Каблуки опасно прогибались и раскачивались при каждом шаге. Меня подмывало их снять и пойти босиком, хотя бы просто, чтобы не слышать, как противно они стучат по асфальту, будто оповещая о чем-то, но когда планируешь поздний визит к бывшему парню, драные чулки и грязные ноги не то, в чем хочешь предстать.
Код на подъезде не изменился. Не изменился и сам подъезд со стойким запахом валерьянки, тянувшем из-под двери бабульки, жившей на первом этаже и подглядывавшей за моим пьяным шатанием сначала из окна, а теперь через глазок.
"Да, да! Это снова я! Прошу любить и жаловать!" – помахала я рукой перед ее дверью. Будет ей теперь, что перетереть с дворовым бомондом поутру.
Проковыляв на четвертый этаж, я прислонилась рукой к пыльной стене и не без раздражения выслушала противную трель звонка, второй рукой поправляя волосы.
Послышались шаги, тяжелый вздох, который я, скорее, почувствовала, чем услышала, осторожное касание замка, раздумье и, наконец, щелчок.
– Привет! – мурлыкнула я, натянув на лицо самую очаровательную улыбку и стараясь стоять ровно.
Вышло не очень. Слишком много выпила.
– Что на этот раз? – сухим, как пустыня, голосом спросил Егор, стоя в дверях в одних боксерах.
Лицо выглядело уставшим, а в глазах, смотревших на меня с разочарованием, не было и намека на то, что я хотела увидеть, в чем так отчаянно нуждалась в конце очередного хренового дня, пополнившего копилку хреновой жизни.
Уголки губ потянулись вниз, искривляя улыбку. Во рту появилась горечь и под кожей поползли те же разочарование и усталость, что я видела в Егоре.
Два года отношений и полгода пьяных шатаний, страстного секса и пауз, длиною в одно дерьмо и поход в пивнушку перед новым заходом побитого штормом корабля в знакомый док на ремонт. И так по кругу. Так чего же я ожидала?
Пошатнувшись, опустила глаза и развернулась обратно к лестнице. Я знала, что он все еще любит меня, как и я его, но то, что стояло между нами раньше, по-прежнему не сдвинулось с места. И в этом была моя вина.
Из-за старого обещания, данного в горе, я позволила нашим отношениям разрушиться, и вот уже полгода вела себя, как собака на сене: с ним не была, но и к другим не отпускала.
– Стой! Стоять, говорю! – Егор выбежал на площадку и, перехватив меня за талию, затащил в квартиру. – Сядь! – Он посадил меня на пуфик в коридоре и закрыл дверь на замок. – Ночь на улице, а ты пьяная шляешься! Волки только вчера задрали очередную глупую девчонку. Хочешь к ней присоединиться? – Егор смерил меня строгим взглядом, и я будто ожила.
Вот! Вот то, что я хотела увидеть! Строгий, но пламенный взгляд, от которого кровь начинала закипать и мчаться по венам, возбуждая.
Егор был ментом, и, как только я увидела его в участке, куда примчалась за братом, сразу решила – этот ствол будет моим.
Глаза жадно забегали по его будоражащему фантазию телу. От него пахло гелем для душа, и шелковая кожа, вымытая до блеска, так и манила к ней прикоснуться.
Я провела руками по его крепким бедрам, зацепилась пальцами за край боксеров и потянула их вниз. Егор напрягся, глядя на меня сверху вниз, но ничего не сделал, и я беспрепятственно взяла в рот его член.
Толстый, но мягкий, он быстро начал набирать объем и упругость. Я знала, как ему нравилось, и брала все глубже, удовлетворенно вслушиваясь в его прерывистое дыхание, пока он не кончил.
Я встала и разделила с ним в поцелуе вкус соленой карамели, скидывая пальто и расстегивая параллельно блузку. Застежка на бюстгальтере была спереди и легко поддалась непослушным, хмельным пальцам.
Егору всегда нравилась моя грудь. Она была среднего размера, и первое время, когда мы начали встречаться, он примерял к ней спортивные эпитеты, но в итоге сошелся на фруктах, намертво закрепив за ней прозвище персик. Где тут была логика, я так и не поняла. По-моему персик больше подходил к другому месту, но ему, наверное, было виднее.
Сдвинув одежду, Егор смял грудь, возбужденно выдыхая мне в лицо. Член его снова стоял, волнительно упираясь мне в бедра. Я хотела почувствовать его в себе и, потянув одной рукой юбку, второй обхватила член рукой.
Внезапно Егор отстранился и достаточно грубо убрал мою руку.
– Когда это прекратится, Кира? – спросил он, хмуро заглядывая мне в глаза.
