Введение: Волшебный народ

[2]

Откуда взялся волшебный народ? Фольклористы и философы, историки, мистики и прочие бились над этим вопросом веками. Откуда взялись фэйри, на самом деле не знает никто (разве только сами фэйри, но они все равно нам не скажут). Знаем мы только то, что сказки о волшебном народе встречаются по всему свету, на всех континентах, и что вера в «сокрытый народ» на удивление широко распространена даже по сей день.

Некоторые исследователи усматривают в сказках о фэйри пережитки языческих верований: фэйри, говорят они, – это боги и богини древности, утратившие свое былое могущество. Другие утверждают, что волшебный народ – это древнее коренное население: мол, туземцы казались завоевателям магическими и сверхъестественными существами. В старину многие полагали, что фэйри – это падшие ангелы, изгнанные с небес, но не настолько испорченные, чтобы угодить прямо в ад. Другие думали, что фэйри – это неприкаянные души детей, умерших некрещеными. Некоторые заявляли, что Бог сотворил волшебный народ наряду с родом человеческим, и находили тому подтверждение в Библии: «Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора…» (Ин. 10:16). Однако самая распространенная точка зрения, господствующая и в наши дни, заключается в том, что фэйри – это просто-напросто духи природы, такие же древние, как ветер или дождь: олицетворенные проявления живого духа, наполняющего всю органическую материю.

Алхимик Парацельс в XV веке разделил фэйри на четыре группы по четырем стихиям: к стихии воздуха он отнес сильфов, к стихии земли – гномов, к стихии воды – ундин, а к стихии огня – саламандр. Все эти духи, по его словам, состоят из плоти и крови и размножаются так же, как люди, но живут дольше человека и не обладают бессмертной душой. В XVII веке шотландский священник Роберт Керк писал, что фэйри «по природе суть среднее между человеком и ангелом» и что тела у них «легкие и переменчивые, подобные тому, что называют телом астральным; по природе они сродни сгущенному туману и лучше всего видны в сумерках»[3].

В XIX веке физиологией волшебного народа всерьез заинтересовались спиритуалисты[4], разделившие фэйри на два основных типа: духи природы, привязанные к каким-либо объектам на местности (реке, озеру, роще), и духи более высокого порядка, обитающие на астральном плане – между материей и мыслью. В начале XX века теософ[5] Чарльз У. Ледбитер, воодушевившись дарвиновской теорией эволюции, разработал сложную систему классификации волшебного народа. Он подразделил фэйри, обитающих на астральном плане, на семь уровней. По его убеждению, фэйри были исконным населением Англии, которому пришлось отступить под натиском людей, вторгшихся на Британские острова. Ледбитер составил многоуровневую схему, отражающую эволюцию фэйри. Схема эта начиналась с царства минералов и вела через стихии воды и земли к водорослям, грибам и бактериям. Далее фэйри поднимались по эволюционной лестнице через царство злаков и прочих травянистых растений к пресмыкающимся и птицам, морской флоре и фауне и, наконец, развились до состояния духов природы, связанных с той или иной из четырех стихий. Но и на этом эволюция не остановилась: духи природы продолжали развиваться, и некоторые из них поднялись сначала до уровня сильфов, затем – дэвов[6] и, наконец, ангелов. Ледбитер полагал, что на самой вершине эволюционной лестницы фэйри превратятся в так называемых «солнечных духов» и встанут рука об руку с людьми, которые тоже разовьются до этой стадии в более просвещенную эпоху[7].

Другой теософ, Эдвард Гарнер, утверждал, что фэйри анатомически родственны бабочкам и состоят из некоего вещества легче газа: потому-то люди (за исключением ясновидящих) и не могут их видеть. Функция фэйри в природе, по его мнению, состоит в том, чтобы служить связующим звеном между растениями и энергией солнца. Он писал: «Рост растения, который мы считаем обычным и неизбежным результатом взаимодействия трех факторов – солнца, семени и почвы, – в действительности был бы невозможен без строителей-фэйри»[8]. Франц Гартманн, доктор медицины, был убежден, что фэйри играют определенную роль в человеческой психологии: «…духи природы обитают не только во внешнем мире, но и внутри нас, – и ни один человек не сможет овладеть собой в совершенстве, если не изучит досконально свою собственную природу и ее обитателей»[9].

Пока спиритуалисты в своих журналах и лекциях спорили о том, сколько фей умещается на острие иглы или витает на высотах астрального плана, неграмотные крестьяне изо всех сил старались не привлекать к себе внимания фэйри. Чтобы отделаться от волшебного народа – отогнать его прочь от дома и домашнего скота, от новорожденных детей и незамужних девушек, – в ход пускали всевозможные амулеты, талисманы и заговоры. Хотя считалось, что иногда фэйри помогают людям, чаще их рассматривали как докучливых существ, чересчур обидчивых и в гневе опасных. Было общеизвестно, что сделки с волшебным народом ненадежны, а сокровища эльфов зачастую несли на себе проклятие. Смертный, случайно забредший в Страну фей, мог остаться там навсегда или вернуться дряхлым стариком, не заметив, как прошло время. Говорили, что фэйри свертывают молоко, губят урожай и вызывают бесплодие у коров; на волшебный народ возлагали вину за болезни и сумасшествие, врожденные уродства и прочие беды непонятного происхождения. Даже добрые фэйри соблюдали какие-то свои правила и запреты, для человека непостижимые, а потому здравый смысл подсказывал, что обходиться с ними следует предельно вежливо и очень, очень осторожно. Многие поверья и сказки предостерегают об опасностях мира фэйри. Никогда не ешь эльфийскую еду, – советуют они, – а не то застрянешь в Волшебной стране навсегда. Не называй фэйри по имени – и ни за что не говори им, как зовут тебя самого. Не заключай с фэйри никаких сделок, не танцуй с ними и не подглядывай за их развлечениями. Если не хочешь, чтобы они тебя похитили, надевай рубашку навыворот и носи с собой что-нибудь железное.

