькнула мысль, так и не ставшая панической. Хотя место очень подходило для того, чтобы вывести Евгения Шатова из машины, поставить его на краю болота и пустить ему в затылок пулю. Из пистолета с глушителем.
И даже вон та пичуга на ветке возле самых камышей не испугается. Хотя, тело, падая в воду, наделает много шуму, так что птичка все равно испугается и улетит. И это могло бы стать единственной эпитафией…
Арсений Ильич достал из кейса пистолет, чуть помедлил, оглянувшись на Шатова. Тот спокойно выдержал взгляд. Не нужно было его сюда везти, чтобы убивать. Достаточно было только не вмешиваться там, в доме.
– У меня к вам просьба, Евгений Сергеевич, – с легкой усмешкой произнес Арсений Ильич, – возьмите, пожалуйста, это орудие преступления.
Шатов сидел неподвижно.
– Аккуратно возьмите, чтобы не осталось ваших драгоценных отпечатков, и бросьте, пожалуйста, его в болото.
Шатов протянул руку.
– У вас есть носовой платок? – осведомился Арсений Ильич.
– Да.
– Тогда лучше возьмите пистолет платком.
– Зачем?
– Вы хорошо знакомы с криминалистикой?
– Не слишком.
– Тогда вы не в курсе, сохраняются ли в воде отпечатки пальцев на металле.
– А что, остаются?
– Это не важно, важно то, что вы могли совершить поступок, последствий которого вы себе не представляете. А вдруг вам не повезет, и пистолет упадет на сухое? Или на поваленное дерево? Болото маленькое, но очень топкое. Вы не сможете добраться на его середину и повторить попытку, – Арсений Ильич качнул пистолет, держа его за скобу на сгибе мизинца, – возьмите аккуратно платочком и выбросьте в воду. Не нужно даже далеко от берега. Тут трясины метров шесть, я мерил.
Шатов достал из кармана брюк платок. Застонал – ребро ему, похоже, все-таки сломали. Принял пистолет.
От оружия пахло смазкой и порохом.
Болото маленькое, топкий круг метров сорок в диаметре, поросший травой и камышом. Тусклая, заляпанная ряской поверхность была в нескольких местах проткнута стволами мертвых деревьев. Несколько поросших мхом древесных туш драконами тянулись из болота на берег.
Шатов передернул плечами, хотя было душно и влажно. Звенели комары. Несколько их ударилось в лицо Шатова.
Пистолет звонко булькнул, запустив по болоту круги. Шатов оглянулся на птичку. Сидит. Такой звук ее не испугал.
– Поехали, – окликнул Шатова Арсений Ильич.
– Сейчас, – Шатов запрокинул голову.
Небо было видно в круглый промежуток между дубов. По выгоревшему до стального цвета небу ползли не торопясь бледные облака. Шатову показалось, что это в небе отражается болото. Потом вдруг пришла мысль, что это он смотрит со дна этого самого болота, пытаясь рассмотреть, что там, за зеркалом…
– У нас мало времени, – напомнил Арсений Ильич.
Шатов сел в машину и молчал до тех пор, пока через полчаса петляния между деревьев она не остановилась возле небольшого двухэтажного дома.
– Приехали? – спросил Шатов.
– Да, выходите, – Арсений Ильич вышел из машины, не запирая салон, легко поднялся по деревянным ступеням крыльца, открыл замок. – Чувствовать себя как дома не предлагаю. Располагаться поудобнее – тоже.
– Вы свой кейс забыли, – автоматически напомнил Шатов.
– Ничего, никто его не тронет. Здесь очень глухие места. До ближайшего населенного пункта, деревни Хвостовка, более десяти километров. Но дороги к Хвостовке здесь нет – болота. Если честно, то я здесь за последние пять лет не видел ни одной живой души. Не стесняйтесь, проходите.
Дом стоял на взгорке, от него до деревьев было метров двадцать. Шатов осмотрелся. Провода. Из леса к дому тянулись провода. Перед домом не было колодца. Может быть, он за домом или неподалеку в лесу.
Да какая, собственно, разница?
Шатов поднялся на крыльцо. Возле самого порога остановился, спустился вниз и внимательнее посмотрел на окна.
Стекла отливали сизым, рамы были металлическими. Похоже, что в такой глухомани хозяин все же не поленился поставить пуленепробиваемые стекла. И двери…
Шатов снова поднялся на крыльцо и присмотрелся к двери. Бронированная. У богатых свои причуды.
