По тропам башкирского фэнтези - читать онлайн

Диана Федорович. Не слушай сказки Агидели

Ясные, хрустальные воды Белой реки теперь шипят и манят чернотой, обещая погибель. Дождь плетью бьет в лицо, и немой вопрос повисает в воздухе, заглушая и голоса, и крики:

«Чего ты желаешь?»

– Хочу… Я хочу…

Говорю – а язык не слушается. Всё противится желанию, всё во мне кричит: «Живи! Живи!» – но сил на это уже не остается. Значит, так оно и надо.

Скоро это закончится – нужно лишь загадать желание. Самое искреннее, самое жгучее… Лишь. Загадать. Желание.

Так говорила Агидель.

* * *

– Всё просто, Инсебика. Нужно лишь в Белую реку спрыгнуть, загадать, что на сердце лежит, и любое желание исполнится.

Белая река словно подслушивает, а волны будто перешептываются.

– Не верю, – наконец отвечаю я.

– Думаешь, я вру? – Агидель косится на меня сквозь спутанные пряди и скалится.

Скалится, как волк, но по-доброму. По-другому Агидель улыбаться не умеет. Я давно уже привыкла к этой ее белозубой, диковатой улыбке, но другие дети убегают. Они говорят, Агидель – монстр. Говорят, Агидель сожрет меня.

Но она была не такой. Она, дитя лесов, была человечнее всего мира.

– Я не вру, – говорит Агидель. – Я много чего загадывала. Солнце, удачный улов, раннюю весну. Даже тебя.

Я смеюсь, а Агидель вскакивает на ноги. Странная она: то тихая, то порывистая, как сама Белая река.

– Вот клянусь! Сижу я на скале, во-он той… И как-то грустно на сердце. Дай, думаю, подругу себе загадаю. Добрую, веселую. И чтобы не боялась меня. Чтобы не убегала…

Я улыбаюсь. Я и правда никогда не убегала.

– …Прыгаю со скалы – и в воду. А потом выплываю, выхожу на берег – а там ты. Поешь что-то под нос, травы собираешь… Забавная, думаю. Подружимся.

И подружились. Похоже, речка и впрямь волшебная…

Мы забираемся на отвесную скалу, и нам открывается лик Урала. А внизу шепчет и переливается Белая река, полноводная и чистая, как слеза.

– Прыгнем? – не очень уверенно предлагает Агидель.

– Давай, – бормочу я. – Только дай желание придумать.

– Да, мне бы тоже надо…

И мы смотрим вниз, в тихое лицо реки, думаем о чем-то – каждая о своем. Думаем долго, до самого заката. Так и не прыгаем.

Как сказала Агидель, значит, так оно и надо.

И все же приходит день, когда, устав и от разговоров, и от игр, и от прогулок, мы все-таки решаемся. Застываем на краю отвесной скалы, беремся за руки.

– Готова, Инсебика? – спрашивает Агидель, и по коже пробегают мурашки: никогда еще ее голос не звучал настолько нерешительно.

Но я отвечаю «да», и мы в страхе прыгаем в пустоту. Мир замирает, а мы визжим, потому что сердце каждой остается где-то там, вверху, тогда как сами мы давно уже несемся вниз, в пасть Белой реки.

И она проглатывает нас.

На берег я выхожу разочарованная. Кашляя и отплевываясь, я выжимаю волосы, и разорванное платье в мутных пятнах прилипает к телу.

– Не сработало, – шмыгаю я носом, оглядывая себя. – Я другое платье себе попросила…

– А по-моему, – очень серьезно говорит Агидель, – оно действительно стало другим.

Она еле сдерживается от хохота, и я дуюсь.

– А ты сама что пожелала?

– Снова увидеть солнце, – очень честно говорит Агидель. – И смотри… Мое желание тоже исполнилось!

И вновь она счастливо скалится, запрокидывает голову, подставляя лицо ослепляющим лучам. Такая радостная. Такая настоящая.

Агидель всегда была такой. Ей для счастья не нужно нового платья.