Известно немало сказок о том, как фэйри похищают человеческих детей, чаще всего новорожденных, а иногда и взрослых людей, в особенности повитух и музыкантов. Забрав дитя, они оставляют вместо него в колыбели подменыша. Иногда подменыш – это просто кусок дерева, на который фэйри «навели чары», чтобы он выглядел как ребенок. В других случаях фэйри подкидывают на место здорового человеческого ребенка своего собственного детеныша, хилого и болезненного, а иногда роль подменыша выполняет какой-нибудь сварливый старичок из волшебного народа. Ребенка, которого унесли в Страну фей, некоторое время будут ласкать и баловать – пока он не надоест. После этого фэйри его прогонят (и человек будет тосковать по ним до конца своих дней) или сделают своим рабом (и он будет служить волшебному народу, пока не умрет). Некоторые утверждают, что раз в семь лет фэйри должны выплачивать кровавый оброк аду и что смертных они похищают для того, чтобы не приносить в жертву кого-то из волшебного народа. В одной старинной сказке такой жертвой едва не стал рыцарь Тэм Лин, но его спасла смертная возлюбленная: в канун Дня всех святых она сумела перехитрить Королеву фей и заставила ее отпустить Тэм Лина.

Среди фэйри встречаются прекрасные, соблазнительные создания – но горе тому, кто ищет их поцелуев! Любовные связи с фэйри редко приносят людям счастье. Широко известна шотландская легенда о Томасе-Рифмаче – арфисте, который поцеловал Королеву эльфов под деревом на Эйлдонском холме. За один этот поцелуй ему пришлось отслужить в Волшебной стране семь лет. И Томасу еще повезло: многие парни и девушки, которые повстречали в сумерках пленительных красавиц или сладкоречивых незнакомцев и отдавали им свое сердце, вскоре умирали, сраженные неведомой болезнью. Иногда фэйри сочетаются браком со смертными, но, как правило, и эти истории кончаются плохо – будь то для женщины, вышедшей замуж для эльфа, или для мужчины, взявшего себе жену из фэйри. Ирландские тюлени-оборотни всегда покидают своих смертных мужей и жен, возвращаясь в море, а японские оборотни-лисы крадут у своих мужей жизненную силу. Дети, которые рождаются от таких союзов, обычно растут одинокими и печальными: в них слишком много человеческого для жизни в Волшебной стране и слишком много сверхъестественного для жизни среди людей.

В некоторых традициях проводится четкое различие между добрыми и злыми фэйри – иначе говоря, между теми, которые благосклонны к людям, и теми, которые стремятся причинить нам вред. В шотландском фольклоре добрые фэйри собираются при Благом дворе, а злые – при Неблагом, которым правит темная королева Никнивин. В древних скандинавских мифах льёссальвы (светлые эльфы) изображаются как величественные и милосердные создания, обитающие в небесном мире под названием Альвхейм, а дёккальвы (темные эльфы) – как подземные жители, внушающие ужас и страх. Но есть и другие традиции, согласно которым всякий фэйри бывает то добрым, то злым – в зависимости от обстоятельств или по собственной прихоти. Нередко фэйри описывают как существ аморальных – не имморальных (безнравственных), а просто не имеющих никакого понятия о морали, чуждых человеческим представлениям о добре и зле.

Выдающаяся английская фольклористка Кэтрин Бриггз избегала определений «добрые» и «злые», предпочитая подразделять фэйри на «одиноких» и «строевых». Она отмечала, что в обеих этих категориях встречаются фэйри, которые «могут творить зло – убивать или поражать болезнью всякого встречного, как шотландские слуа; похищать рожениц, давно не ходивших в церковь, или некрещеных младенцев, подкидывая вместо них поленья, одушевленные колдовством, или своих собственных хворых детишек, – а могут и оказаться безвредными или даже полезными – как духи плодородия, помогающие распускаться цветам или приносящие удачу домашнему скоту и детям». Одинокие фэйри обычно связаны с какой-то определенной местностью – болотом, озером, корнями дерева, каким-нибудь конкретным холмом или домом. Строевые фэйри, в отличие от одиноких, общительны и непоседливы, а их любимые занятия – охота, пиры, танцы и приемы при дворе. «В особенности это верно, пожалуй, для Британских островов, – пишет Бриггз, – хотя и во Франции, в Италии, Скандинавии и Германии рассказывают такие же сказки о балах, пирах и кавалькадах волшебного народа»[10].

Другие фольклористы – вслед за Парацельсом с его системой подразделения духов на земляных, воздушных, водяных и огненных – классифицируют фэйри не по особенностям характера, а по принадлежности к той или иной стихии. Фэйри, связанные с землей, встречаются в сказках разных народов чаще всего. Они живут в пещерах, полых холмах и глубоко под землей и нередко очень искусны в работе с драгоценными металлами. К этой категории относятся коблинау, обитающие в холмах Уэльса, индийские гандхарвы, эрдлюитлы из Северной Италии, финские маанвэки, норвежские труссеры, польские карзалеки, исландские илли, всевозможные карлики-кузнецы из древнескандинавской мифологии и ганы из легенд индейского племени апачей. С землей ассоциируются также лесные и древесные духи – скрытные азизы из Западной Африки, му из Папуа – Новой Гвинеи, китайские шиньсинь, итальянские сильваны, британские дубовики, шведские скогсры, бирманские куляки, малайские ханту-хутан, индонезийские бела, пату-пайярехе из преданий маори и маниту из поверий канадских алгонкинов. Некоторые земляные фэйри охраняют стоячие камни (как бретонский куриль – крошечный фэйри с перепончатыми лапами) или обитают в песках пустынь (как аравийский аль-аль-траб).

К числу фэйри, связанных с воздушной стихией, относятся всевозможные крылатые эльфы и сильфы, а также духи, обитающие в небесах. В самых древних преданиях о волшебном народе воздушные фэйри фигурируют реже, чем земляные, но современные иллюстраторы и авторы детских книг предпочитают их всем остальным типам фэйри. Примеры этой категории – сияющие ирландские сульты, «звездный народ» алгонкинов, полинезийские атуа, льёссальвы из скандинавских мифов и пери из персидских легенд, спящие на облаках и питающиеся ароматами. Со стихией воздуха связаны и фэйри, отвечающие за погодные явления – например, мистрали, бури или смерчи. Таковы корнуольские спригганы, славонские вилы, сербские и хорватские винтоаселе, румынские русали и озорные итальянские фоллетти.

