Вечером я вошел в свой дом словно провинившийся школьник, скрывающий двойку от родителей. Я двигался скованно, старался не встретиться с супругой взглядом, изображал усталость. После вчерашнего бардака гостиная и кухня предстали в идеальном порядке. Катя славно потрудилась, разбирая коробки, и я позавидовал – ей было чем заняться.
– Наконец. Почему так долго? – встретила меня на кухне озабоченная супруга. Она вытерла руки, смахнула со лба прядь волос и убавила пультом громкость телевизора. – И Юля шифруется. Я ей несколько раз звонила, а она сообщения в ответ присылает.
– Что пишет? – спросил я и ужаснулся фальши своего голоса.
Но Катя не обратила внимания. Одной рукой она подцепила телефон со стола, другой небрежно качнула пальцами в направлении плиты:
– Я уже поужинала, ты сам положи себе сколько хочешь.
Она набрала номер дочери, напряглась в ожидании, гладкий лоб прорезала морщинка тревоги. Неожиданно вместе с гудками она услышала ответную трель из кармана моих брюк. Ее правая бровь взметнулась вверх, вопросительный взгляд уперся в мое смущенное лицо.
Вот я растяпа! Забыл отключить звук! Делать было нечего, я склонил голову и выложил на стол белый смартфон, который мы недавно подарили Юле на день рождения.
Пришлось признаться:
– Юля не может говорить. И сообщения тебе посылал я.
После работы я снова заезжал в больницу. Дочь пришла в сознание, была напичкана обезболивающими, а ее чарующие глаза, которые так обожали фотографы, постарели на десять лет. И самое ужасное – вместо волнующей поволоки в них поселилось темное отчаяние.
– Кто это сделал? – подавив ком в горле, спросил я у Юли.
Говорить или качнуть головой она не могла, лишь беспомощной хлопнула веками: не знаю. И заплакала. Я сжал руку дочери и тоже не смог сдержать слез. Я не знал, как ее утешить, дрожь в моем голосе и беспомощный вид только расстроили бы ее.
– Держись, – выдавил я, и был благодарен медсестре, выпроводившей меня из палаты.
Узнав телефон дочери в моей руке, Катя медленно опустилась на стул. Ее сузившийся взгляд прощупывал меня так, словно под привычной одеждой прятался незнакомый человек.
– В чем дело? – спросила она.
Я мучительно подбирал слова:
– Все в порядке. Почти. Самое худшее уже позади. Наша Юля в больнице, но ты не волнуйся.
– Что случилось? – настаивала жена.
Мне стоило больших трудов рассказать о произошедшем так, чтобы Катя не упала в обморок. А потом потребовалось еще больше усилий, чтобы удержать ее дома и хоть как-то успокоить.
– Сейчас не время, к Юле не пустят, она спит. Подождем до завтра, – твердил я, а Катя рыдала на моем плече.
На следующее утро мы вместе приехали в больницу. Катя сразу направилась к дочери, а меня перехватил в коридоре озабоченный Давид Гелашвили.
Хирург заговорил вполголоса, но тоном, не терпящим возражений:
– Оставьте жену. Нам надо переговорить с глазу на глаз.
– Я ее успокаивал, как мог. Она на седьмом месяце беременности, проплакала всю ночь. Можно, чтобы рядом с ней кто-то был? – Я порывался сопровождать Катю.
– Об этом не беспокойтесь, у нас опытный персонал. – Врач дал распоряжение медсестре и увел меня в свой кабинет. Поставив передо мной стакан с водой, он сел напротив и сложил руки: – У меня две новости.
– Плохая и хорошая? Сначала хорошую, – бодрился я, предчувствуя недоброе. – Плохого, знаете ли, за вчерашний день…
– Состоянии вашей дочери стабилизировалось, угрозы жизни нет. Но для полноценного восстановления организма потребуются донорские ткани и дорогостоящие операции. Если хотите совет, то лучше это делать в Германии. Вы не подумайте, у нас тоже есть хорошие хирурги, но юридические аспекты с донорскими органами настолько запутаны, что можно и не дождаться.
– Я понимаю, понимаю… О какой сумме идет речь?
– Я подготовлю необходимые медицинские документы, пошлю в немецкую клинику. Посмотрим, что они ответят.
– И все-таки? У вас же был подобный опыт.
– К сожалению, поврежден весь желудочно-кишечный тракт, потребуется не одна операция. Думаю, надо ориентироваться на сумму от ста пятидесяти до двухсот тысяч евро. – Хирург замялся. – При нашей клинике существует благотворительный фонд. Средства ограничены, нуждающихся много, существует очередь, но… я бы на вашем месте поспешил.
Я понимающе кивнул:
– Да, конечно. Я работаю в банке, попрошу еще один кредит. Не двадцать, так тридцать лет буду работать на босса.
Гелашвили сжал губы и посмотрел на меня поверх очков так, словно я сморозил глупость.
– Есть еще одно обстоятельство, – промолвил он.
– Плохая новость? – Я вспомнил начало разговора и попытался пошутить: – Если даже комета врежется в Землю…
Я осекся под невеселым взглядом Гелашвили.
– Вчера вы сдали кровь. Мы ее проверили и… – Хирург раскрыл папку, чтобы свериться с результатом анализа, будто диагноз мог волшебным образом измениться. – У вас обнаружили ВИЧ инфекцию.