– Врунья! – визжу я и бросаюсь за ней. – Ты врунья! А ну не уходи! Никакая это не волшебная река! Врунья!

Мы со смехом бегаем по камням, по траве, и я забываю обо всем вокруг. Порванное платье, дурацкая и не волшебная река, острые камешки под босыми ступнями…

Я никогда не была такой счастливой.

Шмяк.

Скомканное и все еще влажное платье летит в мое лицо, и я задыхаюсь от сырого запаха реки.

Мать бранится, размахивая руками, отец молча ест. Он не смотрит на меня, делая вид, что никакой дочери у него и в помине нет, и я этому даже рада.

– Это все из-за седой дикарки?! Из-за нее ты как с цепи сорвавшаяся?

– Прости.

Но ее это не успокаивает.

– Платье испортила! Поганка!

– Прости.

– В пол смотри! Запрещаю в лес ходить! Позор роду нашему, ай-яй!

– Прости, – повторяю я.

Мать шлепает меня платьем по лицу, но я даже не вздрагиваю.

– И хватит слушать сказки этой мерзавки, она проклята, ясно? Она мать свою убила и тебя убьет!

– Она хорошая…

Шмяк!

– Прости.

Пряча взгляд и покорно прося прощения, я никогда не признаюсь им в том, что этот речной запах, пропитавший и разорванное платье, и мои волосы, тело, и все мое нутро – в том не признаюсь, что этот запах мне нравится. И что Агидель, эта девочка-река, девочка-волк, девочка-лес – друг, о котором я и мечтать не могла.

С того момента, как не стало моего деда.

Дед был славным наездником, да жаль, как говорили родители, что не в меру добрым, оттого и бедным. Оставил он мне после себя лишь хромого вороного коня, что ласково назвали Яловиком.

Я не считала доброту слабостью. Хоть меня никто и не спрашивал.

– Яловик умирает, – говорю я Агидели во время прогулки по лесу. – Он уже старенький, ноги не держат… Старейшина сказала, лекарства ему нужны дорогие. Снова скажешь, что «значит оно так и надо»?!

Слова сами вырываются и колются, как терновые шипы. Вот скажет так – разозлюсь сильнее волчьей стаи!

– Скажу, что мне очень жаль, – отвечает Агидель, и мне немного становится стыдно.

– Думаешь, быть добрым и бедным – действительно позорно? Отец о дедушке не говорит, а мама… Лучше бы тоже не говорила.

Агидель перепрыгивает поваленное дерево и пожимает плечами.

– Не спрашивай меня об этом. Мне не нужны деньги. Все, что я люблю – Белую реку и нашу дружбу. И солнце. И то, как ты поешь. Будь ты самой богатой девочкой на свете или же самой бедной, я буду любить нашу дружбу за твои песни, за твою доброту и храбрость. Моя мама… Моя мама говорила, что только это важно.

Мы присаживаемся на берегу, и я думаю – а каково это, быть самой богатой девочкой на свете? Если бы я и впрямь была богата, ходила бы тогда в лес собирать травы, встретилась бы с Агиделью? А если нет – то к чему это богатство тогда?..

– Агидель, – вдруг говорю я. – А твоя мама и правда была… ведьмой?

Говорю – и прикусываю язык. Нельзя такое спрашивать, это неправильно, на такое и обидеться можно… Вот обидится Агидель и уйдет прочь, как остальные девочки. И не будет у меня подруги.

Но Агидель не уходит. Она смотрит мне в глаза, и меня захлестывает ее печаль, бездонная и бесконечная.

– Моя мама была хорошей. Честно. Не вру…

Она пришла издалека – с юга, откуда родом сама Белая река. Поселилась мама в лесу, потому что не любили ее в ауле: была она красивой, но красота ее казалась вашим людям и дикой, и злобной. И хоть маму не приняли, к ней часто приходили за помощью. Кому – снадобье надо, кому – совет. Никогда мама не вредила и всегда реку о добре и милости просила: о полноводности и щедрости, о цветущих берегах и хорошем улове.