Самые известные из огненных фэйри – саламандры, духи огня, которых высоко чтили алхимики эпохи Возрождения. Кроме того, с огнем связаны джинны – коварные духи из персидских сказок и дрейки (или дракены, огненные фэйри из фольклора Британии и других стран Западной Европы), которые выглядят как стремительно летящие огненные шары и пахнут тухлыми яйцами. Блуждающие огоньки, что сбивают путников с дороги и заводят в трясину, – еще одна разновидность духов огня: эллильданы водятся в топях Уэльса, тине ши – на Гебридских островах, спанки – на юго-западе Англии, фу буланже – на островах пролива Ла-Манш, канделы – на Сардинии, фоуки фатуи – в Северной Италии. Со стихией огня ассоциируются и фэйри, хранящие домашний очаг, – такие как литовская габия и французский натру-месье. В древних египетских сказках упоминаются музайяара – соблазнительные огненные фэйри, а в японском фольклоре – огненные духи акаму, очень опасные.

Водяные фэйри подразделяются на морских и пресноводных. К морским относятся всевозможные ундины и тритоны, тюлени-оборотни и сирены разного рода, включая западноевропейских селки, шотландских дине мара и финфольков, ирландских мерроу, греческих нереид, скандинавских хаффру, французских маль-де-мер и бретонских гроах-вор. Пресноводные фэйри обитают в реках и озерах, прудах и родниках, на болотах и топях, а некоторые – повсюду, где только найдется пресная вода. Как это свойственно фэйри вообще, одни из них добры и милосердны, а другие – необыкновенно коварны. К их числу принадлежат опасные никсы и келпи, что водятся в реках Англии, драки из реки Сены, что во Франции, немецкие меревипер – водяные девы Дуная, армянские хотот, македонские юди, лапландские какке-хальде, бельгийские клудде, индийские джалпари, итальянские мании, ирландские фуат, ламинаки из фольклора басков, японские каппы, сладкоголосые эстонские накки и застенчивые шведские нокки, которых можно увидеть только в вечерних сумерках или на рассвете.

* * *

Итак, фэйри известны по всему миру (как явствует из этих кратких перечней), но нигде они не встречаются в таком разнообразии и не распространены так широко, как на Британских островах. И, вероятно, именно поэтому они так часто фигурируют в английской литературе. Фэйри встречаются уже во многих рыцарских романах Средневековья (хотя обычно называются там по-другому: сам термин «фэйри» появился относительно поздно). Эти старинные истории полны упоминаний о сверхъестественных существах, которые владеют магией, обитают в заколдованных местах, куют волшебное оружие и соблазняют или околдовывают простодушных смертных. Одна из таких созданий – знаменитая Владычица Озера, от которой король Артур получил свой магический меч Экскалибур. В сказаниях о короле Артуре и рыцарях Круглого стола фэйри и подобные им существа встречаются буквально на каждом шагу, особенно в тех легендах, которые относятся к валлийской и бретонской традициям (например, в великолепных «Лэ Марии Французской», написанных при англо-нормандском дворе в XII веке). В «Кентерберийских рассказах» Чосера (XIV век) Батская ткачиха с грустью говорит о королеве фей и ее веселой свите времен короля Артура, когда «по всей стране звучало эльфов пенье», – и противопоставляет те давние времена нынешним, когда «эльфов не увидит уж никто»[11].

Французский рыцарский роман XIII века «Гуон Бордоский» пользовался большой популярностью среди английских читателей. Эта фантастическая история о короле Обероне, королеве Маб и рыцарях эльфийского двора прославилась как источник вдохновения для тех пьес Уильяма Шекспира, в которых действуют фэйри. Шекспир, по-видимому, был хорошо знаком и с английским фольклором, из которого во многом заимствованы портреты эльфов и стихийных духов, враждующих между собой, строящих козни и резвящихся в его «Буре» и «Сне в летнюю ночь». Эти два произведения, наряду со знаменитым монологом Меркуцио из «Ромео и Джульетты», где речь идет о «королеве Маб», – самые знаменитые и влиятельные образцы английской литературы о фэйри. И в этом – причина, по которой крохотные фэйри, размером «с камушек агата в кольце у мэра»[12], в наши дни куда более известны, чем их собратья ростом с человека, действующие во многих более древних историях. Разумеется, фэйри фигурируют и в поэме Эдмунда Спенсера «Королева фей», написанной в конце XVI века, – но спенсеровский двор фэйри заимствован, скорее, из итальянских романов, чем из местных, британских легенд.

В XVII веке преданиями о фэйри вдохновлялся Майкл Дрейтон: в его сатирической поэме «Нимфидия, или двор фей» действуют король Оберон, королева Маб и незадачливый эльфийский рыцарь Пигвиггин. В поэтическом сборнике Роберта Геррика «Геспериды» (середина XVII века) Оберон тоже изображен в сатирическом ключе, но Страна фей предстает более темной и чувственной, чем у Дрейтона. В XVIII веке фэйри вновь дают о себе знать – не только явно, в эпической поэме Александра Поупа «Похищение локона», но и косвенно, в великой сатире Джонатана Свифта «Путешествия Гулливера»: создавая мир лилипутов, Свифт использовал многие традиционные представления об эльфах и феях.

В том же столетии епископ Томас Перси начал собирать старинные народные баллады, которые затем опубликовал в сборнике «Реликвии древней английской поэзии». Если бы не Перси, многие образцы народной поэзии, вероятно, были бы утрачены для нас навсегда: например, ему удалось спасти ценную рукопись, которую один фермер уже собирался пустить на растопку. Труды Перси оказали большое влияние на немецких романтиков, которые, в свою очередь, вдохновили таких видных деятелей английского романтизма, как Сэмюел Тейлор Кольридж, Роберт Саути, Перси Биши Шелли и Джон Китс. Все эти поэты воспевали фэйри в своих стихах, примерами чему служат такие известные стихотворения Китса, как «Ламия» и «La Belle Dame Sans Merci» («Прекрасная безжалостная дама»). К концу XVIII века о феях и эльфах писали уже многие и многие поэты и прозаики, такие как Том Мур, Томас Худ, Аллан Каннингем и, в особенности, Джеймс Хогг по прозвищу «Эттрикский пастух». Большую часть жизни Хогг действительно работал пастухом, но при этом сочинял стихи и сказки, основанные на шотландских народных легендах.

