– Точно. Больше не думать!
Он вытер мокрые глаза, встал, пожал руку неожиданного собеседника и пошел с площадки.
Глава 2. Отступать было некуда
На втором курсе Володю Снегирева назначили командиром отделения. Его основательность, ответственность и серьезное отношение к учебе нравилась руководству. Забот у него прибавилось. Теперь ему приходилось отвечать за учебу и дисциплину подопечных. А здесь всегда проблемы. То опоздает кто – то из увольнения, то не поприветствует старшего по званию, а то и схватит двояк по одной из дисциплин. И в первую очередь здесь спрашивают с командира отделения. И еще не забудут упрекнуть: каков командир – такие и подчиненные! Хорошо, что у него сложились самые добрые отношения с командиром роты майором Гурьевым, бывшим суворовцем. Офицер всегда поддерживал его, давал дельные советы.
Володя как сорвался в этот год. Не пропускал ни одного бала, ни одного танцевального вечера в училище, куда приглашались девушки из других институтов. Не то, чтоб он флиртовал со всеми подряд, но он впервые почувствовал себя за все годы учебы в суворовском и год в артиллерийском свободным. Одним, без Нины и без обязательств. Это не было чувство легкости или радости от того, что он один. Просто был один, перестал ждать. Сначала он словно наслаждался своей болью, лелеял ее, пил ее жадно. А потом захотел счастья. Он позволил себе оттаять, а своему сердцу – влюбляться, стал ухаживать за девушками, писать им письма, звонить, назначать свидания и прогуливаться в выходные дни в садах или скверах. А если холодно – они заходили в музеи, бродили по выставкам, и он рассказывал то, что запомнил из экскурсий, на которые их водили с курсом.
С замечательной девушкой из педагогического института он познакомился в своем училище на осеннем балу. Она и сама походила на осень: светло – карие, почти желтые глаза, каштановые волосы, убранные наверх, напоминали собранные листья клена. Она писала стихи и многие читала ему. Володе особенно запомнились строчки:
– Обещать –это не выполнять. Обещать можно и невозможное…
– Очень изящно, – ему показалось, что это умно и очень по-взрослому.
Он проводил ее на станцию Мга, где она жила. Больше они почему-то ни разу с ней не встретились. Но Володя с тех пор всегда старался выполнять обещанное.
Иногда он ходил по городу, заходил в Летний сад, вглядывался в лица женщин, девушек, пытался угадать их судьбу. Кто замужем, кто одинок. Вот у этой женщины есть муж, дети, внуки и дом полная чаша. В каждом движении уверенность и счастье. Она в саду только для того, чтоб отдохнуть, набраться сил и пойти туда, где ее ждут и нуждаются в ней. А эта молодая женщина одинока. На лице показное равнодушие, самоуверенность, а в глазах – тоска. Движения нервозные. В парке она надеется увидеть таких же одиноких, со сквозняком в душе. Не так страшно было жить, когда видишь, что не у одной тебя сердце расцарапано. Люди хорошо чувствуют похожих на себя, некоторые из них не боятся заговорить с сидящими рядом на лавочке – хоть о чем, хоть даже о том, что ветер сегодня холодный, о том, что людей сегодня много, и жаль, что уже закрывают скульптуры; кто-то глазами говорит, и понимает, и слышит другого. А вдруг повезет? Вдруг кто-то сегодня и тебя окликнет первым? И тогда не стыдно будет сказать, что в парке ты для того, чтоб встретить человека, с которым можно просто подольше, не на ходу поговорить.
Однажды в начале зимы Владимир встретил в училище на вечере Бэллу. После дежурных, но веселых «Как живешь? Что нового в жизни?» она неожиданно сказала:
– Вот если бы тогда на пикнике ты был смелее, ну, поцеловал бы меня, настоящая любовь могла у нас случиться. Ведь я понравилась тебе, я это видела. А ты, чудак, помчался за водой.
Володя еще летом был изумлен женской непростоте…Никогда не поймешь, чего женщина хочет. Она думает одно, делает другое, хочет третьего, а оправдает потом все так, что не под одно объяснение не подходит. И часто сделает вопреки тому, чего хочет, словно себе назло. Он и не пытался понимать, просто старался, чтоб девушкам с ним было легко, приятно и весело. Он в этот год слегка любил всех. Всерьез – никого. Просто радостно было отпустить чувства. Нравилось, как кружилась голова от прикосновения к руке, как до боли счастливо билось сердце, пока набирал номер девочки и слушал бесконечные гудки до долгожданного ответа.
Подходила зимняя сессия. Пора было наводить порядок в учебе. Володя хотел, чтоб его отделение было лучшим. Сам лично помогал всем и назначал ответственных за каждого, за кого волновался.