А когда я родилась, вымолила она мою жизнь у Белой реки: окунула она в воду ребенка своего, слабого и умирающего, а вернула живого и поседевшего.

С тех пор волосы у меня белые, как пена, и мама говорит, что в глазах моих видит бездну вод, а в голосе слышит плеск волн… И подарила мне имя в честь Белой реки – Агидель. Имя, которое будет меня беречь.

И жили мы душа в душу, да только не нравится такое людям, когда изгнанники и отшельники живут счастливо в мире и покое. Угостили маму однажды да и отравилась она. С каждым днем стала меняться, мучиться очень… «Бедная моя Агидель, – приговаривала мама. – Останешься ты совсем одна… Недолго я протяну. Чувствую, как разум мутится, чужим человеком становлюсь и для тебя, и для себя». А как в один вечер чуть не заколола меня – пришла в себя, разрыдалась, бросилась прочь, в леса… Да и спрыгнула в Белую реку.

Стала Белая река Черной на целый год, и был то год несчастья и слез. Так я маму и не нашла. Лишь река у меня и осталась.

…Агидель замолкает, отворачивается, но я успеваю заметить, как одинокая слеза скатывается по щеке.

– Спой, Инсебика, – просит она. – Спой для меня. И для моей мамы.

И я пою. О южной женщине, отвергнутой и забытой, о ребенке, у которого никогда не было друзей, обо всех изгоях и одиночках. Мир затихает, прислушивается, а Агидель плачет – плачет горько, навзрыд, словно никогда не плакала до этого.

* * *

Мы танцуем под дождем и поем у костров. И считаем звезды. Варим чай – выплевываем чай. Потому что получилось невкусно – ну что ж, бывает! Рассказываем истории, собираем красивые камешки на берегу.

Я приношу Агидели угощения из аула, а она мне собирает орехи. Вместе наблюдаем за соколами и их птенцами. Ищем новые тропы. Придумываем новые желания – и раз за разом прыгаем в полноводную, добродушную Белую реку. Греемся на солнце.

Живем нашей лучшей жизнью.

А в один день карабкаемся, падаем, пыхтим, помогаем друг другу – и наконец взбираемся.

– Как думаешь, – вдруг говорю я, сама от себя не ожидая. – Белая река даст мне денег? Если я очень-очень попрошу? Если мне… очень надо?

Агидель смотрит на меня, и под взглядом ее прозрачных глаз я сжимаюсь. Я готова услышать любой упрек, вытерпеть любое порицание, но она отвечает:

– Если очень надо – река поможет. У нее ведь тоже душа есть, так матушка моя говаривала… Если твое желание, Инсебика, самое искреннее, самое жгучее – оно обязательно исполнится.

Замираем на краю скалы, и я жмурюсь. Представляю, как заплетаю шелковую гриву Яловика, как седлаю его и мы мчим через степь, оставляя позади и аул, и леса, и Белую реку, и Урал, и весь-весь мир… Мы мчим в неизвестность и бесконечность. И почему-то еще всплывает в мыслях добрый смех деда. «Девица-джигит!» – смеялся он, когда был жив.

– Сейчас! – подаю я знак и распахиваю глаза.

И вновь мы прыгаем, взявшись за руки. Белая река кружит нас в своих водах и возвращает к берегу, подталкивая течениями и не давая уйти на глубину.

Когда наконец ноги нащупывают каменистое дно, я перестаю грести и иду. Рядом пыхтит Агидель. Она выскакивает на берег, словно серебристая рыбка, и смешно отряхивается от воды.

По взгляду понимаю, она снова загадала увидеть солнце. И снова ее желание сбылось.

Вот счастливая…

– Не дала мне река денег, – вздыхаю я.

Я вроде и не надеялась, вроде перестала верить во всякие чудеса. Тогда почему на сердце так горько? Будто меня оттолкнули, словно мне не поверили… Была ли я недостаточно напориста? Не так убедительна?