Друг Джеймса Хогга, шотландец Вальтер Скотт, тоже был одним из тех писателей, которые испытали влияние баллад, собранных епископом Томасом Перси. Романы Скотта полны отсылок к шотландским преданиям о фэйри, и сам он сыграл важную роль в движении фольклористов начала XIX века. В его сборник «Песни шотландской границы», наглядно доказавший многим читателям ценность шотландского народного наследия, вошли такие знаменитые баллады об эльфах, как «Томас-Рифмач» и «Тэм Лин». Кроме того, Скотт возглавил группу поэтов и любителей старины, поставивших своей целью сохранить деревенские поверья и легенды, которые оказались на грани исчезновения из-за стремительной урбанизации страны. Изо всех сказок и баллад Скотт больше всего любил те, в которых речь шла о волшебном народе: в юные годы он был убежден, что фэйри существуют на самом деле, и, по большому счету, до самой смерти не утратил веры в «то, что оку смертному не зримо»[13].

Влиянию Скотта отчасти обязаны два обширных собрания «эльфийского» фольклора, увидевшие свет в начале XIX века: «Мифология волшебного народа» Томаса Кейтли и «Легенды и предания об эльфах, собранные на юге Ирландии» Томаса Крофтона. Они оказались невероятно популярны и повлекли за собой настоящую лавину литературы, посвященной народным преданиям и сказкам: за сборниками Кейтли и Крофтона последовали книги преподобного Сабина Бэринг-Гулда, Анны Элизы Брэй, Джозефа Джейкобса и многих, многих других. Фольклор в те времена был еще новой, малоизведанной областью (достаточно сказать, что сам этот термин появился только в 1846 году), так что подобные книги вызывали большой интерес и жаркие обсуждения среди викторианских писателей и художников. Вдобавок, в английских журналах того периода часто печатались волшебные сказки и стихотворения немецких романтиков, тоже влюбленных в народные легенды, – Иоганна Вольфганга фон Гёте, Людвига Тика, Новалиса и прочих. Особенно очаровала викторианских читателей повесть «Ундина» немецкого писателя Фридриха де ла Мотта Фуке – история морской девы, полюбившей земного рыцаря и возмечтавшей обрести бессмертную душу. Под влиянием «Ундины» появилось множество сказок, картин и пьес, трактовавших на все лады тему роковой любви между смертными и фэйри (в том числе – знаменитая «Русалочка» датского писателя Ганса Христиана Андерсена). Подобные сюжеты находили живой отклик у читателей, увлекавшихся оккультизмом, – а таковых появилось немало, как только пришедший из-за океана спиритуализм завоевал умы и сердца англичан. Все эти факторы в совокупности подняли могучую волну интереса к фэйри, не знавшую себе равных за всю историю Британии. Никогда еще волшебный народ не пользовался такой популярностью среди всех сословий, от рабочих до аристократов, – и никогда еще ему не отводилось такое важное место во всех формах искусства.

В изобразительном искусстве усилиями художников, шедших по стопам Иоганна Генриха Фюссли и Уильяма Блейка[14], – таких, как Джозеф Ноэль Пейтон, Джон Анстер Фицджеральд, Ричард Дадд, Ричард Дойл, Дэниел Маклис, Томас Хизерли, Элеанора Фортескью-Брикдейл и многие другие, – возник целый жанр викторианской сказочной живописи, образцы которой украшали собой престижные галереи и выставки Королевской академии искусств. Это была живопись для взрослых, не для детей. Например, многие полотна Джона Анстера Фицджеральда полны мрачных, галлюцинаторных образов и аллюзий на опиумные кальяны и препараты опия[15]. Сказочные картины Ричарда Дадда, чья страсть к прорисовке деталей граничила с одержимостью, были созданы в лечебнице для душевнобольных: художника поместили туда принудительно, после того как он в припадке безумия убил собственного отца. Нередко фэйри изображались подчеркнуто сладострастными, как на гигантских полотнах Джозефа Ноэля Пейтона, где обольстительные эльфийские девы щеголяют полуодетыми, а то и вовсе нагими. Жанр сказочной живописи давал викторианским художникам возможность безнаказанно обращаться к теме сексуальности в те самые годы, когда в светском обществе эта тема была под самым строгим запретом. Нагота на картинах становилась приемлемой, если ее дополняли прозрачные крылышки.

Страсть к волшебному народу, охватившая взрослое население Британии в викторианскую эпоху, отчасти объясняется и теми бурными переменами, которые влекла за собой промышленная революция. Страна расставалась со своим сельским прошлым и мчалась навстречу механизированному будущему. Огромные участки сельской местности приходили в упадок из-за строительства заводов и деградации пригородных зон, и в этом контексте сказочная живопись и книги об эльфах питали чувство ностальгии по уходящему навсегда пасторальному образу жизни. Искусство прерафаэлитов с его фантазиями о Средневековье и эстетикой высокого индивидуального мастерства служило противовесом бездушному новому миру, порожденному современными формами массового производства. («На каждый локомотив, который вы построите, я нарисую очередного ангела!» – поклялся Эдвард Берн-Джонс.) Движение «искусств и ремесел», выросшее на почве прерафаэлитских ценностей, эксплуатировало фольклорные темы и образы фэйри так широко, что к концу XIX века эльфов и фей уже можно было встретить в любом мало-мальски состоятельном доме: изображения волшебного народа красовались на обоях и драпировках, керамике, витражах, художественной ковке и так далее. Благодаря новым типографским методам стали появляться великолепно иллюстрированные книги волшебных сказок, формально предназначенные для детей, но, судя по затратам на производство, ориентированные, скорее, на взыскательный вкус взрослого читателя (и на растущее племя книголюбов-коллекционеров). Замечательные иллюстрации для этих изданий создавали Артур Рэкем, Эдмунд Дюлак, Уорик Гобл, братья Робинсон, Джесси М. Кинг и многие другие выдающиеся художники. Джесси М. Кинг, подобно Уильяму Блейку, всей душой верила в фэйри. Ее прелестные иллюстрации основывались, по собственным ее словам, на тех визионерских картинах, которые открывались ей с помощью «третьего глаза».