Немало хлопот в учебе доставлял Володе и преподавателям курсант Марков. Ему никак не давались технические дисциплины. А тут теоретическая механика. Экзамен. Памятуя о том, что преподаватель первые часы экзамена в хорошем настроении и "перед смертью не надышишься", Марков пошел сдавать в первой пятерке. И то, что преподаватели заполняли экзаменационную ведомость в конце экзамена, означало, что у курсанта была возможность пересдать предмет при необходимости.
Получив обоснованную «тройку», Марков вышел из аудитории.
– Что получил? – подошел Снегирев к товарищу.
– Три балла!
– Что? …Жди здесь! – Володя побежал за командиром роты.
Отделение взяло обязательство закрыть сессию без «троек». Надо было договориться с преподавателем, чтобы тот разрешил пересдать предмет. Майор Гурьев мог это сделать, тем более, что хорошо относился к Володе. Ротный о чём-то пошушукался с преподавателем и приказал Маркову зайти в конце экзамена на пересдачу. Но тот опять заслужил только три балла. Что делать? Володя снова обратился к Гурьеву за помощью. Вечером командир роты вызвал Маркова и сказал:
– Завтра экзамен сдаёт второй взвод. Пойдёшь с ними, и чтобы сдал на «четыре», а то статистику всем портишь. А сейчас иди, учи.
Но и на следующий день Марков не принёс ожидаемого результата. Ротный снова о чём-то пошушукался с преподавателем, а потом сказал троечнику – курсанту:
– У тебя четыре балла. После экзаменов принесёшь на кафедру банку краски и в личное время покрасишь все, что тебе скажут.
– Есть! – Марков был счастлив.
На подведении итогов сессии отделение Снегирева заняло лидирующую позицию не только в роте, но и в дивизионе.
Новый год решили отмечать разнопланово, с размахом. В несколько серий. Начали с Новогоднего вечера, на который свободные курсанты возлагали надежды: все приглашенные девушки казались им на балу принцессами.
Свою принцессу Володя увидел сразу. Это была очень невысокая голубоглазая блондинка в синем приталенном платье по колено без рукавов, с тремя передними складками на юбке. Широкий пояс с крупной, но изящной узорчатой пряжкой подчеркивал узкую талию. На стройных красивых ногах – аккуратные бежевые лодочки на тонком низком каблучке. Ни лишних деталей, ни украшений, ни замысловатой прически, все просто и элегантно. И сама она была юной, свежей и немного морозной, как холодная снежинка. Она улыбалась как-то отстраненно, не смотрела прямо в глаза юношам, наверное, чтоб не сочли ее за девушку в активном поиске. Володя, и сам невысокого роста, сразу приметил особенную девушку, выглядевшую неброско, но очень стильно.
Увидев, что в сторону синеглазой принцессы направляется Серега, он быстро обогнул его и первым подскочил с поклоном:
– Разрешите пригласить Вас на тур вальса!
Сзади послышался разочарованный вздох.
Девушка улыбнулась, наклонила голову:
– Конечно…
Володя обхватил девушку за талию, покрепче прижал к себе и уверенно повел по кругу. Оркестр играл вальс из фильма «Война и мир».
– Ой! Этот вальс танцевала Наташа Ростова! – обрадовалась девушка.
– А Вас как зовут? – улыбнулся ее наивности Володя.
– Людмила, – в улыбке она приоткрыла хорошенькие мелкие белые зубки.
– А я Владимир, – почему-то серьезно представился Володя.
– Вы как на партсобрании сейчас, – растерялась Людмила.
Он танцевал с ней вальс. И еще вальс. Второй танец поплыл веселее. Люда встретила его уже как старого знакомого.
– На каком Вы курсе, Владимир?
– На втором. Я после Свердловского суворовского училища, – с гордостью сказал Володя.
– Так вот почему Вы так хорошо танцуете! У вас там преподавали танец!
– Обязательно. Офицер ведь не только солдат. Это безусловно. Но он должен знать этикет, хорошо танцевать, уметь вести беседу на любую тему. Вы знаете, что в девятнадцатом веке политика и карьера строились на балах? Если человек не принимал приглашение и раз, и два, его больше не приглашали на балы. Это значило, что карьера его практически окончена!
– Поэтому в военных училищах по привычке танцы регулярно! – подхватила она.
– А Вы где учитесь?
– В кулинарном техникуме. Я ленинградка! – тоже с достоинством ответила она. – Мои родные прожили всю Блокаду в Ленинграде.
– Да…героический у нас народ, – Володя тихонько пожал Людмиле руку и улыбнулся.
– Если Вы пригласите меня еще раз, то, по светским законам, должны будете на мне жениться! – засмеялась Люда. Он улыбнулся в ответ.