По привычке выжимая волосы, неожиданно нащупываю что-то твердое. Озябшие пальцы вытаскивают из потяжелевших прядей один камушек, второй… От внезапной вспышки отраженного солнца я жмурюсь, а Агидель вскрикивает.

– Звезды… – шепчет она.

Но всё же ошибается. Завороженно я смотрю на четыре крупицы золота в своей ладони и вижу в них отражение всего мира.

– Это золото… Золото, Агидель!

Агидель разочарована – лучше бы это были звезды, но вот она улыбается шире, и мы вместе прыгаем, держась за руки. Я смеюсь, потому что Белая река исполнила мое желание и Яловик будет жить. Агидель смеется – потому что смеюсь я.

* * *

Отнесла я родителям речное золото, чтобы спасти дедовского коня, а они починили крышу да одежды накупили. И к концу осени, будучи не в силах подниматься на ноги, мой Яловик умер. Теперь от деда у меня ничего не осталось.

И всю зиму Белая река звалась Черной, потому что потемнели ее воды, и больше мы с Агиделью в нее не прыгали.

– Не дает улова, – жаловались рыбаки. – Не жалует нас река… Почернела, покрылась льдом и отреклась от своих людей. Нехорошо…

Вместе с рекой заледенела и сама Агидель. Дрожа от холода, она колола дрова и падала от усталости в сугробы, много кашляла и больше не смеялась. Мне запретили ходить в лес, потому что ночь приходила быстро, накрывая аул и леса морозной тьмой, и в округе бродили волки.

Но когда изредка я ускользала из-под материнского надзора, то бежала на берег и подолгу разговаривала с Черной рекой. И река мне ничего не отвечала.

Будто и впрямь во всем повинна лишь я и моя жадность…

– Ты не виновата, – говорила Агидель, когда мы по случайности виделись на нашей скале. – Река загрустила, заснула… Значит, так оно и надо.

И ее слова, словно целебное снадобье, понемногу меня спасали.

* * *

Весна приходит, наряженная в птичий щебет и хруст талых льдов. Весна приходит, пробуждая дыханием жизнь вокруг – и во мне самой.

– Речка снова Белая! Она снова Белая! – звенит мой голос на весь лес, и я бегу к нашей скале, чтобы встретить там Агидель.

Вновь пошел улов, вновь воды ожили и заискрились под солнцем, словно плавленое золото – и было то сродни знаку, что все плохое позади, что даже вина моя давно утекла с черной водой куда-то прочь. Я снова и снова убеждала себя в этом, пока наконец не поверила.

Взбираюсь и падаю, расцарапываю ладони, но даже не замечаю этого. А когда достигаю вершины, на минуту забываю дышать.

Вот он, наш край… Сонный и уставший, медленно скидывающий снежные одеяния под солнечными лучами. Вечный, таинственный Урал встречает свою новую весну, наверняка совсем не помня, какая она по счету на его веку.

И хочется и плакать, и смеяться.

Вот только ни через час, ни через два Агидель на нашей скале не появляется, и я отправляюсь ее искать.

Ну что ж, думаю я, значит, она у себя дома, в старой покосившейся хижине, где было так уютно летом и так одиноко зимой. Здесь всегда пахло травами, горькими и терпкими, которые она собирала все лето по лесам и степям.

Только перешагиваю порог, ощущаю неладное; затхлый запах и пыль наполняют воздух, не давая вдохнуть. Словно что-то тяжелое падает на грудь, но я с трудом делаю в дом первый шаг, а потом второй и третий. Иду и иду сквозь сумрак, пока в одной из комнат не нахожу Агидель.

Укутанная и безмолвная, она лежит, словно куколка бабочки, которая почему-то забыла вылезти из кокона и улететь. Маленькая, осунувшаяся и всеми брошенная.

– Агидель, весна пришла, – говорю ей негромко, тронув бледную руку.

Сжимаю ее ладони, пытаясь согреть, но это оказывается не так просто. Придется, наверное, греть весь день… Попутно вспоминаю, где лежат банки с вареньем и мешочки с чаем. Мысленно распахиваю все окна в доме, впуская внутрь птичий щебет и весеннюю свежесть. Судорожно перечисляю все, что могло бы вернуть ее улыбку.