В викторианском мире, еще не знавшем кинематографа и телевидения, театр, балет и опера занимали гораздо более важное место в сфере массовых развлечений, чем сегодня, – и оказывали гораздо большее влияние на изобразительное искусство и литературу. В 30-е годы XIX века лондонская публика с восторгом встречала новый романтический балет (пришедший на смену формальному, классическому), представлявший зрителю драматизированные истории любви между смертными и духами-фэйри. Благодаря таким нововведениям, как танцы «на пальцах» (на пуантах) и усовершенствованные методы газового освещения, на сцене научились воссоздавать великолепные подобия Волшебной страны, обеспечившие, в частности, колоссальный успех балета «Сильфида» на сюжет о трагической любви эльфийской девы к смертному юноше. Театральные постановки волшебных сказок сопровождались изощренными спецэффектами, и каждый очередной спектакль стремился превзойти зрелищностью все предшествующие.

Массовую популярность приобрела и музыка на темы, связанные с фэйри. Ее писали по большей части немецкие композиторы: достаточно упомянуть оперу Вебера «Оберон», «Ундину» Гофмана (по мотивам «Ундины» Фуке), «Фей» Вагнера и увертюру Мендельсона «Сон в летнюю ночь». Харизматичные музыканты, сочинявшие и исполнявшие «музыку фей» для арфы, под стать сегодняшним поп-звездам собирали вокруг себя толпы очарованных поклонниц, не пропускавших ни одного концерта. Своей вершины это музыкальное направление достигло в творчестве Чайковского, великого русского композитора, в одночасье покорившего Лондон (а с ним и всю Европу). Его сказочные балеты («Лебединое озеро», «Спящая красавица» и «Щелкунчик») нашли живейший отклик в сердцах викторианской публики, обожавшей всё, что связано с эльфами и волшебством.

В художественной литературе викторианской и эдвардианской эпох фэйри тоже завоевали себе видное место. Некоторые книги о волшебном народе были рассчитаны на взрослого читателя – такие как «Волшебные сказки для взрослых» Энн Теккерей, «Королевские идиллии» Теннисона и стихотворения Уильяма Морриса, основанные на легендах о короле Артуре, а также более поздняя, рубежа XIX–XX веков, превосходная поэзия в духе «кельтских сумерек», которую сочиняли Уильям Батлер Йейтс и Уильям Шарп (писавший под псевдонимом «Фиона Маклауд»). Но еще с начала XIX века набирала силу новая тенденция: с каждым десятилетием появлялось все больше и больше сказочной литературы, предназначенной для детей.

Викторианская эпоха романтизировала до предела саму идею «детства». До тех пор история не знала ничего подобного: четкой границы между детством и взрослой жизнью попросту не существовало. Считалось, что ребенок рождается во грехе и нуждается в строгой дисциплине, чтобы стать цивилизованным и богобоязненным членом общества. Но во времена королевы Виктории на смену этому убеждению пришло прямо противоположное: стали полагать, что ребенок от природы невинен, а детство было переосмыслено как некий золотой век, блаженная пора фантазий, игр и новых открытий, которыми наслаждаются те, кто еще не обременен обязанностями взрослого. Матерей поощряли окружать своих чад неотступной заботой и лаской (по примеру самой королевы Виктории) – и все это в сочетании с ростом благосостояния среднего класса повлекло за собой бурное развитие рынка детской литературы.

Детская литература XVIII века была чудовищно скучной: основную ее долю составляли благочестивые назидательные книжки. Но уже к началу XIX столетия английские дети и их родители узнали и полюбили собрания сказок братьев Гримм и Ганса Христиана Андерсена. Издатели и писатели обратили на это внимание, и вскоре стали появляться сборники волшебных сказок, действие которых происходило на Британских островах. В их числе были и старинные местные предания о волшебном народе, адаптированные к детскому восприятию, упрощенные и очищенные от всяких намеков на секс. Некоторые авторы не ограничивались пересказами традиционных сюжетов и создавали новые волшебные сказки для детей, находя очаровательное и оригинальное применение различным фольклорным мотивам. В числе таких сказок – «Король Золотой реки» Джона Рескина, «История Мальчика-с-пальчик» Шарлотты Йонг, великолепный «Рынок гоблинов» Кристины Россетти, «Дети воды» Чарльза Кингсли, «Фея Мопса» Джин Ингелоу, «Принцесса и гоблин» Джорджа Макдональда, «Пак с Волшебных холмов» Редьярда Киплинга и «Питер Пэн в Кенсингтонском саду» Дж. М. Барри.

Фольклорист Джек Зайпс в своей замечательной книге «Викторианские волшебные сказки» подразделяет детскую литературу, публиковавшуюся с 1860 года, на два основных типа: «традиционную» и «утопическую». Среди «традиционных» сказок иногда попадались хорошие (наподобие повестей Джин Ингелоу и рассказов о привидениях, которые сочиняла Мэри Луиза Моулсворт), но в большинстве своем это были слащавые истории-однодневки о феях, усыпанных волшебной пыльцой и порхающих на мотыльковых крылышках, и о послушных маленьких мальчиках и девочках, не причиняющих никому хлопот. «Утопические» сказки-фантазии, напротив, служили примерами «глубокой веры в могучую силу воображения»[16], способную преобразить английское общество. Джордж Макдональд, Льюис Кэрролл, Оскар Уайльд, Лоуренс Хаусман, Форд Мэдокс Форд, Эдит Несбит (в поздний период своего творчества) и многие другие выдающиеся писатели создавали поистине магические сказки, которые играли исключительно важную роль в культуре викторианского общества, открывая перспективы для новой, лучшей жизни. Популярность утопических фантазий легко объясняется породившим их культурным контекстом: бурная индустриализация влекла за собой грандиозные общественные потрясения. Феи порхали по сценам лондонских театров и гнездились в буколических пейзажах на стенах художественных галерей, но стоило только выйти на городские улицы, как дорога до Неверлэнда становилась длиною в тысячи миль. На улицах этих кишели нищие и калеки, проститутки (в том числе малолетние) и бездомные, отчаявшиеся люди, не нашедшие себе места под солнцем в изменившемся мире.