Музыка закончилась. Володя проводил партнершу на место, где ее ждали две любопытствующие приятельницы. Они встретили Людмилу и, посматривая на Володю, что – то бойко зашептали ей на ухо.
Володины друзья заметили, что он после вальсов пришел очень довольный. Тадик, Генка, Серега, Володя начали выяснять, что за девушка, откуда она, серьезно ли он настроен.
Володя залпом выпил два стакана газированной воды. Он волновался.
– Ты влюбился что ли? – зашептал Гена.
– Заметно?
– Ну, ты волнуешься. Непривычно.
– Да, зацепила девочка. Спокойная, интеллигентная. Ленинградка.
Он все время оглядывался на Люду и каждый раз ловил ее взгляд.
– Так пригласи еще, потанцуйте, поговорите. Проводи потом.
– Не учи ученого! Шел бы тоже – пригласил ее подружку. Посмотри, шатенка с короткой стрижкой. Фигурка прямо точеная!
– Не! – запротестовал Генка. – Она в очках!
– Тогда третью, рыженькую, тоже с каре, в костюме шоколадного цвета.
– Еще чего! Посмотри на ее ноги! У нее нога, наверное, сорокового размера! Разве это женщина?
– Да ты капризный, Генка! Глянь, рядом с буфетным столиком девушки воду пьют. Давай выберем тебе покрасивее, без изъянов! – громко рассмеялись Тадик и Олег Зубок.
– Посмотри, какая хорошенькая, вон та, черненькая с кудрями, – пригляделся Олег.
Мальчишки неспешно направились к буфету. Тадик показал Генке глазами на миловидную девушку, сидящую на углу столика. Тема для разговора нарисовалась сама.
– Такие красивые девушки, и на углу! – улыбаясь во весь рот, проговорил Тадик.
– Ой! – всполошились девчушки. – У вас в училище нельзя сидеть на углу?
– Нам можно! Мы мужчины, – важно ответил Тадик и кивнул в сторону Олега и Генки, приглашая их глазами к разговору.
– А нам почему нельзя? – искренне испугалась интересующая мальчишек девочка.
– А примета есть такая! Женщине нельзя сидеть на углу. Замужество всю жизнь с углами будет. Вас как зовут?
– Жанна, – девушка соскочила со стула, встала у столика, огляделась.
Генка дернул Тадика за рукав и шепнул друзьям:
– Все, пошли отсюда.
– Почему? – удивились Тадик с Олегом.
– У нее ноги кривые, – отходя от буфета, зашептал Генка. – Ты видел ее ноги? Пока она сидела, было незаметно!
– Генка! Да что с тобой? Ты сам-то идеальный?
– А мужчине не обязательно быть идеальным, – философствовал Гена. – Он должен быть чуть красивее обезьяны.
– А ты точно…красивее? – парни захохотали.
– Гена, ты так никогда не найдешь девушку. Все будут недостаточно хороши, – вздохнул Володя.
Оркестр снова заиграл медленную мелодию.
– Ну, ладно. Иди. Приглашай свою Прекрасную Даму! – толкал в спину Генка.
Володя не двигался.
– Ты чего? – удивился Гена.
– Это третий танец уже, – нерешительно посмотрел Володя в ее сторону.
– И? – не понимал Гена. – Ой, – улыбнулся он, – не хочешь же ты сказать, что веришь в приметы и зависишь от светского мнения какого – то там девятнадцатого века?
– Верю – не верю…
Он пошел к большому зеркалу, у которого стояла Людмила с подругами. Краем глаза увидев Володю, она быстро повернулась посмотреть, в порядке ли ее прямые волосы, чуть приподнятые на затылке, постриженные под удлиненное каре. Володя тоже пригладил на ходу челку.
– Разрешите Вас…– он поймал ее удивленно открывшиеся глаза.
– Третий раз?
–…проводить сегодня до дома, – закончил Володя.
Людмила помолчала. Посмотрела внимательно в его глаза. Потом взяла за руку и повела в центр зала, развернулась лицом, положила свою руку ему на плечо. Вырываться было глупо и смешно. Володя повел ее в танце.
– Разрешаю Вам проводить сегодня меня до дома, товарищ курсант, – озорно сказала Людмила.
Она жила на Звездной, недалеко от метро. Улицу назвали в 1966 году в честь наших побед в Космосе. Жители этого района очень гордились тем, что получили здесь квартиры, они чувствовали себя хоть каплю причастными к свершениям в стране.
Шел предновогодний крупный снег. На ветру он плясал, но не вальс, а скорее – польку. Володя видел, что и его девушка немного приплясывает, ей тоже хотелось кружиться вместе с ним.