Почти весь первый этаж занимало нечто вроде зала, с камином, низким диваном и тяжелым на вид столом посредине. На стене висели головы дикого кабана и лося. И несколько ружей.
Как в кино, поморщился Шатов, охотничий домик миллионера. В правом дальнем углу была винтовая деревянная лестница, слева – дверь.
Арсений Ильич расположился в кресле за обеденным столом.
– Прошу, – широким жестом он указал на диван, – уже успели осмотреться?
– Немного, – коротко ответил Шатов, усаживаясь на диван, слишком низкий и слишком мягкий для того, чтобы быть удобным.
– Ваше впечатление о хозяине?
– У меня очень болит… – Шатов осекся, – у меня болит все тело.
– Кроме лица! – напомнил хозяин.
– Зато дико болит голова.
– Сегодня магнитные бури, – сочувственно кивнул Арсений Ильич, – но мы сюда приехали не для того, чтобы это обсуждать.
– А для чего же?
– Я привез вас для того, чтобы иметь возможность на время спасти вам жизнь. Благодарностей, напоминаю, не нужно.
– А еще вы хотели получить от меня какую-то выгоду, – Шатов поморщился, массируя затылок. – А почему на время?
– Хороший вопрос, – Арсений Ильич откинулся на спинку кресла, – очень хороший, но немного несвоевременный. Я обязательно на него отвечу, но чуть позже. Вы постарайтесь сейчас напрячься и построить свои вопросы правильно. Представьте себе, что вы берете у меня интервью…
– Представьте себе, что это вы у меня берете. Подсказать что именно?
– Вот видите, – Арсений Ильич удовлетворенно улыбнулся, – еще недавно я спас вам жизнь, вы даже изволили по этому поводу впасть в истерику возле трассы. Вы даже, Евгений Сергеевич, порывались меня благодарить… И вот теперь – неприкрытое хамство. Отсюда я делаю вывод, что совершенно правильно просчитал ваш характер и намеченный мною план наших взаимоотношений – единственно верный.
– Вы можете строить какие угодно планы, но если вы считаете, что теперь я ваш раб навеки… – голова болела все сильнее, и Шатов с трудом сдерживался, чтобы не застонать. – Дайте воды!
– Не дам.
Шатов несколько удивленно взглянул на хозяина дома:
– У вас что, нет воды?
– Для вас – нет.
Лицо Арсения Ильича окаменело, глаза словно растворились в глазницах. Шевелились только губы – темное пульсирующее пятно на бледном лице.
– Вы еще не совсем поняли свое положение и наши взаимоотношения, – Арсений Ильич чуть наклонился к столу, – я вам объясню.
– А если я не стану вас слушать?
– А у вас нет выбора, – в тон Шатову ответил хозяин. – Если вы не будете выполнять моих приказов…
– Приказов?
– Именно приказов. Приказов, Евгений Сергеевич. Если вы не будете выполнять моих приказов, – повторил Арсений Ильич, – вы умрете меньше чем через двенадцать часов. Я не уверен, что это будет перерезанное горло, но смерть наступит обязательно. И не самая легкая. Вы разозлили господина Васильева только своим покушением на его благосостояние, а теперь вы еще и убили двух его наемных работников.
– Вы…
– Нет, милый господин Шатов, этих двух красавцев убили именно вы. Это за вами они гонялись целый день. Это вас они искали в редакции так настойчиво, что сломали челюсть охраннику. Максу, кажется? – Арсений Ильич погрозил пальцем, – Вы не испытываете угрызений совести по этому поводу? Вы ведь подставили бедного Макса. Он ведь вас пытался прикрыть.
– Я…
– Вы. Теперь, когда тела будут обнаружены, заказчику станет понятно, что вы гораздо опаснее, чем ему казалось, и вас начнут искать гораздо активнее. А сумма вознаграждения за ваше… гм-м… устранение, будет увеличена. И, кстати, молитесь, чтобы никто не догадался после обнаружения трупов выяснять, зачем это они вас искали в редакции газеты «Новости». Как вы это объясните в правоохранительных органах?