Пока высшие классы восхищались иллюстрированными книжками об эльфах и танцующими нимфами, пока дети богачей хлопали в ладоши, чтобы вернуть к жизни фею Динь-Динь, для простого народа, сельского и городского, фэйри оставались олицетворением смертельной опасности. Об изящных крылатых девах, созданных искусством художников и танцовщиц, здесь и речи не шло: в народной традиции по-прежнему царили древние жители холмов, внушающие ужас и трепет. На протяжении всего XIX века британские газеты то и дело сообщали о встречах с эльфами, об эльфийских проклятиях и о людях, похищенных волшебным народом. Самый знаменитый из подобных случаев, произошедший уже под конец XIX века, в 1895 году, приковал к себе всеобщее внимание. Газеты сообщили о гибели молодой ирландки Бриджит Клири: родные и соседи убили ее, приняв за эльфийского подменыша. Все началось с того, что Бриджит тяжело заболела, и ее семья обратилась к знахарю. Тот заявил, что молодую женщину похитили и забрали под волшебный холм, а вместо нее оставили хворое эльфийское отродье, чарами придав ему сходство с Бриджит. Чтобы заставить подменыша открыться, сказал знахарь, нужно подвергнуть его нескольким испытаниям, – и эти испытания оказались настолько суровыми, что бедняжка Бриджит умерла. Майкл Клири, муж покойной, убежденный в том, что они убили подменыша, отправился к форту фэйри и принялся ждать свою «настоящую» жену: знахарь пообещал ему, что та выедет из-под холма верхом на белоснежной лошади. Исчезновение Бриджит вскоре заметили, тело нашли, ужасное преступление вышло на свет, и Майкла вместе с другими родными и соседями убитой привлекли к суду. И этот вопиющий случай был далеко не единственным: в газетах викторианской эпохи регулярно появлялись заметки о жестоком обращении с людьми, которых по ошибке принимали за фэйри. Обычно жертвами становились маленькие дети, родившиеся с физическими изъянами или пораженные внезапной изнурительной болезнью. Только в XX столетии поток сообщений о людях, похищенных эльфами, начал иссякать – когда на смену пришли слухи о людях, похищенных инопланетянами.

Последняя «встреча с фэйри», сообщение о которой было широко растиражировано британской прессой, произошла в тихой йоркширской деревушке Коттингли в 1917 году, когда шестнадцатилетняя Элси Райт и ее десятилетняя двоюродная сестра Френсис Гриффитс сделали у себя в саду поддельные фотоснимки резвящихся фей. Мать Элси отослала фотографии Эдварду Гарднеру, главе Теософского общества, а тот передал их сэру Артуру Конану Дойлу (создателю Шерлока Холмса)[17]. По современным стандартам эти фотографии не очень убедительны, но в те времена даже профессионалы не смогли обнаружить признаков подделки. Конан Дойл опубликовал фотографии, сочтя их подлинными, и феи из Коттингли произвели бурную сенсацию, поддержав уже начавшую было угасать моду на фэйри. Только на склоне лет, в 80-х годах XX века, Элси и Френсис признались, что феи на их фотоснимках в действительности были вырезаны из бумаги и закреплены в нужных позах шляпными булавками. Однако еще позднее, уже на смертном одре, обе кузины высказались не столь определенно, намекнув, что если не фотографии, то, по крайней мере, сами феи все-таки были настоящими.

Кэрол Силвер в своей захватывающей книге «Странные и тайные народы: фэйри и викторианское сознание» отмечает, что случай с феями из Коттингли оживил интерес к волшебному народу лишь ненадолго, а в более отдаленной перспективе, наоборот, стал одним из факторов, положивших конец «золотому веку» фэйри в искусстве и литературе. «Как ни странно, – пишет она, – фотографии, по всей видимости доказывавшие реальное существование фей, на деле лишили волшебный народ его былого величия и престижа <…> Теории, которые Гарднер разработал в попытках объяснить природу и функции фэйри, низвели последних до уровня домашних животных по интеллекту и до уровня насекомых – по физическим размерам».

Вдобавок, массовая популярность, которой пользовались фэйри на протяжении XIX столетия, автоматически означала, что последующие поколения сочтут их старомодными. Тем, кто пережил тяготы Первой мировой войны, не было дела до средневековых фантазий и сказок о феях, которыми развлекались их бабушки и дедушки. И все же стоит отметить, что на одной из самых популярных репродукций военного времени изображался простой деревенский мальчик, играющий на свирели в окружении фей. Эта милая картина англо-итальянской художницы Эстеллы Канциани называлась «Дудочник грез» и в те годы была такой же общеизвестной, как в наши дни – «Кувшинки» Моне. Сейчас она практически забыта, но в свое время соперничала в популярности со «Светом мира» Уильяма Холмана Ханта и, как говорят, пользовалась большой любовью среди солдат в окопах Первой мировой.

В середине XX века фэйри как будто вновь ушли под холмы и редко покидали свое Сумеречное королевство ради мира людей (если не считать тех приторно-сладких феечек, которые появлялись на иллюстрациях к детским книгам и в мультфильмах Диснея). Если как следует поискать, кое-где их все еще можно было обнаружить – например, в Ирландии, в сочинениях Джеймса Стивенса и лорда Дансейни. Но в массовое искусство фэйри так и не возвращались… до тех пор, пока один оксфордский профессор, некто Дж. Р. Р. Толкин, не начал писать об эльфах, населяющих мир Средиземья. Но уж тогда-то они вернулись и взяли свое сторицей!