– Весна… Это хорошо…

Она говорит с трудом, еле разлепляя впалые глаза, и к горлу подкатывает ком. Вечно счастливая Агидель, что же с тобой стало?.. Распахнуть окна, заварить чай, помыть полы…

– Река теперь снова Белая, – говорю я как можно радостнее, хоть в глазах – слезы. – Мы снова будем прыгать и загадывать желания, да, Агидель?

Согреть руки, спеть песню, найти варенье, прыгнуть в реку…

– Река снова Белая… Река – Белая… Все снова будет хорошо…

Я грею ее руки, плачу, как дитя, и без умолку говорю обо всем, что придет в голову. О долгожданной весне, о новом платье, о старом сне, о нашей реке, которая теперь снова Белая! Снова Белая, слышишь, Агидель?!

Наконец слова кончаются и наступает тишина. Агидель слабо улыбается и засыпает.

* * *

Стройная и сильная, крепкая, как камень – как самая непокорная скала Урала – я должна была предвидеть, что придет день, когда жадность моей семьи наступит всем нам на глотки и даже я не смогу ничего с этим поделать.

– Говорят, дочка твоя притащила однажды золото уральское? – щурит глаза приезжий бай, зашедший погостить, и отец потирает бороду.

Они едят почти молча – и тут такое. И к чему баю эта Инсебика, душа пропащая… Да, принесла золото. Да, ревела в три ручья по ведьме из леса, что издохла по весне. А как повзрослела, совсем от рук отбилась. Лучше бы не знал этот аул никакой Инсебики.

– Было такое… Лет пять назад. Совсем крохой была, небылицы рассказывала.

– И какие же?

– Да разве вам захочется слушать такое…

Отец начинает увертывать, юлить, как старый подстреленный лис, и бай говорит уже тише:

– Что твоя дочка рассказывала?

Странная его речь, жуткий его голос. Говорит и словно воздух ножом режет. Вздрагивает отец, вздрагиваю я, вжимаясь в темноту.

Молчи, отец, река давно глуха к моим мольбам… Молчи, не губи меня.

Но отец, конечно, все рассказывает. Что ему до меня – до этой своевольной Инсебики… Давно я ему не дочь.

– Да будто… Река, наша речка Белая, мол, желания исполняет. Что ни пожелаешь – все подарит…

– И правда.

В глазах бая разгорается огонь, и сквозь приоткрытую дверь наши взгляды сталкиваются, как два камня.

Будешь четвертой.

– Будешь четвертой женой его, – так говорит мать, расшивая подол моего платья. – И нет в этом ничего плохого. Бай возьмет тебя в жены, хоть и не такая уж ты красавица, и не работяща, а ленива, и талантами обделена… Бай возьмет тебя в жены – так будь же благодарна!

– Он стар, – еле слышно шепчу я.

– Он богат, – отвечает мать и зыркает исподлобья.

Богат этот бай приезжий, никому не ровня – пятьдесят жеребцов и пятьдесят кобыл в его табуне. Чего там твой хромоногий Яловик, о котором, впрочем, все давно уже позабыли.

Я вспоминаю о дедушке, и на глаза наворачиваются слезы. Он бы не допустил. Он бы сказал, что девица-джигит вольна сама выбирать свой путь. Вольна оставаться той, кем захочет – и пусть бедной, и пусть одинокой, и пусть изгнанной, – но доброй и отважной, раз она сама того желает.

Под крик матери я выскакиваю наружу, в дождь, лечу выпущенной стрелой через аул – и в леса, в леса…

Агидель бы не простила, если бы я струсила и сдалась. Если бы поступила, как все.

Впервые за долгие годы я вновь чувствую себя живой.

Лес расступается передо мной, ноги сами ведут по знакомым тропам туда, где бушует река, вновь ставшая Черной. Плач дождя заглушает крики и лай собак, а я все бегу и бегу, будто была не человеком, а ветром, которого ни поймать, ни удержать нельзя.

