11

– А у тебя хорошо получается, дорогая моя, – высказал я свой восторг тотчас, как мы погрузились в кабину, и створки закрылись. – Где это ты так научилась искусству жены?

– Долгая история! – махнула рукой Эмма и приблизила лицо к зеркалу, рассматривая макияж. – Что ты думаешь делать теперь?

– Теперь мне очень хочется узнать, кто в тридцать шестом номере живет.

– Ну ты затейник! – с умилением глядя на меня, произнесла Эмма. – Понять не могу, зачем тебе все это надо?

Мы вышли в длинный коридор, посреди которого стояла пальма-муляж, а под ней тихо журчал японский фонтанчик. Стук каблуков Эммы приглушала светлая ковровая дорожка с длинным ворсом. Поравнявшись с тридцать шестым номером, мы остановились. Я прижал палец к губам, показывая, чтобы Эмма вела себя тихо.

Мы замерли. В коридоре стояла зловещая тишина, которую наполняло монотонное гудение неоновой лампы. Присев у двери, я заглянул в замочную скважину. Изнутри в нее был вставлен ключ.

На какое-то мгновение я почувствовал себя не в своей тарелке. Не знаю почему, но мне показалось, что из-за двери потянуло мистическим ужасом. Я не хотел думать о глупостях, но в голову упорно лезла какая-то чушь, связанная с Валеркой. Приподняв кулак, негромко постучал в дверь.

– Откройте, пожалуйста! – сказал я, почти прислонившись лбом к дверному косяку. – Мне надо сообщить вам что-то очень важное о Валере Нефедове.

Эмма, раскрыв рот, впитывала в себя все, даже самые ничтожные звуки, которые терялись в тишине. Не знаю, что именно она впитала, а мне послышалось, как в глубине комнаты что-то щелкнуло, а затем раздался очень слабый скрип.

Я постучал еще раз.

– Откройте! Это очень важно!

Я произнес эти слова негромко, боясь разбудить постояльцев всего этажа и сделать их невольными свидетелями ночного вторжения. Эмма от нетерпения стала ходить по коридору туда-сюда, изящно двигая бедрами, словно находилась на подиуме. Ее плащ сухо шелестел, на ковровую дорожку падали капли воды. Прошла минута, вторая.

Человек, который находился за дверью, явно не спал, но и не реагировал на мою просьбу. Если бы он впервые слышал фамилию Нефедова, то наверняка открыл бы, чтобы обложить меня матом. В крайнем случае послал бы из-за двери. Он этого не делал. Он насторожился и притаился.

Вдруг громко клацнул замок. Ожидая, что дверь сейчас распахнется, я отскочил от нее и на всякий случай принял боксерскую стойку.

Но ничего больше не произошло. В коридоре снова повисла тишина, оттеняемая нытьем неоновой лампы. Мы с Эммой переглянулись. Глаза моей подруги говорили о том, что вялое развитие динамики стало ее утомлять, и бокал шампанского у камина в моей гостиной становился для нее уже мечтой.

– Чертовщина, – пробормотал я, снова присев у двери. Ключа в замочной скважине не было. Сквозь нее я хорошо видел фиолетовый квадрат окна, прикрытого прозрачной тюлью.

Потеряв терпение, Эмма взялась за дверную ручку, и вдруг к моему изумлению дверь скрипнула и плавно открылась. Мы застыли на пороге, не решаясь войти. Я видел темную дверь в душевую, створки шкафа-купе, а дальше – край широкой кровати и телевизор. Балконная дверь была открыта настежь, воздух пришел в движение, подхватил тюль, и она взметнулась парусом к самой люстре.

– Есть кто-нибудь? – спросил я, с удивлением открывая в себе новое качество – я готов был поверить в мистику и увидеть в номере… Впрочем, зачем говорить о том, чего я не увидел?

Я стоял посреди комнаты, глядя на пустую кровать. Эмма тихо дышала мне в затылок.

– Здесь никого не было, – сказала она. – Номер пустой.

Баба, я на жизнь смотрит реальнее, чем я, заметил я. Вспыхнула лампочка бра. Эмма, словно подражая танцу тюли, принялась фланировать по комнате, и плащ ее колыхался серебряными волнами.

– Мне кажется, – сказала она кокетливо, – что мой маленький нарочно все это придумал, чтобы сделать мне сюрприз. Я права?

С этими словами она опустилась на край кровати и скинула туфли.

– Встань! – крикнул я и едва сам не вздрогнул от своего голоса. – Здесь кто-то лежал!

– Ну, маленький! – обиженно надув губы сказала Эмма, вставая с кровати. – Зачем ты меня пугаешь?

Мы смотрели на покрывало. Овальная вмятина грубо копировала фигуру человека. Я провел по покрывалу рукой. Оно было холодным, выстуженным сквозняком.

– Тебе показалось, – тихо произнесла Эмма. – Просто горничная плохо застелила… Поцелуй меня, пожалуйста!