– Я скажу…
– Вы скажете, что это я убил тех двоих? И что? Вам поверят? Может быть, ко мне даже приедут сюда. И зададут, очень вежливо, несколько вопросов. И все. У меня не было повода убивать тех двоих. А у вас – был. И еще какой! Вы боролись за свою жизнь.
Шатов встал с дивана.
– Сядьте, – приказал Арсений Ильич.
Шатов медленно двинулся к выходу.
– Я сказал – сядьте. Я могу вас спасти.
Спасти, подумал Шатов, его может спасти этот странный человек, ведущий себя так, будто все действительно находиться у него в руках. Он слишком спокоен. И слишком уверен.
– У меня есть средства заставить Васильева прекратить погоню за вами при условии, естественно, что вы прекратите под него копать. Садитесь на диван.
Шатов помедлил.
– Садитесь, – повысил голос Арсений Ильич, – вы и так уже стоили мне и денег и усилий.
Шатов вернулся в кресло.
– Вы, Евгений Сергеевич, наверняка задаете себе вопрос, кто именно этот неприятный тип, затащивший вас в эту глухомань. Задаете?
– Да… – тихо ответил Шатов.
– Не слышу.
– Да, – громче сказал Шатов.
– Не слышу!
– Да, да, задаю я этот идиотский вопрос и все другие идиотские вопросы, которые вы хотите от меня услышать. Кто он, зачем меня спас, чего тянет жилы сейчас, что ему от меня нужно… Я что-то забыл?
– В общем – все точно. Круг очерчен верно, – Арсений Ильич похлопал ладонью по столу. – Я, пожалуй, отвечу на них. Пожалуй…
Арсений Ильич встал из-за стола и прошелся по комнате. Шатов не провожал его взглядом, глядя неподвижно в глаза чучела дикого кабана. Он слышал только легкие шаги, скрип половиц, голос. И пытался понять то, что говорит этот голос.
– Я очень любопытный человек. Кто-то, заработав немного денег, пускается в загул, кто-то втягивается в бизнес и не может думать ни о чем, кроме процесса. Некоторые отправляются путешествовать или даже эмигрируют… У меня другое хобби… – Арсений Ильич вернулся к столу, – я собираю информацию.
– Шантаж? – непроизвольно вырвалось у Шатова.
Это действительно многое объяснило бы. Очень многое. И то, как Арсений Ильич узнал о Васильеве, и то, как смог…
– Нет, не шантаж. Причем здесь это? Это неинтересно, хотя иногда полезно. Я рассматриваю всех вас… – Арсений Ильич сделал паузу, будто ожидая вопроса, но не дождался и продолжил свой монолог, – как обитателей джунглей. Банально?
– Что банально? – не понял Шатов.
– Сравнение с джунглями – банально?
– Более чем.
– И, тем не менее, точно. Джунгли. Экваториальный лес, если хотите, мангровые заросли. Тайга. И в этих дебрях копошится жизнь. Какая угодно – ползающая, летающая, прыгающая – любая. Одно общее – все жрут. Все хотят захапать как можно больше и слопать ближнего своего. Ухватить зазевавшегося и похрустеть его косточками в укромном уголке.
А если у кого не хватит сил сломать позвоночник жертве в одиночку, тот сбивается в стаи. А у кого не хватает сил или ума удержаться в стае, тот будет ползать вокруг трупа, чтобы отщипнуть немного мертвечинки.
– Можно ближе к делу? – не выдержал Шатов.
– А это и так – максимально близко к делу. Ближе не бывает. Пока вы все живете столь увлекательной жизнью, пытаясь сделать для себя исключение в законе джунглей, я наблюдаю за вами. Отслеживаю пути миграции, выявляю лежбища и берлоги. Определяю охотничьи угодья. Некоторых особей я помечаю, делаю контрольными. И более подробно выясняю их взаимоотношения с окружающими.
– Зоолог…
– Можно сказать и так.
– Скоро выпустите энциклопедию? «Жизнь людей»?
– Нет, – с каким-то сожалением сказал Арсений Ильич, – эта информация только для меня. Я испытываю удовольствие не от того, что информацию использую. Мне приятно обладать ею. Знать, куда ползет этот или другой гад, и кого переваривает этот удав.
– Нет желания насаживать на булавочку? – ехидно спросил Шатов.
Арсений Ильич быстро взглянул на него, лицо не дрогнуло, только чуть искривились губы:
– Нет. И чучела делать из них тоже нет ни малейшего желания. Эти двое сегодня… Они угрожали тому животному, которое я решил приручить. Сделать своей гончей. Вы хотите быть гончей?