Эта река точно что-то знает. Она чувствует.

Карабкаюсь на отвесную скалу, поскальзываюсь, расцарапываю ладони в кровь, сдираю ногти, ушибаю колени, но продолжаю карабкаться, пока не взбираюсь на вершину.

В последний раз я прыгала отсюда, обняв бездыханную Агидель, и было это пять лет назад. Я просила лишь об одном – о ее спасении, но Белая река вместо этого разделила нас, забрала холодное тело Агидели, как до этого – тело ее матери. Больше никто и никогда не видел Агидели: ни ее серебристых волос, ни ее то ли оскаленной, то ли скалистой улыбки, ни прозрачно-бездонных глаз.

Белая река забрала Агидель как подарок, который не сберегли, не защитили. И больше она не исполняла ничьих желаний.

– Стой, дрянная девчонка! Инсебика! Ин-се-би-ка-а-а!

Сдерживаю слезы и пою – так, как любила Агидель.

Но на этот раз о том, что желания не всегда исполняются.

И вот, мир вокруг замолкает – и дождевые капли замирают в воздухе, ловя мои последние слова.

«Чего ты желаешь?»

Чего я желаю… Как давно я никому не говорила это – и как давно меня никто об этом не спрашивал.

Хочу увидеть солнце. Хочу слушать истории Агидели и улыбаться, как она – так же открыто, дико, по-доброму – и по-волчьи. Хочу простить всех – и рассмеяться. Хочу танцевать, танцевать, танцевать под дождем, чтобы кровь пела, а ветер поднимал меня к самым облакам.

Хочу обнять родителей, даже если оттолкнут. Хочу гнать на Яловике через весь Урал в неизвестность. Хочу грызть орехи и собирать травы, чтобы дед сварил настой. Вкусный такой, ароматный… От всех печалей и слез. Хочу считать звезды.

Хочу, чтобы Белая река оставалась Белой – раз и навсегда. Собирать камешки на берегу, расчесывать серебристые пряди Агидели, петь у костров, смотреть в небо… Вновь увидеть солнце.

«Чего ты желаешь?» – повторяет река, хоть и знает ответ.

– Желаю остаться собой, – на выдохе говорю я…

…И шагаю в пустоту.

Подбитой птицей лечу в лицо реки.

«Инсебика!» – кричит мир. И плачет, плачет, плачет…

А потом взрывается тысячью брызг.

Река обволакивает мое тело, обнимает, как любимую сестру. Говорит, что теперь нечего бояться… Чьи-то руки подхватывают меня и больше я не падаю.

– А ты не верила, – смеется Агидель голосом сотни ручьев, дождей и речушек.

– Не верила, – в ответ смеюсь я.

…И снова прояснится небо, и снова Черная река станет Белой. На этот раз навсегда. Река с душой Агидели и скала непокорной Инсебики – вот как в сказках о нас расскажут. Вот какими нас запомнят.

И пройдут еще сто лет, и прозвучит еще сотня тысяч желаний, и многое изменится…

Лишь солнце да Урал останутся прежними – а значит, так оно и надо.

1

Здравствуй, читатель, готов отправиться в путешествие? Хотя чего я это спрашиваю, у тебя просто нет выбора, ведь открыв эту книгу, ты уже оказался здесь, в мире толпаров и дэвов, волшебных птиц и летающих львов, башкирских красавиц и батыров.

Меня, кстати, зовут Арыслан. Я летающий пещерный лев, был верным помощником Урал-батыра.

Садись на меня, и мы полетим с тобой в увлекательное путешествие, но для начала я хочу убедиться в том, что ты достоин этого. Если ты прочитал первый рассказ, тебе не составит труда ответить на мой вопрос.

В каком районе Башкортостана находится скала, вокруг которой происходят основные события рассказа? К слову, сейчас мы на ней и стоим, отсюда будет наш взлет, если ты сможешь отгадать.

Первая буква в названии этого района является первой буквой названия рассказа, к которому тебе нужно будет перейти. Встретимся там!