По дороге говорили мало. Она смущалась, а Володя не мог решить, как относиться к этому знакомству. Если это однодневная эмоция, то пусть останется приятной. А если будет продолжение, не хотелось это продолжение испортить ненужным, не к месту сказанным неловким словом. Она остановилась у кирпичного пятиэтажного дома, повернулась к нему у подъезда. Он чувствовал, что она думает о том же, потому что очень складно и дружно они молчали.
– Мы пришли, – немного грустно сказала она.
–Мы еще увидимся?
– А вы хотите?
– Очень хочу, – уверенно ответил он.
– Тогда увидимся, обязательно, – она сразу повеселела, видимо, боялась услышать хоть сколько-нибудь другой ответ. Она засуетилась, открыла небольшую квадратную коричневую сумочку, достала туфли в пакете, подала ему:
– Подержите, пожалуйста, туфли, – поискала что-то, быстро поправила большую песцовую шапку, съехавшую на глаза, достала маленький блокнотик, карандаш и написала номер телефона. – Позвоните, когда будете свободны.
– Спасибо, Люда. Я обязательно позвоню, – он поцеловал ее в морозную щеку. От нее пахло чистотой и снегом.
В училище Володя возвращался легкий, свежий, как будто только что выспавшийся. Ему было хорошо от того, что он сейчас не чувствовал ни боли от прошлой обиды, ни досады, ни потери. Он очень радовался этому чувству, очень ценил его и ни в коем случае не хотел его растерять. Пусть начнется новая жизнь, светлая, легкая, с новыми надеждами. Чистая, как этот снег и Людмилина щека. Ему захотелось это чувство и продлить, и усилить.
Ребята ждали его в казарме.
– Что так быстро вернулся? Вы поссорились? Ты ее не проводил? – начал атаковать Гена.
– Все хорошо, Генка. Я проводил. Не поссорились. Девушка чудесная! – отчитался Володя.
– Да. У тебя все время чудесные девушки. А чего тогда быстро вернулся?
– Добираться удобно. Недалеко от метро живет. Пешком идти всего минут пять.
– И? О чем вы договорились?
– Что я позвоню, когда пойду в увольнение. Славная девочка. Хорошая, неиспорченная, небалованная. И некапризная. Легко с ней.
– А я опять в пролете. Девушка понравилась, так ее Серега перехватил. Поехал ее провожать и не вернулся еще. Если у них не сложится, попрошу ее телефон.
Володя не хотелось долго разговаривать. Он лег первым, отвернулся и накрыл голову одеялом. Он стал вспоминать ее глаза, с надеждой выглядывавшие из-под пушистой шапки, худенькие стройные ножки, тонкую талию, ее запах. Она пахла чистотой, уютом и зимней свежестью.
Через неделю с утра он позвонил Людмиле. Она быстро взяла трубку.
– Здравствуйте, Люда. Это Володя.
– Здравствуйте, Володя! А я ждала звонка! Я взяла на сегодняшний вечер билеты в Александринку на «Щелкунчика»! Как раз новогодние спектакли! Только не говорите, что Вы не сможете пойти! – с надеждой щебетала Люда.
– Не скажу. Я как раз могу пойти. Поэтому и звоню пораньше. Где встретимся?
– Давайте у памятника Екатерине в 17 часов?
– Буду, – коротко ответил он.
У памятника Микешина он был в половине пятого, пришел очень заранее. А вдруг и она придет пораньше? И она пришла. Почти следом за ним.
– Как здорово, что мы пришли пораньше, – обрадовалась Люда. – Можно погулять немного.
–Давайте зайдем в Елисеевский. Я давно не был там.
Они зашли в магазин. Людмила рассматривала витрины и задержалась у вазочек с пирожными.
– Вам какое-то понравилось?
– Вот это, розовое…
– Дайте, пожалуйста, два розовых пирожных с золотыми шариками, – Володя протянул деньги продавцу.
– Оно же дорогое, – на ухо зашептала Люда, пытаясь остановить Володю.
Володя, не отвечая, взял пирожные на тарелочке, поставил на стол под пальмой, заказал ей и себе чай.
– Не думайте о цене. Такую красоту надо съесть с удовольствием. Они чокнулся тихонько чашечками:
– За наш первый поход в театр.
– За «Щелкунчика»! – улыбнулась Людмила. – Для меня поход в театр – это особый день. С самого утра в предвкушении чего-то необычного и торжественного.
– Как это? – не понял Снегирев.
– Ну, понимаете, это как в детстве. Ждешь, ждешь праздника, а он все не наступает. А тут мама и говорит: «Утром проснешься, и все будет…»
Я обычно спрашивала:
– А если я рано лягу спать и проснусь, будет уже завтра?
– Будет, доченька, будет.
– И праздник?
– И… праздник!
– И вот утро наступает. От сознания того, что праздник уже за окном, меня каждый раз захлестывало чувство восторженности. Оно наполняло сердце, душу, делало меня самой счастливой на свете. Я летала.