– Нет, не хочу. И не буду.
– По первой позиции – может быть. Может быть, вы действительно не хотите бить моей гончей, но будете. Будете. У вас уже не получиться тихонько шнырять среди трупов и лакомиться выпавшим из пасти более крупных хищников. На вас уже обратили внимание. И вам либо придется менять место жительства, либо прибиваться к новому хозяину, либо подыхать… Уважаемый Евгений Сергеевич, – после небольшой паузы добавил Арсений Ильич. – Не нужно сейчас взбрыкивать и демонстрировать свою независимость.
Шатов кивнул.
В конце концов, ничто не мешает ему просто дослушать все сказанное и поступить так, как захочет сам Шатов. Что бы там ни говорил этот зоолог.
– Не волнуйтесь, – сказал Шатов, – я вас перебивать не буду.
– Зверек решил принюхаться, – засмеялся Арсений Ильич.
– Называйте это как хотите.
– Спасибо за разрешение. Так вот, я смог так наладить свою систему, что информация поступает ко мне бесперебойно, а большинство животных, информацию для меня выкапывающих, даже не подозревают, на кого работают. А недавно я сделал открытие… Знаете, какое?
– Не знаю.
– Мне вдруг стало интересно заставить обитателей этих джунглей подчиняться не своим инстинктам, а моей воле. Что скажете?
– Ничего. Я слушаю.
– Не рычите, любезный, – Арсений Ильич произнес это серьезно, с нажимом.
Шатов собрался было ответить, но сдержался.
– Возможно, я себе льщу, но на сегодняшний день я самый информированный человек в городе. Я знаю о его обитателях такое, что любого другого могло бы свести с ума или отправить в могилу. Все это у меня запротоколировано, снабжено бирочками и фотографиями. Я знал все, – Арсений Ильич сделал паузу.
Шатов вначале кивнул, молча. Потом насторожился и обернулся к Арсению Ильичу:
– Знали? В прошедшем времени? Как же это вы так?
– Да вот так! В моем заповеднике вдруг произошло нечто такое, чего я не смог понять и объяснить…
– И одна бирочка осталась без применения.
– Нет, это на кое-что у меня не нашлось бирочки. Обидно. Меня только коллекционер может понять, тот, кто собрал, наконец, полную коллекцию и вдруг обнаружил, что просто не может себе представить куда именно, к какому разделу отнести новое поступление. Тут поневоле начинаешь чувствовать себя профаном. А это, согласитесь, не самое лучшее ощущение.
– И вы решили обратиться к профессионалу…
– Это к вам, что ли?
– А разве нет?
Арсений Ильич дернул щекой, словно сгоняя с лица комара:
– Вы не смогли утаить даже статью о дрожжевом заводе. Какой вы профессионал? Максимум, что вы можете сделать, это распутать след. И только в том случае, когда вас предварительно ткнут в него носом.
– Тогда почему же я?
– Не обязательно вы. Мне нужен был человек, имеющий связи в органах внутренних дел, но не милиционер. Одинокий, но контактный. Нуждающийся в защите, но не полный дебил. Ну, и еще много разных критериев. Вы оказались первым, кто набрал нужное количество баллов и пришел в необходимое состояние. И я могу вас заставить раскопать нужную мне информацию.
– Вы в этом твердо уверены? – Шатов лихорадочно пытался все это время найти выход, дыру в тех логических построениях, которые воздвигал вокруг него Арсений Ильич, но пока что-то не получалось.
Оставалось только создавать видимость уверенности в себе.
– Я в этом совершенно уверен. У меня для вас есть и кнут и пряник. А это срабатывало всегда. Вам с чего начать изложение, с кнута или пряника?
– С пряника.
– Пряник громадный. Просто гигантский. Если вы выполняете мое задание, то вас оставляют в покое. Честно. Я вам уже это говорил и могу поклясться. Послушная гончая вернется к себе в будку живой и почти невредимой.
– Непослушная?
– Не вернется вообще. В этом заключается кнут. Но не только в этом. Кнут в моем восприятии – это не средство запугивания или наказания. Это средство ускорения. Так вот, условия вашей работы будут следующими – вы получаете от меня задание. Я даже не буду ограничивать время, за которое вы его обязаны выполнить. Решайте сами. У вас, кстати, отпуск на сколько дней?