Повисла долгая пауза. Я не сразу понял, что речь идет обо мне. В беде моя дочь, о ней все мысли и разговоры. Это несчастье также может отразиться на беременной жене, но я… Я мужик, я выдержу. Седые волосы и душевные муки не в счет, лишь бы Юля поправилась, и Катя благополучно родила. О чем вообще речь? Может, я ослышался?
– Вы сказали: ВИЧ?
– Вирус иммунодефицита человека, – отчетливо, с расстановкой произнес врач.
– Тот самый ВИЧ у меня?!
– Вирус обнаружен в вашей крови. Мы, разумеется, проведем повторный анализ, и возможно… Но предупредить я обязан уже сейчас.
– Нет, не может быть. Я не наркоман какой-то… Я семейный человек. – Мои мысли путались. Я пришел сюда с одной проблемой, а меня огорошили совершенно другой. – Не понимаю, ничего не понимаю.
– Выпейте воды.
Я послушно опустошил стакан и посмотрел на доктора. Я не ослышался, это не сон и не шутка. Передо мной все тот же врач, на столе результат анализа с моей фамилией, там сказано, что я смертельно болен. Какие двадцать-тридцать лет? Все планы к черту. Я не протяну и до следующего года. И как я буду жить? Я съежился, представляя себя уродцем, которого все избегают.
Врач наклонился ко мне через стол, заглянул в глаза и мягко заговорил:
– Не паникуйте, сосредоточьтесь на своем дыхании. Вдох-выдох, вдох-выдох. И считайте: раз-два, раз-два. Это звучит глупо, но вы попробуйте.
Я задышал. Разумеется, дышал я и до этого, но всегда этот естественный процесс был вспомогательной функцией организма. Я шел, думал, работал, занимался чем угодно и дышал, как бы между делом, а сейчас я только дышал, шумно и сосредоточенно. И считал: вдох-выдох, раз-два…
Постепенно в голове прояснилось. Появились вопросы:
– ВИЧ – это СПИД?
– Нет-нет. – Гелашвили откинулся на спинку кресла. Самое неприятное он уже сообщил, к нему вернулась профессиональная уверенность. – ВИЧ – это хроническая, медленно текущая инфекция. Как правило, ее удается удерживать под контролем годами. Все зависит от образа жизни и применяемых препаратов. В этот период инфицированный человек чувствует себя хорошо, выглядит вполне здоровым, и часто даже не догадывается о своей проблеме. Кстати, когда вы последний раз делали анализ крови?
– Не помню. Давно.
– Вирус проявляется не сразу. Через три, а порой и шесть месяцев после заражения.
– Как? Как я мог заразиться?
– ВИЧ передается от человека к человеку. Прежде всего это половой путь при незащищенных сексуальных контактах. Или непосредственно через кровь: внутривенный прием наркотиков одним шприцем, инъекции, переливания…
– Подождите. А моя кровь? Вы перелили ее дочери? – Я вскочил, готовый выбежать из кабинета, чтобы спасти Юлю.
– Ну что вы, для этого и существуют тесты. Сядьте и успокойтесь. Вы сейчас должны проанализировать свою жизнь и понять, от кого вы заразились. И конечно, в корне изменить свое поведение, чтобы самому не стать источником распространения инфекции.
– Катя. Моя жена, – всполошился я.
– Она беременна, всех беременных проверяют на ВИЧ в обязательном порядке. Если бы что-то обнаружили… Конечно существует скрытый период. Я позабочусь, чтобы ее снова протестировали.
– Вот черт! Почему я? За что? – Я схватился за голову. – Как все невовремя. Сколько мне осталось?
– Вы пока не больны, а только инфицированы.
– Но СПИД ведь неизлечим?
– Не паникуйте. У вас нет СПИДа.
– Не понимаю. Вы только что говорили про ВИЧ.
– Уясните простую вещь, – растолковывал доктор. – У вас в крови обнаружен вирус, с которым организм пока справляется. СПИД – это конечная стадия развития ВИЧ— инфекции. Она может наступить нескоро. Это зависит от многих факторов. Я вам дам брошюру. Тут все популярно изложено.
Я взял брошюру, прочел название: «С ВИЧ можно жить» и тут же свернул ее в трубочку. Несмотря на обнадеживающее название, оно пугало.
– Пока я не пройду повторную проверку, не говорите Кате, – попросил я.
– По закону эта информация является строго конфиденциальной. Я не имею права сообщать о вашем статусе ВИЧ-инфицированного никому: ни вашей жене, ни родителям, ни друзьям, ни коллегам. Вы сами решайте, как поступить.
Я вдруг вспомнил слова Гелашвили в нашу первую встречу: шаг в сторону – и ты в полете. И почувствовал, как пол уходит у меня из-под ног. Я лечу в пропасть.
– Так, – хирург непостижимым образом оказался рядом со мной, успел подхватить и встряхнул за плечи, останавливая головокружение. – Вам надо выпить пару таблеток.
– Что, уже началось?
– Выпейте успокоительное. – Врач наполнил стакан водой и передал две пилюли. – Это обычный шок. Вы еще стойко держитесь. Возьмите на работе пару дней отдыха.
– Но тогда все поймут, что со мной что-то не так.
– Хорошо, продолжайте работать. Живите, как ни в чем не бывало. Почувствуете приступ паники, дышите, как я сказал.
– И все?
– Пока да. Это работает.
Врач стал говорить про направление к инфекционисту, комплексное обследование, дополнительные анализы, подбор медикаментов, а я считал вдохи и выдохи: раз-два, раз-два… Почему-то дальше двух я не продвигался, даже любимые числа отвернулись от меня.