– Надо же. Не думал, что театр для вас – состояние души.
– Теперь знайте, Володя.
– Покажите, пожалуйста, билеты, – попросил Володя.
– Зачем? – удивилась Люда, но достала из стоящей на столике маленькой сумочки билеты и протянула ему. – Вот.
Он разгладил квиточки, похожие на яркие праздничные поздравительные открытки с новогодней елкой, Машей с игрушкой- Щелкунчиком на руках, рассмотрел их со всех сторон, достал деньги и положил в Людмилину сумочку.
– Вы зачем…? начала девушка.
– Билеты должны быть у мужчины, – отрезал Владимир и положил билеты к себе в карман.
Людмила прикусила язык и немного покраснела. На белых щеках проступили ярко- розовые пятна, как яблоки. Володя отметил, что она слышит его и не пытается рулить его чувствами, желаниям и поступками. Это порадовало его. Больше всего в жизни ему б не хотелось, чтоб его принижали и управляли им.
В фойе театра Володя заметил, что Людмила наблюдает за тем, как люди рассматривают их пару, как оценивают. Он глянул на себя в большое зеркало, в курсантской форме он смотрелся очень торжественно и элегантно. Людмила, зная, что Володя в форме, видимо, подобрала наряд соответственно случаю и спутнику. На ней был темно – серый приталенный шерстяной сарафан и белая капроновая блузка с длинным рукавом и с эффектным воздушным жабо: и торжественно, и нарядно. Опираясь на Володину руку Володи, она сняла сапоги и надела черные лодочки. Он снова посмотрел в зеркало: ему очень понравилось, как они смотрятся со стороны вдвоем. Заодно оглядел других женщин, чтоб убедиться в том, что его спутница абсолютно ни в чем им не уступает. Очень многие были в длинных, почти бальных платьях, пышных юбках, дорогой переливающейся модной чешской бижутерии, в очень красивых туфлях.
– Пойдем в зал? – спросил Володя.
– Да, наверное, – согласилась Людмила.
Владимир, поддерживая Люду под локоть, повел в зал. Он старался себя вести солидно и по – взрослому.
Билеты были во второй ложе 1 яруса.
– Надеюсь, сцену будет видно хорошо. Я смогла достать билеты уже только те, что близко к сцене. Все хотят посмотреть этот спектакль перед самым новым годом.
Люда беспокоилась напрасно, видно было хорошо. На сцене стояла невероятных размеров елка, украшенная свечами, шишками, конфетами и бусами. От нее невозможно было отвести глаз. Володя был в свердловском театре оперы и балета, куда они с суворовцами ходили по рекомендации преподавателя этики и эстетики «с целью повышения культурного уровня». Они слушали оперу, название которой он никак впоследствии не мог вспомнить. Помнилось одно: они не могли досидеть до конца, и только выучка и дисциплинированность останавливали от побега. Больше оперу он никогда не слушал.
А вот от балета отказаться не мог. Во-первых, никогда не был, надо было и такой опыт иметь в своем культурном багаже, а во-вторых, отказаться от приглашения девушки, которая достала билеты в праздничные дни, было нельзя.
Ленинградский театр потряс размерами и роскошью. Обитые красным бархатом кресла, красный занавес и балдахин над центральной царской ложей, резьба, покрытая позолотой, и сама тематика прославления русского искусства – все вызывало в нем трепет. Ослепительное убранство в театре впечатляло: хрустальная многоэтажная люстра, светильники, бархатный тяжелый занавес на сцене, обтянутые бархатом кресла – все было царственным. Он посмотрел в партер. За партером – амфитеатр – кресла на небольшом возвышении. Еще выше – ярусы – этажи. Справа и слева – ложи. Их ложа во втором ярусе вторая справа.
Постепенно зал стал заполняться зрителями. Раздался первый звонок, затем второй, третий. Свет постепенно погас, затихли разговоры, медленно стал раздвигаться занавес, и в душе Володи нарастало какое-то тревожно-радостное ожидание. Началось действо.
Слева от него на балконе сидела стайка девчонок, и время от времени они что -то оживленно обсуждали. На них со всех сторон зашикали зрители. Не помогло. Появилась высокая женщина в роговых очках. По всему видно, администратор. Она сделала замечание девушкам. Те на минуту замолчали, но тут же опять о чем – то заспорили, но уже полушепотом. Справа сидел представительный седой мужчина с красивой брюнеткой. «Наверное, дочь. Нет. Слишком молода», – подумал Снегирев и пригляделся к военному. Это был офицер с погонами майора, он больше смотрел на свою подругу, чем на сцену. «Любимая», – догадался он.