– Две недели.
– Я думаю, что вам лучше всего будет уложиться именно в эти две недели. Иначе возникнут трудности на работе. Но, опять-таки, я не подгоняю. Просто вам придется одновременно искать, то, что прикажу я и прятаться от людей Васильева. С вашего хвоста я его сниму только после того, как все разузнаете. И не раньше.
Шатов задумался.
Арсений Ильич ставит его в жесткие рамки. В очень жесткие рамки. Либо он успеет, либо нет.
– Подождите, как же это я смогу перемещаться по городу, если в любой момент меня могут достать…
– Это ваши проблемы. Если вы решите все мои вопросы за один день – на следующий день вы уже будете в безопасности.
– А если меня найдут раньше?
– А это уже полностью зависит от вас. Я вмешиваться не стану. Хватит. В конце концов, мне не к спеху. Не сможете вы – сможет кто-то другой. Если бы вы знали, сколько разной живности сейчас просто жаждет нарваться на неприятности, из которых только я смогу их выручить. Можете быть либо быстрым и живым, либо… Вы сами понимаете. Кстати, если вы будете слишком пассивны в своих поисках, я могу вас сдать сам, лично. Еще и заработать на этом. Понятно?
– Понятно.
Ему все было понятно. Его держали за горло, и все выглядело так, как будто он не имеет другого выхода, кроме как с лаем броситься по команде «Апорт».
Выходило, что прикажи сейчас Арсений Ильич Шатову вцепиться в чье-то горло, Шатов обязан щелкнуть зубами на чьих-нибудь хрящах. Выход… Найти выход.
Шатов медленно поднял взгляд с пола к лицу Арсения Ильича. Выход…
Хозяин дома словно угадал мысли Шатова:
– Не стоит. Вы сейчас не в лучшей форме. А я свою регулярно поддерживаю. И даже если предположить, что вы просто сбежите не выполнив приказа, то где и сколько вы будете прятаться? Месяц, два… У вас не такие связи, чтобы купить новые документы на новом месте. По причине безденежья вам не светит заграница. И поверьте мне, вас все равно найдут. И убьют. А я вам даю шанс. Вполне реальный.
– Вы меня уговариваете? – тяжело спросил Шатов.
– Никогда. Унижаться до уговоров… Я вам объясняю. И предупреждаю. А потом прикажу.
Он может приказать, понимал Шатов, он может приказать, И Шатову придется выбирать не между гордостью и унижением, а между жизнью и смертью. Очень простой расчет. У него есть шанс выполнить задание, каким бы тяжелым оно ни было, и остаться живым, если…
– А где гарантия, что вы не обманете? Что у вас и вправду есть возможность меня отмазать? Я принесу вам в зубах, помахивая хвостом, то, что вы ищете, а вы вместо этого…
– А никаких гарантий. Совершенно никаких гарантий. Вы должны просто довериться… Стоп, не довериться, а просто выполнять команду, – Арсений Ильич говорил это неприятным голосом.
Он старается оскорбить меня как можно сильнее, подумал Шатов, чтобы не оставалось никаких иллюзий. И чтобы я твердо знал свое место. Гончей. Буду хорошим и послушным – буду жить.
– А вы не боитесь перегнуть палку? – Шатов проговорил это, глядя на свои руки.
Пальцы на руках дрожали, и Шатов не знал от чего: от страха или от ярости. Конечно, он сам виноват, что попал в такое дерьмо. Никто, кроме него. Сейчас нужно просто понять, что важнее всего. Что?
Выжить. Сейчас важнее всего выжить, и эта сволочь… Шатов искоса глянул на Арсения Ильича. Эта сволочь дает ему шанс. Мизерный. Дешевый шанс. Но все-таки реальный. Это потом можно будет разбираться, кто именно так его подставил. Шеф, главный редактор – они свое получат. Потом, а сейчас…
– Я не боюсь перегнуть палку, – сказал, помолчав, Арсений Ильич, – в отношении вас – не боюсь. Потому что вы такое животное, что начнете драться за жизнь только тогда, когда вас окончательно прижмут к стене. И особенно вы эффективны, когда разозлитесь. Вы ведь разозлились?
– Мы разозлились, – ровным голосом сказал Шатов, – мы очень разозлились.