Дыхание было рваным, но еще секунду назад пылавшие возбуждением глаза сверкнули гневом.
– Ты ушла от меня. Не приняла мои условия. Выбрала его… – Голос хрипло надломился. – Его, а не меня.
Я отвела взгляд и прикусила губу. Желание прогнулось от его слов, воскресивших в памяти наш разрыв и все те предшествующие ему ссоры, резавшие меня заживо тупым лезвием даже сейчас.
– Он мой брат, Егор, – очень тихо ответила я, глядя в стену.
Фраза столь простая рассекла хлыстом воздух, и Егор дернулся.
– Я не могу его бросить, – добавила я, по-прежнему глядя в стену. – Я обещала…
– Мертвецы не предъявляют претензий! – жестко возразил он, рукой развернув мое лицо к себе и снова впившись взглядом. – Твой брат балласт! Он тащит тебя на дно! – Егор втянул носом сильный запах алкоголя, идущий от меня, и выразительно изогнул губы. – Уже утащил! А ты все никак не примешь тот факт, что спасти его не можешь ни ты, ни кто-либо другой! Он сам себе враг! Смирись уже с этим и живи своей жизнью!
– Он мой брат, – повторила я, накрыв его руку своей и прижав сильнее к горячей щеке.
Чуть больше двух лет назад моего брата задержали по подозрению в сбыте краденного, правда, доказать ничего не смогли, но за три года после совершеннолетия это был уже четвертый раз, не считая тех двух, что были до совершеннолетия.
Хотела бы я сказать, что это была ошибка, что мой брат просто водил невинную дружбу с ребятами с сомнительной репутацией, но, увы, это было не так.
Гены давали о себе знать, и кровь нашего отца, когда-то уважаемого, сильного и авторитетного волка, расстрелянного серебряными пулями у одного из элитных ресторанов в центре города, когда мне было пять, а брату три, кружила Саше голову, толкая в пропасть.
Перед смертью мать рассказала нам про роман с ним и то, как суровый на вид оборотень трепетно и нежно оберегал ее, и скрывал от своего окружения, как обещал отойти от дел и заботиться о ней, и о своих детях, но та жизнь, которую он вел или, скорее, которая вела его, не позволила обещаниям исполниться.
После его смерти мать скрывалась по сточным канавам с нами, опасаясь, что о нас могли узнать и придти, чтобы выяснить у нее про какие-то тайники отца или что-то еще.
Страх въелся в нее так глубоко, что от когда-то ухоженной и красивой женщины очень быстро не осталось и следа, и из сточных канав ни она, ни мы так и не смогли выбраться.
Мир тем временем менялся все больше. Времена, когда оборотни избегали людей, предпочитая жить в дали, в лесах и выть по ночам на луну, остались в прошлом.
Зачем же было есть кролика сырым и гадить под куст, если можно было жить иначе, используя все блага, которые они в силу волчьей природы, могли легко и просто взять.
С помощью силы и страха оборотни все сильнее подминали людей, захватывали власть, покупали целые города, будто это были игрушечные домики с крошечными фигурками, и управляли ими, как хотели, потому что могли, потому что были сильнее.
Не в силах противостоять, люди приняли это, и так на свет появились полукровки, такие, как мы с братом.
Раскрыв нам историю нашего происхождения и поведав о том, что в наших жилах текла волчья кровь, мать перед смертью просила меня присматривать за братом, не бросать его, а держаться вместе.
Я дала ей слово и как могла, оберегала его, не бросала, жертвовала многим, если не всем, ради него, ведь в суровом мире с волчьими законами мы только и были друг у друга родными кровинками.
Однако, несмотря на то, что полноценным оборотнем Саша не был, и в нем пробудилась лишь физическая волчья сила, острые зрение и слух, брат считал себя именно волком. Тень отца и его авторитет, играли с ним, и он ввязывался во все новые волчьи дела, на полном серьезе веря, что полноценные оборотни принимали его за своего, и в упор не замечал, что для них он был всего лишь лохом-полукровкой, на которого в случае чего можно было скинуть дерьмо.
И даже после неоднократных таких "скидываний", каким-то чудом не оборачивавшихся для него тюрьмой, а то и похуже, брат по-прежнему отказывался воспринимать вещи реально и адекватно, и снова шел к своим "друзья", и все глубже втягивался в преступный мир, из которого не было возврата, что доказал даже наш отец – могучий волк, умевший любить нежно.
Во взгляде Егора появилась беспомощность, и он тяжело выдохнул.