За спиной Владимира сидел мужчина. Он без остановки что – то рассказывал супруге, тыча пальцем в программку. Сидящая рядом женщина возмутилась поведением соседа и попросила замолчать. Тот попытался огрызнуться, не получилось – соседку поддержал весь ряд. Иначе и быть не могло. Театр – это не базар, не баня и не цех металлургического завода, где можно посылать кого угодно и куда угодно по любому адресу. Здесь, в царстве великолепия – ни-ни, дабы не вспугнуть хрупкую и очень капризную Мельпомену.
А спектакль был прекрасный! На занятиях в суворовском они слушали некоторые сцены. Володя пропевал про себя вместе с оркестром знакомые вальсы – «Вальс цветов», «Вальс снежинок», «Чай. Китайский танец». Танец завораживал. Он смотрел, как движутся балерины кордебалета и цветы на их платьях, которые словно дышат; как падают хрустальные снежинки и ложатся на оголенные плечи танцовщиц, на их белоснежные пачки. Сказочными были не только сюжет, персонажи, костюмы, но и состояние, в которое они погружали. Володя от переполнявших чувств захотел поделиться с Людой своими мыслями, он повернулся, встретился с ней глазами и понял, что говорить сейчас нельзя. Соседи не поймут их, а красота танца, музыки, переживаний были сейчас сильнее слов, которые он мог подобрать. Он молча улыбнулся, взял Люду за руку и немного пожал. Она ответила тоже сжатием пальцев и очень нежно погладила ими его ладонь. Они так и сидела до конца акта – ладонь в ладони.
В антракте они гуляли в фойе, рассматривали фотографии артистов, развешанные по стенам вестибюля, кадры из спектаклей, им хотелось пройти все закоулочки, побывать во всех уголках и почувствовать эту необычную, новую для них театральную жизнь.
– Что скажете про спектакль? – спросила Люда.
– Однажды в суворовском мы с ребятами по настоянию учительницы пошли в оперный. Самостоятельно, в свой увольнительный. Что слушали – не помню. Слов не понимали, что происходит на сцене –не ясно. Еле высидели. Больше на оперу ни ногой.
Людмила рассмеялась.
– Надо было программку купить, там все расписано. Чтобы полюбить музыку, говорил Петр Ильич Чайковский, надо прежде всего научиться ее слушать. Так и здесь. Любовь к театру обязательно придет, если станете постоянно бывать в нем.
Владимир промолчал. Он не любил продолжать диалог о том, в чем плохо разбирался.
– Я не права?
– Права, конечно.
Люда взяла программку спектакля, и они снова прошли в зал.
Закончилось второе отделение. В антракте зрители чинно выплыли из зала в фойе. Раскрасневшиеся, лоснящиеся лица прогуливающихся говорили о том, что они отметились в буфете, откуда тянуло коньяком, рыбой и свежими пирожными. Володя мысленно похвалил себя за предусмотрительность: сводил девушку в кафе заранее. И деньги сэкономил на безумно дорогом кафе, и Люду красиво угостил, и не показался жлобом в ее глазах.
– Мы с Вами снова будто на балу в роскошном дворце.
– Да. Этот дворец для актеров был построен в 1832 году по проекту Карла Ивановича Росси на месте старого, деревянного здания, который стоял с 1801. Сначала в нем ставились европейские пьесы, только потом, постепенно складывались традиции русской культуры и русского театра, – с удовольствием важно проговаривал Володя.
– Вы подготовились! – засмеялась Люда.
– Безусловно, – довольно ответил он. – Я всегда готовлюсь к любой встрече – хоть к свиданию, хоть к экзамену.
– Вы сегодня к свиданию приготовились, как к экзамену! – снова тихонько рассмеялась Люда. Пойдемте в зал, уже второй звонок!
После спектакля Володя медленно повел Люду к метро. Он подал ей руку, она оперлась. Володя прикрыл ее ладонь своей. Все красивое – музыка, театр, танец, литература – дает возможность поднять отношения на уровень, с которого долго не хочется спускаться до бытовых тем. Еще немного побыть там, в сказке, в обнимающем тебя мягком бархатном кресле, рядом с милой девушкой, такой же, как Маша из сказки, и чувствовать себя ее прекрасным заколдованным принцем.
– Вам понравился спектакль? – спросила девушка.
– Очень. Я вообще люблю балет. А оперу – не очень.
– А я люблю. Вы, наверное, просто не с того начали знакомиться с оперой. Давайте сходим на «Травиату» Верди, – предложила она.
– Нет! – отрезал Владимир. – Ни за что. И не просите.
Она не ожидала резкого отпора и замолчала.
Володя понял, что переусердствовал.
– Давайте лучше еще сходим на балет, – предложил он.
Люда мгновенно просияла.
– Обязательно!