Арсений Ильич засмеялся, смешком коротким, будто отрыжка. Словно насытился уже тем, что Шатов дошел до предела. Сытно пообедал.
– Можно уже переходить к заданию, – угрюмо напомнил Шатов, – ткнуть меня носом в след.
– Не нужно иронизировать, – Арсений Ильич встал с кресла и прошел к буфету, стоявшему у стены, между двумя окнами.
Дверца буфета открылась со скрипом. Потом закрылась. Арсений Ильич подошел к Шатову и протянул ему книгу.
– Библия? Я должен разобраться в том, кто убил Авеля?
– Каин. А вы должны разобраться в другом, – Арсений Ильич отобрал и открыл книгу, достал листок бумаги, лежавший между страниц. – Это список.
– Вижу, – Шатов взял листок.
Восемь строчек, напечатанных на лазерном принтере. Фамилии, имя-отчество, год рождения. Шесть мужчин и две женщины. Ничего особенного. Шатов перечитал список еще раз. Ничего выдающегося и никого знакомого.
– Номер третий и четвертый – муж и жена? – спросил Шатов.
– Муж и жена, – подтвердил Арсений Ильич.
– И что прикажете делать с этим списком?
– Эти восемь человек, – Арсений Ильич заговорил лекторским тоном и стал прохаживаться по комнате, – погибли. Так или иначе. Вернее, семь человек погибли, а один – умер.
– За один день?
– Нет, что за глупости? За один день! – Арсений Ильич даже остановился от такого возмутительного предположения. – Эти восемь смертей произошли в течение трех последних месяцев. Сейчас у нас август. Номер первый, Андрей Мазаев, погиб в автомобильной катастрофе в ночь с третьего на четвертое мая. Номер восьмой, Александр Фроленков, покончил с собой неделю назад, пятого августа. Остальные шесть, как вы понимаете, покинули этот мир в промежутке между четвертым мая и пятого августа этого года. Три убийства, два самоубийства, два несчастных случая и смерть от естественных причин.
Арсений Ильич замолчал, продолжая мерить комнату шагами, от холодного камина до стены с ружьями и обратно. Половицы поскрипывали, но не как обычно скрипят рассохшиеся полы, недовольно и визгливо, а как-то многозначительно и немного задумчиво. Скрип, скрип, скрип… Пауза, когда Арсений Ильич проходит по ковру, брошенному посреди комнаты, снова – скрип, скрип, скрип… Поворот.
– Еще раз спрашиваю, что мне со всем этим делать?
– Вам нужно выяснить, что общего между этими смертями. Вот и все, – Арсений Ильич остановился перед Шатовым, – Вот и все.
– И для того, чтобы узнать это, вы затеяли всю эту сложную комбинацию?
– Надо же с чего-то начинать. Почему не с этого, и почему не с вас? – Арсений Ильич улыбнулся, потом, словно спохватившись, посмотрел на часы, – О, вам пора, любезнейший. Вам нужно торопиться.
Шатов автоматически взглянул на свои часы – девятнадцать ноль-ноль:
– Куда именно мне нужно торопиться?
– На электричку.
– Вы не сможете меня подбросить до города?
– Извините – нет. Отныне мы с вами будем встречаться только тогда, когда я назначу встречу.
– Вы рискуете не успеть… – предупредил Шатов.
– Это в чем?
– Предположим, что я узнаю что-нибудь интересное, а меня прижмут парни Васильева? И я не успею вас предупредить?
– Как-то вы спокойно говорите о такой неприятной возможности, – сухо заметил Арсений Ильич.
– Начинаю привыкать.
– Не стоит, привычка обычно губит человека. Вы можете привыкнуть лезть не в свои дела… Хотя, к этому вы уже привыкли и начинаете расхлебывать проблемы. Мне придется смириться с такой возможностью, потерять свою гончую в самый последний момент.
Шатов скрипнул зубами.
– Кроме этого, вы будете оставлять на столе квартиры записи того, что делали за день, писать, так сказать, отчеты. И если с вами что-нибудь случится… – Арсений Ильич развел руками, – я смогу стартовать уже не с нуля.
– Если не секрет, кто следующий на очереди? За мной? – Шатов встал с дивана и потянулся.
– Это не ваше дело, – быстро ответил Арсений Ильич, – не ваше дело.