Профессор Толкин был специалистом по фольклору, мифологии и древнеанглийской литературе, так что он отлично знал, что делает, когда создавал своих эльфов из «Хоббита» и «Властелина колец». Он спас эльфов из плена диснеевских мультиков и слащавых басенок и возвратил им былое величие, внушительный рост, грозную силу и неземную красоту. Книги Толкина были написаны и опубликованы еще в середине XX века, но только в 70-е годы они, наконец, возглавили списки бестселлеров и стали неотъемлемой частью британской и американской поп-культуры. Это, в свою очередь, вновь пробудило невероятный интерес ко всему магическому, чудесному и волшебному. От эльфов и драконов, единорогов, русалок и чародеев стало буквально некуда деться. Поклонники Толкина зарылись в книги по фольклору и принялись изучать эльфийский язык. «В чем причина этого повального увлечения? – спрашивала Элисон Лурье в статье для «Нью-Йорк ревью ов букс». – Быть может, это побочный эффект того сугубо материалистического и коммерческого мира, в котором мы живем? Следствие того, что в детстве нам недоставало простора для фантазии?»[18] По мнению Лурье, студенты той эпохи набросились на Толкина и фольклор с такой страстью из-за того, что расти им довелось на жидкой кашице телепрограмм и диснеевских мультфильмов, а не на великой классике детской литературы. В детстве им «недоставало простора для фантазии», и теперь они компенсировали эту недостачу, «со всем интеллектуальным энтузиазмом, романтическим пылом (и покупательной способностью) восемнадцати- или двадцатилетних завладевая тем вымышленным миром, которого были лишены в восемь или в десять лет». С некоторыми читателями, несомненно, так оно и произошло, но в целом объяснение Лурье не кажется мне удовлетворительным, потому что многие любители Толкина (и я в том числе) на самом деле читали в детстве классическую детскую литературу и вовсе не жаловались на недостаток простора для фантазии в восемь или в десять лет. В действительности Толкин просто доказал нам, что расставаться с вымышленными мирами вовсе не обязательно – ни в восемнадцать лет, ни в двадцать восемь, ни в восемьдесят восемь, если уж на то пошло. Возможно, сейчас эта мысль никого не удивит, но в 70-е годы прошлого века она была по-настоящему радикальной. Толкин отринул поствикторианское убеждение в том, что сказки годятся только для детей, и обратился к более давней, многовековой традиции сказок для взрослых – от «Беовульфа» до Уильяма Морриса. Он открыл дверь в Волшебную страну, и читатели увидели, что это не крохотная калитка, в которую пройдет только ребенок, а высокие и широкие врата, и за ними лежат неизведанные земли, по которым можно странствовать до конца своих дней.

В середине 70-х вышла еще одна книга, заманившая многих взрослых читателей в Сумеречное королевство. Это была энциклопедия «Фэйри», созданная британскими художниками Аланом Ли и Брайаном Фраудом и ставшая международным бестселлером, – в своем роде продолжение энциклопедии «Гномы», которую проиллюстрировал голландский художник Вил Гюйген. Но если на страницах «Гномов» изображались маленькие жизнерадостные существа, не имеющие ничего общего с угрюмыми и коварными гномами-кузнецами европейской народной традиции, то «Фэйри» твердо стояли на почве традиционного фольклора. Фэйри старинных британских легенд представали здесь во всем своем прекрасном и ужасном величии: порождения плюща, дуба и камня, вышедшие прямиком из британской земли, могущественные и дикие, как силы самой природы. Ли и Фрауд черпали вдохновение из викторианской сказочной живописи, но адаптировали эту традицию для нового поколения. Их «Фэйри», в свой черед, вдохновляли молодых художников на протяжении многих лет, и в наши дни нечасто можно встретить такое изображение фэйри (будь то в изобразительном искусстве, литературе или кино), которое в той или иной степени не было бы обязано этой влиятельной энциклопедии.

С середины 70-х и до наших дней появилось еще немало книг о фэйри, включая несколько «полезных определителей» и несравненные исследования фольклористки Кэтрин Бриггз. В области художественной литературы «Властелин колец» положил начало целому новому жанру фэнтези, ориентированному на взрослого читателя, и в результате выросло новое поколение писателей – как в Англии, так и в Северной Америке[19], – обращавшихся в поисках вдохновения к мифологии и фольклору и включавших в свои книги эльфов и фей. Действие этих книг может разворачиваться и в давно минувшие дни, и в Волшебной стране, и в современной городской обстановке. Например, Джон Краули в своем блестящем романе «Маленький, большой» использовал викторианские представления о фэйри, чтобы создать современную сказку, действие которой происходит в Нью-Йорке и его окрестностях. Эллен Кашнер в романе «Томас-Рифмач», удостоившемся двух престижных премий, проследовала за персонажем старинной шотландской баллады в чертоги Королевы эльфов. Патриция Энн Маккиллип в своей лиричной «Зимней розе» взглянула под новым, необычным углом на балладу о Тэм Лине, которая также легла в основу романа Памелы Дин «Тэм Лин» и повести «Огонь и болиголов»[20] Дианы Уинн Джонс. В романе Лизы Голдштейн «О механизмах солнца и луны» фэйри обнаруживаются в кругу драматургов елизаветинского Лондона, а Пол Андерсон («Буря в летнюю ночь») и Сара Хойт («К добру ли эта встреча при луне?») вновь обращаются к образам шекспировских фэйри. В новаторском романе Эммы Булл «Война за дубы» фэйри выходят на музыкальные подмостки Миннеаполиса 80-х, а в повести Чарльза де Линта «Джек, Победитель Великанов» – на улицы современного канадского городка. Холли Блэк в цикле «Зачарованная» рассказывает о девушке с побережья Нью-Джерси, оказавшейся эльфийским подменышем, а Мидори Снайдер в повести «Сад Ханны» – об эльфе-скрипаче из ирландского бара на Среднем Западе. И все это – лишь малая часть превосходной литературы о фэйри в жанре фэнтези, написанной за последние десятилетия. Что касается других жанров, то стоит упомянуть рассказы Сильвии Таунсенд Уорнер, которые сначала печатались в американском еженедельнике «Нью-Йоркер», а затем были переизданы в великолепном сборнике «Эльфийские королевства». Легендами о фэйри вдохновлены и многие произведения для детей, такие как «Хранительница народа» Фрэнни Биллингсли, «Волшебный флаг» Джейн Йолен и романы-лауреаты премии «Ньюбери» «Болотное дитя» Элоизы Макгроу и «Крепость погибели» Элизабет Мэри Поуп. Все эти книги я настоятельно рекомендую читателям. (А в конце этой книги вы найдете более обширный список рекомендаций.)