– Я еще раз хочу почувствовать этот танец, полет…
В метро он закрыл ее от толпы, поздно возвращающейся домой. Не дал никому придавить или толкнуть ее. И от метро до дома вел бережно, как снежную. На сегодняшний день он был избран ее рыцарем и ее принцем.
У подъезда Люда встала на ступеньку, повернулась к нему. Володя притянул за талию и коротко поцеловал в губы.
– Теперь мы можем быть на Ты, – улыбнулся Володя.
–Видимо, это время пришло, – ответила она смеясь и смелее обняла за плечи. – Когда ты позвонишь?
– Постараюсь завтра. А встретимся в воскресенье. Ты сможешь?
– Конечно. Я смогу тогда, когда сможешь ты! – она еще раз поцеловала его губы и забежала в подъезд.
Зима была в Ленинграде теплой, ребята много гуляли по городу, ходили в Александринку и Мариинский, посмотрели много балетов. Весной стали ездить за город – в Петергоф, Пушкин, гуляли по Александровскому и Царскосельскому парку.
– Если б я не был военным и не хотел сделать военную карьеру, я б хотел работать директором какого – нибудь парка, усадьбы. Это же не жизнь, а постоянный праздник. Представляешь, какое счастье – работать в таком красивом месте! Не работа, а удовольствие. Работа как состояние души! Ходить по аллеям, где ходил Петр, Елизавета, Екатерина, Александр Первый…
– Я согласна с тобой. Я во многом с тобой согласна.
Ее согласие и умение поставить мужчину выше себя поднимало Володину самооценку. «Молодец у меня девочка», – с удовольствием думал он.
Второго апреля, в понедельник, у Тадеуша был день рождения.
– Чего приуныл, кадет? – Володя подошел к Тадику, сидящему с толстой общей тетрадью. – Стихи пишешь?
– Да. Комбат дал задание.
– Грусть по этому поводу?
–Знаешь, Володька, мне сегодня исполнилось девятнадцать. Сегодня была баня. Приятно начать двадцатый год жизни чистым!
– Это точно, подтвердил Володя.
– И вот…Пошел мне двадцатый год. Это и много, и мало. Прожил каких- то девятнадцать. Но ведь большей части героям – комсомольцам, погибшим на войне, было восемнадцать или девятнадцать! А они уже стали героями! А я еще совсем ничего не сделал в жизни.
– У нас будут свои поступки, и у нас будут свои герои! У всех думаю, будет свой случай. Только б не упустить… – Володя задумался. – А что у вас с Олегом? Вы ж не разлей вода были. Что между вами произошло?
Тадик молчал.
– Не хочешь – не говори. Жаль только, когда лучшие друзья расходятся.
– Да, Олег единственный не подошел сегодня. Я ждал весь день. Меня очень это обидело. Все ребята поздравляли, пожали краба, а он даже не подошел, ходит, как злой волчонок. А ведь это человек, которого я считал лучшим другом! Да и сейчас не считаю врагом. Хотя то, что он сделал, дает мне право презирать его. Но не могу. Мне до сих пор кажется, что это глупая игра. Только не до игры мне.
Володя давно заметил, что у Олега и Тадика очень сложные отношения. Это неприятно было вдвойне для тех, кто был кадетом. Они рано поняли цену дружбы. Поэтому за парней переживали все: и бывшие кадеты, и те, кто кадетами не были. Он понимал, что между ребятами произошло что-то очень серьезное, у него были предположения о причинах и о том, кто виноват, но никогда не озвучивал Тадику свои предположения. Двое должны найти слова сами и сами разобраться между собой.
Вечером, когда уже ложились спать, курсанты увидели, что Олег все же подошел к Тадику и поздравил. «Хороший товарищ так бы не поступил. Не говоря уж о друге», – подумал Володя. Но лезть с поучениями к двум друзьям никто не решался. Время все просеет, останется главное, а мелочь уйдет.
Гуляя с Людой, Володя размышлял о том, что вот с ней невозможно поссориться: она всегда продумывала ответы, не отвечала сгоряча, не обижалась по мелочам, не капризничала и всегда уважала его мнение, которое ставила выше, чем свое. Наверное, такая жена ему и нужна, чтоб помогала, поехала с ним в часть, которую пошлют, и спокойно ждала, без истерик на тему: «Как я устала жить вдали от Ленинграда, в этой дыре и ждать тебя!»
В пейзажных парках постепенно зацветали деревья и кустарники. Каждую неделю пейзаж был разный: умелые садовники высаживали растения так, чтоб краски и ароматы были постоянно разными. Отцветет одно дерево- зацветает другое. Картинка всегда сменялась. Немудрая ленинградская природа ожила и радовала горожан!