Уже потеряв надежду на шампанское у камина, Эмма намеревалась взять хотя бы то, что было. Не замечая протянутых ко мне рук, я откинул в сторону тюль и вышел на балкон. Третий этаж, внизу – постриженные шары кустов и девственный газон. По сторонам – бетонные перегородки, отделяющие от соседних балконов. Перелезть на один из них – пара пустяков.

Я вернулся в комнату.

– Вставай! Уходим отсюда! – сказал я Эмме, вышел в прихожую, но не смог не заглянуть в душевую.

Там горел свет, и я не помнил, включил его, войдя в номер, или нет. Большое зеркало с подсветкой, биде и унитаз, похожие друг на друга, как братья, душевая кабина с матовыми тонированными стеклами, сухие нетронутые полотенца, лежащие стопкой на табурете. Я кинул взгляд на свое отражение и тотчас увидел на стеклянной полочке лезвие для женского станка. Я взял его салфеткой, завернул и сунул в карман.

Не успел выйти в прихожую, как входная дверь с грохотом захлопнулась, и кто-то попытался вставить снаружи ключ. Оттолкнув Эмму, я кинулся на дверь, обрушив на нее весь свой вес. Человек, который держал ее извне, обладал недюжинной силой, и мне пришлось навалиться на дверь спиной и упереться ногами в мини-бар. Приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель протолкнуть ногу, я стал сантиметр за сантиметром отвоевывать пространство. Я еще не видел своего соперника, но уже слышал его сдавленное дыхание, скрип зубов и чувствовал резкий запах одеколона.

Когда я просунулся в щель наполовину, и захлопнуть дверь было уже невозможно, разве что разрезав меня на две части, соперник отпустил дверь. Как только я вывалился в коридор, он тотчас послал мне в лицо кулак. Этого по всем законам логики следовало ожидать, и за мгновение до встречи с ним я успел увернуться; кулак незнакомца по касательной прошел по моему плечу, и по подбородку скользнула влажная от пота рука. Из-под нее я увидел открытый, черный от щетины подбородок, крупный нос и золотой оскал. Момент был удобный, и я не преминул им воспользоваться. Не теряя времени, я развернулся корпусом, выстреливая кулаком, словно пращей, и не без удовольствия почувствовал, как костяшки пальцев достигли цели, как тяжелая голова запрокидывается назад, деформируется рот, разбрызгивая слюну.

Незнакомец был слишком тяжел, и удержался на ногах, хотя его повело спиной на стену. Вдогон я ударил его еще раз – крюком левой, и уже с широким замахом припечатал к стене прямым ударом правой.

Тяжеловес стукнулся затылком о стену и стал оседать на пол. Теперь я мог мало-мальски рассмотреть его. Это был рослый и крепкий парень, с короткой прической, крупными чертами лица; его голый торс был покрыт густой черной растительностью, которая стрелкой опускалась по впалому животу к молнии джинсов. Босоногий, с розовым отпечатком складки простыни на предплечье, он создавал впечатление человека, который еще пять минут назад крепко спал.

– Что ему надо было, маленький? – тихо бормотала Эмма над моим ухом. – Может быть, это был его номер? Может быть, он принял нас за грабителей?

Я молча подхватил ее под руку и быстро повел по коридору к лестнице. Опустившись на первый этаж, я открыл торцевое окно, вскочил на подоконник и подал руку Эмме.

– Это будет незабываемая ночь! – устало восклицала Эмма, когда я снял ее с окна и понес на руках по газону, ломая на своем пути кусты. – Посмотри, уже светает! Тебе уже легче, маленький?

– Значительно, – ответил я.

Предутреннее небо было серым и невыразительным, как асфальт, как штильное море, и на его фоне жесткие, словно вылепленные из воска цветы магнолии, густые многоцветья эремурусов и желтые трубки оносмы, коих были полны склоны, казались блеклыми и безжизненными. Мы ехали по пустынным улочкам, и тихий шелест шин не заглушал низкие и глуховатые пересвисты голубей. Эмма исчерпала запас терпения. На сегодня она отыграла свое и, сидя рядом со мной, клевала носом.

Я представил себе свой дом, стоящий на склоне, укрепленном гранитными, позеленевшими от мха булыжниками; сырые ветви, склонившиеся над террасой; осыпанный листьями пластиковый стол, за которым совсем недавно сидели мы с Валерой, и мне казалось, что все это происходило в ином мире, с другими измерениями, предъявляющем жесткие, немыслимые требования к жизни; и когда я опять туда сунусь, на меня хлынет поток новых вопросов, и чем дольше я буду находится под этим потоком, тем безнадежнее будет мое положение, и совесть начнет выматывать мне душу, мстя за мое недавнее легкомыслие и самоуверенность.

Я остановил машину рядом с родником, вытекающим из пасти каменного идола, заглушил мотор и откинул спинку сидения. Умираю, хочу спать, успел подумать я, и круговорот из цветных пятен, лиц и голосов стремительно уволок меня на глубину.

Загрузка...