В области изобразительного искусства художник Брайан Фрауд, соавтор энциклопедии «Фэйри», вот уже более четверти века продолжает исследовать Волшебную страну. Он опубликовал множество артбуков (таких, например, как «Добрые фэйри, злые фэйри», «Эльфийский альбом леди Коттингтон» и «Руны Эльфландии») и в результате стал, пожалуй, самым известным в наши дни «портретистом фэйри». В числе других современных мастеров, рискнувших изображать этих изворотливых и неуловимых созданий, – художники Чарльз Весс, Деннис Нолан, Лорен Миллс, Рут Сандерсон, Гэри Липпинкотт, Марья Крейт Ли, Вирджиния Ли, Хейзел Браун, Тони Дитерлицци, Майкл Хаг и Эми Браун; фотографы Энн Геддс, Суза Скалора и Роуан Габриэль; а также скульпторы-кукольницы Венди Фрауд и Бекки Кравец. И этот перечень далеко не полон. Возрождение интереса к викторианской сказочной живописи повлекло за собой организацию влиятельной передвижной выставки, основанной Университетом штата Айова совместно с лондонской Королевской академией в 1997 году. В 2002 году Аббатство Даулас в Бретани представило зрителям грандиозную выставку фэйри в изобразительном искусстве – от иллюминованных рукописей XII века до наших дней. Тем, кто заинтересовался этой темой, я рекомендую обратиться к альбомам «Мастера викторианской сказочной живописи» (текст Джереми Мааса и др.), «Фэйри в викторианской живописи» (Кристофер Вуд) и «Феи, эльфы, драконы и прочие обитатели Волшебной страны» (под редакцией Мишель ле Бри и Клодины Гло).

О феях из Коттингли было снято два фильма: «Волшебная история» и «С феями шутки плохи» (по мотивам романа Стива Шилаги). Фэйри фигурируют также в двух детских фильмах Джима Хенсона, созданных в сотрудничестве с Брайаном Фраудом, – «Темный кристалл» и «Лабиринт». Коллекции «эльфийской моды» можно встретить в витринах нью-йоркских магазинов, на подиумах Парижа и на страницах иллюстрированной книги Дэвида Эллуонда, Юджинии Берд и Дэвида Даунтона «Феереальность: мода Волшебной страны». Традиционные баллады о фэйри, сложенные на Британских островах, в Бретани и Скандинавии, исполняют многие современные фольк-группы и музыканты, в том числе «Steeleye Span», «Pentangle», «Fairport Convention», «Kornog», Мартин Карти, Робин Уильямсон, Джонни Каннингем, «Solas», «Connemarra», «Garmarna», Керстин Блодиг, Лорина Маккеннит и Айне Миноуг. Элизабет Джейн Болдри выпустила альбом викторианской сказочной музыки для арфы («Harp of Wild and Dreamlike Strain»).

* * *

Теннисон в своем знаменитом стихотворении «Рога Эльфландии» сетует, что даже отголоски эльфийских охотничьих рожков уже почти не слышны: фэйри покидают леса и поля, отступая под натиском современной жизни. Это была излюбленная тема викторианцев: они полагали, что фэйри уходят из нашего мира и вот-вот исчезнут навсегда. Но, к счастью, викторианцы глубоко заблуждались (насколько я могу судить). На Британских островах, как и в других частях света, всевозможные волшебные племена по-прежнему живут и здравствуют – если возрождение интереса к фэйри в современной популярной культуре можно считать показателем их процветания. В Северной Америке эльфы и феи водятся повсюду: в книгах и на картинах, на футболках и чайных кружках, в магазинах игрушек, в музеях и на радиоволнах. И даже если эльфийские охотничьи рожки действительно умолкли, как полагал Теннисон, – что ж, невелика беда! В наши дни фэйри играют на электрических волынках, и авторы этой книги встречают их в самых неожиданных местах.

Лично я предпочитаю прислушаться не к Теннисону, а к другому поэту – Уильяму Батлеру Йейтсу, который действительно знал кое-что о фэйри, потому что верил в них всю свою жизнь. «Не поднимешь руки, – говорил он, – без того, чтобы повлиять на целые их сонмы, и без того, чтобы они повлияли на тебя». Они и впрямь повсюду. И, боюсь, теперь, когда вы принесли их к себе в дом на страницах этой книги, избавиться от них будет чертовски непросто.

Есть одно известное предание о шотландском домашнем фэйри, таком надоедливом, что люди, жившие с ним под одной крышей, все время пытались от него избавиться – но безуспешно. В конце концов он так их допек, что люди решили переехать в другой дом. Но как только старая крестьянская телега, доверху нагруженная пожитками, покатила по дороге, люди увидели, что фэйри сидит прямиком на этой куче скарба и приговаривает: «Славный денек для переезда!» Люди вздохнули и повернули обратно: стало ясно, что от домовика уже никак не отделаться. Так он и живет в этом доме по сей день, вместе с их потомками.

Точно так же ведут себя фэйри в искусстве и литературе. Мода на них приходит и уходит. Порою кажется, что волшебный народ ушел навсегда, подчинившись критикам, которые то и дело призывают писателей и художников обратиться к более серьезным темам. Но не успеем мы оглянуться, а фэйри уже опять тут как тут – и, ухмыляясь до ушей, приговаривают: «Славный, однако, денек для переезда!» Одним словом, они твердо намерены идти вместе с нами дальше и оставаться рядом во что бы то ни стало.


Терри Виндлинг

Загрузка...