Однажды в конце апреля Людмила сказала:
– Мама с папой приглашают тебя в следующее воскресенье на дачу. На чай. Они хотят познакомиться, посмотреть, с кем я провожу все выходные.
Володя заволновался. Такие приглашения, как правило, обязывают. Они означают, что родители взяли отношения, ничего не значащие для них вначале, под свой контроль.
– Почему ты молчишь? Ты придешь? Или ты боишься?
– Я ничего не боюсь. И обязательно приеду.
Он и волновался, и почувствовал вдруг облегчение: значит, родители Люды вовсе не против и встреч. Наверное, она рассказала о нем только хорошее.
В следующее воскресенье он начал с кондитерского магазина. Хотелось купить что-то самое хорошее из того немногого, что было. Карамель, помадки, батончики. Из шоколадных – только «Ночка», совершенно не свежая. Слоняясь от прилавка к прилавку, снова возвращаясь к предыдущему в надежде найти что-нибудь вкусное, он увидел, как грузчик вносит нетяжелый ящик.
– Галя! Принимай зефир!
– Да, Санек! – ответила пышная Галя с железными зубами лысому, с впалой грудью «Саньку».
– Килограмм зефира в шоколаде! – моментально отчеканил Володя, подскочив к пышнотелой Гале.
– Ишь, какой шустрый! – насела дама в таблетке на голове, браслетах и с черным лакированном ридикюлем на руке. – Я тут, значит, стою, а ему вдруг зефир подавай.
– Извините, но я стоял. Уже полчаса как стоял.
– Ты слева стоял, а не в очереди! – не унималась дама с ридикюлем.
– Я выбирал. У меня увольнительное скоро закончится, – умоляюще глянул Володя на продавца. – Мне обязательно надо успеть…Я с тещей еду знакомиться.
Толпа вмиг утихла. Он вызвал сочувствие и у женщин, и у мужчин. И у тех, и у других – разным причинам. Дамы начали оценивать его как потенциального зятя или жениха, они хотели, чтоб он обязательно понравился будущей теще; мужчины просто откровенно ему сочувствовали, ставя себя на его место.
– Отвесьте курсанту кило зефира. У него событие в жизни! – выкрикнул мужчина лет сорока. – У всех у нас тещи! К ним с грамотным подходом надо.
Очередь одобрительно загудела, продавец мигом вскрыла картонную коробку, скрутила кулек из оберточной бумаги и начала железным совком ловко поддевать зефир в шоколаде. Сладко запахло свежим шоколадом и ванилью.
– Девушка, красавица моя ненаглядная, – вдруг запела так же сладко, как ваниль, дама с ридикюлем. – Вы ж понимаете, какого масштаба событие у курсанта. К Теще идет! Может, есть у Вас какая – нибудь красивая бумага? Какая-нибудь другая обертка? Ведь судьба у юноши определяется. Как к теще подойдешь, так жизнь и проведешь!
Продавец Галя озадаченно остановилась. Такая просьба сбила ее с толку и содержанием, и адресантом: от хозяйки ридикюля защиты парню она не ожидала. Она подумала, наклонилась под прилавок, достала картонную коробку, розовую, почему-то в бежевый горошек.
– Такая подойдет?
– Эта просто замечательная! – солидно одобрила дама с ридикюлем. Ридикюль, висевший на пухлой руке в браслетах, был доволен и лаково улыбался.
Володя доехал на электричке до нужной станции, где его встречала Люда. Она увидела в его руках коробку и обрадовалась:
– Хорошенькая какая! Что там?
– Это для твоей мамы и бабушки. К чаю.
Они прошли от станции по тропинке, ведущей вниз. Открыли деревянную, из реечек, калитку и вошли в сад с фруктовыми деревьями. Деревья только начали цвести.
На полянке, в беседке был накрыт стол, застеленный белой скатертью, с нарезанными, еще дымящимися пирогами и самоваром. Его ждали.
– Мама! Бабушка! Мы пришли! – позвала Люда.
Из домика вышли две очень похожие друг на друга невысокие женщины.
– Идем! – торопливо отвечала та, что помоложе.
– Здравствуйте…Владимир, – подала она руку Володе. – Любовь Сергеевна, мама Люды. Мама! Это Владимир, Людочкин товарищ.
К ним подошла седая, сухопарая, коротко стриженная дама с платком на плечах.
– Добро пожаловать, юноша. Татьяна Ивановна. Мы заждались Вас.
Володя дал себя рассмотреть со всех сторон. Он принимал, что встреча носит именно этот характер – смотрины. Надо было удовлетворить желание родственников.
– Спасибо за приглашение, Татьяна Ивановна, Любовь Сергеевна… Это к чаю, – протянул он нарядную коробочку с зефиром.
– Спасибо, Володенька. Давайте пить чай, пока пироги теплые, – пригласила Татьяна Ивановна.