– Как скажите, – согласился Шатов, – а то, что моя квартира может быть под наблюдением, это мое дело?
– Ваше.
– И как же я смогу оставлять на столе отчеты? В квартире, которая под наблюдением?
– А вы и не будете оставлять отчеты в квартире под наблюдением. И, кстати, жить там вы тоже не будете, – Арсений Ильич вынул из кармана связку ключей и бросил Шатову.
Бросил резко, в лицо, но Шатов отреагировать успел. Связка больно ударила в ладонь. Шатов подбросил ключи на руке:
– Это от чего?
– Это от квартиры…
– Где деньги лежат, – подхватил Шатов.
– И деньги тоже. В квартире вас будет ждать некоторая сумма на расходы, но за ее трату вы также должны будете отчитаться.
– В письменном виде, – усмехнулся устало Шатов.
– В письменном, – подтвердил Арсений Ильич, – если меня отчет не удовлетворит – вы мне эти деньги вернете. Прежде чем я вас сниму с крючка. Особо покутить не рассчитывайте. Хотя, если будет необходимо, с деньгами не церемоньтесь.
– Адрес.
– Да, проспект Индустрии, дом девяносто три, квартира двадцать. Это пятиэтажный дом, однокомнатная квартира на втором этаже. Если спросят соседи – вы ее сняли на месяц у Гольдмана Исаака Яковлевича. Запомните?
– Гольдман Исак Яковлевич, на месяц, проспект Индустрии девяносто три, двадцатая квартира, на втором этаже.
– Хорошо. О мелочах поговорим на дворе, – Арсений Ильич открыл входную дверь и жестом пригласил Шатова на крыльцо.
Тени от деревьев косо лежали на траве, опирались о машину. «Волга», наконец обратил внимание на машину Шатов, двадцать первая.
Арсений Ильич открыл багажник, извлек ведро и старую брезентовую штормовку:
– Это вам.
Шатов взял штормовку, взвесил на руке:
– Зачем?
– А что вы делали в лесу? – поинтересовался Арсений Ильич.
– И что я делал в лесу?
– Вы собирали грибы.
Шатов заглянул в ведро и обнаружил там десятка полтора белых грибов.
– Вам не кажется, что вы немного переигрываете? – поинтересовался Шатов.
– Не кажется. Я не хочу, чтобы вы выделялись в толпе пассажиров электрички. Можно было бы, конечно, дать вам пару ведер и рюкзак с помидорами, но на огородника вы похожи еще меньше, чем на грибника. Берите и идите, вам еще нужно пройти около десяти километров до железной дороги. Полустанок «Триста первый километр».
– А ближе чего-нибудь нет?
– Боитесь перетрудиться?
– Боюсь заблудиться.
Арсений Ильич задержал на секунду дыхание, потом выдохнул, демонстрируя раздумья:
– Можно и ближе. По вот этой тропинке километра три-четыре до просеки. Там направо и еще через пару километров будет трасса. Там есть шанс сесть на попутку.
– Вы не возражаете?
– Нет. Думаю, что здесь вас пока еще не ищут.
– Я пошел?
– Еще одно, – Арсений Ильич остановил Шатова жестом, – на связке, которую я вам дал – три ключа. Два больших – от двери. Третий – от почтового ящика. Он справа от входа на первом этаже. Всякий раз, заходя в подъезд, вы вначале открываете почтовый ящик…
– В ожидании писем от вас?
– И по этой причине тоже. Кроме этого, в ящике, на стене, вы увидите небольшой светодиод. Если он не светится – все нормально. Если горит – немедленно уходите из дома, в квартиру кто-то проник.
– Я ведь тоже буду туда проникать, – напомнил Шатов.
– Только вы каждый раз будете нажимать кнопку на бра, висящем в прихожей. Пришли – нажали. Уходите – снова нажали. Только не спутайте. Не выключатель на бра, а кнопку, точно под абажуром. Запомните?
– Кнопка под абажуром, светодиод, почтовый ящик, квартира двадцать, второй этаж дома девяносто три на проспекте Индустрии, – терпеливо повторил Шатов, подхватил ведро и двинулся по указанной тропинке, не оборачиваясь.
– До свидания, – крикнул ему вдогонку Арсений Ильич.
Шатов не удержался от соблазна. Молча поднял над головой правую руку, сжатую в кулак и медленно разогнул средний палец.