– Люби меня, Егор, – прошептала я, касаясь губами его шершавых пальцев, прижатых к моему лицу. – Просто люби. Здесь. Сейчас. – Он медлил, но лицо его оттаивало, взгляд вновь наполнялся любовью и желанием. – Люби сильно и страстно. – Я облизала один из его пальцев, в упор глядя ему в глаза. – Я хочу… Хочу эт…
Егор пылко и несдержанно впился мне в губы, оборвав не нужную фразу. Его язык взахлеб ласкал мой и рука, соскользнув со щеки, страстно сжала грудь, а вторая с не меньшим жаром легла на талию.
Насытившись ртом, Егор отстранился и развернул меня к себе спиной. Безжалостно рванув юбку, он сдвинул влажные трусики в сторону и рывком вошел в меня, заставляя забыть обо всем.
Ближе к рассвету Егора вызвали на работу. Очередной случай волчьего разгула обернулся для кого-то смертью, а для Егора еще одним висяком.
Он всегда говорил, что идеального преступления не бывает, что всегда был кто-то, кто что-то знал, видел, слышал, что нужно было лишь уметь достучаться, но в случае с оборотнями это было практически невозможно.
Люди, смирившиеся с жизнью с ними бок о бок, старались свести это "бок о бок" к минимуму, не ввязываясь в их дела и вообще избегая лишних контактов, и, когда происходило убийство, разбой или что-то подобное, все как один становились слепыми, глухими и немыми, и даже Егор, при его способностях находить подходы к людям, не мог ничего сделать, и его рабочий стол пополняла еще одна папка с не раскрытым делом.
– Знаю, я не раз уже это говорил, – Егор неуверенно, но с нежностью перебирал мои пальцы, – но подумай еще раз, Кира. – Он поднял серьезный взгляд на меня. – Твой брат сам себе враг, и рано или поздно он угробит и себя, и всех, кто окажется рядом. Ты… – Егор замялся, подбирая слова. – Ты всегда можешь ко мне вернуться. Мой дом – твой дом.
Я выдавила улыбку, пытаясь скрыть проступившее в глазах сожаление, но Егор слишком хорошо меня знал, чтобы не заметить его и не заметить скрывавшееся за улыбкой желание прекратить бессмысленный разговор.
Я не была дурой и, если так уж честно, то сама неоднократно хотела все бросить, попросить прощения у покойной матери и забить на брата, которого в жизни заботил только он сам и его бесконечные фантазии, но в последний момент всегда давала задний ход.
От одной только мысли, что брат мог влететь по полной и пустить под откос и свою жизнь, и мою со всеми вытекающими последствиями, что мы могли лишиться жилья или в уплату какого-нибудь долга меня вообще могли забрать и превратить в секс-рабыню, мне становилось так дурно, что перед глазами все плыло и, дышать будто нечем было.
Однако стоило мне только представить, что именно после моего ухода он и влетит, а меня не будет рядом, чтобы ему помочь, поддержать, как внутри все переворачивалось, и в тело вбивалась сила, с которой я была готова сделать все мыслимое и не мыслимое, чтобы его защитить.
Умом я, конечно, понимала, что все равно не смогу его остановить, максимум оттянуть момент невозврата, или, при самом плохом раскладе, податься вместе с ним в бега, но мне так и слышался голос матери:
– Брат – все, что у тебя есть в этой жизни, – с грустью говорила она, и я смиренно возвращала вещи на свои места, прятала обратно дорожную сумку, копила силу и снова цеплялась за то, чего не было и быть не могло.
Возможно, на самом деле я просто боялась остаться одной, что эгоистично выбрав себя, буду жить с чувством вины, что не сдержала обещание, что подтолкнула родного брата к чему-то ужасному, но время шло, просвета не было, а решение, что делать с жизнью дальше, так и не приходило.
– Прости меня, Егор, – тихо сказала я, вкладывая в свой взгляд, как можно больше чувств. – Ты прав во всем, но я не готова вот так просто сдаться и уйти. Пока нет.
– Будь осторожна в своем желании вытащить брата из дерьма, Кира, – печально ответил он. – Как бы не вышло так, что оно исполниться, но ценой твоей жизни.
Егор поцеловал мою руку и пошел обратно к своей машине.
За два года, что мы были вместе, он не смог смириться с тем, что брат всегда был для меня на первом месте. Однако за те полгода после разрыва, что я таскалась к нему пьяной в отчаянном стремлении получить от него хоть мимолетное избавление от проблем и забытье, он, мне кажется, начинал это принимать, как неизменную данность.
С тягостным чувством или, скорее, предчувствием того, что скоро мне придется отпустить Егора навсегда, я вошла в подъезд и поднялась на второй этаж.
Вставив ключ и повернув его в замке, я поняла, что она была не закрыта.